– Нам с вами хорошо известно, – жестко парировал он, – что, пока жив князь Боргезе, ни один аттракционный самоубийца на священную землю боевых пловцов посягать не решится.
– Вот и моя мысль пошла тем же курсом и по тому же фарватеру, – неохотно поддержал его "береговой адмирал", которому надоело отводить от себя подозрения в сговоре то с одним, то с другим промышленником.
Поняв, что прелюдия знакомства с новым отрядом коммандос князя Боргезе исчерпана, они, теперь уже взглядами союзников, умиленно осмотрели просторную долину, в которой по одну сторону речушки располагались ангары для хранения и ремонта управляемых торпед, по другую – казарма и учебные классы школы пилотов.
Причем особое внимание их привлекала бухта Сан-Джорджио, которая и дала название базе боевых пловцов. Узкая, извилистая, скрытая от любопытствующих глаз и отгороженная от залива изгибом скалистой косы, она словно бы самой природой создана была для расположения на своих берегах чего-то сверхсекретного. И лишь по чистой случайности этими не столь уж, по нынешним временам, и секретными объектами стали школа диверсантов-смертников и база не менее секретных управляемых торпед.
Другое дело, что густо усеянная металлическими буями якорная цепь, которой бухта была отгорожена от остальной части залива, делала ее почти неприступной со стороны моря. Что само по себе придавало базе налет некоей флотской избранности.
– Похоже, что "морские дьяволы", как обычно, ждут нас в кают-компании курсантской казармы, – напомнил Умберто о событии, ради которого он пригласил адмирала на "Сан-Джорджио".
– И каковой же численности окажется ваша команда на сей раз, корвет-капитан?
– Конечный ее состав станет определять сам Черный Князь.
– Это уж как водится. Список боевых пловцов вы с фрегат-капитаном приложите к рапорту на мое имя, и если у меня не возникнет замечаний к его персоналиям…
– Вы же знаете, насколько мы щепетильны в выборе этих самых "диверсионных персоналий".
– Только потому, что и сам круг претендентов не столь уж широк, – въедливо заметил командующий Лигурийской базой. – Помнится, в прошлый раз вы рекрутировали в свои ряды сразу десять бывших пилотов управляемых ракет, которые с решимостью истинных камикадзе готовы были приступить к осуществлению операции "Гнев Цезаря".
"Именно той операции, – мысленно напомнил ему Сантароне, – которую вы, контр-адмирал, назвали "самой бессмысленной авантюрой, на какую только способна была сумбурная фантазия нашего Черного Князя". Однако вслух вежливо доложил:
– В этот раз мне удалось собрать девятерых, причем все они были участниками севастопольского рейда. Младший лейтенант Луиджи Кирассо, кстати, прекрасный механик, как выяснилось, болен, и уже вряд ли способен будет прорваться к водолазному снаряжению через минные заграждения медицины.
– Речь об одном из тех двоих механиков, которых вы называли "техническими гениями", – размеренно, в такт каждому слову, кивал контр-адмирал. – Ну, заменить его будет не так уж и сложно. К тому же второй "технический гений", как я понимаю, по-прежнему в строю.
– Так точно, вольнонаемный, лейтенант запаса Витторио Абруццо. Этот все еще держится.
– Для меня главное – знать, что для новой операции князю Боргезе понадобилось столько же диверсантов, как и для севастопольского рейда. Отсюда – и предположения…
– Прошу прощения, синьор контр-адмирал, но, по-моему, в вашем сознании оживает дух шефа абвера адмирала Канариса. Слишком уж "деликатно" вы пытаетесь выведать у меня тайну новой, предстоящей операции, раскрыть которую имеет право только Черный Князь Боргезе. Если, конечно, ему позволено будет… раскрыть ее.
– В свое время, – приосанился "береговой адмирал", ничуть не обидевшись на подозрение в шпионаже, – под влиянием личности Канариса, я тоже вынашивал планы создания военно-морской разведки нового типа, техническое оснащение которой включало бы в себя разведывательные корабли, самолеты и субмарины. К тому же наш, итальянский, "абвер" был бы насыщен специальными разведывательно-диверсионными частями морской пехоты и, конечно же, флотилией штурмовых плавсредств…
– Даже так?! Впервые слышу о подобных планах.
– Верю, что впервые. И не только вы. Хотя о них уже давно мог услышать весь мир, – обиженно передернул плечами Солано.
– Наверное, вам следовало обратиться за поддержкой к Боргезе.
"Береговой адмирал" коротко, безнадежно хохотнул.
– Ваш Боргезе оказался первым, кто решительно выступил против моих планов.
– В это трудно поверить. Мало того, я отказываюсь в это верить. Но… если уж, по каким-то соображениям, Черный Князь в самом деле выступил против этих планов… Предпринимать какие-то дальнейшие шаги не имело смысла.
– В его неприятие подобных планов легко поверить, если знать, что фрегат-капитан Боргезе сам мечтал создать особую диверсионную армию. Да-да, целую армию – с теми же десантными и сторожевыми кораблями, с морской авиацией, штурмовыми плавсредствами и школами боевых пловцов, а также с двумя – лигурийской и адриатической, то есть привязанными к побережьям двух морей, – десантными бригадами морской пехоты.
– Он всегда отличался грандиозностью планов, – только и мог пробормотать Сантароне, понимая, как мало ему известно о своем кумире.
– Справедливости ради уточню, что я, со своими намерениями, был ближе к успеху. Хотя бы потому, что для их реализации требовалось меньше средств и усилий, чем для плана Боргезе. Однажды я так и сказал ему, тогда еще корвет-капитану: "Не пытайтесь поднимать паруса при полном штиле, не дождавшись хоть какого-то ветерка. Это безнадежно". Правда, не исключаю, что мысленно он ответил мне теми же словами. А тут еще в самом рейхе абвер-империя адмирала Канариса начала катастрофически рушиться…
– Группа морских дьяволов ждет вас в кают-компании школы, синьоры, – встретил их на пороге капитан-лейтенант Уго Ленарт, упреждая тем самым неловкую паузу, которая неминуемо возникла бы в разговоре двух командиров.
11
Июнь 1960 года. Корсика. Бухта Безмолвия
Войдя в как-то неожиданно открывшуюся из-за крутого утеса небольшую извилистую бухту, шхуна "Крестоносец" буквально "заполонила" ее своим корпусом, однако, несмотря на появление столь приметного судна, плато, на котором восставал отель "Пристанище паломника", по-прежнему оставалось безлюдным. Мало того, в легкой дымке оно представало в виде гигантского ландшафтного полотна, написанного кистью Создателя прямо на перевале приморской гряды.
…И вновь, как и во время первого посещения этой миниатюрной бухты, Скорцени обратил внимание, что по чьей-то прихоти отель был обсажен множеством деревьев самых диковинных пород. Это казалось ему явным излишеством, поскольку кроны всегда мешали любоваться главной достопримечательностью здешних мест – морским заливом, лазурно-бирюзовая гладь которого подступала прямо к ступеням лестницы, с медленно вышагивающими по ним постояльцами и гостями Шварца, передвижение которых "человек со шрамами" предпочитал бы наблюдать.
Вот и сейчас, эти заросли не позволяли Скорцени рассмотреть, что происходит на плато между рестораном и тремя невысокими корпусами отеля, выстроенными на прибрежных склонах таким образом, что издали они напоминали улитку.
– А ведь в бухте уже находится какой-то водолазный бот, – обратил Дирнайхт внимание шкипера и Скорцени. – Если быть точнее, малое спасательное судно, некогда принадлежавшее военно-морским силам Франции. Правда, сейчас оно стоит без какого-то ни было флага…
– Почему вы решили, что бот этот… водолазный? – прервал его аналитические рассуждения вслух обер-диверсант рейха, присматриваясь к суденышку, которое приютилось в небольшом скалистом ответвлении бухты, напоминающем уменьшенную копию норвежского фьорда.
На борту его красовалась надпись "Ломбардия", однако видно было, что наносили ее по свежей грунтовке, под которой скрывалось какое-то другое название.
– Вы забыли, что в моем лице пред вами предстает офицер кригсмарине и испанского военного флота.
– И все же? – сухо потребовал Скорцени.
– Определил по характеристикам, которые свойственны этому типу военных судов, – пожал плечами Йозеф. Теперь яхта проходила совсем близко от "спасателя", так что у оберштурмбаннфюрера было достаточно времени, чтобы внимательно рассмотреть его. – Они специфичны – низкая осадка, шканцы для погружений, рядом с которыми виднеется рубка водолазного оборудования…
– Он прав, – мрачно заметил фон Шмидт, как раз в то время, когда на палубе, словно бы по команде "свистать всех наверх!", один за другим стали появляться крепкие, оголенные по пояс загорелые парни, к ремням которых были подвешены пистолетные кобуры. А когда их набралось пятеро, с теми же нотками прискорбия констатировал: – Судя по всему, нас опередили.
– Хорошо еще, что поднялись на палубу без автоматов, – проворчал Дирнайхт.
– Главное, что они не ожидали нашего появления. Во всяком случае, сегодня и сейчас, – как бы про себя пробубнил обер-диверсант.
– И как же вам удалось выяснить это? – вскинул брови Дирнайхт.
– По тем же признакам, по которым вы определяли тип и предназначение бота "Ломбардия", – столь своеобразно напомнил он обер-лейтенанту, кто перед ним.
– Убедительно, – признал тот. – Хотелось бы знать, сколько их здесь. Очевидно, командование бота и самой операцией пребывает сейчас в отеле.
– Самое надежное, господа, – отправить этих водолазов на дно вместе с их ботом, – презрительно сплюнул за борт фон Шмидт. – Причем как можно скорее и не реагируя на мольбы о спасении.
– Как, по-вашему, господин оберштурмбаннфюрер? – обратился Дирнайхт к Скорцени. – Кто они такие?
– Не столь важно, кто они; важно, кто за ними стоит. Впрочем, кое-что нам должен будет прояснить владелец этого пиратского гнезда, – потянулся взглядом бывший личный агент фюрера по особым поручениям вверх, к вершине плато. Кстати, мог бы и встретить своего давнишнего знакомца, ведь предупрежден же… Во всяком случае, меня в этом заверили.
Лишь когда матросы закрепили швартовые, определив место яхты рядом с шестивесельным баркасом, на верхней площадке деревянной лестницы неожиданно появилась рослая фигура владельца – в неизменном черном жилете и с двумя бутылками шампанского в руках.
Как только Скорцени и трое его спутников оказались на предпоследних ступеньках, он приветствовал их высоко поднятыми бутылками и так, никаких вопросов не задавая и объяснений не произнося, с шампанским в вытянутых руках, повел на веранду ресторана "Солнечная Корсика". Где их поджидал еще один давнишний знакомый обер-диверсанта рейха – бывший командир первого батальона Корсиканской бригады СС штурмбаннфюрер Умбарт.
– О, да, вопреки всем прогнозам гестапо и воле Господней, вы, господин Шварц, все еще живы, дьявол меня расстреляй?! – с медлительной вежливостью палача, приветствовал обер-диверсант рейха владельца "пиратского гнезда". – Меня всегда удивляло, почему гестапо столь снисходительно щадило вас, закоренелого баварского сепаратиста…
– В самом деле: почему? – неожиданно поинтересовался владелец отеля и поместья.
Они оба вели себя так, словно после их последней встречи не прошло почти полтора десятка лет и сейчас они попросту продолжают начатую вчера беседу. Однако раньше Шварц не решался прибегать к подобным уточнениям, а покорно терпел добродушные поддевки личного агента фюрера и, как его называла в те годы пресса, "самого страшного человека Европы". Вот только времена явно изменились…
– Объясняйте это упущение гестапо тем, что почти все высшие посты в рейхе, включая начальника Главного управления имперской безопасности и фюрера, занимали австрийцы, которые точно так же недолюбливали берлинцев, саксонцев и прусаков, как и вы, баварцы.
– Если бы вы произнесли это признание, господин Скорцени, в сорок четвертом, все мы сочли бы его чрезмерно смелым. Впрочем, и по нынешним временам выслушивать нечто подобное из уст офицера СД непривычно.
– Привыкните, Шварц, привыкните. Вы, конечно же, решили, что раз и навсегда избавились от меня, как от назойливого посетителя. Но, что поделаешь, опять вынужден вас огорчить.
– Посетитель вы суетный, не скрою. Но я уже настолько свыкся с вами, что был бы куда сильнее огорчен, если бы вы не посетили это благословенное всеми истинными гурманами, – с монашеской смиренностью обвел баварец взглядом свой ресторан, – заведение. Так что прошу за столик, господа офицеры.
За время, которое они не виделись, очертания коренастой фигуры баварца стали еще более несуразными; белесые, почти бесцветные глаза – заметно потускнели, постепенно наполняясь старческой тоской обреченности. Зато квадратное, кирпичного цвета лицо приобрело печать мрачной решительности, в то время как тяжелый, вызывающе упрямый – словом, сугубо баварский, подбородок этого "неисправимого сепаратиста" по-прежнему упирался в окружающий его мир с упорством приклада старой австрийской винтовки образца Первой мировой войны.
– Мне прекрасно известно, незабвенный господин Шварц, что из наших душевных бесед вы никаких уроков не извлекли, и вам по-прежнему глубоко наплевать на гестапо, СС, СД и саму идею Великой Германии.
Всякий прочий корсиканец баварских корней воспринял бы эту фразу, как один из пунктов приговора военного трибунала, но только не Шварц, который встретил ее с поразительной невозмутимостью.
– Что вы, оберштурмбаннфюрер?! – вполне радушно возразил он, жестом повелевая официанту сдвинуть столы, и расставить стулья на пять персон. – Ко всем названным вами институциям рейха я всегда относился с должным почтением. Другое дело, что сами они взаимностью мне не отвечали. Во всяком случае, не все и не всегда.
Смех Скорцени прозвучал, как грохот небольшого отдаленного камнепада. Выслушивая фон Шварца, он всегда, во все времена пытался понять, чего в нем больше – наивности, наглости или презрительно-мелочной неблагодарности.
– Но ведь нельзя же, господин барон, воспринимать СД как службу Христова всепрощенничества, дьявол меня расстреляй! Не говоря уже о восприятии гестапо.
– Нельзя, – решительно покачал склоненной головой штурмбаннфюрер Умбарт, командир батальона "корсиканцев", постепенно втягиваясь в уже привычную словесную игру берлинского гостя. – Даже имея такого покровителя, как вы, оберштурмбаннфюрер.
– О! – подняла вверх указательный палец Лилия Фройнштаг. – Вот вам, господин Шварц, и разгадка вашей неприкосновенности.
– Значит, мне попросту не дано постичь ее глубину.
– Ничего, я просвещу вас. Причем прямо здесь и сейчас. Вас, фон Шварц, потому никто из СД или гестапо и не смел трогать, что все знали: за этим сепаратистом стоит… сам Скорцени, который считает его своим лучшим другом.
– Вот они – слова, которые сам я так никогда и не решился бы произнести в вашем присутствии, Шварц, – как можно дружелюбнее произнес "человек со шрамами" и даже чуть было ни обнял баварца. Но как раз в эту минуту со стороны бухты донесся рокот корабельного мотора.
12
Июнь 1960 года. Италия. Лигурийское побережье.
База штурмовых плавсредств "Сан-Джорджио"
Войдя в здание школы боевых пловцов, или, как ее называли сами курсанты, "школы смертников", Сантароне вдруг почувствовал, что время потекло вспять.
Несколько лет тому они с адмиралом Солано точно так же входили в кают-компанию этой школы, и он как комендант базы "Сан-Джорджио" точно так же, официально, представлял своих боевых пловцов. Командующий Лигурийской военно-морской базы, конечно же, давно знал этих коммандос по фамилиям, чинам и в лицо. Тем не менее терпеливо выслушивал представление Сантароне, поскольку этого требовали уставной ритуал и флотские традиции.
Правда, в прошлый раз особую атмосферу этому представлению создавало осознание адмиралом того, что все эти моряки готовятся к выполнению крайне опасной диверсионной операции. Причем не где-то там, в африканском бантустане, а в России, на главной базе ее Черноморского флота. Не зря же, расчувствовавшись в разговоре с ним, заместитель командующего военно-морскими силами вице-адмирал Роберто Гранди вдруг произнес: "Эти люди хотя бы понимают, что, садясь в свою мини-субмарину "Горгона", берут билет в один конец? Притом что войны давно нет, им никто не может приказать идти на смерть и что они добровольно решаются на гибель ради уничтожения какого-то там корабля, который давно следовало списать как морально и технически устаревший?"
"Истинные итальянские моряки и диверсанты по духу, – последовал ответ, – они считают бесчестием для себя тот факт, что бывший флагман, линкор "Джулио Чезаре", должен служить нашим врагам, да к тому же под названием "Новороссийск". Стремление их командира фрегат-капитана Боргезе уничтожить "преданный правительством корабль", каждый из них воспринимает как дело чести".
…Вот и сейчас, завидев адмирала и старших офицеров, все восемь "морских дьяволов", неохотно, с демонстративной ленцой людей, которые, избрав для себя судьбу камикадзе, получили право игнорировать все условности, в том числе и уставные, этого мира, поднялись из-за стола.
– Унтер-офицеры Джино Корвини и Николо д’Аннуцио, – с той же служебной ленцой представлял героев севастопольского рейда Сантароне. – Это они испытывали все конструкции управляемых торпед и диверсионных катеров. У берегов Франции они сумели навести управляемую ими торпеду на германский эсминец, а когда тот ушел на дно, еще два часа держались на специальных поплавках, пока их…
– Подробности этой операции мне известны, – перебил его контр-адмирал, едва заметно поморщившись. – Как и подробности их участия в операции "Гнев Цезаря", о которой предпочтительно не упоминать даже в этих стенах.
– Предпочтительно, – тут же согласился корвет-капитан. – Позвольте представить: Ливио Конченцо, унтер-офицер, который в свое время был инструктором школы пилотов управляемых торпед по подводным диверсиям. Лично принял участие в шести диверсионных морских операциях. В том числе и в таких нашумевших, как…
– Перед севастопольским рейдом, о котором мы здесь решили не упоминать, – перебил его в этот раз уже сам Конченцо, – было обещано возвести меня в офицерский чин.
– Не время сейчас, – сквозь зубы процедил комендант, пытаясь остановить его.
– А что, представится еще какой-то случай? – огрызнулся диверсант. – Тогда, перед рейдом, вы, синьор контр-адмирал, так и сказали: "Странно, Ливио, что до сих пор вы так и не удостоены офицерского чина". Но, как видите, я все еще прозябаю в унтер-офицерах. Даже после все того же нигде не упоминаемого севастопольского рейда.
– Все оказалось не так просто, Конченцо, – проворчал корвет-капитан, заметив, что контр-адмирал попросту растерялся. – Во-первых, у тебя нет необходимого образования, да и вообще числишься у командования не на лучшем счету. Словом, давай поговорим об этом позже…
– Просто хотелось напомнить командующему базой о моем ходатайстве, – миролюбиво передернул плечами Ливио.
– Вам пора бы уже знать, унтер-офицер, что чины раздаю не я, – столь же миролюбиво прояснил положение дел и контр-адмирал. – Согласен, я высказал удивление по поводу вашего чина. Однако обещаний тоже не раздавал.
Дабы не обострять конфликт, Сантароне тут же принялся представлять двух невысоких, коренастых, очень похожих друг на друга парней, обер-лейтенантов Марка фон Гертена и Элио фон Штаубе, из итальянских немцев, которые к тому же приходились друг другу двоюродными братьями.