- Если бы я была на вашем месте и мне грозила смертельная опасность, не исключено, что я поступила бы так же - если была бы способна.
- И вы уехали из Цюриха?
- Не сразу. Мне нужно было успокоиться, принять решение. Я методична.
- Начинаю это понимать.
- Я была в кошмарном виде; мне нужно было переодеться, причесаться, подкраситься. Выйти в таком виде я не могла. Нашла телефонную будку на берегу и позвонила коллеге в отель.
- Французу? Бельгийцу? - перебил Джейсон.
- Нет, они были на лекции Бертинелли, и я думала, что если они разглядели меня с вами на подиуме, то сообщили полиции мое имя. Я позвонила одной женщине из нашей делегации, она не выносит Бертинелли и была у себя в номере. Мы несколько лет работали вместе и подружились. Я сказала ей, что, если она услышит что-нибудь обо мне, пусть не обращает внимания, у меня все хорошо. Если бы обо мне спрашивали, она должна была отвечать, что я провожу вечер с другом - ночь, если будут настаивать. Что я рано ушла с лекции Бертинелли.
- Методично, - заметил Борн.
- Да. - Мари позволила себе слегка улыбнуться. - Я попросила ее зайти в мой номер - это рядом, и горничная знает, что мы подруги. И если там никого не будет, положить кое-какую одежду и косметику в мой чемодан и вернуться к себе. Я позвоню через пять минут.
- И она вам поверила?.
- Я же говорила вам, мы подруги. Она поняла, что я в порядке. - Мари снова помолчала. - Видимо, она решила, что я говорю правду.
- Продолжайте…
- Я перезвонила, мои вещи были уже у нее.
- Из чего следует, что двое делегатов не сообщили ваше имя полиции. Иначе ваш номер был бы опечатан, за ним бы следили.
- Не знаю, сообщили или нет. Но если и сообщили, мою подругу уже давно допросили. И она просто сказала то, что я просила ее сказать.
- Она была в отеле, а вы - у реки. Как вы получили свои вещи?
- Очень просто. Несколько пошло, но просто. Подруга сказала горничной, что я прячусь от одного мужчины в отеле, встречаясь с другим в городе. Мне нужны мои вещи, не придумает ли она, как их мне переправить. К автомобилю… у реки. Официант, отработавший смену, привез их мне.
- А он удивился, что вы так выглядите?
- А он меня не видел. Я открыла заранее багажник, положила на запаску десятифранковую бумажку и попросила уложить вещи в машину.
- Вы не методичная, вы потрясающая.
- Методичная, этого довольно.
- А как вы нашли врача?
- Уже здесь. Через консьержа, или как он называется в Швейцарии. Я перевязала вас, как могла, остановила кровотечение. Как и большинство людей, я умею оказывать первую помощь, мне пришлось снять с вас часть одежды. Я обнаружила деньги и поняла, что вы имели в виду, прося найти доктора, которому можно заплатить. У вас десятки тысяч долларов, я знаю обменные курсы.
- То ли еще будет.
- Что?
- Ничего. - Он снова попытался встать, но не смог. - А вы меня не боитесь? И того, что сделали?
- Конечно, боюсь. Но знаю и то, что вы сделали для меня.
- Вы более доверчивы, чем был бы я в таких обстоятельствах.
- Значит, вы неверно оцениваете эти обстоятельства. Вы все еще очень слабы, а у меня пистолет. К тому же вы остались без одежды.
- Совсем?
- Даже без белья. Я все выбросила. Забавно бы вы выглядели, бегая по улицам в одном пластиковом поясе для денег.
Борн рассмеялся, вспомнив Ла-Сьота и маркиза де Шамфора.
- Методично, - сказал он.
- Очень.
- А что теперь?
- Я записала имя врача и заплатила за квартиру на неделю вперед. Договорилась с консьержем: с сегодняшнего полудня он будет приносить вам еду. Я пробуду здесь еще немного. Сейчас шесть часов, скоро рассветет. Потом вернусь в отель за вещами и билетами на самолет и постараюсь избегать всяких разговоров о вас.
- А если не сумеете? А если вас опознают?
- Буду все отрицать. Было темно. И поднялся страшный переполох.
- А теперь вы не методичны. Во всяком случае не так методичны, как будет цюрихская полиция. Я предлагаю другой выход. Позвоните подруге и попросите собрать оставшиеся ваши вещи и оплатить счет. Потом возьмите из моих денег любую сумму и садитесь в первый же самолет в Канаду. Все отрицать лучше с большого расстояния.
Она молча поглядела на него, потом кивнула.
- Очень заманчиво.
- Очень логично.
Она продолжала смотреть на него, ее взгляд выражал растущее напряжение. Потом отвернулась и подошла к окну, глядя на первые лучи утреннего солнца. Он наблюдал за ней, чувствуя эту напряженность, угадывая ее истоки, видя лицо Мари в бледно-оранжевом свете зари. Он ничего не мог сделать; она поступила так, как подсказало ей чувство, потому что освободилась от ужаса. От ужасного унижения, которое не способен осмыслить ни один человек. От смерти. И, поступая так, как поступила, она нарушила все законы. Она резко обернулась к нему, ее глаза пылали.
- Кто вы?
- Вы слышали, что они говорили.
- Я знаю, что я видела! Что я чувствую!
- Не пытайтесь оправдать то, что сделали. Вы просто сделали это - и все. Оставьте.
Оставьте. О Господи, ты мог меня оставить. И пришел бы покой. Но ты вернул мне часть жизни, и мне снова нужно бороться, снова выносить все это.
Неожиданно Мари оказалась возле кровати с пистолетом в руках. Она целилась в Борна, голос ее дрожал:
- Так что же, мне стрелять? Позвонить в полицию и попросить, чтобы они приехали и вас забрали?
- Несколько часов назад я бы сказал: валяйте. Теперь не могу себя заставить.
- Так кто же вы?
- Говорят, меня зовут Борн. Джейсон Чарльз Борн.
- Что значит "говорят"?
Он смотрел на пистолет, на темный кружочек дула. Оставалась только правда - такая, какой он ее знал.
- Что это значит? - повторил он. - Вы знаете почти столько же, сколько и я, доктор.
- Что?
- Ладно, слушайте. Может, вам станет лучше. А может, хуже, не знаю. Но слушайте, потому что больше мне нечего вам рассказать.
Она опустила пистолет.
- Рассказывайте.
- Моя жизнь началась пять месяцев назад на маленьком средиземноморском островке Пор-Нуар…
Солнце поднялось до середины растущих вокруг деревьев, его лучи сквозили сквозь раскачиваемые ветром ветки, пятная стены комнаты бликами. Борн изможденно откинулся на подушку. Он закончил, больше рассказывать было нечего.
Мари сидела в кресле напротив, поджав под себя ноги, сигареты и пистолет лежали рядом на столике.
Все это время она просидела не шевелясь, не сводя глаз с его лица; даже закуривая, она не отрывала от него взгляда. Она анализировала, оценивала услышанное, процеживала факты, как ветви деревьев процеживали солнечный свет.
- Вы все время твердили, - проговорила она тихо, - "не знаю", "хотел бы я знать". Ваш взгляд застывал на чем-то, и я пугалась. Я спрашивала вас: что это? Что вы собираетесь делать? А вы снова отвечали: "Хотел бы я знать". Боже, что вам пришлось вынести… Что приходится выносить.
- После того, что я с вами сделал, вы еще можете думать о том, что случилось со мной?
- Две разные цепи событий. - Мари задумчиво хмурилась.
- Разные…
- Общее начало, независимое развитие, с точки зрения экономики - чушь!.. Там на Лёвенштрассе, прежде чем мы поднялись к Черняку, я умоляла вас не заставлять меня идти вместе с вами. Я была уверена, что, если еще что-нибудь услышу, вы меня убьете. Тогда вы и произнесли самую странную фразу. Вы сказали: "То, что вы слышали, для меня так же бессмысленно, как и для вас. А может, даже больше". Я подумала, что вы сумасшедший.
- А я и есть в некотором смысле сумасшедший. Нормальный человек не теряет память.
- Почему вы мне не сказали, что Черняк пытался убить вас?
- Времени не было, да я и не думал, что это важно.
- Для вас нет. А для меня важно.
- Почему?
- Потому что я надеялась, что вы не станете стрелять в человека, который не попытается первым убить вас.
- Но он попытался. Я был ранен.
- Я не знала последовательности, вы мне не сказали.
- Не понимаю.
Мари закурила.
- Трудно объяснить, но все то время, что вы держали меня заложницей, даже когда вы били меня, тащили и тыкали револьвером то в живот, то в голову - видит Бог, я умирала от страха, - мне казалось, что я вижу в ваших глазах нечто. Ну, скажем, неохота. Не знаю, как это еще определить.
- Сойдет. К чему вы клоните?
- Не знаю. Возможно, дело в том, что вы сказали в "Трех хижинах". Когда к нам подходил этот толстяк, вы велели мне отвернуться к стене и прикрыть лицо рукой. "Для вашего же блага, - сказали вы. - Зачем вам нужно, чтобы он потом мог вас узнать?"
- Действительно не нужно.
- "Для вашего же блага". Патологический убийца не станет прибегать к таким аргументам. Думаю, я ухватилась за это, - чтобы самой не сойти с ума, быть может, - за это и за выражение ваших глаз.
- Я все еще не понимаю, к чему вы клоните.
- Человек в золотых очках, который убедил меня, что он полицейский, сказал, что вы убийца-зверь, которого нужно остановить, прежде чем он снова прольет кровь. Если бы не Черняк, я бы ему не поверила. Ни за что бы не поверила. Полицейские так себя не ведут: не стреляют в темных людных местах. А вы спасали свою жизнь - спасаете свою жизнь, - но вы не убийца.
Борн вытянул руку.
- Прошу прощения, но вы исходите из ложной благодарности. Вы говорите, что уважаете факты, так взгляните на них. Повторяю: вы слышали, что они говорили, - независимо от того, что вы видели и чувствовали, - вы слышали слова. Конверты, набитые деньгами, которые передавались мне в качестве гонорара за некую работу. Работу, я бы сказал, совершенно определенного свойства, и я их принимал. У меня номерной счет в "Гемайншафтбанке", на котором около пяти миллионов долларов. Откуда они? Откуда у человека со столь ярко выраженными способностями такие деньги? - Джейсон уставился в потолок. Боль возвращалась, ощущение тщетности тоже. - Таковы факты, доктор Сен-Жак. Вам пора ехать.
Мари поднялась и раздавила сигарету в пепельнице. Взяла пистолет и подошла к кровати.
- Вы торопитесь себя обвинить, не так ли?
- Я уважаю факты.
- Тогда, если то, что вы говорите, правда, у меня тоже есть обязанности, верно? Как законопослушный член общества я должна позвонить в цюрихскую полицию и сообщить им, где вы. - Она подняла пистолет.
Борн взглянул на нее.
- Я думал…
- А почему нет? - перебила она. - Вы обреченный человек, который хочет поскорей покончить со всем, да? Вы лежите тут и рассуждаете с такой категоричностью, с такой - извините меня - немалой жалостью к себе, надеясь затронуть мою… как вы это сказали? Ложную благодарность? Что ж, думаю, вам следует понять: я не дура, если бы я хоть на минуту поверила, что вы такой, как говорите, меня бы здесь не было, да и вас тоже. Факты, которые нельзя документально подтвердить, не факты. То, что вы мне предлагаете, не факты, а умозаключения, ваши собственные умозаключения на основе утверждений, сделанных людьми, о которых вам известно, что они негодяи.
- А необъяснимый банковский счет с пятью миллионами? Не забывайте о нем.
- Как я могу забыть? Считается, что я в этом деле собаку съела. Возможно, объяснение окажется не очень для вас приятно, но существует условие, которое придает вашему счету значительную степень законности. Он может быть проверен - вероятно, даже арестован - любым полномочным директором корпорации "что-то-там-71". Едва ли наемный убийца пойдет на это.
- У корпорации может быть название, но нет телефонного номера.
- В телефонном справочнике? Вы и в самом деле наивны. Но вернемся к вам. Так мне вызвать полицию?
- Вы знаете мой ответ. Я не могу остановить вас, но не хочу, чтобы вы это делали.
Мари опустила пистолет.
- Я и не стану. По той же причине, по какой вы этого не хотите. Я верю тому, что они о вас говорили, не больше вашего.
- Тогда чему вы верите?
- Я говорила вам, я не знаю. Знаю только, что семь часов назад была во власти скота, его мерзкий рот, руки шарили по мне… и я понимала, что скоро умру. А потом за мной пришел человек, - который мог сбежать, - но он вернулся за мной, готовый умереть вместо меня. Думаю, я верю ему.
- А если вы ошибаетесь?
- Значит, я совершила ужасную ошибку.
- Спасибо. Где деньги?
- На письменном столе. В паспорте и в бумажнике. Там же имя доктора и расписка за комнату.
- Вы не могли бы дать мне паспорт? Там швейцарская валюта.
- Я знаю. - Мари протянула ему паспорт. - Я заплатила консьержу триста франков за комнату и двести за имя врача. Он оценил свои услуги в четыреста пятьдесят, к которым я добавила сто пятьдесят за участие. Всего я заплатила тысячу сто франков.
- Вы не обязаны передо мной отчитываться, - сказал он.
- Вы должны знать. Что вы собираетесь делать?
- Дать вам денег на дорогу до Канады.
- Я имею в виду - потом.
- Смотря как буду себя чувствовать. Может, заплачу консьержу, чтобы он купил мне одежду. Задам ему несколько вопросов. Не пропаду. - Он достал несколько купюр и протянул Мари.
- Здесь больше пятидесяти тысяч.
- Вам пришлось от меня натерпеться.
Мари Сен-Жак посмотрела на деньги, потом на пистолет в левой руке.
- Не нужны мне ваши деньги, - сказала она, кладя пистолет на тумбочку.
- То есть?
Она повернулась, пошла обратно к креслу и, опустившись в него, вновь взглянула на Борна.
- Я хочу вам помочь.
- Подождите…
- Пожалуйста, - перебила она, - пожалуйста, не спрашивайте меня ни о чем. И не говорите пока ничего.
КНИГА ВТОРАЯ
Глава 10
Они оба не знали, когда это случилось, да и случилось ли. А если случилось, то как далеко готов пойти каждый, чтобы сохранить или углубить это. Не было ни изначальной драмы, ни конфликтов, которые приходилось бы улаживать, ни препятствий, чтоб их преодолевать. Единственное, в чем они нуждались, - это общение с помощью слов и взглядов и, быть может не меньше, тихий смех, которым часто сопровождались слова и взгляды.
Они устроили свой быт в номере деревенской гостиницы, как если бы Борн лежал в больничной палате. Днем Мари занималась разными житейскими делами - покупкой одежды, провизии, карт и газет. Она сама отогнала украденный автомобиль за десять миль к югу, в городок Рейнах и оставила его там, вернувшись в Ленцбург на такси. Когда ее не было, Борн сосредоточивался на отдыхе и движении. Откуда-то из своего забытого прошлого он извлек убеждение, что поправка зависит от того и другого, и занимался тем и другим со строгим усердием. У него уже было что-то такое до… до Пор-Нуара.
Оставаясь вдвоем, они разговаривали, поначалу неловко, прощупывая друг друга, как незнакомцы, сведенные вместе обстоятельствами и переживающие последствия катастрофы. Они пытались установить норму там, где ее заведомо быть не могло, но становилось легче, когда оба признавали изначальную ненормальность: помимо того, что с ними случилось, говорить было не о чем. А если и было что-то другое, то оно появлялось лишь в те минуты, когда сюжет "что произошло" временно исчерпывался, паузы подталкивали к другим словам и мыслям.
Именно в такие минуты Джейсон узнавал самое важное о женщине, спасшей ему жизнь. Она знает о нем ровно столько же, сколько и он сам, заявил Борн, а о ней он не знает ничего. Откуда она взялась? Почему привлекательная женщина с темно-рыжими волосами и кожей, явно свидетельствующей о том, что выросла она на ферме, выдает себя за доктора экономики?
- Потому что ферма ей опротивела, - отвечала Мари.
- Серьезно? В самом деле ферма?
- Ну, вернее, небольшое ранчо. Небольшое в сравнении с колоссальными имениями в Альберте. Во времена юности моего отца, когда франко-канадцы начали скупать земли на западе, существовали неписаные ограничения. Не пытайтесь перещеголять старших. Он часто говорил, что будь его имя Сент-Джеймс, а не Сен-Жак, он был бы сегодня намного богаче.
- Он был владельцем ранчо?
Мари засмеялась:
- Нет, он был бухгалтером, который стал владельцем ранчо благодаря бомбардировщику "викерс". Во время войны он служил пилотом в королевских военно-воздушных силах Канады. Думаю, раз побывав в небесных просторах, он счел бухгалтерию несколько пресноватым занятием.
- Для этого нужен крепкий характер.
- Даже крепче, чем вы думаете. Прежде чем купить ранчо, он продавал чужой скот, пасшийся на чужой земле. Француз до мозга костей - так про него говорили.
- Я думаю, он бы мне понравился.
- Непременно.
Она жила с родителями и двумя братьями в Калгари, пока ей не исполнилось восемнадцать. Тогда она поступила в университет Макгилл в Монреале, и началась жизнь, о какой прежде она ничего не ведала. Нерадивая ученица, предпочитавшая упорядоченной скуке монастырской школы в Альберте скачку верхом, открыла для себя увлекательную работу ума.
- Все было очень просто: прежде я смотрела на книги как на своих естественных врагов, и вдруг оказалась среди людей, которые ими увлекались и наслаждались. Мы говорили без конца. Говорили днем и ночью, в классах и аудиториях, в шумных забегаловках за кружкой пива. Я думаю, именно эти разговоры так меня изменили. Вам это знакомо?
- Я не помню, но понимаю. У меня не осталось памяти о колледже или таких друзьях-студентах, но я уверен, что они у меня были. - Джейсон улыбнулся. - Разговоры за кружкой пива - это довольно сильное впечатление.
Она улыбнулась в ответ.
- И я производила не меньшее. Здоровая девица из Калгари, привыкшая тягаться с двумя старшими братьями, могла выпить пива больше, чем половина ребят в университете Монреаля.
- На вас, должно быть, обижались.
- Нет, просто завидовали.
Новый мир открылся Мари Сен-Жак, в старый она больше не вернулась. Если не считать запрещенных отлучек посреди семестра, продолжительные поездки в Калгари становились все реже. Ее окружение в Монреале расширялось, летние месяцы были заполнены работой в университете и вне его. Вначале она тяготела к истории, потом рассудила, что история формируется в основном экономическими силами - власть и влияние оплачиваются, - и занялась экономическими теориями. И ушла в них с головой.
В университете Макгилл она проучилась пять лет, получила там степень магистра и правительственную стипендию для занятий в Оксфорде.
- Это был денек, скажу я вам. Я думала, отца удар хватит. Он бросил свой драгоценный скот на моих братьев и полетел на восток, чтобы отговорить меня.
- Отговорить вас? Почему? Он когда-то был бухгалтером, вы собирались стать доктором экономики.