* * *
Но зря я торопилась - душевного человека на месте не оказалось. Я покрутилась перед отделением и, выбрав симпатичное местечко у забора, припарковалась, аккуратно объехав ящик из-под бананов, зачем-то брошенный посреди дороги. Другого места для парковки, как я ни вертела головой, не нашлось. Справа от Отдела внутренних дел громоздились штабеля пеноблоков, слева - внушительные емкости с раствором. А остальное пространство двора было заставлено транспортными средствами.
И вообще, судя по обилию машин, расставленных перед одноэтажным зданием местного ОВД, создавалось впечатление, что все как один стражники правопорядка передвигаются по родному Заволжску исключительно на личных новеньких авто. Я помаялась немного на лавочке, поджидая сержанта Перепелкина, а потом, умирая от жары и жажды, пошла в здание - все-таки там немного прохладнее, чем на раскаленной улице. Сейчас бы не перед кабинетом сидеть на обшарпанной банкетке, а купаться в чистой, холодненькой речке…
- Что за сволочь поставила свой драндулет на мое место? - вывел меня из задумчивости зычный голос на улице. - Ведь специально же ящик положил, чтобы место не занимали, так нет, непонятно им, видите ли…
Сопоставив драндулет с ящиком, который так старательно объезжала, я поняла, что гневная речь обращена лично ко мне. И тут же поспешила на улицу. Бордовый, под цвет своей "девятки", сержант рвал и метал, с ненавистью пиная мою "Ауди" по заднему колесу. Я виновато приблизилась к рассерженному участковому и стала извиняться и оправдываться, ссылаясь на свою недогадливость. Перепелкин разъяренно отбросил ящик в сторону, угодив на середину двора, и гневным жестом велел мне поскорее выметаться с его законного места.
- Ведь застолбил же место, специально для дураков ящик положил, а они все равно идиотами прикидываются… - бормотал он, загоняя своего стального коня в закуток у забора.
Мне ставить машину было решительно негде, и я отогнала ее к магазину. А потом, купив минералки и пачку сигарет, неторопливо направилась к отделению милиции. Подумаешь, генерал какой выискался! Я его целый час жду, время свое драгоценное трачу, и ничего, а он из-за какого-то парковочного места такую бучу затеял! Вот пусть теперь сам сидит и ждет, пока я прогулочным шагом добреду до его кабинета.
- Побыстрее нельзя? - раздраженно поинтересовался участковый, лишь только я возникла на пороге. - Проходите, присаживайтесь…
Я покорно опустилась на стул и стала ждать каверзных вопросов. И они не замедлили последовать. Сержант полез в сейф, который открыл хитрым ключом с большой связки, достал оттуда красную пластиковую папку с надписью от руки: "Остапчук Валентин Кузьмич. Сигналы", раскрыл ее, покопался немного, вчитался и усталым голосом комиссара Катани спросил:
- Когда последний раз посещали свой дачный участок?
Как бы я ни ответила на этот вопрос, по-любому выходило, что на даче я появлялась в последний раз в момент убийства Людмилы Володиной. А больше туда ни разу не наведывалась. И он это отлично знал из "сигналов" Кузьмича. Потому и спрашивал.
- Четыре года назад, - как можно невозмутимее ответила я.
Я сказала это так, как будто это вполне в порядке вещей - иметь дачу и бывать на ней раз в пятилетку… Во всяком случае, мне очень хотелось, чтобы слова мои прозвучали именно так.
- Это как раз в тот год, когда закололи вашу соседку? - уточнил дотошный милиционер.
С фактами не поспоришь, и я вынуждена была согласиться.
- А не кажется ли вам, что тут прослеживается определенная закономерность? - прищурился сержант. - Как только вы, Рина Сергеевна, появляетесь в Заволжске, ваши соседи мрут от удара шампура в спину, как быки на корриде…
- Вы знаете, меня это тоже удивило, - доверительно подавшись вперед, шепотом сообщила я. - Но я хочу сразу заявить, что к этим убийствам не имею никакого отношения!
Участковый с сомнением посмотрел на меня и снова уткнулся в папку, а я вытянула шею, напрягла близорукие глаза и попробовала тоже заглянуть в бумаги. "Участковому инспектору сержанту Перепелкину. Копия: в прокуратуру России. Вторая копия: в международный суд по правам человека, третья - в ФСБ". Такая "шапка" начинала донос Кузьмича, из которого сержант Перепелкин в настоящий момент и черпал обличающие меня сведения. Дальше было так: "Настоящим письмом уведомляю, что гражданка Невская Рина Сергеевна по вполне понятным причинам избегает появляться на даче, принадлежащей ее мужу, Невскому Вадиму Анатольевичу. Следует отметить, что пренебрегать летним отдыхом на принадлежащих их семье шести сотках вышеуказанная гражданка стала сразу же после убийства гражданки Володиной Людмилы Семеновны, имевшей участок по соседству с Невскими. На лицо очевидная взаимосвязь между этими фактами. Требую разобраться в деле и наказать виновницу смерти Володиной гражданку Невскую, а мужа убитой, безвинно осужденного гражданина Володина Сергея Витальевича, освободить из-под стражи". Число, подпись.
Я сидела, раскрыв рот, и отказывалась верить своим глазам. Вот ведь Кузьмич, можно сказать, подкузьмил, навел тень на плетень… Выстроил какие-то идиотские взаимосвязи там, где их нет и быть не может. А теперь, когда и он пал жертвой шампура, меня обязательно заподозрят в этих двух убийствах… Хотя поди угадай, что там еще таится в этих его "сообщениях"! Может, покойник не меня одну подозревал в убийстве Люськи. Дорого бы я дала, чтобы хоть одним глазком глянуть на остальные его каракули… Господи, ну что тебе стоит! Пусть Перепелкин хоть папку, что ли, уронит, а я кинусь подбирать рассыпавшиеся по полу листочки, а заодно и суну в них нос…
* * *
Я не раз убеждалась, что горячие просьбы, посланные небесам от всего сердца, как правило, доходят до адресата. Вот и моя нескладная молитва была услышана. За окном раздался грохот и лязг, и во двор Отдела внутренних дел въехал "КамАЗ", груженный обрезной доской. Поискал, куда бы приткнуться, не нашел, сдал задом и остановился в непосредственной близости от вишневой красавицы - "девятки" участкового. Поглощенный записями Остапчука, сержант Перепелкин не видел этой угрожающей картины. Я же смотрела в окно со все возрастающим интересом. Вот водитель "КамАЗа" открыл окно, выставил локоть и стал ждать.
- А что вы делали в момент смерти потерпевшей Володиной? - не отрываясь от доноса, вкрадчиво спросил милиционер и замер, дожидаясь ответа.
Ждал и водитель "КамАЗа". Теперь он высунул голову из кабины и курил в небо, то и дело нетерпеливо поглядывая на двери ОВД.
- За столом сидела, - тихо произнесла я, неотрывно следя за страданиями шофера.
Вот он щелчком отбросил окурок, в последний раз взглянул на часы, решительно тряхнул головой и стал дергать какие-то рычаги в кабине. Кузов его большегруза плавно поплыл вверх, откинулся назад, и оттуда с диким грохотом посыпался "стройматериал", как абстрактно называл вот эти вот самые Галкины доски местный участковый. Обрезная доска вываливалась из кузова, по пути задевая вишневые бока сержантской машины и оставляя на них глубокие царапины. Сержант дернулся, почуяв неладное, резко обернулся к окну и на секунду замер с открытым ртом и недоверчиво выпученными глазами. Но это только на секунду, потому что уже в следующее мгновение Перепелкин ягуарьим скоком несся к оградке.
Он добежал до груды досок и поник головой, скорбно оглядывая урон, нанесенный строительным материалом капоту и бокам его некогда сияющей машины. Водитель "КамАЗа" неторопливо выруливал с территории Отдела, когда ему наперерез метнулась разъяренная фигура. Это жаждал справедливого возмездия за поруганную "девятку" сержант Перепелкин. У меня в голове пронеслась жуткая мысль: "А вот если бы душевный человек проявил чуткость и великодушно разрешил мне оставить на его парковочном месте "Ауди"?" Но я тут же отогнала нахлынувшее на меня ужасное видение прочь и снова глянула в окно.
В этот самый момент сержант Перепелкин, ухватив шофера за грудки, вытаскивал его из кабины. Шофер упирался, но медленно сдавал позиции. Можно было, конечно, досмотреть бой быков до конца, но я, пользуясь случаем, предпочла заглянуть в донос покойного Остапчука. Тем более что через приоткрытое окно мне все происходящее на улице было отлично слышно.
- Ты что, Леха, офанарел? - ревел обездоленный участковый. - Куда доски высыпал, козел?
- Так ты ж сам сказал везти на стройку века… - удивленно отвечал прокуренный басок.
- Домой ко мне везти надо было, там у меня стройка века! - надрывался лишенец.
- Так бы сразу и говорил… А то заладил "вещественное доказательство, вещественное доказательство"! - протянул все тот же басок. - Вот я и подумал, что раз доказательство, то к ментуре и надо везти. Тем более что здесь тоже ремонт идет… Смотрю, тебя все нет, а время-то уже поджимает, мне еще в совхоз ехать, вот я и ссыпал доказательство у забора, где место было…
- Кретин, вот кретин! - стонал участковый, но мне до него уже не было дела. Я схватила красную папку и стала жадно вчитываться в пасквили Валентина Кузьмича, которые тот без устали строчил на соседей.
Первой мне под руку попалась бумага про Виолетту Петровну. Помимо участкового Перепелкина с инсинуациями вздорного старика также имели возможность ознакомиться представители ФСБ, куда была направлена копия доноса. Со слов доносчика, Виолетта представала идейным вдохновителем черносотенцев и по совместительству главой баркашевцев. Вместе с Иваном Аркадьевичем, который тоже входил в эти националистические организации, она за столом под сливой каждый день методично разрабатывала планы охоты на идейных противников. Приводились даже отдельные выдержки из их бесед. "В.П.: "Сейчас охота не та стала… Жидковатая какая-то охота-то…" И.А.: "И не говорите, уважаемая В.П.! Раньше-то буквально с ног валила, такая, помню, была сокрушительная штукенция! А сейчас? Никакого тебе удовольствия…" В.П.: "Я вот думаю, надо будет на что-нибудь посущественнее переходить…" Из этого содержательного отрывка разговора доносчик делал вывод, что затевается новая волна резни иноверцев, и, возможно, в скором времени по России прокатятся еврейские погромы…
Следующее послание участковому посвящалось Симе Финкель. Копия была направлена в Интерпол и, как ни странно, тоже в ФСБ. Чтобы не повторяться, просто скажу, что все свои послания гражданин Остапчук помимо местного отделения милиции и различных других высоких инстанций обязательно направлял и в ФСБ. Видимо, покойный питал какую-то особенно трепетную любовь к этой серьезной организации.
Сима представала перед мысленным взором заинтересованных читателей эдаким Джеймсом Бондом в юбке. Оказывается, она является шпионкой МОССАДа, засланной в Заволжск, чтобы следить за Виолеттой Петровной и Иваном Аркадьевичем. Израильская разведка, дескать, давно раскусила эту парочку, вот и подослала своего человечка, чтобы устранить верхушку антисемитской организации. Попутно в задачи Симы входит внедрение агентов куда только можно. Первым агентом, как вы сами, наверное, догадались, является якобы сестра Симы по кличке "Розочка".
Максим Иванов прекрасно осведомлен о миссии своей супруги и даже оказывает ей всяческое содействие, потому что сам он тайный масон.
Я читала всю эту галиматью, и мне не давал покоя один-единственный вопрос: почему сержант Перепелкин до сих пор позволял разгуливать бдительному дедку на воле без смирительной рубашки? Он что, был на сто процентов уверен, что гражданин Остапчук не похитит из местного краеведческого музея гранатомет и не ринется, как Бэтмен, спасать мир от злодейского заговора? Впрочем, скорее всего, Перепелкин просто не хотел связываться с больным человеком…
Далее мне попалась докладная записка про дядю Юру. Всеобщий наш любимец обвинялся в скупке краденой техники у местных маргиналов и в хранении арсенала оружия в лодочном гараже. Видимо, диковатая мысль про неуплату налогов только недавно посетила бедовую голову стукача-общественника, и он еще не успел оформить ее документально.
Галка подозревалась в промышленном возделывании за сараем наркосодержащих культур, переработке оных и хранении получившегося продукта. Куда она потом девала эдакую прорву наркотиков, осведомитель не говорил.
- Вот подонок, так тачку изуродовал… - раздалось у меня за спиной.
В кабинет, пошатываясь, входил раздавленный горем сержант. Я тут же сунула на место толстенькую пачку пасквилей и сделала вид, что старательно изучаю Уголовный кодекс, который лежал на краю стола. За переживаниями участковый, видимо, позабыл, что у него в кабинете кто-то есть, и встрепенулся от неожиданности, когда я повторила, четко проговаривая слова, ответ на давешний вопрос:
- Говорю же вам, сидела за столом и ела шашлыки!
- Какого черта… - пробормотал он, но потом, должно быть, вспомнил, кто я такая и зачем расселась на его стуле, и не очень-то любезно закончил: - Ладно, катитесь, что ли, домой…
И я отправилась домой. По дороге к машине не переставая думала, как, должно быть, трудно жилось покойнику. Бедный, бедный Валентин Кузьмич! Не представляю, каково это - жить, когда тебя сплошь и рядом окружают шпионы, убийцы, организаторы экстремистских течений, производители наркотиков и даже один масон. Но справедливости ради надо заметить, что смех смехом, но кто-то же из наших любезных соседей все-таки воткнул шампур в спину старику. А перед этим заколол Людмилу Володину… Но тогда что же получается? Выходит, одно из предположений убитого доносчика - чистая правда?
* * *
На мой взгляд, стоило в "Шанхае" повнимательнее присмотреться ко всем подозрительным личностям. Дед-то был, оказывается, вовсе не параноик, а просто наблюдательный человек. Решила понаблюдать и я. Согнав Алиску и Бориску с топчана, улеглась на нем сама и прикинулась эдакой загорающей дачницей. Дело в том, что топчан находится в непосредственной близости от Виолеттиного забора. А у забора как раз и стоит та самая слива, под которой так любят посидеть за кружечкой пива хозяйка и ее гости. В этот раз за столом под сливой восседали не только Виолетта Петровна и Иван Аркадьевич, но и крепкий молодой мужик, в котором я с трудом признала некогда субтильного и застенчивого сына хозяйки Женьку.
Они дружно потягивали пиво из литровых кружек и вели неспешную беседу. Но по мере того, как содержимое пластиковой бутыли убывало, страсти за столом накалялись.
- Мам, ну ты же обещала еще месяц с Володей на даче посидеть, - умоляюще говорил крепкий Женька.
- Мало ли, что я обещала, - отрезала старуха. - Я на работу выхожу…
- На какую работу? - опешил сын. - Мы же решили, что ты не будешь работать, а станешь помогать нам с Вовкой. А мы тебе доплачивать будем. Ведь весь этот год давали тебе денег, тебе что, мало?
Разговор принимал не относящийся к делу, но довольно интересный оборот, и я осторожно повернула голову в сторону соседской сливы и приоткрыла один глаз. Бабка прикурила сигаретку и удивленно вскинула левую бровь.
- Какие деньги вы мне давали? - ровным голосом спросила она, выпуская дым из ноздрей. - Я никаких денег в глаза не видела… Иван Аркадьевич, о каких деньгах он говорит?
Загнанный в угол гость поежился под перекрестными взглядами соседей по столу и невразумительно ответил в том роде, что он вообще понятия не имеет, о чем идет речь.
- Вот и я не понимаю, о чем идет речь, - подхватила хозяйка. - И вообще, я эту дачу продавать буду. Мне жить не на что, да и ремонт я хочу сделать.
- А как же Вовка? - начиная закипать, тихо спросил Женя. - Он же твой внук… Ему кроме этой дачи и поехать летом некуда. Здесь воздух, река, мальчишка на глазах крепнет…
- Вот только не надо! Мой внук, а ваш сын! - завелась и бабка. - Вот сами о нем и думайте! А мне ремонт надо делать. Я хочу евро. Думаете, раз вся квартира тридцать два метра, так и ремонт европейского уровня мне не нужен? И денег я не помню, чтобы вы мне давали, не надо врать!
Старуха уже кричала в голос, привлекая внимание соседей. И тут она запустила в оппонента матерной тирадой, поражая замысловатыми предложениями не только своего приятеля Ивана Аркадьевича, но и воробьев, что до этого крутились у стола, а теперь испуганно порхнули в разные стороны. Сын примирительно поднял руки над головой, как бы капитулируя, и, с трудом сдерживаясь, сказал:
- Тихо, мама, не шуми, мы сами тебе ремонт оплатим. Только дачу не продавай. Хотя бы ради Вовки.
И вот в этот самый момент я поняла, как я люблю свою свекровь. Зинаида Семеновна, матушка Вадима, никогда в своей жизни не лезла в наши дела. Если нужна была помощь, мы всегда могли к ней обратиться и были уверены, что нам не откажут. Да и эта дача по большому счету принадлежала не Вадьке, а именно Зинаиде Семеновне. И мы могли приезжать сюда когда захотим и оставаться здесь так долго, сколько сочтем нужным, а чтобы такие разговоры заводить, до этого Зинаида Семеновна как-то не додумалась, хотя, конечно, Поля Верлена не читала по памяти…
Но, видимо, такую чудную свекровь мне ниспослали небеса за все те мучения и испытания, сквозь которые я прошла с матушкой своего первого мужа. Татьяна Викторовна очень любила руководить. К тому же она была страстная огородница и при этом выдумщица и затейница, каких свет не видывал.
Помню, как-то придумала она, что сажать картошку по старинке, опуская клубни в выкопанную ямку, это не современно. А гораздо прогрессивнее класть клубенек на землю и сверху присыпать ведром чернозема. Так и картошка вырастет отборная, и участок повыше поднимется. Ближайший к ее участку чернозем обнаружился лишь в лесу. До леса же было пятнадцать минут ходу быстрым шагом. Это если с пустым ведром. А если с ведром, полным земли, то тащиться можно было и целый час.
Сообразительная женщина, опасаясь сорвать спину и заработать выпадение всех внутренних органов разом, вооружилась тележкой, мне же, как молодой и здоровой, сунула в руки пару ведер. Так мы и сновали туда-сюда, пока не перетаскали всю землю из лесу на картофельное поле Татьяны Викторовны. Картошечки я, помнится, так и не попробовала, потому что после аграрных экспериментов провалялась полгода в больнице. Последствия этого ноу-хау, изобретенного моей, к счастью, бывшей свекровью, мне аукаются и по сей день.
Между тем Виолетта Петровна все никак не могла успокоиться и что-то бормотала себе под нос, а Иван Аркадьевич трусливо молчал, потягивая из высокой кружки пенную жидкость. И я подумала, что эта парочка друзей-приятелей ну никак не может возглавлять националистическую организацию. Аркадьевич - откровенный трус, а Виолетта - просто распоясавшаяся нахалка, которой никто никогда об этом не говорил, хотя и следовало бы.
- Что-то "Охота" жидковата стала, - вдруг обронил гость, благоразумно меняя тему разговора, пока хозяева окончательно не передрались между собой. - Разбавляют они ее, что ли?