– Строительная бригада валила лес вокруг хижины, когда обнаружила человеческие останки, – продолжал репортер, – после чего было возобновлено следствие по делу о похищении жены губернатора, начатое в 1977 году. Это бригадир Билл Смарт, – сказал он, когда камера развернулась на стоявшего рядом с ним мужчину. – Не могли бы вы рассказать нам, что здесь произошло?
Билл Смарт был в бейсболке и с окладистой бородой непонятного цвета.
– Мы рубили деревья на этом участке леса. – Он отошел от камеры. – И мы рыли землю там, где будут строить местный культурный центр, а один из моих парней позвал нас, увидев что-то в куче грязи. Оказалось, что это скелет миссис Расселл.
– Как видите, – сказал репортер, – эта зона оцеплена, пока криминалисты просеивают землю в поисках новых улик в деле давно пропавшей Женевьевы Расселл. Это все, что нам известно на данный момент. Мы снова сообщим вам, как только в нашем распоряжении окажется больше информации.
На экране снова появился ведущий.
– Ведь она была беременна, когда ее похитили? – спросил он.
– Да, Джон, она была беременна. Я уверен, что семья Расселл испытывает одновременно печаль и облегчение.
Эва неподвижно сидела перед телевизором, в горле у нее застрял кусок сэндвича. Она снова стала нажимать кнопки на пульте. Большинство каналов перешло к другим новостям.
Поколебавшись не более минуты, она позвонила Лоррин, работавшей на 29-м канале. Она точно не знала, о чем спросить старую подругу, но ей нужно было знать больше, и если кому на данный момент и было все известно, то именно продюсеру новостей 29-го канала.
– Привет, подруга, – сказала Лоррин, сняв телефонную трубку. – Как поживаешь?
– Отлично, – сказала Эва. – Но я только что услышала, что нашли жену президента Расселла. То есть ее останки.
– Да, разве не удивительно? Первоклассная новость. Мне понравилось.
Если Лоррин и показалось странным, что Эва звонит и спрашивает ее об этой новости, она не подала вида.
– Рассел что-нибудь заявил? – спросила Эва. – И что с ребенком, которого носила его жена? Она была… она все еще носила ребенка?
– Носила ли она ребенка? Ну да. Думаю, да. Почему бы ей не быть беременной?
Эва почувствовала досаду из-за того, что эти слова сорвались у нее с языка.
– Просто они ничего не упомянули об этом, поэтому я удивилась.
– Ну, я точно не знаю, – сказала Лоррин. – А Рассел еще ни с кем не разговаривал. Поверь, мы стараемся связаться с ним, но он пока не произнес ни звука. Впрочем, я слышала, что вместе с ней был зарыт пистолет. Мы пытаемся получить подтверждение.
Эве вспомнилось ощущение от рукоятки пистолета в ее одетых в перчатки руках. Она все время была в перчатках, разве не так? Воспоминания путались, словно это случилось с кем-то другим. Она вспомнила, как целилась в Женевьеву, приказывая ей замолчать. И вспомнила, как нажала на спусковой крючок, разбивая дверь ванной.
Эва не знала, что еще сказать Лоррин. Что сказал бы человек, который ни в чем не виновен?
– Жаль, – сказала она, – Следы того, кто похитил ее, теперь, вероятно, затерялись.
– О, кто знает, – сказала Лоррин. – Останки были найдены поблизости от хижины, там могут быть найдены другие улики. Я надеюсь, они наведут на что-нибудь. Это будет первоклассная новость.
Должно быть, впервые они с Лоррин оказались по разные стороны баррикад.
– Я хотела убедиться, что ты в курсе насчет пьесы, где играют Дрю и Джек…
– "Дождись темноты", верно? – спросила Лоррин. – Мы придем.
– Прекрасно. Скажи Бобби, что я передаю ей привет.
– Рада была поболтать с тобой, – ответила Лоррин. – Давай пообедаем вместе на днях.
– Конечно, – сказала Эва.
* * *
Она вернулась на территорию университета и всю вторую половину дня, работая с клиентами, боролась с желанием пойти и посмотреть телевизор, вместо того чтобы сидеть в своем кабинете. К тому времени, когда она вернулась домой, Джек уже готовил на ужин сэндвичи с жареным сыром.
– Ты слышала? – спросил он, встретив ее поцелуем.
– О жене президента Расселла? – спросила Эва.
– Угу. – Джек вынул из шкафчика над раковиной две тарелки.
– Я сейчас включу телевизор, – сказала она. – Есть что-нибудь новенькое, кроме того, что сообщили днем?
– Они не могут найти ребенка! – крикнул ей вслед Джек.
О боже!
– Ты не против, если мы поедим здесь? – Нажав кнопку на пульте, она села на диван. – Новости начнутся через пять минут.
– Отлично, – сказал Джек. – У меня уже все готово.
Она включила 29-й канал и в ожидании начала новостей смотрела рекламу.
– Добрый вечер, – заговорил ведущий. – История из Нью-Берна, штат Северная Каролина, к этому моменту стала еще более волнующей. По сообщению источников из офиса шерифа Нью-Берна, хотя были найдены костные останки Женевьевы Расселл, останки младенца, которого она восемь месяцев носила под сердцем, рядом с ней найдены не были. Что вызывает недоумение у властей. Поиски в этом районе продолжаются…
– У меня есть жареный сыр. – Джек вошел в комнату, напевая на мотив песни "I’v Got Rhythm". – У меня есть…
– Ш-ш-ш! – Эва подняла руку, желая заставить его замолчать. Она бросила на него быстрый взгляд. – Прости, – сказала она. – Просто я хочу это послушать. – Она пропустила то, что ведущий сказал о поисках.
Поставив поднос на кофейный столик, Джек уселся рядом с ней. Ее затошнило от запаха жареного сыра.
– Полиция оцепила всю зону до тех пор, пока поиски не будут закончены, – сказал ведущий.
– Хм, очаровательное местечко, – сказал Джек, имея в виду покосившуюся хижину на экране.
Ей вспомнилась входная дверь, то, как она задевала за стену дома. Она вспомнила звук ревущей воды, водяную пыль на своем лице, когда они с Тимом стояли и смотрели на реку. До того, как все случилось. До того, как все изменилось.
Репортер на месте событий протянула микрофон полицейскому офицеру.
– Вы думаете, что похитители держали здесь в заложницах Женевьеву Расселл? – спросила она.
– Ну, на данный момент это предположение, – ответил офицер, – и мы не намерены строить догадки, пока не окончено расследование.
– Вы что-нибудь нашли в доме?
– На данный момент мы не вправе говорить об этом.
Что? Какие улики могли они отыскать в доме спустя столько лет? Сколько народа с тех пор останавливалось в хижине! Она ничего не оставила за собой. Даже отпечатков пальцев. Она была в этом уверена. Потом она вспомнила о маске. Неужели Форрест закопал ее вместе с Женевьевой? Неужели они нашли ее, просеивая землю? Остались ли на ней частички ее кожи? А если да, могли ли они каким-то образом привести к Эве Эллиотт?
Вдруг на экране появился Ирвинг Расселл. Он стоял рядом со своей дочерью Вивианой перед ротондой на территории университета.
– Я видел сегодня ребят с 29-го канала в студенческом городке, – сказал Джек. – Я подумал, что они ищут…
Она прикрыла ему рот ладонью.
– Прошу тебя, – сказала она.
– Это тяжелый момент для меня и моей семьи, – сказал Расселл. Он выглядел усталым, и она вспомнила, как видела его по телевидению вскоре после исчезновения Женевьевы. Тогда он был почти костлявым. Сейчас он выглядел коренастым. Более крепким. Хотя и теперь в его глазах была такая же пустота, как тогда.
Камера выхватила двоих детей примерно пяти и восьми лет, которых прижимала к себе Вивиана, старшая дочь Расселла, которой в жизни повезло больше. Вивиана была очень похожа на Кори. Может ли Джек заметить сходство? Она затаила дыхание, ожидая, что он скажет об этом.
– Я испытываю глубокую печаль и одновременно облегчение, так как Женевьева наконец нашлась, – сказал Расселл. – Невозможно выразить словами весь мой… мой ужас оттого, что ребенок, которого она носила, не найден. Я не понимаю этого и боюсь думать о том, что это может означать.
У него трясутся губы? Эва наблюдала за тем, как Вивиана мягко взяла отца за руку и сжала ее, словно пытаясь помешать ему упасть.
– Я только надеюсь, что Женевьева не слишком страдала, – сказал он. – И я не успокоюсь до тех пор, пока не узнаю, что произошло с ребенком. С моим сыном или дочерью.
– Бедный парень, – сказал Джек, когда новости переключились на другой сюжет. – Не могу даже представить себе, что значит оказаться на его месте.
Эва пыталась совладать со своим голосом.
– Извини, что была резка с тобой, – сказала она. – Просто я… знаешь… до меня весь день доходили слухи, и мне хотелось узнать, что же на самом деле произошло.
– Все нормально. Ешь свой жареный сыр. Скоро придет Дрю.
Эва забыла о том, что Дрю репетировала роль с Джеком. Она опустила глаза на сэндвич. Джек обожал жареный сыр. Хлеб был насыщенного коричневого цвета и не слишком маслянистым. Расплавленный белый чеддер разлился по тарелке. Внутри виднелись тонко нарезанные ломтики красных помидоров.
– Я не очень голодна, – сказала она, пристально разглядывая сэндвич, ее мутило.
Джек выглядел озабоченным.
– У тебя был тяжелый день или что-то еще?
Она покачала головой.
– Нет, это… я думаю, это что-то с желудком. Может быть, Дрю захочет доесть, когда придет.
– Хочешь я заверну остатки?
– Я сама. – Она встала и отнесла сэндвичи на кухню. Когда Эва заворачивала их в пластиковую пленку, ее в самом деле затошнило, и она едва успела добежать по коридору до туалета, где ее вырвало. Сердце колотилось, опустившись на пол, она прислонилась к стене и закрыла глаза. Она видела, как у Расселла тряслись губы. Видела бледное и хрупкое лицо Вивианы, так похожее на лицо ее сестры.
– Эви? – Джек постучал в дверь. – Тебе плохо?
– Да, – ответила она шепотом.
– Эви?
– Да, – произнесла она на этот раз громче.
– Можно мне войти?
– Нет, дорогой. Спасибо. Мне уже лучше. Просто мне нужно… посидеть здесь немного.
– Я позвоню Дрю и отменю репетицию.
– Не нужно, – сказала она.
– Я хочу помочь тебе.
– Я в порядке, – сказала она. – Думаю, я съела что-то острое. – Она не хотела, чтобы он ухаживал за ней сегодня вечером. Ей нужно было побыть наедине с тем единственным человеком, которому была известна причина ее страдания: с самой собой.
Прополоскав рот, Эва вышла из ванной.
– Может быть, ты беременна? – спросил Джек.
– Господи, надеюсь, что нет. – Она засмеялась. – Вот это была бы новость, правда?
– Может быть, счастливая новость.
– Ох, Джек, ты сошел с ума. Я сейчас приму ванну и пойду лягу в постель, – сказала она. – Обними Дрю за меня.
– Тебе что-нибудь принести?
– Спасибо, нет. – Эва прошла мимо него в ванную комнату и закрыла за собой дверь. Там она открыла воду и села на край ванны, борясь с вновь подступившей тошнотой. Раздевшись и бросив одежду на пол, она ступила в ванну, крепко держась за поручни, и опустилась в воду. Прижав ноги к груди, Эва обхватила их руками и крепко зажмурила глаза.
– Мне страшно, – прошептала она в пустоту. – Мне так страшно.
Тем же вечером, около десяти часов, она проснулась оттого, что у нее болело все тело. Она никогда не принимала всерьез разговоры о том, что ее артрит может обостриться от стресса. За десятилетие борьбы с ревматоидным артритом ей не удалось обнаружить связи между болью и событиями своей жизни. Самые болезненные моменты, когда она полностью выходила из строя, приходились на самые безмятежные периоды ее брака, а лучше всего она чувствовала себя тогда, когда приходилось переживать стресс, например когда они ухаживали за больной матерью Джека.
Но сейчас она не могла отрицать связи между сознанием и телом. Ее руки и ноги были словно зажаты в тиски и болели, как тогда, когда в продаже еще не появились новые лекарства.
"Неужели снова придется глотать пыль на скутере?" – размышляла она. Вот уже пару лет, как она не пользовалась им, снова сесть на него значило бы вернуться назад, признать поражение. "Ты прожила на пятнадцать лет больше, чем твоя мать, – сказала она себе, вставая с постели. – Поблагодари за это судьбу".
Дрю была дома – она слышала ее голос в гостиной. Проглотив противовоспалительное средство, Эва надела халат и пошла поздороваться с ней.
Джек и Дрю сидели на противоположных концах дивана, положив тексты на колени.
– Привет, милая, – сказала она дочери. Дрю выглядела чудесно. Она наконец нашла свой стиль. Ее темные волосы были подстрижены очень коротко, так что локоны и кудряшки не стояли дыбом. Если отвлечься от ее густой шевелюры, то главным, что привлекало к ней внимание, были ее большие карие глаза.
– Тебе лучше? – спросил Джек.
– Сегодня вечером у меня были небольшие боли, – сказала она.
Дрю вскочила с дивана и обняла ее.
– Ты хромаешь, мама, – сказала она. – И папа сказал, что тебя тошнило.
– Возможно, у меня вирусная инфекция. – Эва села в кресло рядом с камином. – Забыла сказать тебе, Джек, письмо, которое я написала Кори и Кену с приглашением на спектакль, вернулось нераспечатанным. Кто-то – полагаю, что Кори, – написал на конверте "вернуть отправителю".
– Мне жаль их, – сказал Джек.
– Сегодня днем я получила электронное письмо от Кори, – сказала Дрю. – Она не упоминала о приглашении, поэтому я могу поспорить, что она не удостоилась даже заглянуть в него. Она сказала, что Кену поручили заниматься делом Расселла, поэтому она была очень взволнована. На самом деле это его первое ответственное задание, и, видимо, это важное событие, если они поручили это ему.
– В каком смысле "заниматься"? – спросила Эва.
– Не знаю. Думаю, что ему, как репортеру, просто поручили освещать это дело для своего канала.
– А что у нее еще нового? – спросил Джек.
– Она, как обычно, темнит, – засмеявшись, сказала Дрю. – Она сказала, что ждет серьезного продвижения по службе. Потом она тут же добавила, что не может повезти детей на экскурсию, потому что придется отъехать на пару миль от Роли.
– Сообщи ей о спектакле, – сказала Эва. – Может быть, она приедет, если приглашение будет исходить от тебя.
– Сомневаюсь, – сказала Дрю, – но я скажу ей.
Пока Джек и Дрю продолжали репетировать, Эва налила себе чашку чая. Пожелав им спокойной ночи, она понесла чашку в спальню, где включила одиннадцатичасовые новости. На 29-м канале о деле Рассела ничего нового не сообщали, и она стала переходить с одного канала на другой. Ларри Кинг интервьюировал парня, который намекал на то, что причиной похищения Женевьевы Расселл был ребенок.
– Из нее вырезали ребенка, – говорил он. – Это преступление далеко не такое банальное, как всем кажется.
Казалось, Кинг сомневается.
– Но ее похитили братья Глисоны, пытавшиеся заставить губернатора Расселла отменить смертный приговор их сестре, разве не так?
– Так тогда считали. Но почему не нашли ребенка?
– Хороший вопрос, – сказал Кинг, глядя в камеру. – На этом мы прерываем репортаж.
Эва выключила телевизор.
"Итак, Кен будет освещать дело Глисонов, – подумала она. – Лакомый кусочек. Что ему известно? Что он разнюхал?" – Она посмотрела на часы. Сейчас звонить Кори было слишком поздно, но она попытается дозвониться ей рано утром. В субботу Кори не нужно спешить на работу. Если ей немного повезет, Кори, возможно, ответит.
43
Когда на следующее утро Эва позвонила, Кори ответила на ее звонок.
– Ой, привет, мама, – сказала она. В ее голосе звучало разочарование, и Эва подумала, что она сняла трубку, не взглянув на определитель номера. Тем не менее она чувствовала себя так, как всегда, когда связывалась с Кори, какой бы хрупкой ни была эта связь. Ей хотелось по телефонным проводам дотянуться до дочери и обнять ее. Сказать ей, как она скучает. Но Эва уже знала, что пытаться не стоит.
– Привет, милая. Как ты поживаешь? – Эва села на диван в гостиной, чтобы не беспокоить Джека, который еще спал. Проснувшись от боли, она, прихрамывая, дошла до ванной комнаты, а выйдя оттуда, позвонила Кори.
– У меня мало времени, – сказала Кори. – Через несколько минут я ухожу в спортзал.
– Я только… – Эва закрыла глаза. О, как ей не хватало Кори! Ей не хватало той девочки, которой она всегда была. Девочки, которую она любила и к которой была привязана. Слишком привязана, сказала бы Кори. Но она не осмелилась рассказать Кори, о чем думает. – Дрю сказала мне, что Кену досталось интересное задание, он будет освещать новый поворот в истории семьи Расселл, – сказала она, – и я решила позвонить, чтобы поздравить его.
Кори молчала, вероятно размышляя о том, как странно слышать такие слова от матери, с которой она не разговаривала месяцами. От матери, никогда не скрывавшей своего пренебрежения к Кену. Это действительно было очень странно.
– Да, – наконец проговорила Кори. – Он очень рада этому. Я тоже думаю, что это хорошая новость, а?
– Очень хорошая. Однако создается впечатление, что расследование продвинулось не так уж далеко. Последнее, что я слышала, это то, что они не смогли найти… ребенка.
– Точно. Что ненормально. На самом деле Кен сейчас в Нью-Берне.
– Думаю, поиски на месте все еще продолжаются?
– Кен сказал, что они перевернули все вверх дном. Ты слышала о пистолете и ноже?
– Лоррин рассказывала, что нашли пистолет.
– И окровавленный нож, – сказала Кори. – В газетах об этом еще не писали. Они попросили Кена умолчать об этом, но я думаю, что скоро все станет известно публике. Для него это главная сенсация.
– То есть… – Эва вспомнила, как отрезала пуповину. В перчатках. Были ли на ней перчатки? Как долго сохраняются отпечатки пальцев на ноже, зарытом в землю почти три десятка лет назад? – Удивительно, что кровь на ноже сохранилась за все эти годы.
– Да, верно, она сохранилась, – сказала Кори. – То есть у них есть пистолет и окровавленный нож, но они еще не знают, чем она была убита.
Секунду Эва молчала. Ей не приходило в голову, что нож можно было рассматривать как орудие убийства. Она пользовалась им, помогая Кори появиться на свет.
– Хм, – произнесла она только для того, чтобы дать понять, что еще на линии.
– Теперь кое-кто полагает, что из нее вырезали ребенка, а потом убили. Или наоборот.
– Я слышала об этом в репортаже Ларри Кинга вчера вечером.
– Если все так и произошло, я надеюсь, что она умерла первой.
Давно уже не бывало, чтобы дочь так долго разговаривала с ней. Возможно, для того, чтобы подобрать ключик к Кори, нужно было говорить с ней о чем-то другом, а не об их отношениях. Возможно, во всем была виновата она сама.
– Ладно, я очень рада, что Кен получил это задание.
– Почему? – спросила Кори. – Он ведь тебе не нравится.
– Я никогда не говорила, что он мне не нравится, Кори.
– Ох, ну давай, мать.
– Неважно, нравится он мне или нет, – сказала Эва. – Я люблю тебя, и он любит тебя, значит, то, что хорошо для него, хорошо и для тебя.