Входит олух. Сейчас тринадцать сорок семь. Об этом я узнаю от Периваля: наклонившись вперед и тряхнув волосами, он четко проговаривает время в диктофон. Из того же источника становится известно и имя олуха – констебль уголовной полиции де Феличе. Наверняка итальянские корни, но вырос здесь – говорит с заметным южнолондонским акцентом. У него зеленые, полуприкрытые веками глаза и треугольная голова. Будто супергерой, сбежавший из мультика компании "Пиксар" – чересчур широкий лоб, сужающееся книзу лицо заканчивается прямым заостренным подбородком. Голову даю на отсечение, мать де Феличе его стрижку не одобряет.
Периваль произносит положенную вступительную ерунду – все это я уже слышала, – напоминает о праве на молчание. Я называю свои имя, адрес и отвечаю: нет, я точно не бывала в квартире Ани Дудек; нет, и порога не пересекала; нет, я никогда с ней не встречалась; и нет, в лицо я ее тоже не видела. Никогда.
Напряжение потихоньку отпускает. "Это мы уже проходили", – мелькает в мозгу успокаивающая мысль. Как вдруг Периваль таким резким броском наклоняется ко мне, что чуть не сваливает со стола диктофон:
– Она была беременна. Одиннадцать недель. Убийца задушил беременную женщину! Вы об этом знаете?!
Земля уходит из-под ног. Очертания комнаты поплыли перед глазами. Чтобы не рухнуть на пол, я всем телом приваливаюсь к столу.
– Боже… – вырывается у меня. – Господи, какой ужас…
Подкатывает тошнота. В этой истории все время всплывает что-то новое, и она становится все страшнее… Безумно страшной… мучительной… Выше человеческих сил. Тел – два. Невинность. Жизнь. Смерть. Двойное убийство? Не знаю. Жуткая мука… непоправимая утрата…
Лицо Периваля снова приобретает четкость. На носу – горбинка. Прыщики на коже. Руки слегка дрожат. Он взволнован не меньше меня.
– Так что постарайтесь, пожалуйста, быть посерьезнее!
– Простите… – Ничего другого мне в голову не приходит.
Как же я тревожилась о себе, о том, что со мной здесь будет! А теперь на первом плане – снова она… Не хочу я симпатизировать… Не хочу о ней горевать! Все это время – доходит вдруг до меня – я старалась гасить в себе любые чувства к убитой девушке. Так было проще.
– Так вы знали о беременности?
– Нет. Мне об этом никто не говорил…
Не могу отвести глаз от Периваля. Проникнуть бы в его мысли… Я в полной растерянности. Беременна. Мужчина… Любовник… Тот самый, которого в момент ее смерти не было в стране. Он вернулся? И сейчас оплакивает свою потерю? Или… сам в этом замешан? Ну за что мне эти мытарства?! Не хочу я вообще знать ни о какой Ане Дудек!
– И в ее квартире вы ни разу не были?
Сейчас заору…
– Нет.
Полицейские обмениваются взглядами. Интересно, Периваль понимает, что спрашивает об одном и том же? Разве не пора уже передать слово де Феличе? Добрый коп и злой коп… Бред. Инспектор ворошит бумаги, что-то ищет.
– Мне вот что интересно. Вам ведь недавно благоустраивали сад, верно?
– Да.
При чем тут сад? Ну хоть не про ее проклятую квартиру, и то спасибо.
– Расскажите, пожалуйста, об этом подробнее.
– Хорошо. – Почему бы и нет? Может, нам обоим станет легче. – Вас интересует передняя лужайка или задняя?
– Передняя, если можно.
– М-м, да. Нам копали подвал – о-о-очень долго – и попутно разворотили весь сад. Поэтому мы наняли компанию "Мадди Веллис", ее порекомендовал специалист по садоводству с моей работы, Роджер Пидлз. Я высказала свои пожелания…
– Оливы?
– Да. И глициния. Мы очень надеемся… – Я скрещиваю в воздухе пальцы: милый, подкупающий жест, в "Добром утре" я частенько так делаю. – Что она зацветет, эти растения не очень-то любят переезды.
Я вновь чувствую твердую почву под ногами. Делаю привычное телелицо. Кого-то убили? Что вы, к моей жизни это не имеет ни малейшего отношения! У меня все в порядке. Рассказывая, я обращаюсь к де Феличе, делающему вид, что ему интересно.
– Еще посадили красивую стелющуюся траву, Alchemilla mollis , вперемешку с мелкоцветковой гейхерой. И установили два больших цветочных горшка с французской лавандой по обе стороны от входной двери.
– Хорошо. Ясно. – Периваль наконец нашел бумагу, которую искал. Поднимает голову. – А откуда "Мадди Веллис" взяли все эти растения, вы знаете?
– Нет, не знаю.
– Ну так позвольте, я вам расскажу. Оливы и глициния были куплены в Банстеде, в оптовом питомнике "Эвергрин". В этом питомнике растения не выращивают, их доставляют туда из специализированных хозяйств. Очень часто из… Италии. Оливковые деревья были высажены в смесь глинистого сланца с крупнозернистым песком. Довольно редкая почва, между прочим. Песочно-оранжевого цвета. Теперь глициния. Тут вот какое дело. Ее привезли из Тосканы, из провинции Пистойя. Там почва совсем другая. Тяжелая, илистая, по цвету – бежевая.
Куда он клонит? Мне не по себе.
– А в квартире Ани Дудек, – продолжает Периваль, и глаза его возбужденно блестят, – прямо за порогом мы обнаружили кусочки грязи, крошечные, закрученные, как стружка. И ведь что интересно: наши лаборанты – о-о, их дураками точно не назовешь! – рассмотрели эту грязь в микроскоп. Она будто полосатая – песочно-оранжевые частички, смешанные с бежевыми. Ну кто бы мог подумать, что простая земля способна столько поведать? И еще. Помните мой к вам визит? Так вот – я буду не я, если, пройдясь по вашему саду, не проверю потом подошвы своих ботинок! Конечно, там была грязь. И знаете, какая?…
– Какая? – Мне что, нырять под стол и изучать его броги? Если он, конечно, сегодня именно в них.
– Точно такая же!
– Серьезно?
– Да! Не считая вкраплений вулканической пемзы. Ее добавляют в горшки с растениями.
– В горшки? Как мои горшки с лавандой?
– Как ваши горшки с лавандой, да. Следовательно – спасибо чуду науки! – мы теперь знаем, что найденные в квартире Ани Дудек комочки грязи попали туда из сада перед вашим домом. И еще. – Он пожимает плечами и кивает. Ни дать ни взять отец, разрешающий своему ребенку съесть мороженое. – Как, по-вашему, эта земля попала в квартиру убитой?
– На подошвах чьих-то брогов?
– Почти. Но все же не угадали. На "Асиксах", Габи Мортимер! Форма этих комочков точь-в-точь совпадает с бороздками на подошве кроссовок, идентичных тем, что вы предоставили нам для анализа. "Асиксы".
– Но "Асиксы" есть у всех и каждого! – Я уже кричу.
– Я спрошу еще раз. Дам вам последний шанс. Бывали ли вы когда-нибудь в квартире Ани Дудек по адресу Лондон, юго-запад, восемнадцать, Фицхью-Гроув?
Как просто ответить "да"! Ведь он очень этого хочет… Прямо мечтает… Жаждет… Вон какие "почвенные" изыскания провел… Может, если сказать "да", меня отпустят домой? Вот так, наверное, и выглядят пытки. Меня никто и пальцем не тронул, а я уже готова сказать все, что угодно. Кто его знает, как эта дурацкая грязь туда попала? Я сейчас в таком состоянии, что, кажется, могу допустить любое, самое дикое, объяснение…
– Нет, – устало, почти извиняясь, произношу я.
Я ошиблась. Разочарованным Периваль не выглядит. И вовсе он не мечтал о моем "да". Вид у инспектора торжествующий.
– А как же тогда… – Он извлекает из папки клочок бумаги и с глухим стуком припечатывает его ладонью к столу, – вы объясните вот это?
В пачки крекеров иногда вкладывают забавных темно-красных рыбок из тончайшего целлофана. Кладешь такую штучку на ладонь, и она вдруг начинает сама по себе двигаться и извиваться… якобы демонстрируя твое настроение. Каждому ее "па" соответствует определенное состояние души обладателя ладошки… Бумажный обрывок, сунутый мне под нос Перивалем, сейчас очень похож на такую рыбку-вещательницу. Полностью скрутившуюся… Что же означает такое съеживание?… Не помню точно. Вот Милли знает все значения. Робкий? Страстный? Или, может, "совершенно сбитый с толку"?
– Трогать можно? – уточняю я.
Инспектор нетерпеливо цыкает, разглаживает пальцами клочок и придерживает непослушный, так и норовящий вновь скрутиться конец, чтобы я могла прочитать. Чек из "Теско":
МАРГАРИТА ПЦА £4.50
ИСЛА НЕГРА £9.49
Всего £13.99
Деньги любят счет.
– Вы знаете, что это такое?
– Да. Чек на пиццу и… м-м-м, бутылку вина.
Он улыбается – наигранная улыбка денди, подозрительно напоминающая оскал. Он меня ненавидит – вдруг выстреливает в голове. Вот оно что! Ненавидит всерьез.
– Да, точно. Его нашли в прикроватной тумбочке Ани Дудек, валялся там вместе с несколькими монетками. А чем уплачено за эту пиццу и вино?
Я внимательно изучаю нижнюю часть чека. "МастерКард". Указаны несколько последних цифр. Не верю своим глазам… Что это?!
– Вы помните, чем занимались в среду восьмого февраля этого года?
– Простите… Не помню. Без… Нет.
– Вероятно, вы сможете это выяснить. Видите, что получается? Этот чек оплачен кредитной картой, оформленной на ваше имя. Не правда ли, странное и необъяснимое совпадение, учитывая, что в квартире убитой вы не бывали? Но пицца и вино оплачены вашей картой! Теперь-то вы понимаете, что у нас вырисовывается? Объявление из "Леди", ваши газетные интервью, одежда, грязь с вашей обуви и вдобавок еще чек на еду, которую купили, конечно же, вы. – Он выпрямляется и оглядывает меня, словно великан лилипута. – Как вы все это объясните?
Я понимаю, что сижу – потому что чувствую свои пальцы, судорожно вцепившиеся в сиденье стула. Но ощущение такое, будто меня несет по волнам… Тело колышется, расплывается… словно я разглядываю его сквозь толщу воды.
– Вам есть что сказать?
– Я хотела бы пригласить адвоката.
Четверг
Блики на потолке. Оконное стекло – толщиной с бутылочное дно. Да и стекло ли это? Сквозь него проникают только белесые пятна света.
В глаза будто песку насыпали. В горле – зола и сера. Шея так одеревенела, что при каждом движении хрустит.
Отклеиваюсь от матраса – кожа прилипла к полиэтилену, – словно срываю скотч. Одеяло воняет потом, оно скрутилось у меня под мышками. Это я воняю…
Стало тише… Доносится только неразборчивое бормотание. Молитва? Всю ночь участок галдел и вопил. В дальнем конце коридора сиплый голос фальшиво орал "Роксану". Другой – визгливый – призывал: "Пристрели меня! Ты ж меня терпеть не можешь! Так давай, всади мне уже на фиг пулю промеж глаз!!!"
А теперь тихо и мирно. Все уснули. Или им всадили промеж глаз пулю…
Я хочу пѝсать. Алюминий – холодный и потертый. Промокнуть сидушку нечем, бумаги нет. Из вчерашней камеры меня перевели. Повысили…
В шаге от двери на полу торчит тарелка окоченевшей лазаньи – вчерашний ужин.
Пристраиваюсь на краешке лавки. На мне вчерашняя одежда. Пижаму в тюремной камере не выдают. Кто бы мог подумать… На зубах налет. У сержанта-охранника я попросила зубную щетку. Получила ответ – в случае крайней необходимости мне могут предоставить врача; у меня есть право на медицинскую помощь. А на зубную щетку – нет. А как же европейское законодательство? Разве гигиена ротовой полости не входит в права человека? Мне ни к чему "Орал Б – Пульсар 40", сейчас не до капризов. Согласна на компактную складную щеточку, какую выдают в самолетах. Или хотя бы на жевательную резинку из торгующих презервативами автоматов, украшающих придорожные станции техобслуживания…
Милли, Милли, как я по тебе скучаю!.. И как жаль, что не дозвонилась до Филиппа. Если бы я только ему рассказала… если бы он уже мчался домой…
Страх, паника снова поднимают голову, бьют фонтаном, расплескиваются, проливаются лужами… Мне столько не вместить. Я ничего – ничегошеньки! – не понимаю… Этот накрывший меня вал родился из множества капель-событий… Событий странных, непонятных, я признаю… Но – объяснимых! Кружево случайных совпадений… Мы с Аней были похожи. И что это дает? Ни-че-го! Попробуем встать на место Периваля, глянуть его глазами. Объявление, статьи, одежда… Возможно, это она меня преследовала. Но возможно – не она. В мире столько загадочного… Как-то в нашей передаче демонстрировали поразительного кота. Звали его Мистер Лапочка. Его хозяева переехали в другой город, а кот там взял да и потерялся. Так вот, Мистер Лапочка умудрился пробежать сотню миль от Норвича до Лутона и найти дорогу к своему старому дому. Потрясающее путешествие! И самое что ни на есть настоящее. Или разлученные при рождении близнецы… Оба, не сговариваясь, женились на Линдах; обе Линды родили сыновей, названных Гаями. И обе семьи обзавелись собаками, клички которых были Баджер. Умопомрачительно! Терри считала, что нам подсунули мистификацию, но я… Сидя рядом с воссоединившимися близнецами на диване, я всей кожей ощущала их трогательное изумление…
Есть многое в природе, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…
Но грунт… чек… Как они оказались в ее квартире?! И как связаны со мной? Жуткое нагромождение улик… Такого и в страшном сне не увидишь…
Выделенный мне дежурный адвокат, Каролина Флетчер, вчера вечером тщательно выслушала все эти непостижимые факты и уставилась на меня, безмолвно вопрошая: "Ну и?…"
Я так же безмолвно развела руками: "Понятия не имею…"
Не было у меня – да и нет – подходящего объяснения. Почему оплаченный моей кредиткой чек обнаружен в квартире убитой? Обычно "МастерКард" обретается в моем бумажнике. Хотя я известная растяпа: оплатив доставку, могла и забыть карту в холле, у входной двери. Единственная разгадка – кредиткой кто-то воспользовался…
Каролина Флетчер – волосы с проседью, рваный боб, черный брючный костюм – кажется мне человеком славным. Уверена, у нее доброе сердце. Она созналась, что не видела ни одного выпуска нашей программы.
– Некогда. Семья. Хотя младший, слава богу, скоро отправится в университет. Работа. Вечная круговерть.
Кажется, не только славная, но и с деловой хваткой, не мямля. В моем случае явно были допущены кое-какие ошибки, пояснила она.
– Мы вас отсюда вытащим, не волнуйтесь.
Когда она вернулась в комнату после "полноценной рекогносцировки" – беседы с Перивалем, – уверенности в ее голосе поубавилось:
– Полная чушь. Периваль утверждает, что вы можете скрыться от правосудия. Что вы – человек богатый и, если захотите улизнуть – если вы, конечно, к подобному склонны, – то средств и возможностей у вас хватит.
– Что это значит?
Ее губы вытянулись в беспощадную прямую линию.
– Что он выступит против вашего выхода под залог.
– Но… – Слова давались с трудом. – Не могут же меня здесь оставить…
– Могут.
– А как же моя доченька… – Так, дело дошло до причитаний.
– Бред и нелепица.
Я и сама – продолжала втолковывать адвокат, краем глаза наблюдая за тем, удается ли мне взять себя в руки, – во многом виновата. Не следовало ни в коем случае соглашаться на допросы без присутствия юриста. Все эти "просто поговорим", в которые меня втравили… они вовсе не "просто". Не стоило также "эмоционально вовлекаться". По ее мнению, Периваль был настроен меня подловить.
– Ваша так называемая ложь о том, что вы не прикасались к телу, стала для него навязчивой идеей. А ведь такое случается постоянно.
– Что? Люди врут про то, трогали они тело или нет?
– Нет. Люди что-то упускают. Или преувеличивают – приукрасить событие здесь, слегка приврать или перегнуть палку там… Такова человеческая природа. Замешательство, неловкость, желание поговорить. Правом хранить молчание пользуются единицы. Большинство дел выигрывается или проигрывается не в суде, а в комнате для допросов. А вы ведь были в состоянии шока. Вам сразу следовало вызвать… Кто, вы говорите, ваши юристы?
– "Сломит и Спунер".
– Надо было позвонить вашим Сломитам и вызвать их сюда.
Этими "Сломитами" она давала мне понять, что знает себе цену. Что с ней могут иметь дело не только малоимущие и отверженные. Она, Каролина Флетчер, сломит любого Сломита.
– Мне скрывать нечего.
– Неважно, – припечатывает она.
Ушат ледяной воды. "Неважно"… Убила я или нет – значения, в общем-то, не имеет. Я была в смятении. Меня втянуло в параллельную реальность… Реальность, живущую по собственным правилам, безумно далекую от моего нормального мира. Вот так плывешь себе по течению… веришь, что являешься хозяином своей жизни, что она уникальна и неповторима… что полиция, закон – это лишь часть общества, дополнительное удобство, которое всегда под рукой, когда ты в нем нуждаешься. Наряду с больницами, пешеходными переходами и продающими замороженные полуфабрикаты магазинами… Но это иллюзия. Они ждут… Все время выжидают благоприятного момента… такой ситуации, в которую попала я… А когда дождутся – загоняют тебя в угол и хватают… И тычут носом в очевидное для них: что? думала, ты сама хозяйка своей жизни? Как бы не так! В ней распоряжается "удобство", то самое. А твоя жизнь – ничто… пустое место…
И всему этому ужасу положила начало одна-единственная находка. А если бы я не пошла тогда на пробежку? Если бы не обнаружила мертвое тело? Разве оказалась бы я здесь?…
Опять этот странный звук… Глухой стон, болезненное мычание. Кто это? Неужели?… Да, я…
На завтрак дали треугольный герметично упакованный бутерброд с яйцом и ветчиной и пакет креветочных чипсов. Как ни странно, я все съела. Еще мне полагался чай в бумажном стаканчике – сбоку болтается ниточка с кружочком фольги на конце; такие развозят на тележках с горячими напитками в поездах. Чай терпкий, горьковатый – но во рту у меня лучше не становится.
Пиршество доставил в камеру – протиснулся внутрь задом наперед, придерживая дверь локтями, – вчерашний молоденький полицейский. Белая кожа, пышущее здоровьем лицо – кровь с молоком! – не похоже, что эти щеки знакомы с бритвой.
– Как мило! Завтрак в постель, – восклицаю я. – Так вы меня, пожалуй, разбалуете.
Он вспыхивает:
– Извините, чем богаты…
Мои старания держать марку, когда на самом деле хочется забиться под одеяло и свернуться калачиком, воскрешают память об утре в роддоме, первом утре после рождения Милли. Я улыбалась поздравлявшим, благодарила их за кексы, плюшевых мишек и цветы – а сама чувствовала только бесконечную боль в швах и переживала, удастся ли мне еще хоть раз в жизни сходить в туалет по-маленькому…
Делюсь своими воспоминаниями с душкой-констеблем. Он смущается – слишком много гинекологических подробностей.
По-моему, дверь он не запер. Так что я вполне могла бы сбежать. Если бы, конечно, была на это способна…
Каролина Флетчер опаздывает. Наконец меня к ней отводят. Очередная комната для допросов, на этот раз незнакомая и давно не крашенная.