Дожидаясь Лаптя с микроавтобусом, Лариса с котом пили чай в каморке у Васильича. Лапоть приехал быстро, сказал, что уже связался с одним мужиком, которому недавно делал ремонт. Мужик – крупный адвокат, завтра поедет насчет Владимира Михайловича разбираться. У них с реставратором знакомство давнее, адвокат коллекционирует антикварную мебель.
Кота Лариса с трудом несла на руках, к Лаптю он идти наотрез отказался. Лапоть взял сумку с вещами и позаимствовал у Васильича табуретку с надписью "Бассейн Спартак", сказал, что обязательно вернет.
– Ну вот, – сказал Лапоть, – пока еще рано говорить, что получилось, но все же получше.
И правда, в квартире пахло теперь не канализацией, а свежим деревом. Запах издавали золотистые доски пола. Мусора не было, на кухне блестел новый линолеум. В комнате лежал надувной матрас, а на нем – подушка и одеяло. Унитаз был, конечно, старенький, временный, как сказал Лапоть, но работающий. Еще Лапоть показал Ларисе водопроводный кран, который торчал прямо из стены, сказал, что течет пока только холодная вода, но все лучше, чем ничего. Лариса готова была его расцеловать.
На прощание Лапоть сказал, что две тетки-штукатурши придут послезавтра и придется ей снова переезжать, но он что-нибудь придумает. И ушел.
– Располагайся, – сказала Лариса коту, – будь как дома.
Ерофей Петрович тут же разлегся на надувном матрасе аккуратно посредине.
Несмотря на позднее время, в окнах фирмы "Омела" виднелся свет. В приемной скучала девушка с пышными рыжими волосами. Она посматривала на часы и зевала, прикрывая рот рукой.
Очень худой мужчина, который, казалось, весь состоял из острых углов, сидел в соседней комнате на табуретке. Красивая брюнетка хлопотала над ним, обрабатывая порезы на голове, сделанные острыми, как бритвы, когтями кота Ерофея.
– Осторожнее. – Он поморщился.
– Все уже, кровь остановила, теперь пластырем залеплю. К завтрашнему дню заживет, эта мазь творит чудеса.
– Чертов котище. – Он скрипнул зубами.
Послышался деликатный стук в дверь, и рука рыжей девицы просунула в щель трубку телефона.
– Тебя, – сказала брюнетка.
Угловатый тип прижал трубку к уху и зыркнул на брюнетку, чтобы испарилась. Та вышла, спрятав усмешку.
– Да, Степан Платонович. – Угловатый вполголоса доложил о своем промахе, о коте промолчал.
– Значит, остальные два пока что не найдены?
– Да, но там была девушка, она должна быть в курсе… – заторопился угловатый.
– Если ты не смог с ней справиться на месте, нужно пригласить ее в "Омелу", – последовал приказ.
– Я понял, я все сделаю! – Но в трубке уже раздавались короткие гудки.
Некоторые девушки к шестнадцати годам хорошеют, расцветают, преображаются, как невзрачная куколка, превращающаяся в яркую, волшебную бабочку. С Викторией Семизаровой, которую многочисленные знакомые и немногочисленные друзья называли Витькой, такого чуда не произошло. В свои шестнадцать лет она, правда, выросла и раздалась фигурой, но не приобрела ни красоты, ни обаяния.
Умственное развитие у нее заметно отставало от физического – интеллект Виктории, если в ее случае вообще имело смысл употреблять это обязывающее слово, был даже не на уровне десятилетнего ребенка – в этом возрасте попадаются очень умные дети, – а максимум на уровне трехлетнего шимпанзе.
Виктория обожала примитивные комедии, а также любила такие же примитивные шутки. Ей казалось верхом остроумия насыпать соли на чужое пирожное, или подложить несколько канцелярских кнопок на сиденье стула, или налить клею в чьи-нибудь кроссовки… Особенно любила она так незамысловато подшутить над Ларисой, дочерью своего отчима, которая отчего-то самим фактом своего существования вызывала у Витьки злость и раздражение.
Правда, несколько дней назад Лариска съехала из их общей квартиры, чем вызвала у Витьки двойственные чувства: с одной стороны, в квартире стало свободнее, с другой же – не над кем стало устраивать свои каверзы. В общем, без Лариски Виктории стало скучно, хотя она ни за что не призналась бы в этом никому.
Этим утром Витька не пошла в школу. Матери она сказала, что ужасно болит голова, но как только та ушла – позвонила своей лучшей (и единственной) подруге Анфисе, которая тоже откосила от школы, и позвала ее к себе.
Теперь обе великовозрастные девицы валялись на диване, хрустели картофельными чипсами и смотрели на видео старую комедию "Тупой и еще тупее". Впрочем, временами даже эта незамысловатая комедия казалась Виктории чересчур интеллектуальной.
– Анфис, – то и дело обращалась Витька к своей подруге, услышав за кадром очередной взрыв хохота. – А чего они смеются-то? Я чего-то не врубилась…
– Да ты вечно не врубаешься! – отмахивалась от нее Анфиса. – Ты не умничай: все смеются и ты смейся.
В это время зазвонил телефон.
Не Витькин мобильный, а стационарный городской телефон, стоявший на базе в той же комнате. Витька протянула руку и поднесла телефонную трубку к уху.
– Алле-е! Кто это-о? – протянула она взрослым, как ей казалось, голосом.
– Можно попросить к телефону Ларису Александровну?
– Кого? – переспросила Витька. – Какую такую Александровну?
– Синицыну Ларису Александровну, – любезно подсказал голос.
И тут до Витьки дошло, что к телефону просят ту самую Ларису, дочку отчима, над которой она любила прикалываться. Ей раньше не приходилось слышать, чтобы Лариску называли по отчеству.
– Ах, Лариску! – проговорила она с раздражением. – Ее нет. И больше не будет. Она здесь больше не живет.
Она уже хотела швырнуть трубку – но что-то такое было в голосе, звучащем из трубки, чуть хрипловатом и гипнотическом, что она передумала. Для себя она объяснила такую смену намерений тем, что неплохо разузнать, чего этот незнакомый мужик хочет от Лариски и нельзя ли каким-нибудь образом ей напакостить.
– Не живет? – переспросил незнакомый голос. – Жаль. А где она теперь живет?
– Понятия не имею! И знать не хочу! – заявила Витька в обычной своей хамской манере, но тут же пошла на попятный – то ли под влиянием незнакомого голоса, то ли для реализации своих коварных планов. – А зачем она вам? Если хотите, я могу ей что-нибудь передать.
Такое предложение было верхом вежливости и внимания, совершенно не характерным для Виктории.
– Да, пожалуйста! – обрадовался незнакомый. – Передайте Ларисе Александровне, что она выиграла итальянский парфюмерно-косметический набор "Каста дива".
– Это такой большой, в розовой коробке с цветами? – завистливо проговорила Витька, которая недавно видела такой набор в витрине парфюмерного бутика.
– Да, именно этот! – подтвердил незнакомец. – Так вы сможете передать это Ларисе Александровне?
– Да, я смогу, смогу!
– Тогда пусть она придет, чтобы получить свой выигрыш! – И незнакомец продиктовал Витьке адрес.
– Обязательно передам! – Голос затих, но Витька еще какое-то время сидела с трубкой возле уха, мечтательно глядя на стенку перед собой. Она представила, как безумно похорошеет, если получит в свое полное распоряжение изумительный набор и использует его для украшения своей невзрачной физиономии.
– Вить, ты чего? – окликнула ее Анфиса и помахала перед лицом рукой. – Кто это звонил-то?
– Представляешь, Анфис, – проговорила Витька мечтательным тоном, – эта свинья Лариска выиграла косметический набор. Знаешь, тот крутой, в розовой коробке, с цветочками? Помнишь, мы его с тобой в витрине видели!
– Че, правда, что ли?
– Правда! Велели ей передать и адрес сказали, куда за ним приехать.
– Круто!
– Но я ей ни за что не скажу! Еще не хватало, чтобы ей этот набор за просто так достался!
– Это само собой, – одобрила Анфиса, – передавать ей, конечно, ничего не надо. А надо самой вместо нее этот набор получить. Они же тебе адрес сказали. Поехать туда и получить…
– А ведь точно. – Глаза Виктории загорелись, но тут же потухли. – Ничего не выйдет, я же на нее нисколечко не похожа.
– Все-таки ты дура, Семизарова, – вздохнула Анфиса. – Я иногда просто удивляюсь, какая ты дура.
– Ты не очень-то! – возмутилась Витька. – Ты, между прочим, дома у меня сидишь и видак мой смотришь. Чего это я вдруг дура? Уж не глупее других!
– Глупее! – отрезала подруга. – Сама посуди: они же ее, эту твою Лариску, в глаза не видели! Как они узнают, что ты не она?
– Да? Это еще неизвестно, кто из нас глупее! Они-то ее, может, и не видели, но точно знают, что она взрослая. Ларисой Александровной назвали. А мне еще только шестнадцать. Они меня сразу расколют.
– Ничего не расколют! – возразила Анфиса. – Мы тебя оденем и загримируем, так что никто не поймет, сколько тебе лет. Придешь туда, скажешь, что ты – Лариса Александровна Семизарова, что тебе звонили насчет набора – и вот ты и пришла.
– Вообще-то да, – протянула Виктория, в который раз убеждаясь в уме своей лучшей подруги, – только она не Семизарова, а Синицына.
– Без разницы!
Они отправились в комнату матери, открыли ее шкаф.
Надевать материнские платья Витька не стала – они бы ей просто не подошли. Из шкафа она взяла яркий шарф с золотистыми разводами, дурацкую шляпку с полями и туфли на высоком каблуке (размер обуви у них с матерью был одинаковый).
После этого приступили к самому главному.
Витька достала из тумбочки материну косметику, и Анфиса раскрасила ее, как куклу: намазала губы малиновым сердечком, густо накрасила ресницы, навела синие тени и покрыла все оставшееся лицо тональным кремом. Для завершения эффекта надели огромные черные очки – и Анфиса подвела подругу к зеркалу.
– Ну что, кто-нибудь скажет, что тебе всего шестнадцать лет?
– Никто не скажет! – удовлетворенно ответила Виктория, разглядывая отражающийся в зеркале живой, ярко раскрашенный труп. – Ты, Анфиска, молодец!
– То-то же! А когда… когда тебе отдадут этот парфюмерный набор, ты дашь мне им попользоваться?
– Само собой! Что мне, жалко? Мне для лучшей подруги ничего не жалко! – В голосе Витьки звучала нескрываемая фальшь.
Закончив приготовления, подруги отправились по тому адресу, который сообщил Витьке загадочный незнакомец. Анфиса вызвалась сопровождать Викторию – она сказала, на всякий случай, чтобы чего не вышло, но самой было просто очень интересно.
Через полчаса девочки вышли из маршрутки и подошли к типовому девятиэтажному дому. Нужный им подъезд оказался нежилым. Над металлической дверью висела медная табличка:
"Омела. Центр друидической медицины, самопознания и самосовершенствования".
– Что это такое – дру-и-дическая медицина? – спросила Виктория умную подругу, с трудом прочитав сложное и незнакомое слово.
– А черт его знает! – ответила Анфиса. – Тебе не все ли равно?
Девочки поднялись на крыльцо, Анфиса выждала пару секунд и нажала на кнопку звонка.
Раздался мелодичный удар гонга, и приятный женский голос проговорил:
– Чем я могу вам помочь? По какому вы поводу?
– По поводу косметического набора! – выпалила нетерпеливая Виктория.
– Вы нам звонили, – пояснила Анфиса, – вы сказали, что моя подруга Лариса Александровна Синицына выиграла этот набор.
– Ах, Лариса Александровна! – Голос в динамике оживился и потеплел. – Мы ждем вас, заходите!
Замок негромко щелкнул, и дверь открылась.
Девочки вошли в обычную офисную приемную – диван для посетителей возле двери, низкий столик, на нем – стопка каких-то проспектов и журналов. На стенах – яркие рекламные плакаты, предлагавшие разнообразные лекарственные снадобья. За хромированной стойкой, перед открытым ноутбуком сидела молодая женщина с темно-рыжими волосами. Впрочем, как только девочки вошли в офис, эта женщина вышла навстречу им и удивленно спросила:
– Лариса Александровна?
– Это я, – проговорила Витька взрослым, как ей казалось, голосом.
– Вы? – В голосе женщины прозвучало сомнение, однако она кивнула: – Хорошо, пойдемте со мной! – И она повела Викторию к двери позади стойки. Анфиса двинулась было следом за подругой, но женщина остановила ее жестом: – Вам туда нельзя! Только Лариса Александровна. А вы подождите ее здесь.
Анфиса не стала спорить, чтобы не испортить свою игру. Она уселась на диван возле входа и приготовилась ждать.
Рыжая женщина почти сразу вернулась в приемную, быстро взглянула на девочку и спросила:
– Может быть, вы хотите чего-нибудь выпить? Чаю, кофе?
– Чаю… – быстро согласилась Анфиса.
– Зеленого? Черного? Молочного улуна? Каркаде? Ройбуша?
Анфиса не знала, что бывает столько разных чаев, но сумела сделать правильный выбор:
– Черного.
– С сахаром? С лимоном?
– С конфетами.
Рыжая улыбнулась, повозилась пару минут за стойкой и поставила перед Анфисой чашку чая и вазочку с конфетами. Конфеты были хорошие – в золотистых шуршащих фантиках.
Анфиса развернула одну конфету, откусила половинку и сделала глоток чаю…
И тут же провалилась в колодец.
Ей было пять лет, она жила летом на даче у бабушки. Во дворе бабушкиного дома был глубокий темный колодец. Бабушка говорила маленькой Анфисе, чтобы та не подходила к колодцу – в него можно упасть и утонуть. Но Анфисе и тогда уже хотелось делать именно то, что ей запрещали. Кроме того, соседский Даня как-то сказал ей, что если заглянуть в колодец в полдень, то можно увидеть на дне его звезды.
Анфиса уже умела определять время по часам. Она знала, что полдень наступает, когда обе стрелки – короткая и длинная – смотрят вверх.
Она проследила, когда ходики на бабушкиной кухне покажут полдень, подбежала к колодцу и заглянула в него.
Никаких звезд не было видно.
Тогда она сильнее перегнулась через край колодца.
И соскользнула в него.
Раздался плеск, и над ней сомкнулась темная холодная вода.
И тогда-то Анфисе показалось, что она действительно увидела звезды. Даня не обманул ее.
Вот и сейчас, выпив глоток чаю, Анфиса почувствовала, что падает в темную глубину. Как и тогда, раздался плеск, но звезд она на этот раз не увидела. Она погрузилась в непроглядную темноту.
Рыжая женщина втолкнула Витьку в комнату и закрыла за ней дверь.
Витька попятилась – и прижалась к двери спиной.
Она находилась в просторном кабинете, стены которого, как и в приемной, были увешаны цветными постерами. Только постеры были другие – вместо всякой медицинской чепухи для стариков на них были изображены красивые стоячие камни. Витька как-то видела такие камни в глянцевом журнале, но забыла, как они называются.
Еще несколько постеров были с портретом какой-то актрисы или певицы, на них было крупно написано "Норма".
Это понятно, Витька и сама любила, чтобы все было в норме.
Посреди кабинета стоял большой стол, а за этим столом сидел странный человек – очень худой, старый, по Витькиному представлению, с острым загнутым носом и острым подбородком. На лбу его Витька заметила узкую полоску пластыря – чудодейственная мазь помогла, но не совсем, Ерофей Петрович был мастером своего дела.
Витька уставилась на человека с опаской. Вообще, весь он был какой-то острый – прямо человек-бритва. И плечи остро торчали, как крылья у хищной птицы, и взгляд темных глаз буквально буравил Витьку… вот этот взгляд ее больше всего напугал. Ей показалось, что он ввинтился прямо ей в голову и роется там, как в ящике с одеждой. Причем одежда в этом ящике старая и некрасивая.
– Значит, ты хочешь, чтобы я поверил, что ты – Лариса Александровна? – проговорил человек-бритва, и его тонкие, словно прорезанные лезвием губы чуть заметно изогнулись, изображая улыбку. – Для этого ты напялила эту дурацкую шляпу и эти очки?
– Я… да… нет, – залепетала Витька и попыталась открыть дверь за своей спиной.
Она поняла, что косметического набора ей не видать как своих ушей.
Дверь, однако, не открывалась.
– Подойди ближе! – скомандовал человек-бритва. – Мы с тобой еще не поговорили.
Витька не хотела подходить – но сама не заметила, как оказалась возле стола и села на жесткий неудобный стул.
– И сними ты эту дрянь! Я хочу видеть твое лицо.
Витька не хотела его слушаться – но как-то нечаянно сняла и положила на стол темные очку и шляпу.
Шляпа, кстати, действительно была дурацкая, и матери, кстати, совершенно не шла.
– Так кто же ты такая? – задумчиво проговорил человек-бритва, и снова его взгляд завозился у нее в голове.
Витьке было страшно и неприятно. Она чувствовала себя примерно так, как, наверное, чувствует себя рыба, которую потрошат, прежде чем бросить в кипящее масло. У нее в голове хозяйничала посторонняя сила, посторонний разум, явно многократно превосходящий ее собственный. Ей хотелось освободиться от этого постороннего присутствия – но для этого нужно было рассказать страшному человеку по другую сторону стола все, что того интересует.
А интересовала его Лариса… ну почему кого-то интересует эта жалкая, никчемная личность, эта Золушка, дочь Витькиного отчима? Почему, почему никого не интересует сама Витька, единственная и неповторимая? Почему никого не интересует она, с ее внутренней красотой, с ее удивительным чувством юмора?
А посторонняя сила все копошилась в ее мозгу, брезгливо разглядывая маленькие Витькины секреты. Так медведь в поисках съестного переворачивает трухлявое бревно – и обнаруживает под ним скопище насекомых, червей и личинок…
Человек-бритва поморщился – должно быть, даже ему не понравилось то, что он разглядел в голове Виктории.
Наконец он разглядел все, что его интересовало, и, снова брезгливо поморщившись, начал выбираться из Витькиной головы.
А Виктория, вконец перепуганная, быстро заговорила:
– Лариска у нас больше не живет… она теперь в своей квартире живет, которую отчиму какая-то тетка оставила, а отец с Лариской поменялся. Хотя мать говорила, что та квартирка незавидная, слова доброго не стоит… главное, что она теперь у нас под ногами не будет путаться… до того уже надоела…
– Адрес?
Витька напрягла память – и почти без запинки продиктовала адрес той квартиры, в которую переехала Лариса. Пускай сама разбирается с этим страшным человеком! А что, будет она ее секреты хранить! Вот еще не хватало!
– Конечно, не будешь! – проговорил человек-бритва, как будто прочитал Витькины мысли. Да что значит – как будто? Он их не просто читал, он в них рылся, как в ящике собственного стола…
Но это мучительное состояние, кажется, подходило к концу.
Человек-бритва ослабил хватку, с которой он держал Витькино сознание, но под конец, когда она уже почувствовала облегчение и освобождение, он послал в ее голову какой-то импульс, какую-то последнюю вспышку…
И в голове Виктории Семизаровой как будто выключили свет. Как будто перегорела единственная лампочка. Она и прежде была не слишком яркой, но теперь и вовсе погасла…
Человек с острым, как бритва, лицом нажал кнопку переговорного устройства и коротко проговорил:
– Зайди.
Дверь широко распахнулась, и в комнату заглянула рыжая девушка из приемной. Она молча взглянула на человека за столом, ожидая приказаний.
– Избавься от нее! – распорядился остролицый человек.