* * *
Найти Аню Воронкову было делом нехитрым – достаточно набрать телефон доверия Службы помощи.
Ответили мне сразу.
– Добрый день, – услышала я мягкий и певучий голосок. – Служба помощи.
– Анну Андреевну, пожалуйста, – попросила я.
– Одну минуточку.
В трубке что-то щелкнуло, и потом женский хрипловатый голос ответил:
– Воронкова.
– Анна Андреевна? Простите, что вас беспокою. Это детектив Данич. Я звоню вам по поводу Игоря Александровича Воронцова…
На другом конце провода воцарилось молчание.
– Игоря? – переспросила она. – Я все сказала вашему следователю.
– Видите ли, Анна Андреевна, я частный детектив. Поэтому то, что вы рассказывали Ванцову, мне неизвестно.
– Частный? И на кого вы работаете?
– На Александру Игоревну Воронцову, – сказала я.
– На Сашеньку… Что ж, тогда подходите. Поговорим. Вы нас найдете? Дело в том, что я не могу уйти сейчас с работы…
– Это меня вполне устроит, – заверила ее я, поскольку ничего лучше и придумать было нельзя. Посмотреть на ту самую службу, где Мария Тумановская проводила так много времени, было большой удачей, на которую я и рассчитывать-то не могла!
Договорившись с Анной Воронковой, что через полтора часа она будет ждать меня у входа в здание, я повесила трубку и начала собираться.
– Ну и как? Удача не замедлила себя ждать? – лукаво поинтересовался Лариков.
– Вот только давай обойдемся без насмешек, – попросила я. – Ты же сам говорил, что немного самостоятельности мне не помешает…
– Ах, ну конечно, – иронически рассмеялся он. – "Орленок учится летать"… Нет, что ты, я искренне желаю тебе удачи, вот только не очень верю в обоснованность твоих умозаключений.
– А у меня их пока нет, – развела я руками. – Подходите попозже, может, завезут…
Послав ему воздушный поцелуй, я вылетела за порог.
Воздух все более наполнялся весной, и от этого мое настроение, невзирая ни на какие обстоятельства, улучшилось.
– В конце-то концов, мы прорвемся, – пообещала я невидимому Воронцову. – Так что не надо раньше времени вешать нос!
* * *
Ехать пришлось буквально к черту на рога.
Сначала я долго тряслась в трамвае, потом так же долго тащилась в троллейбусе, и когда вокруг наконец-то появилось энное количество серых и мрачных домов, свидетельствующих, что я – в Пионерском, то, облегченно вздохнув, я погрузилась еще в один автобус и проехала пять остановок.
Вот теперь первая часть моих мытарств, кажется, закончилась.
Аня Воронкова на фоне серого здания с высоким забором казалась настолько ярким пятном, что я сразу ее выделила.
Она стояла в накинутой на плечи белой шубке из искусственного меха и курила напряженно всматриваясь в прохожих, явно поджидая меня.
– Анна Андреевна? – позвала я ее.
Она обернулась.
На ее красивом личике расцвела улыбка.
– Здравствуйте, – кивнула она. – Вы тот самый грозный детектив?
– Насчет грозности у меня явно недобор, – развела я руками.
– И слава богу! – рассмеялась Аня.
– Меня зовут Александрой, – сообщила я.
– Пойдемте, Александра, – она легко взбежала по ступенькам на таким высоченных шпильках, что я застыла в немом восхищении.
Двигаться с такой пластикой и без каблуков-то у меня вовеки не получилось бы, а на этаких шпилечках я бы уже давно пропахала носом асфальт!
* * *
– Вот мой кабинет, – она открыла дверь. – Здесь нам никто не помешает, я надеюсь. Как я понимаю, разговор-то у нас получится долгий? И конфиденциальный… Значит, Сашка решила нанять вас? Уф! Я до последнего времени думала, что она не сомневается в виновности отца!
– Нет, что вы, – заверила я ее. – Мне, наоборот, показалось, что Саша в это не верит.
– Слава богу, – сказала она и протянула мне пачку сигарет "Уинстон". – Курите?
– Спасибо, – поблагодарила я, вытаскивая сигарету из пачки.
– Когда куришь, легче говорить, – призналась она, затягиваясь. – Значит, так. Я с самого начала вам скажу одну вещь, которую говорила и Ванцову. В то, что это сделал Игорь, я не верю, не верила и никогда не поверю. Даже если мне представят все улики, даже если приведут ряд неоспоримых доказательств его вины – я не поверю. Он этого сделать не мог!
– Ну и ладно, – кивнула я. – Я не буду вам возражать. Я как раз собираюсь доказать его невиновность.
– Поэтому я и согласилась на встречу с вами, – проговорила она. – Прежде всего потому, что вы в какой-то степени моя надежда на восстановление справедливости. И мне очень хочется, чтобы у вас это получилось.
– Тогда давайте договоримся, что вы будете откровенны.
– А вам со мной вообще в этом плане повезло, – засмеялась она. – Откровенность – это в некотором роде моя болезнь. Ужасно люблю лепить правду-матку, даже зная о последствиях оной глупости! Так приступим к нашему разговору или запустим еще парочку-троечку "подводных камешков", помогающих определить, какие мы с вами?
Я посмотрела на нее. Она была теперь совершенно серьезной.
Мой ответ не надо было произносить вслух, она поняла его и так.
– Саша, – тихо сказала она. – Надеюсь, вы понимаете, что у вас есть только один путь доказать невиновность Игоря Александровича? Найти настоящего убийцу…
Я улыбнулась в ответ.
– Именно это я и намереваюсь сделать.
Она посмотрела на меня с интересом, собираясь что-то сказать, ее губы шевельнулись, но беззвучно. Видимо, она передумала и только, глядя мне в глаза, сказала:
– Это может быть опасным предприятием – то, что вы задумали.
– Ну, к этому мне не привыкать. Не думаю, что это так уж опасно!
– Очень опасно, Саша, – развела она руками. – Может быть, вы сами догадываетесь, почему сейчас Игорь молчит? Почему он, вместо того чтобы раз и навсегда покончить с этими инсинуациями и объяснить происшедшее, предпочитает молчать?
– Психологическая реакция, – ляпнула я и тут же устыдилась собственной наглости.
Все-таки из нас двоих психологическое образование-то у моей собеседницы!
– Я могу ошибаться, – сказала Аня. – Ошибаться могут все люди, но мне все-таки кажется, что это не так. Он боится за своих детей, поэтому молчит. А из этого вытекает одно – он знает или догадывается, кто стоит за этим убийством. И не хочет с этой личностью связываться!
– Вы говорите о Саввине и Багдасарове?
– Я не знаю, Сашенька, честное слово! Может быть, это Саввин. Может быть, Багдасаров. А может, и Борис Берман. Все трое, в разной степени, и вправду были Машиными врагами. Саввин всерьез не мог понять, что проститутки, которых избили его ребята, тоже люди, а Берман… Этот тип вообще темная лошадка. Саввин – просто дебильный бандит, превратившийся волей "экономических реформаций" в крупного бизнесмена, а вот Берман…
Я вытаращилась на нее в немом изумлении.
Нет, я не думала о Бермане! На меня и в первый раз, когда я увидела его фамилию среди врагов Маши Тумановской, как лавина обрушилась. Впрочем, может быть, у них были просто разногласия?
Во всяком случае, я не относилась серьезно к нему, как к возможному убийце или организатору убийства. Хотя люди, знакомые с ним, говорили мне, что сейчас он очень изменился. Говорят же, что власть и деньги портят людей. Но в моей памяти Борис Евгеньевич все-таки оставался человеком добрым и порядочным – и представить мне его другим было трудно, да и не очень-то хотелось.
И вот теперь – новый сюрприз!
– Его имя вообще для меня явилось полной неожиданностью, – призналась я. – Я никак не могла ожидать, что он окажется врагом Тумановской.
– И тем не менее оказался, – вздохнула она. – Более того, ее очень яростным врагом. Впрочем, вы ничему не будете удивляться, если узнаете одну вещь – главный врач…
Она замолчала внезапно и достала еще одну сигарету.
– Саша, эти данные до сих пор считаются непроверенными. Машу обвиняли в клевете. Все те, кто обратился к нам за помощью, потом отказались от собственных показаний. И тем не менее – я думаю, что это дело его рук.
– В чем Маша обвиняла Бориса Бермана? – спросила я, уже догадываясь об ответе.
Нет, этого…
Я прекрасно его помнила. Детский кардиологический центр. Мой отец ведь был его хорошим знакомым!
Борис Евгеньевич был очень интеллигентным, по крайней мере, пока не стал одним из самых влиятельных и богатых людей в городе.
– Саша, вы уже догадались?
– Нет, – постаралась я защититься от догадки.
– Что ж, тогда я вам скажу… Маша обвинила Бориса Евгеньевича Бермана в педофильше!
Ну, вот – слово произнесено и, как бы мне ни хотелось обратного, может быть правдой.
Я прикрыла глаза.
– Нет…
– Да, Саша! К нам обращались четыре девочки и два мальчика. Все шестеро были его пациентами. У всех на теле были синяки и следы насилия!
– Но он не мог!
– Саша, вы хотите найти убийцу Марии?
Она смотрела на меня внимательно, и в глубине ее глаз уже появились первые ростки презрения.
– Что ж, значит, вы тоже не можете поверить в то, что респектабельность и положение в обществе неплохо совмещаются с пороками?
– В это я верю. Но в то, что Борис Евгеньевич…
– Ладно, – смягчилась она. – Давайте начнем сначала. Может быть, тогда нам будет легче понять друг друга. С самого начала, как я познакомилась с Машей Тумановской… А уж потом, когда наша история дойдет до появления господина Бермана, мы с вами подумаем, может ли этот человек быть убийцей. Потому что пока мне кажется, что мы говорим о разных людях, Сашенька!
Глава 8
– Впрочем, все люди противоречивы… Кстати, Марии это касается в полной мере. Она была крайне противоречивой натурой. Иногда я совершенно не могла понять, чего она хочет от жизни. И кто она на самом деле – ангел? Или демон? Порой она была похожа на святую Терезу, а иногда в ней просыпался… Ох, как бы это выразить? Не дьявол, нет. Скорее маленький испорченный ребенок, который ужасно хочет натворить побольше мелких пакостей, и прежде всего – самому себе. Вы, кстати, в курсе, что она в последнее время вдруг сдружилась со своей более чем странной соседкой?
– Да, – кивнула я.
– Сейчас я вам кое-что покажу, чтобы вы поняли, как я отношусь к этой дружбе.
Она поднялась и подошла к журнальному столику в углу, где лежала кипа газет. Порывшись в них, она сказала:
– Ага, вот она…
Положив передо мной газету объявлений, она ткнула своим наманикюренным пальчиком в одно из объявлений.
– Видите?
Я всмотрелась в маленькие белые буквы на черном фоне и прочла:
"Православная целительница Ольга. Привороты, снятие кармы, исправление жизненного пути. Эгильот".
– А что такое эгильот? – поинтересовалась я. – Похоже на "гильотину". Голову, что ли, отрубают?
– Понятия не имею, что это такое, – пожала плечами Аня. – Кажется, какой-то магический приворот.
– А какого черта тогда она прикинулась православной? – поинтересовалась я.
– Это уж вы у нее спросите, – устало отмахнулась Аня. – Тут таких, видите, сколько? Целая страница, и одна физиономия безумнее другой. Поэтому мне как-то странно было, что наша Мария вдруг начала дружить с одной из "паноптикума". Тем более что я-то эту дамочку уже встречала на своем жизненном пути, и мне показалось, что из нее плещет какая-то смурная гадость… Но вы детектив, и я не имею права влиять на вашу объективность. Думаю, вы с ней сами должны встретиться. Она же единственный свидетель?
– Говорят, – согласилась я. – На слепую и глухую бабульку трудно рассчитывать?
– Так вот, когда мы с Машей познакомились, она была очень славная. Ясная какая-то и очень добрая. Работа у нас тут не из легких, – сами понимаете, плюс еще и постоянные угрозы… Нам угрожают все, кому не лень. Иногда у меня вообще создается ощущение, что мы просто располагаем к угрозам. Маша держалась стойко. Буду честной – иногда мне хотелось отсюда уйти. Когда один папаша, у которого наш адвокат пытался отсудить родительские права, встретил меня вечером и поставил несколько хороших синяков, я чуть не ушла с работы. А Маша совершенно спокойно сказала: ну, вот, Анька, теперь у нас точно есть возможность добиться желаемого результата! То есть она ничего страшного не видела в том, что ей угрожали. Что ее гораздо чаще, чем меня, встречали в темном подъезде. Что однажды ей пришлось одной держать оборону этого вот здания. Кстати, она всегда выигрывала, представляете? Только с Берманом ей это не удалось. И с этими двумя – Саввиным и Багдасаровым…
Она снова потянулась к сигарете и, закурив, посмотрела в окно, где яркое синее солнце пыталось доказать нам, что в этой жизни нет места никакому мраку.
Нет места, например, "эгильотам" госпожи Аббасовой. И нет места топору, обрушившемуся на Машину светлую голову.
И "боли, которой не видел свет", которая плывет из глаз Игоря Воронцова.
Но солнце, увы, ошибалось. Все это было – и оставлять это так я не хотела.
* * *
– Знаете, как странно все получилось? Сначала мы как бы пребывали в эйфории – вот, смотрите, мы победили! Мы построили этот дом, мы выстояли перед криками и воплями – "проклятые феминистки!". Нашими противницами зачастую оказывались сами женщины – парадокс заключался в том, что даже те, которые к нам обращались за помощью, нередко потом забирали свои заявления, потому что это для них нормально! Это мы с Машкой были ненормальными, а муж… "Бьет, – значит, любит". "Насилует? Что вы, нет! Просто так получилось – я и сама не знаю, зачем к вам прибежала ночью, в изодранном платье, босая, с синяками!" Дети… Это самое страшное. Наша жизнь превращалась в какое-то безумное сражение с ветряными мельницами, но мы держались. Может быть, по этой причине нам и удалось одержать первую победу.
– По делу Саввина?
– Именно, – улыбнулась Аня. – Саввин был первой ласточкой в череде наших побед. Эти две девицы… Представляете, обе совсем молоденькие. Обе – представительницы той профессии, где привыкаешь к унижению. И обе заявились к нам с горящими от гнева глазами. Не потому, что их ужасно избили, нет – как они нам объяснили, к "этой срани им не привыкать, но эти козлы унизили их достоинство". Представляете, две такие вот воительницы? Они дали все показания, несмотря на то, что тут же автоматически лишались работы. Мы выиграли дело, и обе девочки остались у нас. Что им было еще делать?
– Они у вас работают?
– Да.
– А я с ними могу поговорить?
– Конечно. Если вы считаете это необходимым…
– Наверное, да. Я пока ничего не знаю о роли господина Саввина…
– Ни Лиля, ни Люда его не видят.
– И попыток отомстить девочкам не было?
– Почему? Были, естественно. И неоднократно. Но потом это прекратилось. И вот уже год девочки живут спокойно. Если, конечно, жизнь в наших стенах можно назвать спокойной…
– Маши не было с ними в те моменты, когда на них совершались нападения?
– Нет, – покачала она головой. – У нас неплохая охрана. Обычно наше вмешательство не требуется. Да и девочки сами уже давно прошли курс тренировок по самообороне.
– У вас и это есть? – удивилась я.
– Конечно, – слегка улыбнулась она. – У нас очень хороший тренер. Я вас потом познакомлю. Думаю, вам понравится наша Бася. Она, конечно, грубоватая барышня, но вполне симпатичная. Так на чем мы остановились? Ах да. На первых победах, с которых, как это ни странно, начались и поражения. Потому что Маша начала меняться, и далеко не в лучшую сторону…
* * *
Конечно, существует поговорка – о мертвых либо ничего, либо только хорошее. Я и сама придерживаюсь такого мнения, но если это не касается расследования.
И я могла понять, почему по прелестному Аниному лицу сейчас пробежала тень, а лоб прорезала уродливая морщина.
– Я не знаю, имею ли право это говорить… – призналась она наконец. – Может быть, это только мое субъективное мнение?
– Давайте попробуем, – сказала я. – Если мы не будем нарушать некоторых табу, нам вовеки не добраться до истины. Вам ведь этого хочется?
– О да, – выдохнула она. – Мне очень этого хочется!
– Тогда давайте говорить все. Маша вас поймет.
– Мы были с ней в последнее время если не в ссоре, то в весьма прохладных отношениях, – тихо сказала Аня. – Может быть, поэтому Маше и понадобилась новая подруга, которую она нашла в лице этой жуткой Оли? Ведь должен же быть рядом кто-то, кому можно доверить свои самые сокровенные секреты! А я не хотела с ней разговаривать, она стала для меня персоной нон грата! Ну, ладно… Я начинаю горячиться, а горячность – плохой советчик…
– Из-за чего вы поругались?
– Я бы не называла это так. Просто Маша вдруг превратилась в Нарцисса, потерявшего невинность. Как я когда-то очень давно прочитала в одной книжке". Нарцисс плакал, глядя на свое отражение". – "О чем ты плачешь?" – спросил его друг. "Я плачу потому, что мое лицо изменилось". – "Ты постарел?". – "Нет. Я потерял невинность. Я так долго смотрел на себя в воде, что лишился своей невинности". Так вот, лицо Маши тоже изменилось, и она плакала глубоко в душе, пытаясь вернуться, но у нее не хватало сил. Невинность ведь уже была потеряна ею раз и навсегда.
– Постойте, – попросила я, боясь поверить своим ушам. – Вы хотите сказать, что она что-то сделала плохое?
– Очень плохое, – кивнула в знак согласия Аня. – Она фактически предала нас всех. И в первую очередь саму себя…
– Что же она сделала?
– Хорошо, я расскажу вам и это. Ради Игоря! Ему ведь это может помочь, правда?
– Я не знаю, что вы мне расскажете, но будем надеяться…
– Она изменила ему, – хрипло сказала Аня. – Вот видите, вы удивлены. Вы расстроены! Я молчала, прекрасно понимая, что это может стать причиной для еще более глубоких подозрений! Как же – Игорь, выступающий отныне в роли обманутого мужа, просто первый кандидат в убийцы! Но он не стал бы ее убивать. Он скорее убил бы…
Она опять замолчала.
– Кто был ее любовник?
– Не знаю, – покачала она головой. – Честное слово, я не знаю этого.
– Как же вы поняли, что у Маши кто-то есть?
– Маленькие детали, – махнула она рукой. – Загадочная улыбка. Просьба соврать мужу, что она будет у подруги, то есть у меня. Или у Баси. В общем, лабиринты лжи и счастливо-виноватое лицо. Она была счастлива и несчастна – именно так ощущает себя женщина в тот момент, когда она изменяет. Но дело даже не в этом. Конечно, мы были ошарашены. Ведь тут все очень любят Игоря. Дело в том, что однажды Бася видела Машу в тот момент, когда она переодевалась. Ее тело… Она была вся в синяках, понимаете? И не просто в синяках, а в таких, которые чаще бывают от извращенного секса.
– Как это? – честно не поняла я.
– Господи, я и забыла, что вы еще совсем юная! Есть такая вещь, называется "садомазохизм", понимаете?
Я кивнула.
– Тот, кто заменил в ее сердце Игоря, явно был садистом, – тихо сказала Аня. – И Маша нам ничего не говорила. Это она-то – женщина, защищающая других от насилия! Тем самым она как бы становилась его проповедницей, проводницей в жизнь… И это было страшно.