Спустя несколько минут, когда иезуит покинул "часовню капеллана" и вернулся к своему месту за столиком, официант положил на поднос бокал вина и бутерброд и направился к боссу, стоявшему на смотровой площадке, отдаленно напоминавшей капитанский мостик старинного парусника. Во всяком случае, там были установлены штурвал и корабельная рында, а также располагался поднятый с какого-то затонувшего судна и встроенный в каменную подставку корабельный компас.
Все, кто был знаком со Шварцем, были знакомы и с тем, что барон мог по полчаса, то есть по "склянке", простаивать у этого неподвижного штурвала, осматривая прибрежную часть моря и размышляя о чем-то своем. Да и шествие к "мостику" официанта с бокалом тоже воспринималось обитателями "Пристанища" почти как ритуал.
– В беседе речь шла о том…, – начал было пересказывать Курт подслушанный разговор, однако фон Шварц холодно прервал его:
– Лунную бухту в разговоре упомянули?
– Так точно. В том смысле, что некая группа…
– Достаточно. Судьбу поисковой группы дона Ламейро монах Тото каким-то образом определил?
– То есть последовал ли четкий, недвусмысленный приказ?
– Именно так, четкий и недвусмысленный…
– Такого приказа не последовало.
– В любом случае лично вы, Курт Зиммер, этого разговора никогда не слышали.
– И не мог слышать, – установил официант поднос на выступ в ограде, специально приспособленный для того, чтобы служить подставкой для выпивки, бинокля и портсигара некурящего барона.
– Вот именно, не могли, – сурово предупредил его смотритель "Пристанища".
Не было случая, чтобы от природы молчаливый и замкнутый шарфюрер подводил его, но точно так же не было случая, чтобы фон Шварц обошелся без своего сурового предупреждения.
Как только Курт отошел, на верхней площадке Портовой лестницы показались штурмбаннфюрер Денхоф и капитан Сорби. Вместе с фон Шварцем они молчаливо провели взглядами неспешно лавировавшую на выходе из бухты "Клеопатру". Рулевой словно бы специально демонстрировал перед обитателями "Пристанища" маневренность яхты, ее способность слушаться штурвала, и все прочие мореходные качества.
– Прикажете проследить за этими "повелителями морей", господин барон? – решительно поинтересовался Антонио.
– Считайте, что уже приказал.
– Могу послать своих людей, чтобы этой же ночью они прошлись по этой посудине и ее команде…
– Посылать на яхту никого не нужно, – почти по слогам произнес фон Шварц. – По крайней мере, этой ночью. В "лигурийские блуждания" дона Ламейро мы пока что не вмешиваемся.
– Не можем же мы допустить, чтобы эти бродяги свободно разгуливали на траверсе "Пристанища паломника", – попробовал возмутить владельца отеля начальник охраны. – Всегда можно найти способ и причины, чтобы испортить им жизнь.
– Не вижу в этом смысла, – все еще провожал взглядом яхту погрустневший барон, ухватившись руками за неподвижно закрепленный штурвал. В эти минуты он напоминал моряка, который так и не сумел смириться со списанием его на берег и на приобретенном клочке земли пытался создать свой собственный сухопутно-корабельный мир.
– Хотя бы для острастки всем прочим, – попытался помочь ему в поисках повода Антонио.
– Пусть люди поиграются в кладоискателей. Лично я всегда приветствовал безумцев, которые мечтали пройти "путем Магеллана" в старой двухвесельной шлюпке. Дон Ламейро явно из их племени.
Капитан сейнера и штурмбаннфюрер удивленно переглянулись. Они понимали: за то время, которое потратили на проводы некоего проходимца, именующего себя "доном Ламейро", то ли в "Пристанище", то ли просто в сознании фон Шварца что-то произошло. Не могли понять только, что именно.
– Но ведь раньше мы… – принялся воинственно чеканить слова начальник охраны.
– Раньше, – назидательно прервал его старания фон Шварц, – мы точно так же терпимо относились ко всем, кто уже видел себя обладателем каких-либо сокровищ, в том числе и фельдмаршала Роммеля. Поскольку всегда, слышите, всегда понимали, что ни море, ни покоящиеся на его дне сокровища Африканского Лиса нам не принадлежат.
Штурмбаннфюрер и Сорби вновь непонимающе переглянулись и, не решаясь больше отвлекать владельца "Пристанища", удалились.
– Лично проследите, Денхоф, – проговорил вслед им фон Шварц, – чтобы к двадцати трем ворота поместья были закрыты и чтобы за его пределы ваши люди этой ночью не отлучались. Вы, Сорби, тоже никакой активности не проявляйте, лучше займитесь своим сейнером, говорят, сейчас он не в самом надежном состоянии.
– А еще говорят, – ответил Антонио, уже приближаясь к своей машине, – что в скором времени мой "Осьминог" может нам понадобиться.
12
Железное правило фон Шварца – поздно ложиться и точно так же поздно вставать – было известно всем обитателям "Пристанища". Поэтому никого не удивило, что в этот раз барон вышел из своих апартаментов около десяти утра. Другое дело, что в приемной его рабочего кабинета уже нервно прохаживался начальник охраны поместья.
– Судя по выражению вашего лица, Денхоф, в полночь на Корсике вспыхнула освободительная война бонапартистов, – обронил барон, проходя мимо штурмбаннфюрера в свою "келью".
– Пока что не вспыхнула, но попомните мое слово: к этому все идет.
– Высеките свое предсказание на камне, в форме катрена, Нострадамус вы наш.
– И все же прочтите это послание, – припечатал он к столешнице, измятый, со складками, лист стандартной писчей бумаги.
"Не смейте принимать в своем "Пристанище Сатаны" тех, кто пытается искать сокровища Роммеля, – вслух прочел барон, корявой печатной готикой начертанный текст послания. – Изгоните из своих стен обоих иезуитов. Мы истребим каждого, кто усомнится в том, что сокровища принадлежат НАМ. И только НАМ!"
Фон Шульц повертел в руках бумаженцию, заглянув при этом на обратную ее сторону. Однако никакой подписи там не оказалось.
– Автор облагодетельствовал бы корсиканцев, если бы умудрился сообщить, кому это "нам" принадлежит сей клад, – отшвырнул от себя листик. – И еще… причастие к этой выходке людей дона Ламейро сразу же следует отмести.
– Почему же? – попытался возразить Денхоф. – Не исключено, что таким образом…
– Исключено, майор СС, исключено! Где вы обнаружили эту ересь?
– На штурвале. Прикрепленной резинкой.
– И каково же мнение охраны "Пристанища" по поводу серьезности этого романтического происшествия и его последствий?
– Вполне корректное предупреждение, – пожал плечами Денхоф. – Оно могло быть высказано и в более агрессивной форме.
– Я понимаю, что брошенная в окно моей спальни граната или же посланный с "последним приветом" заряд "фаустпатрона" выглядели бы убедительнее.
– Охрану придется усилить.
– Не охрану, а ее бдительность, – парировал барон. – Кстати, наши братья-иезуиты?.. Они все еще в "Пристанище"?
– Только что я встречался с "бедным, вечно молящимся"; обещал зайти к вам.
Выглянув в приемную, Денхоф обнаружил, что Тото уже покорно сидит в кресле для посетителей. Но, прежде чем фон Шварц разрешил пригласить его, в приемную, а затем и в кабинет Смотрителя ворвался запыхавшийся Антонио Сорби.
– Яхта "Клеопатра", которая стояла на ближнем рейде, а также оба баркаса искателей сокровищ ночью сожжены, – выпалил он, едва штурмбаннфюрер закрыл за ним дверь. – Судя по всему, яхту забросали бутылками с "коктейлем Молотова". С подошедшей шлюпки.
– Похоже, что работали наши парни, из бывших диверсантов, прошедшие Восточный фронт, – прокомментировал Денхоф. – Они, как никто другой, знакомы с этим изобретением русских – "коктейлем".
– Неплохое, следует сказать, изобретение, если яхта выгорела до металлического каркаса и никакому восстановлению не подлежит. Рыбацкую хижину, в которой ночевало большинство группы, диверсанты не тронули, хотя запросто могли сжечь ее вместе с кладоискателями.
– То есть погибших нет? – просветлел взгляд фон Шварца.
– Только потому, что диверсанты не стремились истреблять этих романтиков моря, а всего лишь сурово предупредили. Поэтому и погибших нет; и вообще, из всех, кто оставался этой ночью на яхте, получил небольшие ожоги лишь механик, который тоже вовремя сумел прыгнуть за борт.
– Надеюсь, ты не оказался в Лунной бухте раньше полицейских, Сорби?
– Конечно же, после, хотя позвонили мне еще на рассвете.
– Неужто посоветовали провести собственное расследование? – саркастически предположил Смотритель.
– Да нет, просто кое-кто решил, что это на рейде пылает мой сейнер, который мы перегнали поближе к поселку. Нет, я со своими людьми – вне подозрения.
– Уверен? Или кто-то уже попытался уверить?
– …Никаких заверений уже не нужно. В руках полиции оказалась записка диверсантов, которую они оставили на двери хижины.
– И там – тоже записка?! Калиграфисты чертовы! О чем же в ней молвится? – грудью налег на столешницу фон Шварц. – Тебе удалось прочесть ее?
– Самой бумажки я не видел, однако полицейский сказал, что террористы угрожают уничтожить каждого, кто попытается найти сокровища фельдмаршала Роммеля. Потому что сокровища эти принадлежат им.
– Кому "им"?" – одновременно спросили Шварц и Денхоф.
– Полицейский как раз и посетовал, что никакой подписи террористы не оставили; вообще ничего такого, что указывало бы на их принадлежность к какой-либо организации.
– И что же думают по этому поводу в полиции? – спросил штурмбаннфюрер.
– Считают, что это работа корсиканских сепаратистов, которым сокровища фельдмаршала очень помогли бы в развертывании борьбы против Франции.
– Выводы вполне логичные, – облегченно вздохнул фон Шульц, откидываясь на спинку кресла. – Вопрос лишь в том, насколько они правдивы.
Выставив обоих посетителей за дверь, барон пригласил к себе все еще терпеливо ждущего приема Тото.
– От вас, милейший, требуется один-единственный ответ, – сразу же перешел он в наступление, – но совершенно правдивый, который останется сугубо между нами.
– Если речь идет об уничтожении флотилии кладоискателей, то пока что я ничего об этом не знаю.
– Даже того, что это все-таки работа ваших людей?
– Даже этого. У наших парней другой почерк, – не стал Тото юлить и призывать в свидетели Господа.
– В том смысле, что ваши истребляли бы не суда, а самих кладоискателей?
– Можно сказать и так.
– А каким образом вы узнали об акции террористов?
– Только что случайно подслушал ваш разговор с Антонио Сорби. Как считаете, барон, логичное объяснение?
– Только странно как-то получается, – по-своему отреагировал на это объяснение фон Шварц. – Все вокруг погрязли сегодня с утра в неопровержимой логичности, и только я всякий раз выгляжу идиотом!
Потупив глаза, монашествующий контрразведчик смиренно помолчал, а затем спросил, может ли он воспользоваться телефоном. Его, барона, служебным… При этом попросил хозяина не выходить из кабинета.
– Вам что-либо известно о том, что произошло сегодня ночью в Лунной бухте? – поинтересовался иезуит, четко и жестко произнося в трубку каждое слово.
– Известно, – ответил собеседник Тото высоким, почти теноровым голоском. Монах преднамеренно встал так, чтобы барон оказался рядом с аппаратом и достаточно хорошо слышал ответы. – Кто-то неосторожно повел себя с огнем, что всегда чревато…
– Вот именно: слишком неосторожно. И какие же выводы в связи с этим?
– Хотелось бы знать, кто эти "огнепоклонники".
– Это не ответ, Глейвиц.
– Для конкретного ответа понадобится время.
– И никакие предположения вас пока что не гложут?
– Чего стоят все наши предположения, если они не подкреплены ни одним фактом?
– А что говорит источник в полиции?
– С ним пока что не связывались. После обеда увидимся и все проясним.
– Сегодня же все выяснить, Глейвиц! Я сказал: "Выяснить! Сегодня же!" – и в голосе "бедного, вечно молящегося" монаха впервые четко зазвучали командные офицерские нотки, более уместные на плацу, нежели в келье.
Иезуит положил трубку и выжидающе посмотрел на фон Шульца.
– Хотите заверить, что вас опередили?
– В течение всего времени наши люди намеревались отслеживать передвижение судов дона Ламейро и его кладоискателей. Проведение нашей, подчеркиваю, "акции устрашения" планировалось на следующую ночь.
"Значит, она все-таки планировалась, – остался доволен его ответом фон Шварц. – Уже кое-что…" А вслух спросил:
– Эта записка, которая была найдена на территории поместья, вам тоже ни о чем не говорит?
Иезуит достал из внутреннего кармана очки, бегло прошелся по тексту…
– Ни о чем.
– Жаль. На месте сожжения флотилии дона Ламейро террористы оставили записку точно такого же содержания.
– Одно могу сказать: людей, столь безжалостно истребляющих яхты, недооценивать не стоит.
– Впрочем, во всей этой истории есть и приятный момент. Все свидетельствует о том, что на нынешнем этапе мы с вами в какой-то степени предстаем в роли союзников.
– В какой-то степени – да, – признал "бедный, вечно молящийся"
13
Июнь 1960 года. Остров Сардиния.
Поместье "Кондоре-ди-Ольбия"
…Итак, понял барон фон Шмидт, пытаясь отречься от эмоций, вызванных обсуждением его плана поиска сокровищ, позиции уточнены, долевое участие каждой из сторон в экспедиции тоже строго определено… Одно остается невыясненным: что это там шейх говорил по поводу яхты? Что-то он до странности молчалив.
Едва он подумал об этом, как Джамал Хайраддин тут же оторвался от четок и произнес:
– Насколько мне известно, командование яхтой "Крестоносец" примет на себя оберштурмбаннфюрер фон Шмидт. Во всяком случае, мне так хотелось бы. Он опытный моряк, который немало лет отдал службе на военных кораблях…
– И столь же опытный, старый солдат СС, – тут же поддержал его Скорцени, обводя взглядом промышленников и не обнаруживая в выражениях их лиц ничего такого, что заставило бы усомниться в правильности решения шейха. – Кстати, руководство поисковой операцией тоже поручим ему. Барон фон Шмидт погружал сокровища Роммеля в морскую пучину, ему же и надлежит извлекать их, – твердо объявил Скорцени, решив, что ставит окончательную точку в обсуждении предложенного бароном плана.
– Простите, а вы? – тут же вырвалось у доктора Ингера. Он был явно встревожен тем, что "самый страшный человек Европы" пытается неким деликатным образом самоустраниться.
– Вы чем-то встревожены, господин Ингер?
– Мне-то казалось, что именно вы, господин Скорцени, – с вашим фронтовым опытом, влиянием в обществе и послевоенными связями…
– Не стоит волнений, господа, – хрипловато пророкотал обер-диверсант рейха. – Как и предполагалось, общее командование операцией "Сокровища Роммеля" принимаю на себя.
– Значит, все-таки общее командование… А барон фон Шмидт? – не унимался Крич.
– Оберштурмбаннфюрер фон Шмидт командует экипажем яхты и поисковым отрядом. Как вы понимаете, операция охватывает не только сам поиск сокровищ, но и дипломатическое прикрытие поисковиков, их охрану, проблемы временного, а затем и долгосрочного размещения сокровищ после их обнаружения… Словом, все всем понятно…
Промышленники облегченно вздохнули, а вместе с ними и барон фон Шмидт. Теперь все становилось на свои места: главным гарантом возврата средств, которые они намерены вложить в операцию "Сокровища Роммеля", по справедливости, был все-таки признан Скорцени.
"Высокие договаривающиеся стороны" утрясли еще несколько сугубо деловых моментов, касающихся подготовки к экспедиции, и договорились, что первые погружения должны состояться не позже чем на пятые сутки.
По предложению Скорцени, местом базирования решили избрать горное поместье "Пристанище паломника" с частным причалом в крохотной Бухте Безмолвия, неподалеку от мыса Корс. Как и "Кондоре-ди-Ольбия" на Сардинии, это корсиканское поместье, с расположенным на нем туркомплексом, именно тем и привлекало искателей сокровищ, что числилось за местным монастырем, расположенным в трех милях от бухты, и, тоже пребывая под патронатом Ватикана, по существу пользовалось правом экстерриториальности.
На этом, завершив свой тайный совет, все трое промышленников, пока еще без особой веры в успех, оставили виллу Боргезе. Причем только один из участников этой сходки, Гольц, пообещал прибыть в "Пристанище паломника" уже через трое суток, рассчитывая, что к тому времени яхта "Крестоносец" окажется в Бухте Безмолвия. Именно там он и намеревался вступить в должность помощника капитана, становясь при этом связующим звеном между поисковиками и промышленниками-инвесторами.
* * *
Несмотря на то, что от северной калитки поместья к бухте вела извилистая и довольно живописная тропинка, Скорцени предпочел избрать другой путь. Вместе со Шмидтом, Дирнайхтом и шейхом Хайраддином он спустился в подземную часть виллы, в тот самый "бункер Боргезе", о котором совсем недавно фон Шмидту говорил флотский обер-лейтенант, и уже оттуда, в сопровождении одного из охранников, они добирались до стоянки яхты.
Причем барон обратил внимание, что недолгий путь их пролегал по прекрасно освещенному, комфортабельно оборудованному тоннелю, с двух сторон и посредине перекрывавшемуся бронированными люками. А еще он заметил, что тоннель этот имел несколько резких изгибов, которые охранялись пулеметными амбразурами, нацеленными как в сторону бункера, так и в сторону бухты. К тому же в нескольких местах боковые ходы уводили куда-то в сторону, причем в конце каждого из этих небольших ответвлений виднелись бронированные двери.
– А ведь, глядя на наземные строения виллы, не скажешь, что хозяин этой обители намеревался превратить ее в неприступную крепость, – заметил фон Шмидт.
– Потому что прекрасно понимал, – холодно возразил Скорцени, – что двух выпущенных с рейда снарядов главного калибра вполне достаточно, чтобы превратить всю эту зримую мощь и красоту – в живописные руины. В то время как в подземельях его защитников не способны достать ни ядерные заряды ракет, ни "бомбы Хиросимы".
– Как я уже говорил во время прошлого посещения виллы, то, что происходило в Хиросиме, – это уже не война, это окопное дерь-рьмо. – Вслед за обер-диверсантом рейха они остановились возле дота, возникшего на развилке ходов, один из которых уводил куда-то вниз, в глубь скального массива. – В войне должен существовать шанс, должны действовать разведчики и диверсионные отряды. А бомбардировка Хиросимы – всего лишь дикая бойня.
– Которая еще имела бы хоть какое-то оправдание, если бы устроена была в Ленинграде или в Москве, – признал его правоту Дирнайхт. – Жаль, что янки сумели обойти нас на пути к "оружию возмездия"; не уложились мы в срок, отведенный нам историей, господа германские офицеры, не уложились…