- Словом, партия началась, - спешил он закончить свой рассказ. - Секундантом и ответственным за исполнение всех правил по настоянию Аркадия был назначен известный вам Караваев. Только ему Аркадий всецело доверял. И напрасно, как выяснилось, но не будем отвлекаться!
- Не будем! - поддержал я рассказчика.
- Игрок я, поверьте, сильный, да и консультанты у меня профессионалы. Наверное, я был бы в состоянии выиграть любую партию, кроме этой. В Бога я, как вы уже слышали, не верю, но вот - судьба!.. Людей, как из моего штата, так и из штата Маевского, отобрал Караваев. Поначалу я даже и не придавал значения тому, кто попал в мой список "белых".
- Естественно, - согласился я саркастически. - Всего лишь "белые твари". Что вам до них?
- Иногда лучше не знать того, чего не хочешь!
Вершинин не оправдывался, нет. Скорее это было похоже на исповедь.
- Только и я поставил условие в надежде на чудо! Чудо не чудо, но на то, что могло бы как-то остановить партию саму по себе. Если снятая с доски фигура по истечении месяца остается в живых, то договор аннулируется, мы с Аркадием остаемся при своих!
- При своих?! - опять не сдержался я. - При тех, кто еще останется?!
"Нам платят за скорость, а не за количество!" - вспомнил я признание экспедитора Музыканта.
- Последнее слово было за ним, - вопрос мой Вершинин опустил как несущественный, - и Маевский выдвинул встречное: снятая с доски фигура, начни она прятаться или активно мешать игре, устраняется любым способом, на усмотрение Караваева. Тут мне было, извините, плевать. Изощренные "символические" методы устранения вообще не моя идея, как и вся эта свинская игра.
- А обо мне что-нибудь? - напомнил я Вершинину о своем присутствии.
- О вас, - перевел он историю в другое русло. - Тут появились вы. И с вами - надежда.
Я, как некогда Кутилин в поисках судей, заглянул под скамейку. Дурачество порой у меня проявляется как защитная реакция.
- Иван - а мы с ним действительно были друзья - поведал мне о знакомстве Марины с интересным молодым человеком из моего финансового учреждения, - между тем продолжал Вершинин. - И мне захотелось узнать о нем побольше. Даже не так мне, как Ивану. А занявшись вашим личным делом, я только тогда и понял, что вы - участник шахматной партии. Сам я помешать игре не мог: начни я спасать или прятать свои фигуры, Аркадий бы об этом проведал. На него целое сыскное бюро трудилось с филиалом в Санкт-Петербурге. Но Иван - другое дело, и я рассказал ему о партии. Против интересов своего младшего брата, который, уместно вспомнить, любил его, сколь вообще был на то способен, и даже вложил деньги в его пресловутое казино, Иван бы ни за что не пошел, но - Марина! Ее возможное счастье… Иван попытался деликатно, в рамках своего представления о дозволенном, дать вам шанс. И вы знаете, Александр, когда он мне сообщил о вашем фантастическом выигрыше, более того - о вашей рискованной манере играть, я словно почувствовал, что каким-то неизъяснимым образом мы с вами связаны! Что вы и есть мой шанс! Вы - та фигура, на которой Маевский сломается!
- Потому вы беречь меня не стали, а, напротив, бросили в бой! - подхватил я его изложение. - И оголили королевскую линию. Впрочем, тут же нашлись и прикрыли себя кем-то еще! Голый король, согласитесь, отличная мишень для шуток Маевского!
На мою тираду Иннокентий Парфенович вяло усмехнулся:
- Думайте как желаете. Вам надо было просто исчезнуть, как я в свое время и посоветовал, и тогда партия была бы аннулирована. Глядишь, кто-то остался бы и жив. Например, Варданян. Или Виктор Краюхин, мой референт.
- А кто-то бы умер, - продолжил я. - Например, Марина.
- Ну и как она теперь себя чувствует? - не сдержался уже Вершинин.
Я было начал подниматься со скамейки, но он взял меня за рукав:
- Подождите, разговор еще не окончен! Вы сами остались и пошли до конца. Когда я понял после смерти Ивана… Инфаркт он заработал, когда Аркадий позвонил ему в казино - вы помните то утро?! - и обвинил брата в том, что он из-за посторонней девчонки пытается помешать делу всей его жизни и что Марина теперь по его вине останется в заложницах, пока вы, Александр, не умрете, как это вам высочайше и предписано!.. Так вот, когда я понял, что вы не отступитесь, то и решил слегка вам помочь: подсказочку дать небольшую в виде списка "белых фигур".
- Иначе говоря, вы меня наняли, чтобы разделаться с Маевским, как бы представлявшим непосредственную угрозу для моей жизни, - уточнил я. - Причем наняли бесплатно.
- Ну что вы, Александр Иванович, - возразил Вершинин. - Это вы себя сами наняли. И сами же внесли смятение в ряды противника. И народу, простите старика за детское слово, укокали на своем пути самурая столько, что Караваев диву давался, какая у нас, оказывается, отличная подготовка в десантных войсках.
- А тем временем истреблял методично с вашего ведома "черные фигуры" из "Третьего полюса": Трегубову, Варапаева, Кипиани, Рокотова, Потехина, Стрижа!.. Всех!
- Ну что вы! - Иннокентий Парфенович вдруг рассмеялся. - Стриж, с вашего дозволения, жив и здравствует. И вам того желает, как и все остальные, кого вы тут помянули. Списочек, за которым вы так дерзко на стену полезли, - не знал, что вы еще и хакер! - в компьютере Караваева специально для Маевского был приготовлен. Ну и для вас, разумеется, во вторую очередь. А Караваев никого из этого списочка пальцем не тронул. Не душегуб же я какой-нибудь, да и не безумец! Игорь Владиленович, супротивник ваш, он - деловой человек и очень даже подкупный! С Маевского он брал деньги за то, что делал, ну а с меня - за то, что не делал! С меня, кстати, больше. Что до Аркадия, то он слишком был увлечен игрой и слишком в остальном доверял Караваеву. Так-то!
Я слушал его, словно пораженный молнией или чем-то подобным.
- Но Стриж… Я же лично удостоверился!
- Стрижа - это я вам подсунул, - снисходительно пояснил Иннокентий Парфенович, - как прохвост Собакевич в списке мертвых душ Елизавету Воробей удружил Чичикову. Знал я, что вы, Александр, получив в руки списочек из компьютера, первым делом проверять его броситесь. А Стриж, Александр Иванович, - сосед мой по даче в Голицыно. В преферанс неплохо пишет. Хоть и блатной, но интересный мужчина. А кличка у него уголовная знаете какая? Боцман! Ни о чем не говорит?!
"Ай да Боцман с Мишаней! - подивился я. - Целый спектакль для меня поставили из тюремной самодеятельности: "Двое у камина"! Подмосковный филиал Чисто Реального Художественного театра!"
- А как же человек с фотоснимка в темных очках?! - все еще сомневался я в своем простодушии.
- Которого я вам, как Стрижа, в прошлый раз указал? - Вершинин достал носовой платок, чихнул и утерся. - Это не Стриж. Это…
И он назвал мне фамилию одного из самых влиятельных в криминальной вселенной авторитетов, которую давеча называл мне и управляющий "Дека-Банком" Петр Сергеевич Савинов. На всякого мудреца и простоты довольно. Теперь моя очередь утереться настала.
- Да-с! - очнулся Вершинин после некоторого молчания. - Довели вы Аркашу своими кунштюками до психиатрической лечебницы! Вы, вы, Александр Иванович, не отпирайтесь! А может, и не вы. Ну что ж, теперь дочка его, Вероника, блестящая партия! Вот оформим намедни попечительство, и, как говорится, любовь да совет! Каждый свое получит! Да и Рогожин ей, конечно, не пара!
"Уж не мне ли совет?!" - покосился я на банкира.
- Не винитесь. - Иннокентий Парфенович положил мне на плечо руку. - А знаете, я думаю, что с Аркадием все как у Ницше произошло с "бледным преступником": "Некий образ сделал бледным этого человека. На равных он был с делом своим, совершая его; но совершив, не вынес образа его… Безумием после дела называю я это!" И - полно. Аркадий сполна расплатился за свою злобу, за тщеславие свое и за пренебрежение к ценности человеческой жизни.
- Настала и ваша очередь, - сказал я, вставая. - За выигрыш тоже платить надобно. За этот, по крайней мере.
- О чем речь?! - охотно согласился Вершинин. - Де-факто вы вернули мне долг! Пятьдесят процентов, разумеется, много, но - десять… Это - шесть миллионов четыреста тысяч, Александр! С вашим-то здоровьем и в ваши-то годы! Завидую! Вы - обеспеченный человек!
- А вы - человек самонадеянный! - Я достал кольт и посмотрел по сторонам.
Людей вокруг не было. В отдалении только мелькнула чья-то ушанка за обелиском.
- Полноте! - Вершинин проявил завидное хладнокровие. - Вы же не убийца, Александр! Вас так огорчила потеря близких?! Но что ж поделать! Судьба! Как и вам судьба оказаться на самой вершине жизни. "Вы смотрите вверх, когда взыскуете высоты. А я смотрю вниз, ибо я возвысился! - так говорил Заратустра. - Кто поднялся на высочайшие горы, тот смеется над всякой трагедией - и на сцене, и в жизни"!
- Еще один "смотрящий вниз"?! - усмехнулся я горько. - "Что-то нас здесь слишком до хера!" - так говорил Шрамковский.
Так он действительно говорил, мой задушевный приятель, обитающий ныне в солнечной Калифорнии на берегах одноименного залива.
- Я не убийца. - Убрав пистолет, вместо него я достал из кармана пятирублевую монету. - Я - игрок. И вы, Иннокентий Парфенович, игрок. Сыграем?
- Ну-ну! - Вершинин за мной наблюдал и, наблюдая, все понял.
Он про меня, наверное, давно все понял.
- Игра простая. - Переворачивая в пальцах монету, я объяснил правила. - Вы - "орел"…
- О нет! Это вы у нас - "орел", - язвительно отозвался банкир.
- Пусть я. Тогда вы - "решка". - Мне было все едино. - Кому выпадет, тот нынче завещание напишет, а завтра и в путь!
- Пятьдесят процентов! - предложил Вершинин. - И без мальчишества! Это тридцать два миллиона долларов, Александр! Подумайте! Мало чья жизнь столько стоит.
"Руслана - стоит, и Марины - стоит, - подумал я. - Да и Штейнберга". И покачал головой.
- А если я сдамся властям?! - сделал еще одну попытку Иннокентий Парфенович. - Заклунный там, кажется, дело ведет?!
Все-то он знал. Абсолютно все.
- Дело закрыто, асессор, - пожал я плечами. - Теперь я его веду.
- Ну, как желаете! - устало махнул рукой Вершинин.
- Кто бросит? - спросил я, глядя ему в глаза. - Я бросил вызов, так что по дуэльному артикулу - вам право.
- Своя рука - владыка! - развеселился вдруг Вершинин.
Он взял монету, взвесил ее и подкинул вверх. Монета, вращаясь, описала дугу и глухо звякнула о надгробие, близ которого мы стояли.
"Статский советник Михаил Антонович Прокопович-Антонский, - было выбито на эпитафии. - Веруй пославшему мя имать живот вечный: и на суд не приидет, но прейдет от смерти в живот". "5 рублей" - было выбито на монете, лежавшей чуть ниже.
- Вам удача! - спокойно признал Вершинин. - Везучий вы, Александр! Я сразу подметил. Вот и Ванечка, упокой Господь его душу, так считал!
"Вот тебе и раз! А говорил, будто в Бога не верит!" - Я подобрал монету и, не оглядываясь, пошел по аллее.
В тот день, как и многие прихожане Донского монастыря, стал я очевидцем сногсшибательного чуда. Воистину конец тысячелетия, сотрясенного катаклизмами и жестокими войнами, должен был завершиться чем-то подобным. А все началось с заурядной драки, завязавшейся между нищим, судя по клетчатому пледу, наброшенному на плечи его, представителем здешнего шотландского клана и кем-то из глухонемых интервентов. Постепенно в бой втягивались свежие силы с обеих сторон. И тут, на глазах у ошарашенных паломников, оборванец-пушкинист с болтавшейся на шее табличкой "Никогда не подавляй искренний порыв!" испустил гортанный вопль. Причиной тому явилось вырастание ампутированной ноги, сопровождавшееся, несомненно, побочными болезненными процессами. Размахивая уже явно лишним протезом, исцеленный врезался в самую гущу потасовки. Но чудеса на этом не прекратились. Даже чудо, сотворенное героем Кторова на празднике святого Иоргена, осталось посрамленным и отступило далеко на задний план перед тем, что содеял Гудвин в следующее мгновение, ибо великий чародей немого кинематографа так и не смог вернуть своему пациенту дар речи. Гудвин же добился поразительных результатов одним взмахом своей деревяшки. Отлетевший в сугроб глухонемой, видимо, вследствие полученной черепно-мозговой травмы разразился таким отборным матом, что сурдопереводчик, окажись он поблизости, только руки бы опустил.
Впрочем, задерживаться в ожидании новых сверхъестественных событий я счел для себя испытанием чрезмерным. Большая Ордынка была недалече, и, пользуясь случаем, я предпочел навестить проницательного своего товарища Митьку Вайса.
Непримиримый и суровый, как и я сам, Максвелл привычно меня облаял. Согласно утверждению доцента Кефирова: "Болтун болтуна видит и с бодуна". Фарадей же - великодушно простил и ткнулся длинным сухим носом в мою штанину.
- Греби сюда! - крикнул Митька, выглядывая из столовой. - Хорошо, что заскочил! Я на Филиппины собираюсь!
Как связаны эти два обстоятельства, я так и не понял. Митька укладывал в кожаный, видавший все, должно быть, виды саквояж теплые шерстяные носки.
- Оттуда - в Мурманск! - пояснил Вайс, заметив мое изумление.
- Ну тебя бросает! - Я сел в кресло и поставил на журнальный столик бутылку армянского коньяка. - Пятерка тебе, старик, за домашнее задание!
- Пять звездочек?! - Вайс достал из буфета рюмки. - Коньяк, оно известно, как и наш человек, выдержки требует! В Анкаре, скажем, номер "пятизвездочного" отеля теми же клопами отдает. Лично у меня выдержки на трое суток хватило. Так что - все от разлива зависит!
- Это мы уже от Ленина слышали. - Я поднял рюмку с темной густой жидкостью.
- Значит, все-таки шахматы, - отметил Митька, нарезая лимон. - И кто же победил?
Фарадей запрыгнул ко мне на колени. "Ты не зазнавайся! - предупреждали его глаза. - У нас этого не жалуют! У нас так!"
- Победила дружба, - потрепал я его по кофейной спине.
- А ты-то что делал все это время?!
- Глупости, - не стал я греха таить.
- Да ну! - Вайс посмотрел на меня с интересом. - И как же ты выжил?!
- По глупости.
- Я верю. - Он выпил коньяк и закусил прозрачной долькой. - "Я верю, - как признал Тертуллиан, - ибо это абсурдно".
Память у Вайса на цитаты не хуже моей. Но, против меня, у него и с числами все в порядке.
Вершинин умер той же ночью. Умер, как подобает "белому королю" или опальному римскому сенатору: лег в ванну с горячей водой и вскрыл себе вены бритвой. И он был не первый московский банкир, избравший местом смерти емкость для омовения. Детали я узнал от Заклунного. Иннокентий Парфенович оставил после себя довольно странную записку: "В моей смерти прошу винить пятицелковый!" Будет над чем голову следователям поломать. И в последние свои минуты Вершинин посмеялся над трагедией жизни, ибо принадлежал он к той заносчивой касте избранных, что считают себя "смотрящими вниз".
ЭПИЛОГ
До нового, 2000 года оставалось всего ничего: 3 часа 15 минут.
- Думаешь долго, Саня! - Кутилин, подскакивая от нетерпения на табурете, чистил рыбу.
Серебряные чешуйки, словно блестки, разлетались вокруг стола. Несколько угодило на игровое поле. Их маленькие шашечки, блестящие на черножелтых квадратах, делали нашу дуэль похожей на двоеборье.
В голове моего соседа, разумеется, уже созрела хитроумная комбинация, долженствующая привести его после стремительной фланговой атаки к долгожданной виктории. Мой ход в этом свете представлялся ему чистой формальностью и глупой затяжкой времени. К тому же - умышленной.
Великолепный Шилобреев, прищемив худыми коленями бутыль испанского портвейна, пробовал тем часом одолеть при содействии штопора упорное сопротивление пробки. Никудышная пробка бессовестно крошилась, и штопор уже раза три вылетал вхолостую.
- Вот сволочной поплавок! - пыхтел Шилобреев. - Совсем делать разучились! Сальвадор Дали помер - и все прахом пошло!
- Внутрь надо протолкнуть, - посоветовал Егоров, опутывая проводами нелегальную елку, с утра конфискованную им у браконьеров, опустошавших в канун очередного тысячелетия подмосковные леса.
- Протолкни, - согласился Шилобреев.
Палец участкового оказался диаметром шире импортного горлышка. Шилобреев протянул ему карандаш.
- Сам заточить не можешь?! - возмутился Егоров, меняя указательный на мизинец. - Художник! Откуда у вас только руки растут?!
- Сдаешься?! - обнажив сушеную воблу, спросил меня Кутилин и потянулся за распечатанной "Балтикой". - Эй! Виночерпии! Предлагаю старый год пивком проводить!
Бутыль портвейна тотчас была отправлена в отставку, и Егоров с авангардистом вооружились бокалами.
- Где поставить?! - Маленький Ли с большой сковородой тушеных овощей вбежал в студию и завертелся в поисках подходящего места.
- Не перебивай, когда старшие пьянствуют! - пожурил его Кутилин. - Ставь, куда хочешь! О чем бишь я?! Ах да! Итак, други мои, старый год приказал нам долго жить! Обещанного Мишкой Нострадамусом конца Света мы так и не дождались! Да будет свет! Кстати, Егоров, свет-то будет?
- Электрификацию всей елки закончим в срок! - отрапортовал участковый.
- Тогда предлагаю тост! - Кутилин поднял "Балтику". - Стихами графика Пушкина! "Поднимем бокалы, содвинем их разом; да здравствует музыка!.."
- Музы, - поправил его Егоров.
- И музы! - согласился Кутилин. - Короче, за все достойное! Ваши бабки, господа!
- У меня нет, - заскучал Шилобреев.
- Это мой новый тост, - утешил его Кутилин. - Другие говорят:. "Ваше здоровье!", а я говорю: "Ваши бабки!" За процветание, значит!
Кутилин, как известно, картавил. Буква "р" в слове "процветание" пролетела у него между приставкой и корнем, будто трассирующая пуля между вражескими окопами. Сделав глубокий выдох, он приложился к "Балтике", поднял глаза и чуть не выронил емкость.
- Мои бабки! - Он ринулся к сковороде с овощами, оставленной хозяйственным Ли на широком подоконнике.
Чтоб не испортить раскаленным железом лакированную поверхность, Ли водрузил ее на кутилинский подрамник с холстом.
Выхватив из-под сковороды уже завершенный, как выяснилось, портрет мецената Бурчалкина, Кутилин обмер.
А Ли уже нес из кухни кастрюльку, источавшую дивный аромат. Он сам вызвался приготовить новогодний ужин по национальному рецепту.
В нашей семье Ли сразу взял на себя обязанности кашевара, тем более что должность была свободна. Ну, а я взял на себя обязанности отца и уже неделю, как исправно их исполнял. Впрочем, это были приятные хлопоты. Начал я с того, что забрал китайчонка из его шумной "восточно-европейской" фактории.
- Я ждал тебя раньше, - сдержанно встретил Ли мое появление. - Думал, уже не придешь.
Он стоял у окна и раскачивал на гайтане, обернутом вокруг пальца, образок с чеканным ликом Серафима Саровского.
- Иногда я возвращаюсь! - Подхватив Ли, я перекинул его через плечо и пошел из комнаты.
- Мальчишки! - с оттенком презрения сказал нам вслед почтенный Янь Хуэй.