Вопили старательно, с надрывом, приседая от натуги. И вдруг мы поняли, что в наш стройный крик вплелся еще чей-то, разгульный. На секунду мы умолкли, вслушиваясь, а когда осознали, что не ошиблись, то грянули с утроенной силой. Следом раздался невообразимый грохот - по ступеням катилось пустое ведро. Я подняла глаза и увидела Марго. Она стояла на лестнице, ведущей в мастерскую и оранжерею, и тоже кричала, причем легко перекрывая и Симу, и меня.
Встретившись со мной взглядом. Марго замолчала и, сплюнув, зло спросила:
- Это вы тут, что ли, орали?
- Как видишь, - ответила я, тревожно прислушиваясь к своему часто бьющемуся сердцу. - Ты, Марго, до инфаркта меня доведешь.
- Это вы меня доведете. Спускаюсь себе из оранжереи и, главное, только что похоронила кота…
- Ты похоронила кота?! - хором вскрикнули мы с Симой.
- Ну да, а что здесь такого? Говорила же, что он не жилец, вот и сдох, болезный. Уж я над ним такую хорошую молитву прочитала.
- Почему - болезный? - удивилась я.
- А разве здоровый? - рассердилась Марго. - Что-то не слышала я, чтобы кто-то умирал при полном здравии. Разве что машина собьет или зять покалечит. Вот мой зять нажрался, зараза, вчера, как скотина…
- Марго, мы не о том говорили, - напомнила я, зная, что если ее не остановить, то до утра можно слушать рассказы о ее непутевом зяте.
- Ну да, - согласилась она. - Мы про кота. Не лежать же ему здесь. Кота похоронила, молитву отчитала и пошла к цветочкам своим. Потом вспомнила, что удобрения забыла, решила спуститься, а тут визг. Я пулей обратно. Прислушалась - тишина. Снова спускаюсь, и снова визг, так кто из нас виноват? Я думала, что сойду с ума или на месте парализует. Из-за чего вы визжали-то? Я промолчала, а Сима призналась:
- Из-за скрипа. Марго изумилась:
- Ну скрип и скрип, ступени скрипят, так орать-то зачем, спрашивается.
Я рассердилась:
- Ну визжим мы себе и визжим, так зачем к нам присоединяться, спрашивается.
- У меня нервы зятем подорваны, - пожаловалась Марго.
- У меня тоже, - присоединилась к ней Сима, но не сталауточнять, чем подорваны ее нервы.
Подумав, я вынуждена была признать, что и у меня нервы ни к черту, тоже, оказывается, подорваны. Судя по всему, разводом с Евгением. Разве до этого меня можно было испугать каким-то скрипом?
Марго спустилась с лестницы, подобрала ведро. Мы с Симой успокоились и присели на диван. Марго рядом пристроилась. Широко расставив ноги и поставив между ними ведро дном вверх, она задумчиво принялась пальцами выстукивать на нем дробь.
- А что это Алиски не видно? - вдруг спохватилась она. - Кота, главное, бросила…
- Алиса в больнице, - сказала я, и Марго ахнула, прикрывая широкой ладонью рот. - С отравлением, - пояснила я.
Марго обратилась к Симочке.
- Вот, - сказала она, - надоело стервам сглаживать нашу, Алиску, начали ее стравливать. А все потому, что я своими молитвами всю нечисть в доме извела. Вот что значит практическая магия. Эти стервы нашу глупышку травят, а она им рада.
Я оживилась:
- Ты тоже так считаешь? Думаешь, эти стервы Алису травят?
Согласитесь, интересный разговор: толкуем о стервах, не уточняя, кого имеем в виду. Впрочем, женщин этим я не удивлю.
- А как еще мне считать? - возмутилась Марго. - На днях прихожу, а эти дурочки пируют, - она кивнула на Симу.
- Что за пир? - заинтересовалась я. - Почему не знаю?
Сима пояснила:
- Алиса продала свою картину. В салоне на Невском выставила, ее и купили. Согласись, нечасто случается такое.
Я согласилась и даже добавила:
- Что и неудивительно.
- Алиса на радостях пригласила подруг, - продолжила Симочка. - Мы поужинали, а потом Алисе стало плохо.
- И кот сдох, - вставила Марго. - И после этого надо думать, что Алиска отравилась сама? Да эти же стервы ее и отравили.
- Какие стервы? - наконец спросила я, и без того догадываясь, о ком идет речь.
- Да Нюрка с Лоркой, - ответила Марго. - И Каринка с этим фельдфебелем в юбке, с Фаинкой усатой. Пировали здесь, а как ушли, Алиска, выходит, концы начала отдавать.
- И кот сдох, - вставила я.
- Коты ладно, - отмахнулась Марго, - коты у нас и без того не живут, а вот Алиску отравили.
- Но почему? Почему? - изумилась Сима.
- Из-за вернисажа, - просветила ее я. - И ворожея так же сказала. Богатство и красоту Алисы подруги как-то еще переварили, а вот когда на горизонте забрезжила слава, тут-то у них терпение и лопнуло.
Сима недоумевала.
- Что, сразу у всех? - спросила она.
- У всех, у всех, - заверила Марго. - Видели, как эти змеи разбрелись по квартире?
Я сразу поняла, о чем она говорит. О том дне, когда Алиса после вернисажа пригласила подруг к себе. Ни Лора, ни Нюра, ни Карина, ни тем более Фаина не видели новой квартиры Алисы, теперь же, увидев ее, все они были просто ошеломлены.
- Голову готова на отсечение дать, что у всех испортилось настроение, - сказала я.
- Еще бы, - поддержала меня Марго. - Нюрка так и шныряла глазами по всем углам. Она же задавака, работает всего лишь в какой-то цветочной компании, а строит из себя принцессу. Видели ее мужа?
- Такой же сноб, - подтвердила я.
- Менеджер по свежему срезу! - Марго сплюнула и пояснила:
- В аэропорту встречает новую партию цветов и сопровождает ее до компании. Экспедитор простой, но ходит в костюме с бабочкой. Смехота! Та еще парочка. Подберутся же такие друг к другу.
Сима вертела головой, переводя взгляд с меня на Марго и ничего не понимая.
- О чем вы говорите? - спросила она. Я пояснила:
- О том дне, когда был вернисаж Алисы. Помнишь, как она пригласила подруг?
- Да-а, - задумчиво ответила Симочка. - Мне тоже показалось, что они все страшно Алисе завидуют. Лора просто сходила с ума, Нюра тоже сидела мрачная, но я никогда не видела их мужей.
Марго даже подпрыгнула.
- Еще бы! - закричала она. - Все эти Нюрки, Лорки, Каринки и Фаинки прячут от нашей Алиски подальше своих мужей, боятся ее красоты.
Я уточнила:
- У Каринки и Фаинки вообще нет никаких мужей, а с мужем Лоры все дружно поругались чуть ли не на следующий день после их свадьбы.
- Ну уж не знаю, - ответила Марго. - Я не была на свадьбе Лорки, но о муже своем она даже не заикается в присутствии подруг. Это я сразу заметила.
Я вспомнила, что Алиса, видимо, чувствуя зависть подруг, как-то старалась перед ними оправдаться за свое счастье. Даже попыталась бросить на Германа тень, что-то лепетала о его измене, успокаивала Фаину и Карину, что не все в ее семейной жизни так гладко, как им кажется. Зря старалась, лишь сильней возбудила их зависть. Вот тогда и появилась змеиная улыбочка на губах Лоры, да и Нюркины лаза как-то подозрительно заблестели. Уж не злорадствовала ли она? Да нет, Алиске никто не поверил. Все знают Германа с самой лучшей стороны.
Я задумалась и выпала из беседы, а между тем Марго и Симочка что-то оживленно обсуждали. Я прислушалась.
- Торт был отравлен, - с напором утверждала Марго. - Его я не ела, терпеть не могу бисквитов. А вот плов попробовала.
- Нет, - горячась, возражала Симочка, - торт я ела и чувствую себя нормально.
Марго тут же выдвинула новую версию:
- Тогда Фаинка насыпала яда в кофе. Его я не пила из-за сердца.
- Но я пила кофе, - разочаровала ее Симочка. - И ела горчицу.
- О чем вы говорите? - заинтересовалась я.
- О том, что Алиску нашу отравили, - просветила меня Марго.
Я только что думала о том же, но из объяснений Марго ничего не поняла, потому что ее не однажды травили.
- Когда? - спросила я. - О каком случае идет речь?
- Отравили в тот день, когда она праздновала продажу картины, - пояснила Марго. Симочка замахала руками:
- Это глупости!
- Нет, не глупости, - рассердилась я. - Так оно и есть. Скажу больше, скажу то, до чего не додумалась Марго: Алису и на вернисаже травили, и потом каким-то образом постоянно подтравливали. Чем еще объяснить тот факт, что Алиска сразу оживала, лишь только к ней приезжала я?
- Чем? - спросила Симочка.
- Лишь тем, что подруги ее теряли к ней доступ. Все они боятся силы моего ума, а потому не решаются делать свое злое дело. Но как только я уезжаю, Алиска сразу же начинает погибать.
Марго со мной бурно согласилась.
- Я думала, что ее сглазили, а теперь уверена - травят! Безбожно травят свои же подружки!
Симочка опешила:
- Все?
- Нет, не все, - заверила я, - а одна, уверена, что одна из них, но кто? Кто чаще остальных приходил к Алисе в мое отсутствие?
Симочка задумалась:
- Все приходили.
Марго подтвердила:
- Приходили все. Не ходят они по одной.
ГЛАВА 9
Едва самолет остановился, пилот вышел, спрыгнул с крыла, достал из багажного отсека раскладную лестницу.
- Сеньоры, сеньорита, - улыбаясь, сказал он, - вы можете размять ноги, пока я буду устранять повреждения. Возможно, очень скоро мы продолжим полет.
- Папа! - обрадовалась девушка. - Мы можем погулять. Пошли! Рауль обещает починить самолет.
Инженер Горов лишь помотал головой.
- Иди одна, дочка, - ответил он. - В мои годы такой стресс быстро не отпускает, - добавил он, скептически глядя на остановившиеся пропеллеры "Чесны".
Дочь чмокнула его в щеку и выпорхнула из кабины. Сеньор Диас, уже покинувший самолет, ласково улыбаясь, наблюдал за девушкой.
Тропический лес, обживший подножия скалистых утесов, напоил воздух ущелья пряными сладкими ароматами.
Девушка подбежала к зеленой стене растений.
- Какая прелесть! - воскликнула она. - Какой воздух! Как легко дышится. Удивительно, я будто вернулась домой!
Сеньор Диас подошел незаметно.
- Это ваша душа, юная сеньорита, - тихо, но многозначительно сказал он. - Она впитывает древнюю магию моей родины.
Девушка нахмурилась.
- Сеньор Диас, - спросила она, - вы так необычно говорили там, в самолете. На каком языке?
- Это древний язык, - загадочно улыбнулся Энрике Диас. - Его уже мало кто помнит.
- Древнеиспанский? - уточнила девушка. Сеньор Диас покачал головой:
- Нет. Наш язык на тысячи лет старше. Девушка растерялась:
- Этого не может быть. Я знаю только испанский, как же так?
- Однако вы все поняли, юная сеньорита, - улыбнулся сеньор Диас.
- Да…
Она изумленно замолчала. Задумалась. Но вскоре рассмеялась:
- Вы разыгрываете меня! Рассказ был на испанском! Я же все поняла! Это какой-то диалект.
- И все же я говорил на своем родном языке. Языке древних ольмеков, - с гордостью сообщил Энрике Диас. - Он доступен для понимания, но… лишь тому, кому доступен.
- Ах, сеньор Диас, вы шутите, а я серьезно хочу знать. Ваш рассказ звучал так поэтично. Я и вправду все поняла, но не до конца. Кто она, Аматталь-ма? А мастер?
Сеньор Диас ничего не ответил и обернулся назад.
- О! - воскликнул он. - Кажется, Рауль готов продолжить полет.
…"Чесна" легко оторвалась от асфальта горной дороги, по которой за все это время не проехал ни один автомобиль. Самолет взмыл над ущельем, поднялся выше скал и уверенно лег на курс. Моторы работали надежно и ровно. Рауль вел оживленную беседу с диспетчерами.
Через час с небольшим самолет Энрике Диаса совершил посадку в портовом городе с трудным названием Коацакоалькос.
Сеньор Диас был любезен до конца. Он вызвал из порта представителей администрации, безмерно удивленных тем, что русский инженер прибыл в город на частном самолете влиятельного банкира.
Тепло попрощавшись с Горовым, Энрике Диас поцеловал пальчики девушки.
- Мы еще увидимся, юная сеньорита, - сказал он, глядя ей в глаза. - Обязательно увидимся.
Как только машина с его русскими спутниками покинула аэропорт, лицо благодушного сеньора Диаса превратилось в бесстрастную маску. Он быстро прошел к роскошному "Линкольну", вызванному для него, и тихо проговорил в трубку автомобильного радиотелефона:
- Она вернулась.
Телефонный собеседник банкира долго о чем-то говорил. Энрике Диас лишь кивал иногда, не отвечая, но в конце устало сказал:
- Нет, Диего. Нет. Я слишком стар. К тому же… Понимаешь, другая культура, другой народ. И, главное, время. Оно так изменилось и изменило ее.
Собеседник сеньора Диаса вновь, видимо, принялся возражать, но банкир твердо стоял на своем.
- Нет! - отрезал он. - Мы выберем другой путь. Ты прав, конечно, люди остались людьми, но каждому времени присущи свои законы.
Он вновь послушал доводы собеседника, вздохнул. Кивнул, соглашаясь:
- Что ж, пусть будет по-твоему. Спросим Его.
На том сеньор Диас прервал разговор.
* * *
Их было пятеро в зале заседаний. Они расположились за огромным круглым столом, занимавшим почти всю площадь зала, сверкающего стеклом и никелем. Очень разные, они неуловимо походили друг на друга.
Бронзовые, застывшие, словно маски, лица. Взгляд, источающий мудрость и понимание. Наголо обритые головы, удлиненные, удивительной яйцеобразной формы.
Старейший, занимающий единственное кресло с высокой спинкой, встал. Поклонился церемонно и медленно. Сказал своим редкостным низким голосом на языке, который понимают не больше пятидесяти людей планеты:
- Братья. ОНА вернулась!
Бронзовые лица остались бесстрастными, но словно шум пробежал по кругу, будто возгласами удивления и восторга взорвался зал.
- Братья! - голос старейшего взлетел, выдавая напряжение. - Я, Верховный жрец и правитель народа Амару! Я говорю вам: ОНА вернулась! Теперь мы обязаны провести обряд. Но я знаю жизнь. Я уверен, что в этом мире нельзя жить по предписанному. Мы погубим ЕЕ. Обряд не может быть полным.
Возникли разногласия. Повинуясь нашим обычаям, мы обязаны спросить Гранитного. Пусть разногласия разрешатся!
Мудрые и понимающие глаза продолжали смотреть на банкира. Ни один мускул не дрогнул на лицах. Ни одна голова не качнулась, но словно ветерок согласия обежал кольцевой стол.
- Что ж, - резюмировал старейший, - я рад. Голос его утратил напряжение. Стал обыденным, деловым.
- Уаскар, Гуама, - обратился он к двум из собравшихся. - Все ли готово к встрече?
Названные кивнули и встали. Двигаясь плавно, почти неслышно, внесли в зал изящные золотые светильники, наполненные ароматным маслом. Осторожно всыпали в диковинные лампады темный порошок, помешивая его нефритовыми палочками. Установили по светильнику рядом с каждым из пятерых. Положили перед собравшимися крупные квадратные камни - нефриты с барельефами: младенец с головой хищного ягуара. Медленно, торжественно заняли свои места.
Взгляды всех сосредоточились на старейшем. Пальцы правых рук легли на нефритовые барельефы.
Старейший встал. Надвинул на глаза темную повязку и голосом, исполненным священного трепета, начал молитву:
- Я Верховный жрец храма Белого Ягуара, правитель народа Амару, плачущего о Стране Дождя и Тумана, прошу Высшей Благодати! Понимания! Прозрения!
Он вскинул руки, и зал наполнился грохотом невидимых барабанов. В перестук их вплелись хлопки сотен ладоней. Мелодичные выкрики "Аоа-ту, аоа-ту!" гармонично наложились на хлопки и дробь ударных инструментов.
Старейший опустил руки, развел их, резко хлопнул ладонями. Светильники перед собравшимися испустили струйки голубоватого дыма, удивительно быстро наполнившего большой зал. Он вновь хлопнул в ладони, и светильники вспыхнули неярким голубоватым пламенем, вокруг которого сгустились клубы голубого дыма.
"Аоа-ту, аоа-ту, аоа-ту", - однотонно молил о чем-то невидимый хор.
Вздрогнули, заколебались прикрытые голубым туманом контуры современного зала. Исчезли стены. Пятеро бритоголовых, меднолицых мудрецов повисли в искрящемся переливающемся светом пространстве.
Из матово светящейся белизны выступили очертания низкого храма, стоящего на холме. В центре базальтовой плиты, за которой вздыбилась в небо мрачная Большая пирамида, четко обозначились ритуальный двор и Великая гробница.
Раздвинулись каменные колонны. Перед вычурным алтарем Великой гробницы свечение стало ярче.
Но черное зеркало из полированного агата принялось жадно поглощать пульсирующий свет. Он уходил и уходил в бездонную черноту камня, пока освещенными не оказались лишь пятнадцать нефритовых фигурок.
В ограде из ритуальных топоров-кельтов они застыли в вечном оцепенении. Шестнадцатая фигурка, грубо вырезанная из гранита, сверкала синими эмалевыми глазами. Четверо из пятнадцати наступали на нее со свирепыми лицами.
- Вечные! - воззвал старейший. - Во имя Белого Ягуара, сына Пернатого Змея и Великой Богини Паха, откройте Истину!
Дрогнули нефритовые фигурки. Ничто, казалось, не изменилось, но над гранитной синеглаз-, кой повисла в пространстве улыбка.
Четверо свирепых отвернулись, не выдержав доброй силы этой улыбки.
Пятеро собравшихся вздрогнули. Общий вздох облегчения смел их бронзовую бесстрастность.
- Ты был прав, жрец Белого Ягуара, - по очереди вымолвили они, склоняя голову.
Грохот барабанов стих. Замерли скандирующие певучие звуки голосов. Развеялся голубой дым.
За кольцевым столом в современном зале, среди стекла и никеля, сидели пятеро бронзоволицых мужчин. Они улыбались.
Старейший снял с глаз темную повязку.