– Я не знаю, что произошло, – сказал Тим. – Я уже говорил вам. Все, что я знаю, – это то, что когда мы с Марти вернулись в хижину, она была пуста. Мы подумали, что ей каким-то образом удалось сбежать, прихватив с собой пистолет. Мы были потрясены, услышав, что она не вернулась домой. Я всегда сомневался в том, что с ней случилось.
– Вы оставили ей пистолет? – Шрейнер смотрел на него с насмешливым удивлением. – Почему вы не взяли пистолет с собой?
– У нас был еще один пистолет, и мы в нем не нуждались.
Круто. Так же круто, как он когда-то лгал ей, но сейчас это получалось у него паршиво. Хотя теперь он лгал не для того, чтобы сделать ей больно, он лгал, чтобы защитить ее. Это было ясно. Эва была поражена. Тим мог так легко выпутаться из сложной ситуации, если бы сказал: "Там был еще один участник. Знакомая мне девушка. Девушка, которая была готова для меня на все". Но он не сделал этого. Зато позволил себе увязнуть в опасной лжи. "Он изменился, – подумала она. – Он стал мягче". Как бы старательно ни подталкивал и ни подстрекал его допрашивающий, он не собирался говорить ему о Кики. Он удавился бы, чтобы не вмешивать ее в это дело.
Эву одновременно переполняли чувство благодарности и чувство вины, ей страстно хотелось, чтобы присяжные признали его невиновным в убийстве Женевьевы. Как она может позволить, чтобы его осудили за преступление, которого он, как ей было известно, не совершал, когда она может оправдать его? Его ложь была настолько нелепой, что, хотя она могла спасти ее, она никогда не спасла бы его.
– Вы знали о том, что она беременна? – спросил Шрейнер.
– Я не знал, какой у нее срок, – сказал Тим. – Я думал, что она, возможно, родила ребенка, пока нас не было, и умерла.
– А что стало с ребенком? Он сам ушел оттуда?
Публика в зале суда начала посмеиваться, и судья призвал ее к порядку.
– Этот идиот не умеет врать, – сказал Джек. – Представляешь, что чувствует президент Расселл, сидя там и глядя на этого парня? Мне бы захотелось схватить его и придушить.
– Ему нужно было бы сказать, что это сделал Марти, – сказала Эва.
– Что?
– Его брат. Марти. Мартин. Даже если это ложь, ему нужно было просто сказать, что его брат убил ее, и этого было бы достаточно, чтобы посеять справедливые сомнения у присяжных.
– Почему ты переживешь за него? – спросил Джек. – Этот парень должен быть повешен.
– Я думала, что ты против смертной казни.
– Я говорю метафорически, – сказал Джек. – Даже если его брат был тем, кто нажал на спусковой крючок или ударил ее ножом или чем-то еще, этот парень – Глисон – сделал все для того, чтобы она была убита. Он подонок, Эва.
Ей нужно было, чтобы Джек замолчал.
– Я знаю, – сказала она. – Просто я… это так завораживает.
Несколько минут они молча наблюдали за судебным заседанием. Потом она услышала, как Джек вздохнул. Эва знала, что он скажет, еще до того, как он открыл рот.
– Эва, ты позвонила и сказалась больной, для того чтобы посмотреть это? – спросил он.
Эв положила голову ему на плечо так, чтобы он не заметил, как ее передернуло от его вопроса.
– Не глупи, – сказала она, сомневаясь в том, что ее голос звучит достаточно уверенно. У Эвы возникло ощущение, что она теряет контроль над своей жизнью, так же как тогда, когда ей было шестнадцать лет и она стала соучастницей Тима в преступлении.
49
– Кори сказала, что никогда не видела Кена таким загруженным до того, как он начал освещать это судебное разбирательство, – сказала Дрю, которая жевала салат, сидя за обеденным столом. Был воскресный вечер, и она доедала лазанью, которая была плодом совместных усилий: Джек раскатал пласты теста, а Эва уложила все в подходящую кастрюлю. Эва обожала, когда Дрю заходила на кухню, и не только потому, что ей было приятно общество младшей дочери. Дрю была спасительной ниточкой, которая связывала ее с Кори. Она никогда не узнала бы, как живет ее старшая дочь, если бы Дрю не держала ее и Джека в курсе событий.
– Кори сказала, что он смотрит на эту историю под необычным углом, – сказала Дрю, – то есть его точка зрения отличается от того, что передают другие каналы. Она сказала, что его определенно номинируют на премию Роуздейла.
"Ох, – подумала Эва, – под каким же необычным углом мог бы смотреть на меня жених моей дочери?"
– И у меня есть еще одна важная новость от Кори, – сообщила Дрю.
– Они назначили день свадьбы? – спросила Эва, надеясь, что это не так.
– Она беременна, – сказала Дрю.
– О нет. – У Джека было такое выражение лица, словно лазанья была отвратительной, а Эва лишилась дара речи. Она надеялась, что связь Кори и Кена ослабнет сама по себе и Кори, по крайней мере фигурально, вернется в их круг. Ребенок навечно привязал бы ее к Кену. Эва была не способна даже обрадоваться будущему внуку или внучке – ребенку, который никогда не узнает, кто его биологический дедушка.
– Она счастлива, что беременна? – спросила Эва.
– Да, и, вероятно, она не предполагала, что я расскажу вам об этом, но она не сказала, чтобы я ничего не говорила, поэтому… – Дрю пожала плечами. Она не смогла бы хранить тайну, даже если бы от этого зависела ее жизнь.
– Они собираются пожениться? – спросил Джек.
– Думаю, да, – ответила Дрю. – То есть она так думает. Кори сообщила об этом Кену только вчера вечером.
Джек наклонился вперед, упершись локтями в стол.
– Кто из них медлит, Дрю, он или она? – спросил Джек. – Я имею в виду со свадьбой. Кен или Кори?
Дрю в нерешительности молчала, словно поняв, что и так сказала слишком много.
– Я думаю, все дело в том, что никто не хочет взять инициативу в свои руки, – сказала Дрю. – Они уже так давно вместе, что боятся раскачать лодку. Но, вероятно, будущий ребенок подтолкнет их к серьезному шагу. В любом случае круто, что я стану тетей! А вы – бабушкой и дедушкой.
Эва почти не слышала ее. Ее мысли унеслись далеко в прошлое, и все, что она могла представить себе, это неподвижное и безжизненное тело Женевьевы Расселл, лежащее на залитой кровью кровати.
Поздно вечером она села за компьютер и долго смотрела на экран, прежде чем начала печатать.
Кори, Дрю рассказала нам о твоей беременности. Поздравляю тебя! Я очень волнуюсь. – Она заколебалась, потом снова принялась печатать. – Я знаю, тебе не нравится, когда я пытаюсь давать тебе советы, но это важно: у рыжеволосых женщин после родов могут возникнуть проблемы с кровотечением. Ты должна спросить об этом своего врача. Хорошо? Целую тебя.
Эва кликнула на "Отправить" и тут же пожалела, что не может вернуть сообщение. О чем она думала? Неудивительно, что Кори вообще не желает слушать ее. Решение послать электронное письмо было глупым и импульсивным, может быть, даже жестоким. Кори месяцами не нуждалась в ее заботе, если вообще нуждалась в ней.
На следующее утро она занималась с клиентами, когда к ней в кабинет заглянула Дрю.
– Что ты творишь, мама? – спросила она, плюхаясь в одно из мягких кресел. – Кори сказала, что ты отправила ей это смешное сообщение о том, что у рыжеволосых женщин после родов бывает кровотечение.
– Это правда, – сказала Эва, сидя за столом. – Я подумала, что ей следует знать об этом, хотя, отправив письмо, поняла, что сейчас ей об этом знать необязательно.
– Господи, мама, я согласна с Кори в одном, – сказала Дрю. – Ты как будто пытаешься запугать ее и все такое прочее. Достаточно уже и того, что она беременна в первый раз, а ее жених – полный идиот, а ты еще добавляешь.
– Ты права, – сказала Эва. – Мне не нужно было этого делать. Просто я… Я хочу, чтобы она была жива и счастлива и родила здорового ребенка.
Дрю нерешительно смотрела на Эву, словно была не уверена, стоит ли говорить ей о том, что у нее на уме.
– Ты… мама, в последние дни ты как будто витаешь в облаках, – сказала она. – Я знаю, что тебе очень больно и, может быть, лекарство, которое ты принимаешь, затуманило твой разум или еще что-то. Я знаю, что ты не можешь ничего с этим поделать. Но, пожалуйста, если у тебя зачешутся руки послать Кори сообщение или написать ей письмо, обещай мне, что сначала дашь мне прочитать его, хорошо? Позволь мне на время быть твоими мозгами.
Было унизительно, что ее девятнадцатилетняя дочь обращается с ней как с ребенком, тем более в кабинете, где она обычно проводила психологические консультации. Впрочем, еще тяжелее было признаться себе в том, что Дрю права: она нуждалась в поддержке. По утрам Эва с трудом могла добраться от кровати до ванной комнаты без помощи близких.
– Отлично, – кивнув, сказала она. – Договорились.
50
В пятницу после обеда Тим был признан виновным в похищении и убийстве Женевьевы Расселл и ее младенца, хотя тело ребенка так и не было найдено. Присяжные совещались меньше часа. Они не поверили ни слову из того, что он говорил. Вынесение приговора, который должен был решить, будет ли он приговорен к пожизненному заключению или к смертной казни, было назначено на следующий вторник.
Дикторы CNN, Court TV и "Шоу Ларри Кинга" весь день обсуждали конкретные обстоятельства этого дела, пытаясь предсказать результат. Вивиана Расселл сама появилась в "Шоу Ларри Кинга". Эва не слышала почти ни слова из того, что она говорила, так как была слишком поглощена тем, что выискивала в ее точеном личике черты, схожие с чертами Кори.
Вивиана была в бешенстве.
– Он отнял у меня мать, – говорила она, при этом слезы градом стекали с ее нижних ресниц. – Он отнял бабушку у моих детей. Жену у моего отца. Это было расчетливо и жестоко, и что тяжелее всего, это то, что мы не знаем, как… как она умерла. – У нее дрожал подбородок. – Как он убил ее, – продолжала Вивиана. – Страдала ли она. Мне невыносимо представлять себе это, и тем не менее я не в состоянии прекратить думать о случившемся.
Люди, участвующие в шоу, были разгневаны и несдержанны. Один мужчина, жена которого тоже была похищена и убита, сказал:
– Его нужно казнить на электрическом стуле, и я хочу быть там и аплодировать, когда он сдохнет.
Казалось, большинство гостей поддерживают его мнение. Они жаждали крови.
В ночь перед вынесением Тиму приговора Эва никак не могла собраться с мыслями. Она лежала с открытыми глазами, слушая, как тихо и равномерно похрапывает Джек, и размышляя о том, стоит ли ей остаться завтра дома, чтобы посмотреть оглашение приговора, или пойти на работу. Просто забыть, что была знакома с ним. Забыть о том, что не имеет никакого отношения к выдвинутым против него обвинениям. Забыть о том, что он невиновен в убийстве и что она – единственный живой человек, который знает об этом. Эва все ждала, что кто-то выступит и сможет снять с него обвинение. Она ждала, что адвокат Тима сообщит нечто такое, что посеет обоснованные сомнения в умах присяжных. Ничего не произошло, и теперь Эва не могла заснуть.
Стоял очень теплый октябрь. Встав с кровати, она надела халат и, прихрамывая, в тапочках вышла на улицу. Эва прошла по каменным плитам к садовой скамейке на заднем дворике и села на нее. В лунном свете деревья, кусты и виноградные лозы выглядели таинственными призраками, что вполне соответствовало ее мрачному настроению.
Откинувшись на спинку деревянной скамейки, она смотрела в ночное небо сквозь кружево зеленой листвы. "Я не хочу этого терять, – думала Эва. – Я хочу сидеть здесь, в своем крохотном дворике, и чувствовать, как меня обдувает ветер, видеть звездное небо над головой".
А как же Кори? Что будет с ней, если она узнает правду? Слезы подступили к глазам, и она вдруг зарыдала. Физическое страдание, ежедневные тревоги меркли перед мыслью о том, что она сделает больно Кори. Ее дочери причинят боль. И Эва лишится того немногого, что оставалось от их близости.
Потом она подумала обо всем, чего лишилась Женевьева. О том, чего лишилась вся семья Расселл. И о том, чего скоро лишится пусть даже во многом виновный Тим, обвиненный в преступлении, за которое он не обязан расплачиваться.
В чем состояли ее преступления? Она стала перебирать их в уме. Помощь и соучастие в похищении Женевьевы Расселл; похищение младенца Женевьевы и пересечение с ним границы штата; смена имени исключительно для того, чтобы избежать законного наказания. Наверняка было еще множество не таких серьезных законов, которые она тоже нарушила. Однако в душе самым мерзким из того, что она совершила, она считала то, что совершает в эту самую минуту, позволяя человеку заплатить за преступление, которое, как ей было известно, он не совершал.
– Эва?
Повернувшись, она увидела Джека, стоявшего на маленькой веранде. На нем была белая майка, в которой он спал, и джинсы.
Пройдя по дорожке, он протянул ей руку.
– Пойдем домой, Эва, – сказал он так, как разговаривают с тем, кто собирается спрыгнуть с крыши.
– Со мной все в порядке. – В качестве доказательства она улыбнулась, пытаясь согнать со лба морщины, свидетельствовавшие о ее тревоге. – Я не могу уснуть, а ночь такая чудесная, что я решила выйти и посидеть здесь немного.
– Пожалуйста, пойдем в дом, милая, – повторил Джек. – Я хочу поговорить с тобой.
Джек говорил тоном, не допускающим возражений. Она встала и позволила ему увести себя в дом, где он, отодвинув стул от кухонного стола, усадил ее.
Эва села.
– Прости, если я разбудила тебя, когда вставала, – сказала она.
– Ты не разбудила меня. Я сам проснулся и увидел, что тебя нет, тогда я пошел тебя искать. – Он тоже сел. – Я беспокоюсь о тебе, Эва, – сказал он. – Я хотел бы, чтобы ты обратилась к психотерапевту.
– Я не нуждаюсь…
– Выслушай меня, – сказал он. – Мы с Дрю оба так думаем.
Эва поежилась при мысли о том, что Джек и Дрю обсуждали ее психическое здоровье.
– Мы оба думаем, что это внезапное обострение… этот рецидив ревматоидного артрита… он не прошел для тебя даром, – сказал Джек.
О нет. Она поняла, что сама виновата в том, что дала ему возможность проявить столь неуместное сочувствие, и опять заплакала.
– Все нормально. – Он придвинул свой стул ближе, так чтобы можно было обнять ее. – Это имеет смысл, милая. Ты так долго держалась. Мы были почти уверены, что ты выздоравливаешь. А потом началось это обострение, и тебе вдруг пришлось признать, что болезнь не отступила. Я знаю, как тяжело тебе было снова сесть на скутер. Это равносильно тому, как признать поражение. Я знаю, что тебе не хотелось, чтобы все видели, как ты разъезжаешь на нем по территории, не хотелось выслушивать вопросы о том, что случилось. Я знаю, как тебя все это раздражает.
Наклонившись вперед, она положила голову ему на плечо, радуясь тому, что может спрятать лицо от его взгляда.
– Я ждал, что ты сама намекнешь на то, что тебе нужна помощь психотерапевта, – сказал Джек, поглаживая ее по спине. – Ты обычно обращаешься к нему, когда у тебя проблемы. Потом я вспомнил о женщине, к которой ты обычно ходишь. Дженет? Так ее зовут?
– Да, – прошептала Эва.
– Я вспомнил, что она переехала, и подумал, что ты, возможно, не знаешь, к кому обратиться. Ведь ты сама психотерапевт, и тебе сложно найти кого-нибудь, кто… знаешь… того, с кем ты не пересекаешься в профессиональном плане. Но тебе действительно это необходимо, Эва. Я никогда не видел тебя такой. Ты так сильно похудела. Ты в депрессии и все время смотришь телевизор. Я не знаю, что делать. Как помочь. А Кори, вот так вычеркнув тебя из своей жизни, расстроила тебя еще больше. Она одумается. Когда у нее будет ребенок, она захочет вернуться к своей мамочке.
– Прости, я так напугала вас, – сказала Эва, не отрывая головы от его плеча.
– Все будет хорошо, – сказал Джек. – Я с тобой.
Ей было приятно от того, как он гладит ее по спине, но она не заслуживала этого удовольствия и опять выпрямилась.
– Мы можем поговорить об этом завтра? – спросила она.
Скользя ладонями по ее рукам, он всматривался в ее лицо встревоженными, полными любви глазами. Вдруг самым большим преступлением ей показалось то, что она лжет ему, что у нее есть секреты от мужчины, который так давно любит ее.
51
Вместе они вернулись в постель, но она даже не пыталась уснуть. Вместо этого она уставилась в темный потолок и думала. Джек был прав в том, что она нуждалась в помощи. Эва чувствовала себя безумной, подчиняющейся отчасти импульсивным желаниям и эмоциям. К пяти часам утра, когда во дворе за окном спальни защебетали птицы, она приняла решение. Цена этого шага будет чудовищной, цена бездействия – еще выше.
В шесть часов утра она встала с постели. Тело ныло, но острая и режущая сердце боль была еще сильнее. На кухне она сварила кофе и услышала, как звонит будильник Джека. Налив кофе в две кружки, Эва понесла их в спальню.
Когда она вошла в комнату, он, включив электробритву, снимал майку.
– Мне нужно поговорить с тобой, – сказала она.
Джек посмотрел на нее, скользнув взглядом по кружкам в ее руках.
– Нельзя ли подождать, пока я побреюсь?
Она медленно покачала головой, и он колебался всего минуту, пока не выключил бритву.
– Хорошо, – сказал Джек, беря одну кружку из ее рук. Он последовал за ней к стоящим в нише у окна креслам.
Сев, Эва поставила кружку на столик рядом со своим креслом, боясь, что расплещет кофе из-за дрожи в руках.
– Это по поводу того, о чем мы говорили вчера вечером? – спросил он.
О, как бы ей хотелось, чтобы все было так просто! Она тряхнула головой. Эва не хотела делать ему больно, но способа сделать это, никого не ранив, не существовало.
– Я никогда не рассказывала тебе об этом, – сказала она. – Об одной ужасной вещи. И мне очень, очень жаль.
Джек склонил голову набок, словно пытаясь разгадать ее тайну. Она представила, как, вероятно, наивны его мысли: ее домогались, когда она была ребенком; она была замужем до того, как познакомилась с ним. Что бы он ни вообразил, это не подготовило бы его к тому, о чем она собиралась сказать.
– Я думал, что мне известно все, что я должен знать о тебе. – Джек умолк, кстати, она могла бы сказать ему, чтобы он держал свою кружку двумя руками.
– Эва Бейли – это мое ненастоящее имя, – сказала она. – Не то имя, которое мне дали при рождении.
Джек нахмурился, ожидая продолжения.
– Меня зовут Кики Уилкс.
– Что? Ты… ты смеешься надо мной?
Эва отрицательно покачала головой.
– То, что ты знаешь о моем детстве, в основном правда, – сказала она. – Мой отец пропал, когда я была маленькой. Моя мать умерла, когда мне было двенадцать лет. После этого я жила в приемных семьях. Но я никогда не жила в Орегоне.
– Ты жила в Портленде, – сказал он, словно напоминая ей.
– Нет. Я даже никогда не бывала в Орегоне.
– Почему ты сказала мне, что твое детство прошло там?
– К этому я и веду, – сказала Эва. Она выбрала не самый короткий путь, но не могла придумать другого способа рассказать ему обо всем. – Когда мне было шестнадцать лет, я работала в маленьком кафе в Чапел-Хилле и… – Она посмотрела в окно, где первые лучи утреннего солнца заливали светло-желтым светом двор.