Нет, здесь оставаться не стоит. Наска поплотнее завернулась в плед и пошла по направлению к дому – к Киурели и детям. Кота она взяла с собой, не все ли равно, чей кот! Один кот в дороге погоды не делает, да и веселее идти остаток пути с котом, чем одной. Надо только поторапливаться, уже совсем темно. Надо успеть приготовить поесть детям и Киурели.
Бредя по снегу, Наска пыталась вспомнить, есть ли у них еще замороженная щука в кладовке на столбе. Ходил ли Киурели утром проверять сетки? Рыбу можно быстро разморозить... но конечно, и мясо растает и сварится, если поставить котел на треногу и как следует развести огонь. При такой пурге и дым через отверстие будет хорошо уходить.
Потом стали видны уже огни Суоникюли. А какие яркие! Опять небось мужики развели костер на сельской площади. Водки им, что ли, привезли из России? Наска Мошникофф ввалилась сквозь снежную метель во двор барака лесорубов в Куопсуваре.
Ей казалось, что все-таки она попала не туда. Здесь слышно было, как работал какой-то двигатель. Что все это значит? Уж не спятила ли она часом?
У Ойвы Юнтунена и майора Ремеса в конюшне лесопункта шумел генератор. В узкой части основного строения ярко горели электрические лампочки. Старуха, вся облепленная снегом, крутила головой. Неужели она добралась до Салмиярви? Или, может быть, прямиком до Нижнего монастыря Алалуостари в Печенге? Наска перекрестилась: это огромное здание наверняка монастырь. Ну и что тут такого, с монахами всегда можно найти общий язык.
Наска постучалась в двери монастыря. Ойва Юнтунен буркнул майору "открой", и тот вылез из постели и пошлепал в прихожую.
Наска вошла с головы до ног облепленная снегом и льдом. Она была похожа на бесшабашную маленькую ведьму. Майор Ремес отшатнулся от незваной гостьи – о таких существах в военной академии даже и не упоминали. Ойва Юнтунен поднялся с постели начальника и осторожно подошел, чтобы осмотреть вошедшую.
Когда саамку более или менее отряхнули от снега, майор Ремес смог убедиться, что все же это – человек, да еще и женщина. И с ней кот! Оба старые и окоченевшие. Старуха явно ничего не понимала. Она схватила Ойву Юнтунена за руку и начала толковать:
– Киурели, не бей, случилась страшная пурга, я не успела раньше...
Наске казалось, что она заблудилась и попала в монастырь Алалуостари, потому все здесь и было такое красивое и яркое. Откуда-то лилась чудесная музыка, пел великолепный голос. И действительно, из стереоустановки неслась песня шведской группы "АББА".
Наска со страхом и любовью смотрела на супруга. Вот он, ее дорогой Киурели, одет по-господски, сбрил бороду, обут в роскошные ботинки. Однако Киурели не подал руки, а пригласил сесть. Затем второй мужчина, здоровенный чернобородый монах, взял кота. Спросили имя.
Майор Ремес предположил, что это наверняка та пропавшая саамка. Надо же, подумал он, она еще жива. Вот ведь чудо чудное!
– Киурели... Это же я, Наска, что ты ерунду спрашиваешь? Где дети?
Мужчины видели, что старуха не в себе. Ей было холодно, она вся дрожала и несла невесть что. Майор Ремес осторожно поднял ее на руки и отнес на свою кровать. Он снял со старухи верхнюю одежду и укрыл это крохотное существо теплыми пледами. Затем он погасил ночничок и отправился на кухню греть мясной бульон. Ойва Юнтунен искал градусник в аптечке. Он сунул его старушке под мышку. Ну и морщинистое же место. Через несколько минут Ремес предложил Наске мясного бульона. Время от времени смотрели на градусник: он показывал тридцать пять и девять. Температура угрожающе падала. Ойва Юнтунен принялся растирать старуху, чтобы ее замедленное кровообращение восстановилось. Старуха похихикивала, как будто стыдилась, что ее так тискали.
– Киурели, да не надо здесь-то, да и монах вон видит...
"Монах" Ремес напоил старуху мясным бульоном. Ох и вкусный же он был. Согревшись изнутри и разогрев застывшую кровь, Наска настолько пришла в себя, что снова вспомнила о своем коте. Она попросила, чтобы и тому тоже дали поесть. Ремес дал коту мясного бульона. Вылакав целое блюдце бульона, Ермак запрыгнул на кровать и улегся в ногах у старухи. Вновь после долгого кошмара ему стало так хорошо, что Ермак начал по-домашнему мурлыкать.
Когда старуха была накормлена и согрелась от растирания, она успокоилась и уснула. Майор Ремес постелил себе на полу и погасил свет. В темноте Ойва Юнтунен сказал майору, чтобы тот назавтра отвез старуху в Пулью.
В ответ майор проворчал, что ему всегда доставались самые неприятные задания. Не мог бы Ойва Юнтунен и сам иногда сделать что-нибудь?
– Разве ты не помнишь, что я вне закона? Я не могу появиться на людях, да еще с какой-то старухой. Тебе придется отвезти ее к дороге, за это тебе зарплату платят.
С кровати доносилось слабое похрапывание Наски. Если прислушаться, то время от времени различалось мурлыканье кота. На улице, за толстыми бревнами, выла первая за зиму снежная буря. И лишь одно существо в ту ночь не сидело на месте. Пятисотка обнюхивал покрытые снегом следы во дворе барака в Куопсуваре. Он выпустил струю на следы немецких овчарок: волков лисенок не боялся. Однако во дворе и на лестнице были и другие подозрительные запахи. От солдатских сапог на снегу во дворе остался жир для смазки, от обуви Наски до ноздрей лисенка доносился запах Кольского полуострова, однако самым неожиданным был сильный запах Ермака. Это еще что, черт побери! Лисенок долго обнюхивал следы кота. Он напряженно думал, что за существо могло оставить такой странный запах, потому как он никогда не видел котов. Пятисотку это страшно заело.
Глава 4
Ночь вернула в маленькую голову Наски Мошникофф разум. Утром старуха тотчас же убедилась, что спала не в гостевой комнате монастыря, а скорее в современном отеле. Стены были красиво отделаны панелями, на полу лежали толстые ковры, стояла прекрасная мебель. И не потерявшийся Киурели лежал на соседней кровати, а какой-то неизвестный молодой человек, безусловно лицом смахивавший на Киурели. На полу храпел неопрятный мужичище, хоть и с густой бородой, но совсем не похожий на монаха. Странные мужики. Только развалившийся в ногах кот был знаком. Это же ее собственный Ермак там себя вылизывал, и как только заметил, что хозяйка проснулась, начал мурлыкать, показывая тем самым, что уже изголодался.
Наска поднялась с постели, боясь разбудить мужчин. Она прокралась в сумерках на кухню. Кухня была большая и аккуратная. Неужто она все-таки попала в дом престарелых? На краю плиты стояла электроплитка, и на полках, похоже, было полно всяких-превсяких продуктов. Наска решила сварить утренний кофе и сделать несколько бутербродов. Она подумала, что, проснувшись, мужчины в любом случае потребовали бы завтрак. Мужики они такие, если им удалось заполучить в дом женщину.
Когда завтрак был готов, Наска разбудила мужчин. Без слов Ойва Юнтунен и майор Ремес сели за накрытый стол. Приготовленный старухой саамкой кофе был хорош, что им и пришлось признать. Наска тихо напевала про себя, будто дома. Она подносила к столу разные бутерброды и уговаривала попробовать.
– Я могла бы испечь свежего хлеба, если печку истопите, – не унималась Наска.
Мужчины молча уплетали завтрак. Разговор никак не клеился. Однако разобраться со старухой все-таки нужно было. Начал Ремес:
– А кто же такая, собственно, госпожа будет? Я к тому спрашиваю, что так далеко в глушь женщины обычно не заглядывают.
– Так я же Наска! Наска Мошникофф, пару дней тому назад мне исполнилось девяносто лет, с того-то и заварилась вся каша. Пришли господа из муниципального управления, силком посадили в машину и утащили из дому. Я от них сбежала, но разыгралась непогода, и мне пришлось сесть в один автобус...
Последний эпизод Наска рассказала быстро и бодро. Ей нравилось беседовать после стольких часов молчания. Эти мужчины не представители власти, им Наска доверяла. У одного из них были, конечно, две золотистые звездочки на воротничке, однако вряд ли он военный. Больше похож на разбойника. Наска спросила, на чей же это дом она набрела. Мужчины назвались простыми старателями. Они сказали, что зазимовали здесь, в Куопсуваре, ради собственного удовольствия. Ранней осенью, по их словам, им удалось намыть немного золота. Как это Наске удалось пройти пешком из Пулью сюда, до Куопсувары? Да еще остаться в живых?!
– Ой-ой-ой, когда-то я могла пройти хоть сто километров за день! Однако на этот раз чуть было не замерзла насмерть.
– Вас искали уже с помощью армии, – проговорил Ойва Юнтунен. Наска вздрогнула, когда речь зашла о солдатах. Чашка с кофе задрожала в слабой, со вздутыми венами руке. Мужчин удивила реакция Наски. Солдат-то чего бояться?
После завтрака майор Ремес отправился в дровяник, где принялся приводить в порядок старые лесопунктовские сани для подвозки воды. Он приколотил копылья покрепче к полозьям, потому как за многие годы они разошлись в соединениях. Затем он принес из барака пледы, которые расстелил на дне саней. Майор не хотел брать на себя ответственность в том случае, если старуха замерзнет или заболеет. Мороз по мере стихания метели крепчал. Какое-то время майор раздумывал, положить ли в сани картонную коробку для кота, однако решил, что пусть старуха держит своего питомца на руках, да и кот не так легко сможет удрать.
Наска Мошникофф наблюдала из окна за действиями майора. Она спросила у Ойвы Юнтунена, куда тот собирается. На рыбалку, что ли?
– Я подумал, что раз у нас нет снегохода, то приятель сам отвезет вас на санях до жилья. В санях удобно сидеть, тем более что тянуть будет такой здоровый мужик. Он лучше, чем ездовой олень.
Наска сжала свои маленькие ручки в кулаки и с вызовом заявила:
– Вот уж никуда я не поеду. Скорее убегу в тайгу, но силком в дом престарелых меня больше не потащат.
– Но послушайте, госпожа Мошникофф, вы же не можете здесь оставаться. Здесь живут мужчины. Мы не сможем ухаживать за старым человеком. Лучше будет, если мы доставим вас к людям, в тепло. Заодно и кот доедет, ему не придется идти.
Наска рассвирепела. Разве за ней нужно ухаживать?! Наоборот, она же сварила утром кофе. Что, плохой был кофе? И по ее мнению, здесь достаточно чисто и тепло.
– За еду я заплачу сразу же, как только смогу получить пенсию. Если бы мне разрешили побыть здесь хотя бы пару недель, то потом я могла бы отправиться обратно, в Севеттиярви. Теперь там лучше не показываться. Сторожат наверняка на каждом углу.
"Вот черт, – подумал Ойва Юнтунен, – даже в этой глухомани умудрились вляпаться в историю. И все из-за какой-то старухи! Если бы власти обнаружили ее здесь, то и честному человеку пришлось бы пообъясняться, не говоря уже о бандите. Старуху просто необходимо отправить в село, хоть силком. Пусть майор Ремес возьмет на себя техническую сторону".
Ойва Юнтунен решил дать старухе денег на пропитание, чтобы ей хватило до скончания века. Похоже, что немного ей осталось жить на этом свете. Когда майор Ремес привел сани в походное состояние, Ойва дал ему двадцать тысяч марок.
– Купи снегоход, раз уж будешь в селе. Сдачу можешь бабке отстегнуть, пару-тройку кусков.
Майор Ремес отнес упирающуюся старуху в сани, Ойва Юнтунен принес ей кота, а затем Ремес потащил сани.
Старуха саамка тотчас же выпрыгнула из саней и бросилась бежать по направлению к Юха-Вайнан Ма. Кот тоже занервничал и начал шипеть. Ойва Юнтунен бросился вслед за старухой. И хотя снег доходил до половины голени, неслась Наска как угорелая. Ойва Юнтунен стал задыхаться. Всю осень он пролежал на боку и совсем потерял форму. Лишь после ста метров спринтерского рывка Ойва Юнтунен настиг беглянку и отвел обратно к саням. Теперь старуху привязали бельевой веревкой к копыльям. Ойва Юнтунен сходил за оставшимися бутербродами, которые Наска приготовила на завтрак, и положил их старухе и Ремесу с собой в дорогу. Он протянул пакет майору.
– Держись.
С отсутствующим выражением майор перебросил веревку через плечо и потащил сердитый груз в направлении Пулью. Через некоторое время "груз" скрылся в заснеженном лесу у подножия горы. Но еще долго среди снегов звучало эхо от пронзительных возражений Наски.
Ойва Юнтунен стряхнул снег с сапог. Он вошел в барак и включил радио, потому что было время новостей. После важнейших сообщений диктор лаконично оповестил, что поиски саамки Наски Мошникофф прекращены по причине безрезультатности. В конце выпуска новостей передали интервью с исполнительным директором отдела по туризму фирмы "Лыжня Финляндии", который заострил внимание граждан на том, что в одиночку и без соответствующего снаряжения никогда не стоит отправляться в сопки. Особенно он обращался к женщинам старше девяноста лет с просьбой не выходить из дома, по крайней мере в зимнее время.
Ойва Юнтунен выключил радио, У него стало нехорошо на душе. С другой стороны, бабулька такая приятная. Но ее обязательно нужно было вывезти из тайги. Как бы старуха в этих условиях выжила?
Ойва Юнтунен разглядывал свое жилье. Никаких лишений здесь, конечно, никто не испытывал. Майор Ремес позаботился обо всех современных удобствах. Здесь имелись электрический свет, хорошая кухня, мягкие кровати, стереомузыка и камин. Однако все упиралось в официальную сторону дела. Наска сбежала из дома престарелых, а здесь лиц вне закона и без нее было достаточно.
Внезапно Ойва Юнтунен почувствовал зависть к Наске Мошникофф. Женщине повезло скрыться бесследно, ее официально объявили пропавшей без вести.
"Поиски прекращены по причине безрезультатности". За такое заключение Ойва Юнтунен готов был заплатить хоть миллион марок. Однако мир был просто-напросто несправедлив: дряхлая старуха, у которой не должно быть жизненно важной причины бежать, скрылась в тайге и была тотчас же объявлена пропавшей без вести, в то время как он, молодой и богатый преступник, вынужден скрываться бог знает сколько времени от полиции и этого чертова Сииры.
"Кому пироги да пышки, а кому синяки да шишки", – с горечью подумал Ойва Юнтунен.
Теперь, когда майора Ремеса не было, Ойва Юнтунен решил перенести свой клад из брошенной лисьей норы в барак. Зимой Ремес легко мог бы найти золото, стоило ему только пройти по следам Ойвы Юнтунена до захоронки.
Ойва Юнтунен взял с собой лопату и пошел к лисьей норе. Земля была промерзшей, так что прошло полдня, прежде чем тяжелые слитки были перенесены в барак. Ойва Юнтунен напряженно думал, где же устроить новый тайник. На чердаке золото прятать было страшновато, также в дровянике и сарае, не говоря уже о бане или конюшне. Правда, под камнями банной каменки Ремесу никогда бы не пришло в голову искать золото, однако Ойва Юнтунен отказался от этой идеи, потому что боялся, как бы драгоценные слитки не расплавились, если майор натопит баню как следует. В итоге Ойва решил утопить слитки в колодце лесопункта. Оттуда Ремес не смог бы их выудить. Ойва Юнтунен обмотал каждый слиток проволокой и опустил их на проволоке на дно колодца. Теперь, когда понадобится золото, достаточно лишь потянуть за проволоку и клад окажется в руках. Конечно, появились бы следы, ведущие к колодцу, поэтому Ойва Юнтунен решил впредь время от времени ходить к колодцу за водой. Так майор Ремес ничего не заподозрил бы.
Это был настоящий золотой колодец.
Спрятав золото, Ойва Юнтунен вернулся в дом. Он отрезал себе салями на завтрак и плюхнулся на кровать. Было такое чувство, что жизнь опять вошла в накатанную колею.
Однако когда в голову полезли мысли о низенькой старой саамке, Ойве Юнтунену стало не по себе. Ему казалось, что он сделал что-то преступное, выгнав старуху с лесопункта.
– Могла бы эта Наска тут быть...
За размышлениями он не заметил, как съел колбасу. Ему захотелось еще. Поскольку Ремеса не было на месте, пришлось Ойве самому нарезать салями.
Глава 5
С покрасневшими ушами Ремес выслушивал все, что выкрикивала сидевшая в санях старуха саамка. На дворе потеплело, снег лежал толстым слоем, и хотя старуха была худой, сани казались неподъемными. До Пулью оставалось где-то километров десять.
"Да, веселенькая прогулка", – подумал Ремес, когда кот сбежал в первый раз.
В действительности Наска намеренно выпустила кота из рук, ибо ее "коняга" иначе не остановился бы. Она швырнула кота в сугроб и затем со слезами сказала майору Ремесу, что даже ему, который так жестоко обращается с несчастной женщиной и силком везет ее, связанную, как арестантку, к людям, грех оставлять божью тварь мерзнуть в снегу.
Ремес добрел до кота и попытался взять его на руки. Кот был настолько напуган всеми этими криками и шумом, что оставил на почерневшей майорской физиономии несколько приличных кровавых царапин. Майор принес шипящее создание обратно в сани и отправился в путь, таща за собой тяжелый и постылый груз.
Однако тут же кот опять полетел в сторону леса. Майору вновь пришлось его спасать. Он пытался рукавицей гладить животное по взъерошенной шерсти, однако котяра этого не оценил, а напротив, всячески вырывался, неважно, лучше или хуже поступал майор.
Когда кот сбежал в пятый раз, майор сделал перерыв. Он был мокрый от пота, в ушах шумело от воплей Наски, а по лицу текла кровь. Хорошо еще, что смог прикурить сигарету, так руки дрожали от усилий и досады.
– Ты – военный! Я так и знала, – бросила ему Наска. Ремес кивнул.
– Я майор, командир батальона, собственно говоря.
Наска Мошникофф начала безудержно плакать. Она прямо-таки выкручивалась наизнанку, так что веревки, которыми она была привязана к копыльям саней, натирали ее и без того слабое тело. Майор не мог больше слушать душераздирающие причитания. Он успокоил ее: мол, ничего в этом страшного, всего лишь едем в село. Однако Наска рыдала, словно приговоренная к смерти.
– Так же те солдаты привязали Киурели к волокуше. Сначала избили, а затем привязали, а два солдата сидели на нем, когда его уводили. Там и остался на веки вечные!
Старуха вопила как оглашенная. Наконец и майор вышел из себя. Если в батальоне какой-либо малодушный солдат во время трудных занятий начинал плакать, майор Ремес мог осушить его слезы кулаком. Здесь же ситуация была посложнее. Майор попросил Наску рассказать о Киурели поподробнее. Может быть, полегчает.
История Киурели во всей своей безутешности произвела на майора глубокое впечатление. Ему стало жалко несчастную старуху. Ремес развязал веревки, развел около саней костер и предложил своей пленнице бутерброды. Наска перестала плакать, растерла онемевшее от веревок тело, позвала Ермака на руки. В тепле костра, поедая бутерброды, она вела свою повесть о прежней жизни в Суонъйели, такой свободной и прекрасной.
После того как Киурели увели, жизнь стала тяжелой.
А затем начались те последние войны. Православные саамы были эвакуированы в Норвегию и Швецию, а затем в Севеттиярви. Красота была жить в Севеттиярви, но тут пришли эти финские господа и ее арестовали. А теперь опять силком увозят. Нетрудно такую старуху по лесам таскать! Если бы Наска была помоложе, то ее так не волочили бы.
– Попробуйте и меня понять, – пытался разрядить обстановку Ремес.
Наска понять не пыталась. По ее мнению, с ней поступили в высшей степени несправедливо. Увезли, привезли под белы руки, привязанную, хорошо еще, что не поколотили...
Когда костер догорел, майор Ремес попросил Наску сесть в сани, чтобы можно было продолжить путь. Всего лишь до Сиеттелесельки добрались, а времени уже полдень. Нужно было остаток пути пройти в быстром темпе, чтобы к ночи добраться до Пулью.