- Очень просто. Вот смотри, пачка "Опала", сейчас она стоит пятьдесят копеек и продается, где угодно. А несколько лет назад она стоила тридцать пять копеек. Но для того, чтобы ее купить, нужно было дать пять копеек сверху. Причем, не в установленном месте, а в любой торговой точке города, у первого попавшегося продавца, из-под полы, естественно. Так это сигареты, мелочь. Но в основе всех прочих человеческих взаимоотношений лежат все те же пять копеек.
- Что-то малоубедительно…
- Зачем ты притворяешься кретином? Ты купишь себе распредвал, не дав ни копейки сверху, сунешься к хорошему врачу без подарка, сделаешь номер в гостинице за свои прекрасные глаза? Даже в основе наших взаимоотношений лежат все те же пять копеек.
- Вот это точно. Ну, Бог с ней, с торговлей, там просто не воровать невозможно, это я и без тебя знаю. А во всем остальном те же пять копеек, что ли?
- А как же! Все деловые взаимоотношения строятся на этом принципе. Ты - мне, я - тебе. Даже без всяких сверху. Но я-то знаю, что в основе этого лежит все тот же пятачок. А что касается спекуляции, то она наверняка заранее планируется. Поэтому и идет борьба с так называемыми фарцовщиками, а не с причинами, позволяющими им извлекать свой навар.
- Вот это уже что-то новое. Я имею в виду не последнюю фразу, а слова насчет запланированности спекуляции.
Барановский встал, решительно подтянул на пуп резинку трусов, подошел к книжному шкафу и вытащил ежегодный сборник "Зарубежный детектив".
- Тираж двести тысяч, - прочитал Ким и хлопком закрыл книгу. - Ты же собираешь литературу, поэтому легко ответишь - сколько из них дойдет до прилавка?
- Ни одного, думаю.
- Правильно думаешь. Я не намекаю на то, что все они будут проданы из-под полы, как этот, который, кстати, куплен в магазине за червонец сверху. Но благодаря теории пяти копеек судьба проданных по номиналу или подаренных уже решена. Потому что эту книгу можно было бы выпустить большим тиражом, тогда бы никто ее не перепродавал.
- Бумаги не хватает.
- А на всякую дрянь хватает. К тому же, если у нас нет бумаги, у кого тогда она должна быть? У Аравии, наверное, там самые громадные лесные массивы…
- Ты мне курс географии не читай. Сам же говоришь, что не весь тираж книги перепродан, кое-что…
- Что это кое-что попало на прилавок? Может, и попало. В торговой точке, обслуживающей каких-то уж очень номенклатурных работников. Магазин, в котором я взял детектив, получил всего четыре экземпляра, а работает там пять продавцов, не считая заведующей и кассира. То есть даже своим не хватит. Чтобы никому не было обидно, заведующая один экземпляр оставляет себе, один по очень старой дружбе продает мне. А два других уходят на моих же глазах. Сейчас лето, жарко, но зимой в магазине холодно. Поэтому девушки включают отопительные приборы. А это не положено. Штрафовать за это их хоть каждый день можно. Поэтому пожарник получает свои книги круглый год. А оставшуюся забрал скромный человек в штатском, который может сделать неприятности или может и не сделать. Все зависит от его желания. Я уже молчу о том, что у заведующей этой масса друзей по интересам - портниха, парикмахер, гинеколог и тэ дэ.
- Ты снова говоришь о торговле. Но должен заметить, что я встречал людей, которые прошли через всю жизнь без пресловутых пяти копеек.
- Такого быть не может. Потому что даже кристально чистый человек совершает в своей жизни компромиссы, маленькие или большие. На компромиссы с совестью люди идут даже ради дела своей жизни. Парадокс? Как бы не так! Пять копеек. Председатель колхоза ради будущего урожая дает взятку за новую технику, чтобы получить причитающиеся ему станки, директор завода держит целый штат толкачей, а они не только при помощи складных речей выбивают оборудование, без которого предприятие полетит вниз. Или обмен: вы нам - полагающийся кирпич, а мы вам - места на нашей базе отдыха. Но это действия. А компромисс - это уже то, что человек просто молчит, делает вид, что ничего не замечает. Потому что пять копеек превращаются в лепту за его душевное спокойствие. Мой сын тоже кристально честный человек. Кстати, твой ровесник…
- Не нужно рассказывать. Мы с тобой ровесники, а не с ним.
- Да я почти на двадцать лет тебя старше.
- Ну и что? Огромная разница лежит между десятилетним пацаном и двадцатилетним мужчиной. А пятидесяти- и шестидесятилетние люди - уже ровесники. Так что твой сын против меня ребенок.
- Да их поколение будет в этих ребенках ходить, пока родители не поумирают. Ведь не считается зазорным помогать тридцатипятилетним детям. Кстати, которые, как ты говоришь, живут без пресловутых пяти копеек. Так вот, мой сын в жизни не наварил ни на ком, не совершил ни малейшего поступка, который бы граничил с безнравственностью в общепринятом понимании. Больше того, он иногда раздает мне советы, мол, папа, как тебе не стыдно. А ему даже не приходит в голову, что стыдиться мне нечего. Его пять копеек - это отношение к жизни, и ко мне в частности.
Год назад женился. После института он бы, конечно, не успел. Учится хорошо, что правда, то правда. И жена его, сокурсница, тоже. Имеют вдвоем восемьдесят рублей стипендии. Со мной или с моей бывшей женой жить не хотят, говорят, что желают быть самостоятельными. Я тебе сейчас подсчитаю, что мне эта самостоятельность стоит - так волосы на руках дыбом пойдут. Плачу семьдесят рублей в месяц за их квартиру, мать ее вместе с моей дорогой бывшей половиной через день туда сумки со жратвой тянут, аж ручки трещат. Если еще что им нужно - мне это сообщается прямым текстом, а нужно им очень многое.
И вот лежит на своем диване, купленном за мои деньги, мой дорогой сынок и тешит себя тем, что он очень нравственный. А что я ему помогаю, так все же так делают, ничего особенного.
- Но есть же другие чисто человеческие отношения, которые не зависят от твоих пяти копеек. Друзья, например…
- А ты заметил, что это понятие сильно изменилось? Теперь друзья, это прежде всего люди, объединенные единым интересом. Даже если не иметь в виду, что они вместе что-то крутят. Люди чаще встречаются с друзьями, чем с родственниками, потому что в основе дружбы - пять копеек. Я даже не говорю о дружбе поверхностной, когда друзья связаны взаимовыгодными интересами. Настоящая бескорыстная дружба тоже покоится на пяти копейках. Это плата за радость простого человеческого общения, за возможность открыто высказаться, поделиться своим горем и радостью. Ты заметил, что в разговорах типа нашего речь, как правило, идет о том, как плохо всем живется…
- Потому что на людях все утверждают, что живется хорошо. Если бы у нас обо всех недостатках говорилось бы открыто, то мы бы беседовали о чем-то другом. Может быть, даже не о твоих поганых копейках. Мне эта теория и в печенке уже застряла. Это только бездельники часами могут трепаться о чем угодно, а заставь их работать - руки отвалятся. Вот ты и мелешь, потому что делать больше нечего.
- А ты, кстати, все это слушаешь по той же причине. Небось, спешил бы куда, давным-давно бы убежал. Время есть, вот мы с тобой и трепемся. И это общение - тоже пять копеек.
- Тебя уже совсем зациклило. Был такой радостный час назад.
- А чего мне радоваться? Я же несчастный человек…
- Ну да, приготовься, сейчас жалеть начну. Семь-восемь! Бедный, несчастный, как мне тебя жалко. Никто тебя не ценит, не любит, не понимает, разрываешься ты на куски в трудах праведных, не высыпаешься…
- И не высыпаюсь иногда. Можно подумать ты этого по себе не знаешь? Когда я в последний раз был в театре или просто отдыхал? Даже не помню. Все время бегаешь, крутишься…
- За наличный расчет. Сейчас ты мне начнешь петь, что зарплаты не хватает. А плати тебе в три раза больше - все равно бы варил бабки. Ты ж от этого удовольствие получаешь. А за удовольствие нужно платить. Вот и оборачиваются пять копеек ценой за не купленый билет в театр или не совершившуюся прогулку за город. И жизнь, как я понимаю, для тебя - это дело, которым занят наш Ким после того, как отсидит в своем бюро. Наверное, сегодня дай тебе в месяц штуку зарплаты, так очень скоро состоится гражданская панихида по умершему от тоски гражданину Барановскому.
- Можно подумать, ты живешь иначе.
- Почти так же. Однако теорий о всеобщем поганстве не сочиняю, потому что рассматриваю жизнь как борьбу, в которой нет места твоим пятикопеечным выкладкам.
Ким отбросил свою тушу на спинку кресла и довольно заржал:
- Ага, жизнь - борьба. Сколько себя помню, она не затихает. То боролись с саксофонами, то с длинными прическами, то с джинсами, теперь вон с роком каким-то тяжелым. Хотя знаю наперед, что впоследствии рок этот станет в общем-то нормальным явлением. Потому что все, с чем прежде боролись, со временем оказывалось не столь уж плохим, а в чем-то даже прогрессивным.
- Ты меня в эту борьбу не мешай. Ею, в основном, бездельники заняты. Поэтому и до решения всех проблем, не выдуманных, а настоящих, руки у них не доходят. Выгодное занятие. Но в отличие от них и тебя, мне пора заняться делом, я и так здесь засиделся. В общем, не расслабляйся, - напутствую Барановского на прощание, - но особо не высовывайся. Если что, сразу ко мне.
По дороге домой отбиваю телеграмму в город Тбилиси: ничего существенного, обычное сообщение о том, что тетя Зина доехала нормально.
Вечер уже коснулся темными крыльями города, я включаю телевизор. Перепугаться можно: во Франции поезд сошел с рельсов, камера выхватывает неподвижно лежащие тела, накрытые мешковиной, разбросанные под откосом вещи, пустое нутро какого-то чемодана, суетящихся медиков. Хорошо, что подобную картину у нас увидеть просто невозможно - техника безопасности прежде всего!
Телевизор не очень люблю. Конечно, я далеко не самый умный человек даже в нашем городе, но мне не нравится превращаться в среднестатистического дурачка, которого пичкают при помощи "ящика" чем угодно, хотя есть в этом деле одна закономерность: у нас, понятно, все в порядке - досрочно убранные хлеба, сданные объекты, рекордные показатели, а там соответственно - безработица, столкновения с полицией, на худой конец - землетрясения. И главное, делают эти программы отнюдь не кретины, неужели им просто приятно как бы самим с собой играть в поддавки на разлинованной обстоятельствами жизни доске международных отношений, где только белые и черные клетки, безо всяких оттенков? Выслушиваю прогноз погоды, и если ведущий меня не обманывает, то через несколько часов раздастся телефонный звонок. Так и есть, погода не должна помешать Тенгизу прилететь ко мне, хотя, откровенно говоря, сейчас этот визит некстати. Но что поделаешь: я не привык откладывать на завтра то, что можно сделать послезавтра. Значит, послезавтра.
Погас экран телевизионного ящика, отстегиваю золоченый браслет часов и ставлю их под углом на журнальный столик: за то время, пока Тенгиз получит телеграмму и дозвонится ко мне, нужно продолжать работу над собой, проштудировать пару каталогов и небольшую книжечку по древнерусской пластике.
От чтения отрывают длинные с короткой передышкой звонки "междугородки". Послезавтра в десять утра гость из солнечного Тбилиси осчастливит своим посещением наш город.
…Зал плывет, как в тумане, чувствую, что просто могу упасть, упасть и лежать не подымаясь, зная, что не осудит меня никто за эту слабость - силы человеческие не беспредельны, а воля - хоть и есть ей сопутствующее слово железная - тоже не из металла кована, но противник атакует, и я уже не думаю ни о чем, а просто автоматически включаю в действие отяжелевшие руки, чувствую, что не успеваю взять защиту, быстро отступаю назад и закусываю линию. "Метр", - определяет судья, оставляя за моей спиной пропасть штрафного метра; вот и все, шаг назад- и бой закончится без нанесения последнего укола. Напряженно врастаю в дорожку, чуть приподняв пальцы левой ноги, чтобы сразу после команды рефери броситься вперед - вряд ли достанет сил точно среагировать на атаку противника, который, наклонив чуть вперед маску, ждет сигнала к возобновлению поединка; ему во что бы то ни стало нужно идти на меня, не экономя уходящие силы, стараться нанести укол или заставить отступить на гибельное пространство рокового метра…
21
Просыпаюсь в звенящей тишине. Да и кому шуметь под окном тихой улицы: взрослые давно на работе, а детям в школу еще рано - пионерские лагеря, поездки к родным в деревню, но вот грохочет, набирая движение вверх, какой-то автобус в двух кварталах, заставляя рывком подняться и приступить к зарядке. К весьма уважаемому человеку с занятной фамилией Маркарян-Айвазян еще рано, сейчас у него наплыв страждущих клиентов и вряд ли можно будет с ним серьезно говорить на интересующую нас тему, хотя его она волнует куда больше, чем меня. Пора съездить к морю, тем более что жаркие дни давно миновали, а чем дальше, тем меньше шансов искупаться в этом сезоне. Если чем и отличаются жители нашего города от приезжих, то только тем, что бывают на море гораздо реже их, несмотря на то, что самое синее в мире совсем рядом. Но то, что привлекает туристов, нам привычно с детства; помню, под Киевом я любовался осенним лесом, а местные граждане этого восхищения не принимали, потому что для них лес, что для нас море.
Подхожу к машине и тут же отпрыгиваю в сторону: буквально в метре проревел один из этих сумасшедших мотоциклистов, что бесцельно гоняют по городу целыми стаями; этакий затянутый в кожу суперкэвин с глухо закрытым шлемом, усеянным разноцветными нашлепками, человек без своего лица, оседлавший "Яву" с наклеенной на баке полоской "Харлей".
"Жигули" мчались по направлению к причалу под порядковым номером 146. К городскому пляжу на машине не приткнешься, а тут можно при желании проехать по самой кромке песка, вздымая залпы брызг соленой воды. Причалом заведовал мой старый знакомый Вася Колупаев, бывший шпажист, а ныне директор заведения, которое именуется водно-спортивной станцией. К услугам отдыхающих не только морские ванны и свежий воздух, но и футбольная, волейбольная площадки, теннисный корт, маленькие уютные домики, разбросанные в живописном беспорядке, и разные мелочи вроде телевизоров, магнитофонов и прочих признаков цивилизации на некогда пустынном берегу. И, конечно же, весельные лодки плюс два моторных катера, которые никогда еще не извлекались из ангара.
Вася сидел за столом в своем рабочем кабинете и внимательно изучал таблицу первенства страны по футболу.
- Слава советскому спорту! - рявкаю с порога трубным гласом, потому что Вася плохо слышит, мелочь, набрал когда-то в уши морской водицы, а вот как откликнулось. - Пусто у тебя, как в вузе во время сбора урожая.
- Конец сезона, - радостно сообщил Вася, - мамы с детьми в родные края посмывались, им в школу скоро, папы тоже разъехались, особенно те, что с чужими невестами отдыхали. Да и погода ссучилась. Смотри, как затянуло, дождь может пойти.
- Ни за что, - успокаиваю я его, - гидрометцентр обещает, что осадки не омрачат наше свидание. Пузырь скатаем?
- Так компании нет, только матрос спит на вышке. Давай партию в теннис.
- Гениальная идея. Только я сперва искупаюсь.
Вася в знак согласия кивает головой, и сквозь кучеряшки волос просвечивает начинающаяся тонзура: стареем значит, когда-то Колупаев, причесываясь, расческу сломал, такие волосы были.
Золотой парень Вася, а главное - исполнительный. Когда на этом причале сгорел исполкомовский деятель Барабанов, использовавший его для свиданий преимущественно с брюнетками, не достигшими критического двадцатилетнего возраста, над головой директора Васи сгустились тучи, но прошли мимо: исполнительных и надежных людей не так уж много, как может показаться на первый взгляд, а водной станцией не только Барабанов пользовался.
Быстро переодеваюсь, несмотря на прохладную погоду, засовываю в директорский холодильник бутылку "Старки", надев старые кеды, бегу к морю, влетаю в воду, иду по камням, посылая поочередно вперед то правую, то левую половину корпуса, и ныряю. Больше тридцати метров проплыть не могу. Под водой, естественно. Плескаюсь, как юный дельфин на фоне одинокой фигурки, застывшей под забором причала. Наверное, как обычно, кто-то из заводчан, трудящихся поблизости, сбежал на пленэр раздавить бутылочку - картина привычная. Выхожу из воды и убеждаюсь в пагубности поверхностных впечатлений: бутылка отсутствует, жесткое волевое лицо не напоминает даже отдаленно набухшие рожи со смазанными чертами или резкую заостренность морд ярых поклонников Бахуса. И какое-то, даже не шестое, чувство подсказывает мне: парень этот не случайно оказался на пустынном берегу, чтобы провести время вдали от шума городского. Хорошо, что у меня профессия сторожа, она заставляет быть собранным, готовым в любую минуту отразить нападение лихих людей, покушающихся на материальные ценности, хотя, кроме себя, никаких ценностей на берегу не замечаю. Тем не менее, медленно выхожу из воды, успевая восстановить дыхание, и все ближе приближаюсь к фигурке, которая вблизи выглядит парнем с внушительными бицепсами. Он, как бы нехотя, делает шаг навстречу, поигрывая спичечным коробком в левой руке, и внезапно подбрасывает спички высоко в воздух.
И тут снова подтверждается истина: поймать человека можно и при помощи всем известных штучек. Ну разве я не понимал, зачем он подбросил вверх коробок, и тем не менее скосил на долю секунды глаза и тут же не увидел, а скорее почувствовал, как летит прямо в челюсть железный кулак незнакомца. Успеваю отшатнуться, но все-таки он цепляет скулу. Кулак у него и в самом деле железный, с кастетом шутки плохи, вдобавок парень, в отличие от меня, не в плавках, а в костюме под натуральную кожу, и поди знай, что лежит у него в карманах. Но, видимо, он считает, что особой угрозы я для него не представляю или железяка, примявшая слегка край губы, - единственное, чем располагает этот парень, поэтому кожаный, шумно выпустив из ноздрей сжатый воздух, возвращается на исходную позицию. Я делаю шаг назад, перепуганно таращу глаза и судорожно перекашиваю рот - еще секунда и начну орать как сигнализация промтоварного склада. Потому он спешит разделаться со мной, но поспешность, как известно, губила и более способных людей: я тут же делаю шаг вперед навстречу его резкому движению, проворачивая тело, подбиваю правой руку с кастетом, и, завершая полный оборот, наношу сильный удар ребром ладони левой в поросший редкими колючими волосками кадык. После этого мой противник самым естественным образом принимает горизонтальную позу отдыхающего пляжника. Ощупываю краешком языка зубы и убеждаюсь, что левый клык шатается. Ко всем делам не хватало только загружать работой дантиста, и с нескрываемой злостью толкаю носком ноги противника в пах; парень шевелится, мужественное лицо начинает терять синюшный оттенок, и через несколько минут он будет способен снова соображать. Если, конечно, я отпущу ему эти минуты. Подымаю кастет, торчащий из песка, примериваю эту двустороннюю литую игрушку для детей старшего возраста - великовата. Ничего, чтобы выбить мозги из этого мальчика, размер кастета не так уж и важен. Только вот выбивать подобным типам мозги можно из костей, в головах у них явно негусто. По выложенным на песке плитам ко мне спешит Вася, что и говорить, подкрепление солидное, главное - своевременное.
- Видишь, Вася, до чего любовь доводит, - поясняю ему, - у меня тут с дамой одной роман, муж у нее хилый, инженер, одним словом, ну вот и нанял этого чмура, чтобы проучил. Понять его не трудно: семью человек спасает.