– В этом деле ещё очень много неясного, – пожал я плечами. Переписка, в том числе и официальная, зачастую велась на французском языке. В данном деле тоже масса страниц на французском. И среди них есть даже карта, на которой крестиком указано место захоронения неких ценностей! Вот только совершенно непонятно где же расположено именно это место, поскольку комментарии к ней тоже следует перевести. Короче говоря, нужно непременно отыскать грамотного переводчика.
– Неужели мы сами эту безделицу не осилим? – грузно пододвинулся ко мне Воркунов. Вот и Натаха моя во французском неплохо разбирается. Правда, ведь, подружка? – цепко обхватил он её за талию. Если дружно навалимся, мы эту страничку за час распатроним!
– Страничку! – недовольно фыркнул я. Да этих страничек там, в общей сложности, штук пятнадцать будет, не меньше! Так что к этому вопросу нужно подходить со всей серьёзностью. Думаю нечётные страницы отдать одному переводчику, а чётные другому. Когда всё будет готово, мы просто сложим их по номерам и прочтём тексты от начала до конца.
– Рискованно всё это, – принялся с жаром возражать Михаил. Один Бог знает, какие у этих переводчиков могут появиться мысли и подозрения. Может быть, они там все между собой связаны, как в сицилийской мафии. Запросто могут друг с другом договориться и соединить разрозненные листки. Ты лучше подумай ещё разок, прежде чем показывать материалы дела № 31 ещё кому-то!
Я едва сдержал улыбку. Было предельно ясно, что мои усилия даром не пропали и Михаил перепуган не на шутку. Теперь следовало закрепить успех, и словно фокусник на арене цирка, я вытащил из внутреннего кармана ветровки сложенные вчетверо два первых листа "Дела". Расправив их на столе, я для пущей убедительности постучал по ним пальцем.
– Если ты так настаиваешь, то для начала можете ознакомиться с парой этих документов. Поскольку в деле Яковлева они самые первые, то весьма возможно нам удастся узнать, с чего собственно началась эта история.
– А, узнав, как она начиналась, – с готовностью подхватил мой друг, – мы узнаем, почему она окончилась неудачей! Натусик, солнышко, – тут же пододвинул он листочки супруге, – взгляни, будь добра, на эти бумаги. Может быть, что-то здесь поймёшь и без словаря?
Наталья скептически взглянула на бледноватые ксерокопии, но всё же взяла одну из них и поднесла к глазам.
– Довожу… до Вашего Сиятельства… предсмертного…, или предсмертную… – неуверенно произнесла она, то и дело запинаясь, – при отступлении французов…, Дорогобуж, Смоленск, Орша…, где расположено…, сокровища…, найдены. Нет, мальчики, крайне трудно вот так с налёта! – недовольно сморщившись, отложила она листочек в сторону. Буквы здесь уж очень мелкие, а некоторые слова без увеличительного стекла вообще разобрать невозможно!
– Мне собственно и не горит, – переместил я листочки ближе к Михаилу. Ознакомьтесь с ними дома, не торопясь, вдумчиво. Сами понимаете, разгадка этой истории может таиться в одном единственном слове. Поэтому, прежде чем браться за окончательный анализ имеющейся у нас информации, следует сделать очень качественный перевод всех имеющихся текстов!
На этом мы и порешили. Сами супруги Воркуновы брались за перевод значительной части доставшегося мне собрания документов. Я же должен был найти максимально точные карты среднего течения Днепра, по которым можно было бы визуально отыскать заветное место. Надо сказать обе эти задачи оказались очень и очень непростыми, и мы провозились с ними всю осень и часть зимы. Что касается поиска старых карт, то это отдельная история, а вначале хочу рассказать о том, как мы работали с текстами. Не желая выпускать контроль за наиважнейшей фазой расследования, я регулярно наведывался на улицу Народного ополчения, где мы корпели над переводом вместе. С той самой поры я безмерно уважаю труд всяческих переводчиков, будь то переводчиков технических текстов, или же литературных произведений. Достаточно самой маленькой халатности или небрежности, и мгновенно утрачивается либо техническая скрупулёзность, либо литературное очарование.
В этом я имел возможность убедиться во время нашего первого же переводческого собрания. Прежде всего, мы столкнулись с совершенно неожиданной проблемой. Довольно быстро выяснилось, что почти все исходные письма были написаны чрезвычайно мелким почерком, распознавание которого было затруднено из-за неоднократного копирования текста. И нам пришлось, прежде всего прочего, заниматься элементарным отождествлением букв, отдельных слов, и даже целых предложений. Поэтому каждый раз приступая к работе, мы вооружались трёхкратной лупой и, разглядывая строку за строкой, старались точнейшим образом воссоздать оригинальный текст. При всём при этом почти всегда сохранялась вероятность того, что окончательный вариант того или иного слова не совсем соответствовал авторской задумке.
Так что мы для начала вручную переписали все малопонятные страницы, отобразив друг под другом несколько вариантов написания спорных слов. Собственно говоря, только потом началась сама работа по их переводу. И сразу же выявилась ещё одна неприятность. В современном франко-русском словаре напрочь отсутствовали многие из тех слов, которые мы собрались переводить. Впрочем, этого и следовало ожидать. Ведь доставшиеся мне документы были написаны без малого двести лет тому назад. Ожидать, что расхожие термины эпохи Александра Сергеевича Пушкина доживут до наших дней, было, по меньшей мере, наивно.
Пришлось буквально облазить всю букинистическую Москву, пока наконец в неприметном магазинчике на Кузнецком мосту Наталье не попался нужный словарь, изданный в славном городе Киеве аж в 1902-м году. И только с этого момента работа над разгадкой "Дела императорской канцелярии", как мы его называли между собой, сдвинулась с мёртвой точки. И первая же расшифрованная страница вызвала в нас небывалый подъём энтузиазма. Но прежде мы полностью прочли вводную докладную записку графа Панина, которую ранее не смогла одолеть Наталья, во время дачных посиделок.
Санкт Петербург, 8 октября 1839.
Господин Граф!
Настоящим довожу до сведения Вашего Сиятельства докладную записку относительно предсмертного заявления королевского сержанта Семашко, сделанного Князю Сапеге о значительном монетарном кладе, заложенном при отступлении французов в 1812 году по большой дороге Дорогобуж – Смоленск – Орша. Приметы, которые даны в помощь на двух картах так (неразборчиво), что позволят легко узнать, где расположены (неразборчиво) и сокровища могут быть действительно найдены.
Затем мы взялись за самое лакомое блюдо, как бы приданное к рукописной французской карте, т. е. за письмо некоего Евстахия Сапеги, по-своему весьма любопытное. Конечно, перевод наш был довольно коряв и литературно убог, но нам удалось сохранить главное – его смысловую достоверность, что на тот момент было гораздо важнее. Вот о чём писал некогда весьма известный и влиятельный вельможа: – "Когда я приехал в Париж в 1819 году, то я возобновил некоторые знакомства, и в том числе с русским господином Семашко, которого я не приглашал, и которого я нашел очень больным, и который рассказал мне о последнем периоде своей легочной болезни. Семашко мне рассказал, что (ранее) он был в отношениях с моей семьей и, доверил мне историю обо всем, что касается вопросов (некоего) богатства.
В тоже время он меня попросил спрятать тайное письмо и взял с меня обязательство не передавать его никому кроме него самого, но которое он мне разрешил вскрыть в том случае если он сам (т. е. Семашко) умрет без меня, и не заберет назад бумаги, которые он отдал на хранение в мои руки. Он добавил, что имеет доверие ко мне и посоветует своим детям обратиться ко мне в случае успеха.
Незадолго до смерти Семашко мой доверитель в то время разрешил мне вскрыть пакет и найти согласно моему ожиданию одно рекомендательное письмо для человека Антуана Ливски, свояка Семашко который проживал в (имении) Черебути около города Слуцка в Минской губернии, но который переехал в Ливилу около Видзе в Вильнюсскую губернию.
Историческая легенда рассказана самим Семашко так, как он её знал сам. Во время отступления французской армии 1812 году малая касса (войск) Наполеона перевозилась в фургоне, который всегда сопровождал батальон охраны (который следил за ее сохранностью). Она (касса) в то время содержалась в виде укладки предотвращающей нарушение упаковки и содержащей по 50.000 Наполеондоров каждая.
(При реальной угрозе захвата кассы) Семь бочонков (упаковок) осталось невскрытыми (невостребованными), у восьмого же бочонка вышибли дно и разделили его содержимое между собой сопровождающие кассу работники (служащие). Офицер и шесть гренадеров составили команду для этой работы, и только один из них после перенесенных испытаний вернулся домой живым после кампании 1813–1814.
Семашко вошел в отношения с этим гренадером, который проживал в деревне Лорейн и пользовался пенсией, которую выплачивало правительство в награду за взятое обязательство соблюдение тайны доверенной (ему) на очень доверительных условиях. Семашко имел очень большое влияние на этого человека, и он убедил его в бесполезности всех хлопот по сохранению данной тайны, поскольку правительство России в Указе Императора постановило, что государство является правопреемником всей собственности, оставленной французской армией, и вся она переходит в собственность Короны (т. е. российского государства), и впоследствии предложил с легкостью изъять клад для их общей пользы.
В то время уже стало возможным для них сделать такую попытку. Семашко освободил гренадера от надзора полицейских органов и послал вместе с Ливски в Черебути ждать, когда пройдет зима. План (по извлечению клада) следовало реализовать весной.
Гренадер в сопровождении Ливски и двумя-тремя другими лицами направились в Дорогобуж с несколькими загруженными телегами. Их путешествие по второстепенным дорогам, в обход деревень и с бивуаками по ночам, происходило в хорошее время года (видимо летом) и не привлекло ничьего внимания. В Дорогобуж они направились для загрузки и последующего возвращения на большую дорогу Москва – Борисов.
Гренадер прибыл в местечко, которое должен узнать визуально и сделать остановку, поскольку по соглашению с Семашко, тот должен был присоединиться к нему ночью для извлечения клада.
Семашко же должен был покинуть Париж со слугой (с челядью) чтобы сбить толку возможных шпионов и проследовать в Лиду, а затем и в Ригу, и иметь с собой щупы и различные рабочие инструменты которые пригодятся им обоим. Обе партии кладоискателей начали движение в условленное время, и одна из них прибыла в Витебскую губернию.
Сам Семашко очень опасался последствий одного указания сделанного незадолго до этого бароном Ашем, губернатором Смоленска, который мог его задержать. Он спешно достиг границы Пруссии. Там он предъявил паспорт, в котором должны быть проставлены визы для продолжения проезда и осуществления задуманного предприятия.
Другая партия (кладоискателей, которая уже действовала в России) прибыла без всяких препон в местечко, отмеченное гренадером во время рекогносцировки. Но поскольку Семашко не прибыл по истечению 36 или 48 часов ожидания, гренадер изъяв ил желание продолжать вояж и вернуться в Черебути.
Таким образом, когда закончилась эта экспедиция, гренадер (видимо, было написано слово "торопливо") покинул Россию, но прибыл в Германию (неразборчиво) Семашко, который уже находился в Париже, для того чтобы укорить за сопровождение и сказать ему что он сделал для них обоих, имея совершенно узнанное местечко и был в состоянии все исполнить, имея снабжение и достав все оставленное в 1812, но при отсутствии его там, он, имея оказанное ему доверие, и выполнил все условия, он, имея доверия в их общих интересах, не был обязан посвящать в тайну человека, (неразборчиво) и так он сказал слишком много для раскрытия секрета и определения местоположение клада.
Семашко (после неудачной попытки отыскать клад) оказался в сложном положении и находился под двойным надзором, как со стороны посольства России, так и правительства Франции, которые знали об отношениях с гренадером. Однако могу утверждать с уверенностью, что Семашко был уверен, что клад существует, и точность его сведений добытых ранее не подлежит сомнению. Докучливость (Семашко) с которой он навязывал мне свое ходатайство (о продолжении поисков), которое он сделал мне наедине достаточно доказательно. Для окончательного исполнения данного мероприятия предлагаю следующее:
1. Карту № 1 более не показывать посторонним лицам.
2. Необходимо срочно отыскать Ливски, с целью узнать от него то местечко, в котором он был в сопровождении гренадера. Этих данных будет недостаточно для двух офицеров осведомленных для их понимания и точности выполнения задания при сопровождении Ливски в то местечко, где он был во время его путешествия с гренадером, и для скрупулезного сбора информации о положении всех примет (из плана № 1), где были выявлены, и в особенности точку, где они ожидали (Семашко) в один из дней от 36 до 48 часов, и где приблизительно гренадер рыскал из стороны в сторону. И вот всё это должно срочно узнать от Ливски. Так же важно, чтобы никто не знал в точности цели нашего предприятия, выявить, что Семашко не получил от гренадера, но история с Ливски является важной для облегчения поиска местечка специально отмеченного на карте № 1. Карта № 2 будет выдана офицерам, действующим совместно с Ливски, с целью привлечения их внимания ко всем приметам, кроме того, им необходимо подтвердить все, что отмечено на карте.
3. В том случае, если Ливски не удастся отыскать либо он уже не существует, это вызовет большие сложности, но я полагаю, что с поддержкой правительства по этой диспозиции ничего не помешает успешно завершить поиски. В этом случае только работа офицеров продолжится несколько дольше, но я полагаю, что расположение местных примет в таком порядке слишком определенно, чтобы если оно существует в природе, можно снова местечко обнаружить. Все зависит от усердия офицеров и пунктуальности исполнения ими поручения.
4. Этих трудностей не произойдет, если перед началом поисковой инспекцией кого-нибудь послать (по почтовой трассе), чтобы сделать необходимые поиски и, будет лучше, если этому надёжному порученцу доверить карту № 1".
* * *
Только теперь, когда стало примерно ясно общее количество спрятанного неким гренадером золота, сразу же возникло непреодолимое желание уточнить, сколько же это будет в привычных для всех россиян американских долларах. Но никто из нас даже приблизительно не мог сказать, сколько весил упомянутый в письме наполеондор. Пришлось идти на поклон к соседу, который имел компьютер с выходом в Интернет и поискать сведения о французских золотых монетах в Сети. И то, что мне удалось узнать, тут же вдохновило нас необычайно.
– Один наполеондор, – заявил я при следующей встрече прямо с порога, – весил 9,45 грамма! Так что нам будет довольно легко высчитать, за какой добычей охотился наш полковник.
– Прекрасненько, – неподдельно обрадовался Воркунов, оборачиваясь в сторону высунувшейся из дверей кухни Натальи, – где у нас калькулятор?
Схватив немедленно вручённую ему вычислительную машинку, он плюхнулся на диван и вопросительно взглянул на меня.
– Семь бочонков, по пятьдесят тысяч франков, – начал диктовать я.
– Всего получается триста пятьдесят тысяч, – отозвался Михаил.
– Одна золотая монета имела достоинство в двадцать франков, – продолжил я его. Значит, делим всё на двадцать.
– Итог таков, – резюмировал мой друг. В оставшихся нетронутыми семи бочонках содержалось семнадцать тысяч пятьсот монет. Чистого же золота у нас получается не много ни мало, а сто шестьдесят пять килограммов! Очень неплохой куш, – небрежно отбросил он калькулятор в сторону, – не зря господин Бенкендорф столь активно поддерживал этот проект!
– И, тем не менее, они тогда ничего не нашли! – поддакнул я.
– Да, точно, – азартно подхватил он, – так что у нас есть определённый шанс. Вот только и тебе, дружочек придётся сильно мозгами пошевелить. Ты у нас путешественник опытный, можно сказать, тебе и карты в руки.
Про карты и путешествия это он намеренно сказал, с определённым намёком. Ведь если сам Михаил предпочитал по жизни малоподвижный образ жизни, то моя судьба сложилась иначе. Неутолимая жажда к разъездам и путешествиям обуревала меня с малых лет. А может быть…, преследовала? Не знаю, как точно сформулировать это понятие, но моя жизнь продвигалась таким образом, что постоянные разъезды по городам и весям были неотъемлемой частью моего существования с раннего возраста. Позже в студенческие годы я увлёкся байдарочным спортом и не упускал возможности посетить с компанией таких же бродяг очередную речку с камнями и корягами. Короче говоря, волей неволей я усвоил науку ориентирования в незнакомых местностях буквально на подсознательном уровне. И теперь весь предыдущий опыт мне следовало бросить на разгадку столь привлекательного кладоискательского проекта.
Поскольку у меня не было сомнений в том, что Яковлевым была где-то допущена чисто географическая ошибка, то первым делом я взялся за имеющиеся в "Деле" карты. Поскольку в бумагах из портфеля присутствовал и исходный план, (тот, что поступил из Франции, через графа Панина) и оба подозрительных региона, добросовестно зарисованные нашими высокопоставленными кладоискателями, то я мог легко сравнить их между собой. Следовало на основании собственных суждений выяснить, в чём состояло их сходство и различие. И, разумеется, на первом месте (по вероятности местоположения клада) у меня стояла местность из Могилёвской губернии, которая на самом деле была куда как ближе к Орше, а вовсе не к Могилёву.