- С работы? Наемный труд? Презираю. Мой третий принцип гласит: никогда не будь ничьим рабом! Клево выглядишь! Постой при входе на рынок, для рекламы, а?
- Неудобно мне, Барбидоша… - просипел Харитоныч, прижимаясь к пароваркам щекой. - Давай бабки, да я пойду… Как хоть пользоваться ими, а?
- Жена объяснит, - улыбнулся Барбидон и завопил: - А вот пароварки! Они изменят вашу жизнь к лучшему! Посмотрите на этого мужчину! Он взял три штуки! Герой нового времени! За ним женщина - как за каменной стеной! А может, он многоженец? Пожелаем ему здоровья!..
- Эх, народ!.. - бормотал Харитоныч, влачась к станции. - Разве можно так местом бросаться?
Только желание воплотить мечту всей жизни помогло ему преодолеть все преграды, прорваться в метро, куда его не пускали, вытерпеть три досмотра на предмет отсутствия в кастрюлях взрывных устройств и к обеду наконец-то добраться домой.
Из дому Геннадий Харитонович вышел ровно в семнадцать ноль-ноль, кардинально преобразившись как внешне, так и внутренне. На нем были темно-синий костюм, розовая рубашка и ослепительно яркий галстук "павлиний глаз". Щеки лоснились после бритья, остатки волос на голове были еще влажными после ванной, черные туфли просто горели в лучах заката. В кармане пиджака лежали все наличные сбережения. О внутреннем преображении свидетельствовали гордая посадка головы, немигающий взгляд и твердая поступь.
Неподалеку от дома Харитоныча, на Северном проспекте, собралась маленькая демонстрация прокоммунистических старушек с плакатами "Долой капитализм!" и "Назад, в Будущее!". Харитоныч брезгливо передернул плечом, перешел на другую сторону улицы и лихо тормознул частника.
- На Васильевский, Двадцать шестая линия, - небрежно бросил он. - Где биржа, надеюсь, знаете?
У входа в здание он подал нищему интеллигентного вида так много, что тот принялся кланяться и благодарить.
- Пустяки… - махнул рукой Харитоныч. - Люди должны помогать друг другу… Бог велел.
В самом помещении он довольно долго стоял, созерцая желанную ему жизнь цивилизованного рынка, пока не привлек внимания охранника. Вежливо выслушав его сбивчивый, взволнованный шепот, охранник исполнил просьбу и вызвал молодого сутулого клерка.
- Папа, - зашипел клерк, стыдливо оглядываясь. - Что ты здесь делаешь? И как ты вырядился? Точно на свадьбу…
- Сынок, но ты же обещал помочь…
- Тише! Я помогу, но только никому не говори, что ты мой отец. Ты что, деньги достал? Откуда? На рынке поперло? Вот и торговал бы там, а сюда зачем лезешь?
- Ты, когда учился, моими деньгами не брезговал.
- Ладно, ладно. Стой здесь. Сейчас я спрошу разрешения… На всякий случай. Э-э… Вероника Львовна! - побежал клерк за крутобедрой девицей. - Тут один мой знакомый… Давний приятель отца… Он хотел бы попробовать поработать на рынке ценных бумаг… Место Андрея Федоровича сейчас пустует… Я могу переоформить? С вашего разрешения, конечно?
- Вы же знаете правила, Николай… - нараспев сказала девица, с изумлением глядя на Харитоныча. - Только на сегодня. Пусть внесет залог… И не забудьте переоформить все взад. Охота вам возиться…
Дальнейшее Харитоныч помнил смутно. Он заполнял бумаги, подписывал соглашения и обязательства, знакомился с условиями, открывал счет и сдал кассиру валютный минимум. Сын привел его в полутемный зал, разгороженный прозрачными перегородками, усадил во вращающееся кресло перед компьютером и телефоном:
- Кресло не трогай.
- Но мне неудобно, - запротестовал невысокий Харитоныч.
- Потерпишь! Завтра настоящий брокер придет. Вот, смотри. На экране - все котировки ценных бумаг и валют, с которыми сейчас может работать наша биржа. Вот твои активы… По телефону называешь свой код и заявку, потом здесь смотришь, набираешь подтверждение… Понял?
- Понял, понял! А чайку тут можно заказать?
- Можно… Я тебе принесу. За каждую операцию биржа снимает сто долларов.
- Почему так много?
- Такие условия. Ты же подписывал. Вот время - нью-йоркское, токийское… Они еще только просыпаются. Настоящие торги начнутся часам к трем ночи по-нашему. Пока посиди, присмотрись, освойся понемногу. Я работаю до одиннадцати, потом ты уж сам…
Харитоныч остался один. Понемногу зал заполнялся брокерами. Некоторые косо поглядывали на "мойдодыра", большинство, мрачнея лицом, рассупонивало галстуки, курило и пялилось на мерцающие экраны. Зазвучали голоса, пошли первые сделки. Харитоныч со своим мизерным активом долго приценивался, выискивал добычу по себе и внезапно купил на все деньги на токийской бирже небольшую партию сахара из Кореи. Переместившись в Нью-Йорк, он обнаружил разницу в ценах, тотчас продал сахар и заработал двести пятьдесят долларов, из которых биржа списала двести.
- Грабители! - прошипел Харитоныч, входя во вкус.
Он покупал и продавал продукты, потом удачно подскочил на партии бананов, удвоил капитал и перебросился на рынок бытовой химии, в родную, можно сказать, стихию.
Время шло. Голова новоявленного брокера шла кругом. Дьявольское пламя жгло его впалые щеки, жажда наживы сушила губы. Руки дрожали, голос стал визгливым и грубым. Перед глазами мелькали фирмы, партии, фунты, баррели и тонны…
Когда он забирал в кассе остаток своих активов - тридцать три доллара восемнадцать центов, было уже хмурое неласковое питерское утро. У кассира не оказалось заморской мелочи, и Харитоныч потребовал остаток рублями, причем дважды пересчитывал по курсу под презрительные взгляды и перешептывания персонала. Нищий у парадного подъезда был тут как тут и рванулся от угла к благодетелю.
- Пошел вон, бездельник! - возопил Харитоныч. - Работать иди!
Тяжелая дверь биржи приоткрылась, и на грязное крыльцо кто-то выбросил позабытый им на спинке кресла галстук "павлиний глаз".
В метро он все крутил пальцами галстук, тупо смотрел перед собой в темноту и отпугивал ранний рабочий люд внезапными восклицаниями:
- Мне бы во Францию тогда толкнуть презервативы! Кто их в этих Эмиратах купит?..
На подходе к дому он увлекся подсчетом совершенных сделок.
- Четыре по маленькой с нефтью… Джин два раза… Памперсы… Еще кофе покупал и пипифакс немецкий… Что за фигня такая - пипифакс? К факсу что-нибудь… Итого двадцать семь сделок… Двадцать восемь! Однако… - По подсчетам выходило, что биржа заработала на нем почти три тысячи долларов. - Двадцать девять! Однако…
Он увидал самодельные плакатики, оставленные у оградки митинговавшими старушками, схватил тот, что побольше, и, размахивая им над головой, отчаянно заорал в пустынные серые улицы:
- Долой буржуев! Кровопийцы! Я вам покажу свободный рынок! Крысы банковские…
И он треснул плакатиком о бетонную тумбу, на которой держался огромный рекламный щит, за что его едва не задержал проезжавший мимо наряд - как организатора несанкционированного митинга и зачинщика уличных беспорядков.
Потирая бока и тощую задницу, несостоявшийся сиделец за права трудового народа робко пробрался в квартирку, лег, не раздеваясь, на диван, злобно согнал прыгнувшую к нему Памелку и натянул на голову старый клетчатый плед с дырочкой…
Когда он проснулся, яркое солнце перевалило за полдень. Жена ушла на работу. Пожевав что-то на кухне, Харитоныч с отвращением взял пароварки, свистнул собаку и зашагал к Северному рынку, к своей палатке. Ему не терпелось избавиться от "подарка".
Войдя в торговые ряды, он заметил в поведении знакомых лотошников нечто необычное. Одни, завидев его, смущались и торопились нырнуть под прилавок, якобы за товаром, другие, напротив, толкали соседей, показывали пальцем и перешептывались, и все без исключения смотрели ему вслед. Списав это на непривычный товар, Харитоныч, отдуваясь, дотащил пароварки до своего старенького голубого контейнера с большой белой цифрой "девять", поставил их на землю и едва склонился над замком, как чей-то глухой голос произнес:
- А говорили, что не придет. Этим торгашам верить нельзя.
Перед Харитонычем стоял невысокий одутловатый человек, напоминавший некогда крепенький, но уже раскисший гриб. Он презрительно оттопырил рыхлую губу и все время что-то искал обеими руками в отвисших карманах брюк. Памела, стуча пегим облезлым хвостом по земле, на полусогнутых лапах льнула к неизвестному, и Харитоныч понял, что перед ним мент. Его собака отчего-то любила ментов.
- Гражданин Перелайко? - осведомился неизвестный. - Я майор Рыгин, из ОБЭП. На вас жалоба. Пыль от вашей некачественной бытовой химии, оседая на продуктах питания, наносит ущерб здоровью граждан.
Харитоныч окрысился:
- Зинаида брешет! Это у нее шашлыки из псины! Неужели вы ей верите?
Раскисший гриб нашел наконец в кармане расческу и принялся укладывать редкие бледно-зеленоватые волосы за ушами в ряды поперек лысого темечка, посыпая ворот рубахи перхотью.
- Я никому не верю, - назидательно произнес он, - но в вашем случае это неважно. Назвался груздем - мы тебя найдем… И сожрем… Верно, собачка? Открывайте контейнер, предъявляйте документы на товар…
II
Наташка покидала особняк Диггера в душевном смятении и расстройстве. Ее лучшая подруга попала в заложницы! Лучшей подругой для нее Дина стала, едва Страшила затворил за ней дверь весьма комфортабельной темницы. Так уж была устроена сострадательная душа Натальи, и полученные в прощальной спешке деньги ничего не могли изменить.
Погруженная в бездну печали, то и дело снимая с пышных ресниц набегавшую слезу, девушка выбралась из подземки на Невском и пошла пешком, чтобы развеяться. Она готовилась принести себя в жертву вместо Дины.
- Я приду завтра самая первая! - восторженно шептала она. - И скажу, что сама за все отвечу. Я на все готова, только бы они не мучили ее, маленькую и несчастную…
Ее как-то не смущало, что Дину никто не собирался мучить.
Женя, зевая, наступая на ноги прохожим и вяло отругиваясь, тащилась следом.
- Надо же, как повезло Динке - гундосила она, - Такой клиент на нее запал. Теперь она его захомутает и заживет… А на нас ей будет плевать.
- Что ты такое говоришь! - возмутилась, оборачиваясь, Наташа. - Она, может, погибнет из-за нас. Она даже деньги нам отдала… Себе не оставила…
- Конечно! На фига ей мелочь? У нее теперь бабок будет выше крыши. Или ты думаешь, ее правда приперли? Этот дурак с пистолетом не клеиться к ней решил? Так давай освободим ее.
- А как? Мы можем только пойти туда завтра и погибнуть вместе…
- Ты совсем чипсанутая! Я даже не подумаю!
Свернув под арку Главного штаба, они вышли на Дворцовую площадь. Там молодые сторонники "Союза правых", такие же наивные, как и железные старушки-коммунистки, протестовали против абортов. Державный ангел с тяжелым крестом в руке сурово взирал на них с колонны, точно размышлял, не пустить ли крест в ход и не разогнать ли к чертям все это пародийное безобразие?
- Скажите, как вы относитесь к прерыванию жизни, данной Богом? - сунулся к ним наемный активист.
- Когда гляжу на тебя - согласна! - огрызнулась Женя. - Я что, похожа на беременную? Ты ей впаривай, - кивнула она на пухлую подругу, - она на третьем месяце.
- Я не беременная! - запротестовала Наташка, испуганно шарахаясь в сторону.
Но активисты ее не слушали. Они сбегались отовсюду, совали ей в руки брошюры о пользе контрацепции и иконы, щупали, вертели, показывали друг другу, спорили о сроках и о том, мальчик или девочка… Женя, злорадно улыбаясь, помахала подруге и побежала прочь под отчаянные восклицания из плотного кольца:
- Отстаньте! Женька, вернись!
Но у Жени неожиданно появились свои планы, и, когда взмокшая Наташка, побожившись на иконе Казанской Божьей Матери не делать аборта, вырвалась на свободу, юной проказницы и след простыл.
Вздохнув, Наталья посетила "Макдональдс" на Невском и от души наелась гамбургеров. Что-что, а поесть она любила. После праздника чревоугодия ею овладело раскаяние и стремление немедленно похудеть, и она купила в спортивном магазине вибромассажер, натянула его тут же, в подворотне ночного клуба, под топик на талию и, ежась от щекотки, отправилась в Сосновый Бор, на дачу к родителям. Она хотела подкинуть старикам деньжат… Пока все не спустила.
То ли сытные заморские гамбургеры, то ли вибромассажер, от которого то и дело подмывало хихикать, а может, солнечный полдень и зрелище шумного множества праздного и делового народа - что-то подействовало на нее так, что девушка напрочь забыла свою грусть и верную подругу, томившуюся в застенках. Ей стало хорошо и весело.
Она села в электричку на Калище и, беспрестанно улыбаясь, смотрела в окно, не обращая внимания на суровые взгляды пожилых дачниц. В вагон зашли бродячие музыканты, запели шлягер под гитару, и Наташа тотчас принялась подпевать им в голос глубоким проникновенным контральто. Увязавшись за ними, она прошла три вагона, утомилась от жары и присела отдохнуть, обмахиваясь ладошкой.
Вагон был полупустой. Неподалеку от Наташки пожилой усатый дядечка с лицом, которому приподнятые брови придавали изумленное выражение, читал вслух статью "Как поймать шахидку?" Тетечки в панамках, с корзинками и рюкзаками внимательно слушали, как на занятии по гражданской обороне.
- Шахидки обычно выбирают скопление народа, - наставительно вещал дядя. - И не абы какого, а представительного. Как мы с вами.
- Ну да, ну да, - закивала сухонькая старушка в зеленой военной панаме по самые уши, делавшей ее похожей на поганку. - Чего им всяких шелупоней взрывать?
Дядька продолжал:
- В ожидании команды они могут притворяться спящими…
Старушка-поганка посмотрела по сторонам и увидела у себя за спиной мирно посапывавшую Наташу.
- Этой девушки тут раньше не сидело!.. - зашептала она обществу, пригнувшись, как под обстрелом.
Пассажиры внимательно посмотрели на "мойдодырку".
- Я слежу за ней через дырку в газете! - шепотом успокоил слушательниц бдительный дядя, и они пересели к нему поближе, точно куры под крыло петуха. - У шахидки в ухе вставлен микрофон. И она тихонько разговаривает с другими шахидками, - продолжил он. - Они договариваются, как себя одновременно взорвать.
- Страсти-то какие! - закачались панамки.
Наталья поежилась от щекотки, заулыбалась и в полудреме задвигала пухлыми губами. Дядечка побледнел, рывком опустил газету и уставился на нее. Панамки тотчас повернулись в ту же сторону.
- Привиделось… - прошептал дядечка, утирая холодный пот, и бабульки облегченно вздохнули. - Второй отличительный признак шахидки - это полнота. Они так выглядят, потому что прячут на теле пояс со взрывчаткой и кнопкой… И вот когда она эту кнопку нажмет…
Он задумался.
- Но ведь шахидки - восточные женщины? - робко предположила пенсионерка в очках, оглядываясь на спящую девушку.
- То-то и оно, что нет! - возразил дядька. - А наши славянки чем хуже? Да русаку вообще все едино: что себя взрывать, что порядочного человека!
Повисло тревожное молчание.
- Я, пожалуй, пойду, - сказал дядечка, сворачивая газетку. - Уж и станция моя близко…
- Вы же говорили, что едете до Калища!
- Ну да… А теперь передумал. Может, на Дубочках ягоды больше будет. Дайте-ка мне мой рюкзачок…
- Не дадим! - всполошились панамки. - Вы у нас тут единственный мужчина. Страху на нас нагнали, а сами в кусты? На Дубочках ягоды отродясь не бывало. Вы уж поезжайте с нами до Калища, а мы вам покажем наши секретные места. Ягоды видимо-невидимо!
- Да? - засомневался дядечка. - А если что?..
Никакой ягоде рад не будешь…
- Это вы что имеете в виду?
- Ничего такого… А вы чего боитесь?
- Тише! Она вас услышит!
- Просыпается!
- Только не смотрите в ее сторону! Шахидка, если заподозрит, что ее раскрыли, должна подорвать себя сама, без команды.
- Может, милицию вызвать?
- Не успеем!
Вся честная компания уселась чинно, точно аршин проглотила.
- На ней пояс… - глуповато улыбаясь, вдруг сказал дядечка. - Это она…
- Мам-ма…
И надо же было так приключиться, чтобы именно в эту минуту Наташка решила отключить массажер, мешавший ей спать. Не открывая глаз, она принялась шарить у себя под топиком, бормоча едва слышно:
- Ну где же кнопка…
- Молится… - пробормотал дядька. - Хана.
- Где же эта чертова кнопка? - раздраженно, в голос спросила Наталья.
И тут усатый дядечка выпучил глаза, заорал страшным голосом:
- Ложись! - И, сиганув через спинку сиденья, рухнул сверху на девушку и схватил ее за руки. - Бегите, бабы! Я ее держу!
- Вяжите ее, граждане! - заверещала старушка-поганка.
Сонная Наташка, никак не ожидавшая нападения, опрокинулась на пол, и дядечка барахтался на ней, мял ее коленками, сияя засаленными на ягодицах штанами. На беду она оказалась сильнее и крупнее и, отталкивая его руки, начала подниматься на ноги.
- Бей ее, граждане! - раздался призыв, и на девушку обрушились сумки, рюкзаки и зонтики.
- За что-о?!
Испугавшись не на шутку, Наташка рванула к дверям, а оголтелые борцы с терроризмом помчались следом, подвергая себя смертельной опасности. "Ой, мамочка! - вертелось у нее в голове. - Психи взбунтовались!" Она вырвалась в тамбур, и тут ее схватили сильные мужские руки.
- А что это у нас такое?
- Спасите! Они сошли с ума и на меня набросились!
Трое молодых парней, крепких, загорелых и востроглазых, окружили Наташу. Один обнял ее за плечи, отчего она тотчас сомлела, двое отталкивали наседавших пенсионеров.
- Стоять! Спокойно! Где бомба? Мы сейчас во всем разберемся! Встань ровно, милашка! - Парень быстро и профессионально обыскал девушку и пожал плечами: - Ничего.
Второй тоже на всякий случай обшарил Наташку, только уже гораздо медленнее и нежнее.
- Граждане, это медицинский аппарат. Возвращайтесь на свои места.
Томный взор Натальи обратился к третьему из компании, но тот почему-то не стал ее обыскивать. Электричка как раз подкатила к Дубочкам. Пенсионеры, гордясь собой, шумно извиняясь, потянулись в вагон поправлять панамки, выяснять, кто из них первый подал такую дурацкую мысль. Конечно, женщины дружно винили во всем мужчину. Парни сгрудились у двери.
Наташа с сожалением вздохнула, поправила топик и тут же обнаружила, что исчез кошелек с деньгами. Еще раз похлопав себя по карманам, она удивленно спросила:
- Может, выпал?.. Ребята, вы кошелек не видели?
Ребята на вопрос отреагировали как-то странно: молча отвернулись и поспешно выскочили на платформу.
- Жулики! - закричала обиженная Наташка. - Это вы украли! Отдайте! Там же деньги!
Один из парней быстро показал ей неприличный жест, и это оскорбило ее до глубины души.