До "Сотби" я дошел пешком, почти всю дорогу втягивая животик - чертовски для него пользительно. Продавалась одна картина, мне принадлежавшая, - маленькое полотно с баржей венецианского аристократа, гондольерами в ливреях на ней и изумительно синим небом. Я приобрел его несколькими месяцами раньше в надежде убедить себя, что оно принадлежит кисти Лонги, но все мои усилия пропали втуне, и я выставил его на "Сотби", где картину аскетически определили как "Венецианскую школу, XVIII век". Цену я довел до той суммы, которую заплатил, а затем предоставил картину самой себе. К моему восторгу, она проскакала еще триста пятьдесят, после чего ее отбарабанили человеку, которого я презираю. В данный момент работа наверняка уже красуется в витрине на Дьюк-стрит с табличкой "Мариески" или какой-нибудь подобной чепухой. Я задержался еще на десять минут и прибыль потратил на сомнительного, но восхитительно озорного Бартоломеуса Шпрангера, который показывал Марса, приходующего Венеру, не сняв шлема, - какие манеры! По пути из залов я протелефонировал богатому индюководу в Суффолк и продал ему Шпрангера заглазно, за неназванную, как говорится, сумму, после чего праведно поковылял к Пиккадилли. Ничто не сравнится с чуточкой сделок, чтобы немного встряхнуться.
Через Пиккадилли - и даже не сильно напугавшись, - сквозь "Фортнумз" - ради прелестных запахов, - пару шагов по Джермин-стрит - и я уже уютно устроился в "Баре Жюля", где заказывал себе ланч и впитывал пятую "Белую леди". (Забыл сообщить вам, что за сюрприз приготовил мне Джок; прошу прощения.) Будучи серьезным гастрономом, я, разумеется, сожалею о коктейлях, но, с другой стороны, я так же сожалею о нечестности, промискуитете, нетрезвости и множестве других прелестей.
Если кто-то и следовал за мной до сего момента - на здоровье, я так считаю. Однако днем мне было потребно личное пространство, где нет места мальчикам из ГОПа, поэтому за едой я время от времени тщательно осматривал обеденный зал. Ко времени закрытия все население бара сменилось, за исключением одного-двух постоянных жильцов, которых я знал в лицо; если и есть за мной "хвост", он должен быть снаружи и очень сердит.
Он и был - снаружи и сердит.
Кроме того, это был человек Мартленда, Морис. (Я, надо полагать, и не рассчитывал на самом деле, что Мартленд станет играть честно: школа, куда мы оба ходили, была не очень хороша. Привольна с содомией и прочим, но сурова с честной игрой, благородством и другими дорогостоящими приложениями, хотя в школьной Капелле о них говорилось много. Холодные ванны, само собой, в изобилии, но вас, кто никогда в жизни такую не принимал, возможно удивит, что реальная холодная ванна - величайший родитель животных страстей. К тому же - паршиво действует на сердце, как мне говорят.)
Перед лицом Морис держал газету и разглядывал меня сквозь дырочку, в ней проковыренную, - совсем как в детских сказках. Я сделал пару быстрых шагов влево - газета развернулась за мной следом. Затем три вправо - и снова газета повернулась, как щиток полевого орудия. Выглядело глупее не придумаешь. Я подошел к нему и сунул палец в дырочку.
- Бе! - сказал я и стал ждать его сокрушительного ответа.
- Уберите, пожалуйста, палец из моей газеты, - сокрушительно ответил он.
Я пошевелил пальцем еще, высунув нос из-за верхнего обреза газеты.
- Отвали! - рявкнул Морис, побагровев.
Так-то лучше.
Я отвалил, весьма довольный собой. За углом Сент-Джеймс-стрит шаркал ногами полисмен - этакий юный, розовый и гневливый страж порядка, какие часто попадаются в наши дни. Амбициозный, добродетельный - сущий дьявол со злоумышленниками.
- Офицер! - рассерженно заклекотал я. - Меня только что непристойно домогался вон тот жалкий негодяй с газетой. - Трясущимся пальцем я ткнул в сторону Мориса, который виновато завис на полушаге. Полисмен побелел губами и обрушился на него - тот по-прежнему балансировал на одной ноге, распростерши газету, и выглядел поразительно, как жестокая пародия "Эрота" Гилберта на Пиккадилли-Серкус. (А вам известно, что Эрос сделан из алюминия? Я уверен, что где-то в этом таится мораль. Или шутка.)
- Я буду у вас в участке через сорок минут, - крикнул я вслед полисмену и юркнул в проходящее такси. В нем все дверные ручки были на месте.
Итак, я вам уже сообщал, что люди Мартленда проходят годовую подготовку. Эрго, такое быстрое засечение Мориса означало, что Морис находился там исключительно для того, чтобы его засекли.
У меня заняло много времени, но в конце я засек и ее - дородную, чисто выбритую тетушку в "триумф-геральде": отличная машина, чтобы следить за людьми, неприметная, легко паркуемая и с окружностью поворота туже, чем у лондонского такси. Хотя несправедливо, что у тетушки при себе не оказалось спутника. Я просто выскочил на Пиккадилли-Серкус, нырнул в один выход подземки и вынырнул из другого. "Триумф-геральды" паркуемы не так легко.
Второе такси доставило меня на Бетнал-Грин-роуд, Шордич, - превосходное место, где практикуются всевозможные мудреные ремесла. Получив баснословные чаевые - таков мой глупый обычай, - таксист "дал" мне "Ностальгию по четвертой на Кемптон-Парке". Никак не способный взять в толк, что, ради всего святого, он имел в виду, я поднялся по лестнице в студию моего "подкладочника".
Здесь мне лучше объяснить, что такое "подкладка". Большинству старых картин перед чисткой требуется новая основа. В своем простейшем виде это подразумевает пропитку картины клеем, "композитом" или воском, затем, так сказать, связку ее с новым холстом посредством горячего пресса и гнета. Иногда старый холст восстановлению не подлежит; иногда во время работы краска отстает (картина "вздувается", как говорится). В любом из этих случаев потребен "перевод". Это означает, что картину следует укрепить лицом вниз и удалить с краски все волокна старого холста до единого. После чего на оборотную сторону краски приклеивается новый холст, и ваша картина вновь здорова. Если же она написана на доске (дереве), и та сгнила или червива, поистине замечательный "подкладочник" способен отскоблить все дерево и оставить лишь корку краски, на которую затем он цепляет холст. Все это - очень, очень хитрая работа, и высоко оплачивается. Хороший "подкладочник" неплохо представляет себе подлинную ценность картины, попавшей к нему в обработку, и обычно запрашивает соответственно. Он зарабатывает больше многих торговцев, его нанимающих. Он незаменим. Любой идиот может почистить картину - многие этим и занимаются, - и большинство умелых художников могут укрепить (подретушировать) или заменить недостающие частички краски; вообще-то многие знаменитые художники хорошо зарабатывают таким побочным занятием, особо его не афишируя. (Очень тонкие работы, вроде судового такелажа, часто пишутся для простоты лаком; его чистить адски трудно, поскольку он, разумеется, сходит вместе с грязной лакировкой. Следовательно, многие чистильщики просто фотографируют такелаж или что там еще бывает у них, беззастенчиво его счищают, а затем пишут заново по фотографии. Ну а почему нет?) Но хороший "подкладочник", как я сказал, - это жемчужина, цены не имеющая.
Пит на жемчужину не похож. Он похож на грязного и зловещего валлийца, но у него причудливо отменные манеры, кои даже самые низменные кельты демонстрируют у себя дома. Он открыл протокольную банку "Спама" и заварил огромный железный чайник славнейшего и крепчайшего "Брук-Бонда Пи-Джи Типс". Я поспешно вызвался приготовить хлеб с маслом - ногти у него нечисты, - и порезать "Спам". Изумительное чаепитие, я обожаю "Спам", а в чае плавало конденсированное молоко, и жидкость получилась густо-оранжевого цвета. (Как отличается, как сильно отличается это от домашнего уклада нашей дражайшей королевы.)
Я сообщил Питу, что с "Сотби" прибудет Шпрангер, и я считаю, что драпировка, закрывающая "возрадуемся" Венеры, - позднейшее наслоение и, вероятно, скрывает под собой отменный образец прищура монахини.
- Скреби, - сказал ему я, - но скреби осторожно.
После чего мы удалились в его студию под самой крышей, дабы я мог проинспектировать ход работ. Все весьма удовлетворительно. Ему выпало множество хлопот с моим маленьким сиенским триптихом (это так пишется?), но с другой стороны, хлопоты эти не прекращались вот уже полтора года. Я так и не получил за него счет, а теперь, наверное, уже и не получу.
Затем я рассказал ему о мистере Спинозе и растолковал некоторые новые в связи с этим мероприятия. Ему они пришлись совершенно не по вкусу, но визжать он перестал, когда я, некоторым образом, заткнул ему рот золотом. Деньги он хранит в коробочке для чая, если вам интересно. Теперь следовало пережить еще одно испытание, и я смогу освободиться от его кариозного дыхания с луковой приправой.
- Есть у меня время, стало быть, на песенку, а? - вскричал он застенчиво и радушно, точно интендант, раздающий профилактические средства.
- Капитально, капитально, - ответствовал я, потирая лицемерные ручонки. Пит уселся за свой электрический органчик (обошедшийся ему в 400 фунтов) и одарил меня "Оборотись, о муж, и отрекись от глупств", коя тронула меня до глубины души. В большинстве валлийских голосов есть нечто занимательно неправильное - что-то картонное под слоем позолоты, раздражает меня до неимоверия. Пение Пита способно повергнуть весь набитый под завязку публичный бар в слезы чистейшего наслаждения - я такое видел, - но у меня всякий раз возникает ощущение, что я переел сэндвичей со "Спамом".
Аплодировал я громко и, поскольку в данный момент он был мне особенно незаменим, робко испросил еще один номер. Он меня оделил "Есть источник, биющийся кровью" - эта песенка никогда не упадает на недовольные уши. Я шатко доковылял по лестнице до улицы, и потроха мои были тяжелы от крепкого чая и зловещих предчувствий.
Бетнал-Грин-роуд в половине седьмого субботнего вечера - не есть "локус классикус" таксомоторов. В конце концов пришлось садиться в автобус; кондуктор его был обряжен в тюрбан и возненавидел меня с первого взгляда. Я подмечал, как он меня запоминает, чтобы можно было ненавидеть и после того, как я сойду.
В глубокой депрессии я вступил в свою квартиру и вяло остановился, пока Джок освобождал меня от пальто и шляпы. После чего он направил меня к моему любимому креслу и принес стакан виски, рассчитанный на отключку клайдсдейлского жеребца. Я достаточно ожил для того, чтобы воспроизвести грамзапись Амелиты Галли-Курчи, исполняющей "Un Di Felice" с Тито Скипой; моя вера в бельканто сим восстановилась, и весь остальной альбом развеял остатки предчувствий. Омывшись и облачившись в смокинг, я обрел и настрой куилтоновскому славному декору ар нуво, но еще больший настрой - к устрицам "морнэй". Кроме того, я откушал безе - вещь, которую я бы и не грезил откушивать где бы то ни было еще.
Возвратившись домой, я как раз успел к грохотли-вому вестерну с Джоном Уэйном по телевидению, коий я разрешил посмотреть с собой и Джоку. Мы выпили изрядно виски, ибо стоял все же субботний вечер.
Полагаю, на какой-то стадии я отправился в постель.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Но вот он начал прозревать смысл сада,
Коварного немого пред оградой
И существа, что сходно с псом и леопардом,
Подобострастно-лживого с ним рядом.
ДОЛЖНО БЫТЬ, ВЫ ЗАМЕЧАЛИ ВРЕМЯ ОТ ВРЕМЕНИ, МОЙ сибаритствующий читатель, что бренди - если только вы положительно не одурманиваете себя оным, - скорее прогоняет сон, нежели вызывает его. У дешевого бренди, как мне рассказывали те, кто его пил, такое воздействие еще отчетливее. С шотландским виски все иначе: благоприятная жидкость. Честь и слава, говорю я, тому человеку, кто его изобрел, какого оттенка ни была его кожа. Воистину единственная контроверза у меня с ним - из-за того, что пероральный прием шестнадцати жидких унций порождения его ума "пер дием" в течение десяти лет или около того притупляет тягу человека к свершению первородного греха. Я было полагал, что мои никнущие силы - результат подступающей старости в сговоре с апатией, естественной для матерого "курёра", но Джок вывел меня из такого заблуждения. Он это называет "висячкой пивовара".
Это как угодно, только я нахожу, что потребление здорового скотча двенадцатилетней выдержки в добром количестве дарует мне шесть часов безупречной дремы, сопровождаемой понуждением встать поутру и включиться в дневную суету. Соответственно я поднялся даже без милого призыва "бохи" и протопал вниз, намереваясь растолкать Джока и указать ему на преимущества раннего подъема. К легкой моей досаде, он оказался уже не только на ногах, но и вне квартиры, посему завтрак я себе готовил сам: бутылочку "Басса". От всей души рекомендую. Не стану кривить душой, я предпочел бы чашку чаю, но, сказать по совести, я несколько опасаюсь этих новомодных электрических чайников: по моему опыту, они прежестоко исторгают прямо на вас свои пробки, пока вы стоите подле, ожидая, когда они вскипят.
Для раннего воскресного утра в Лондоне существует лишь одно подобающее занятие - визит на Клубный Ряд. Я на цыпочках спустился по лестнице, дабы не потревожить мою мадам Дефарж, и дошел до конюшен. Все три автомобиля были на месте, но громадный Джоков мотоциклет, который вырабатывает мощь, достаточную для освещения небольшого городка, отсутствовал. Я этак причудливо, будто истинный галл, подмигнул и пожал плечами проходящему коту: вероятно, Джок опять влюбился. Когда у таких парней начинается гон, они, знаете ли, способны проехать много миль, предварительно совершив при необходимости побег из заточения.
Клубный Ряд раньше представлял собой вереницу подозрительных личностей, торговавших крадеными собаками; теперь же это невообразимо огромный рынок под открытым небом. Я бродил по нему около часа, но старая магия не действовала. Купил я всего лишь омерзительного вида пластиковый предмет, которым можно будет дразнить Джока - под названием "Драть твою псину", - и направился домой, чересчур ополоумевший даже для того, чтобы заблудиться. Подумал было заехать на Фарм-стрит и успеть на какую-нибудь громокипящую иезуитскую проповедь, но осознал, что в моем нынешнем расположении это может быть опасно. Благозвучная логика и прозрачность пришпоренных иезуитских творений воздействует на меня, как песни сирен, и меня не отпускает ужас, что настанет день и я Буду Спасен - точно женщина в менопаузу; и как же тогда будет хохотать миссис Спон! Они действительно омывают вас в крови агнца, или это Армия спасения так говорит?
Джок уже был дома, скрупулезно невпечатленный моим ранним подъемом. Мы не подвергли друг друга допросу. Пока он готовил мне завтрак, я тихонько сунул "Драть твою псину" канарейке в клетку.
После чего немного вздремнул, пока не позвонил Мартленд.
- Слушайте, Чарли, - прокрякал он, - ничего не выходит. Я не могу организовать всю эту дипломатическую канитель, Мининдел велел мне идти и себе в килт напрудить.
Я был не в настроении служить игрушкой в руках мартлендов этого мира.
- Очень хорошо, - бодро отбарабанил я, - давайте обо всем этом просто забудем.
И повесил трубку. После чего переоделся и проложил курс к "Кафе Рояль" и ланчу.
- Джок, - сказал я уже на пороге. - Вскорости мистер Мартленд будет телефонировать снова с известием, что все в конце концов уладилось. Скажи ему "Хорошо", будь добр? Хорошо?
- Хорошо, мистер Чарли.
"Кафе Рояль" полнилось людьми, делавшими вид, что они заглядывают сюда частенько. Ланч мне понравился, но не помню, каков он был.
Когда я вернулся в квартиру, Джок доложил, что Мартленд являлся лично - приехал аж из того, что он называет Кэнонбери, чтобы попререкаться со мной непосредственно, однако Джок дал ему от ворот поворот.
- Он, черт бы его взял, чуть на коврик не нахаркал. - Так метко Джок обрисовал Мартлендово прощальное настроение.
Я отправился в постель и читал книжку непристойного содержания, пока не уснул, что случилось вскоре. Хороших неприличных книжек теперь не сыщешь, перевелись умельцы, понимаете? Эти шведские с цветными фотографиями - хуже всех, как считаете? Точно иллюстрации к справочнику по гинекологии.
Меня разбудила миссис Спон - ворвалась ко мне в спальню в красном и мокром на вид брючном костюме; напоминала она нелиняющую блудницу в пурпуре. Я сокрылся в простынях, пока она не поклялась, что всего-навсего пришла сыграть в кункен. Играет она в него божественно, но везет ей, бедняжке, просто кошмарно: обычно я выигрываю у нее шесть-семь фунтов, но, с другой стороны, она с меня содрала целое состояние за оформление интерьера. (Моя неизменная практика: играя в кункен, случайно оставлять одну карту в коробке - поразительно, сколько остроты извлекается из осознания того, что в колоде недостает, к примеру, девятки пик.)