– Тогда предъявите комиссии этот ваш контрацепт! – выпалила дама, разжав свои узкие губы.
Концепт нельзя предъявить человеку, далекому от искусства! – обиженно ответил Всеволод. – Он у меня здесь! – И он выразительно постучал себя кулаком по лбу.
– Знаю я, что у вас там, – возразил председатель комиссии, расстегивая портфель. – Короче, будем составлять протокол, раз никаких картин и статуй нету!
– Эх, Катерина, что же ты устроила, – горестно проговорил Сева, когда за членами комиссии закрылась дверь и в мастерской наступила относительная тишина. – Эх, Дронова… тоже, вроде, творческий человек, а совершенно никакого в тебе понимания! Теперь ведь мастерскую непременно отберут…
– Сева, ты меня извини, – оправдывалась Катя, выкладывая на стол фрукты. – Мне же ведь твоя жена сказала, что ты болеешь… Ну я и решила тебя проведать, лекарства, витамины, то да се… мало ли, ты тут лежишь в горячке, а тебе и стакан воды никто не принесет. ..
– Воды! – возмущенно воскликнул Сева. – На фига мне эта вода? Что я, гусь водоплавающий? Вода, она из-под крана течет! Вот если бы ты мне другого чего принесла…
– Так ты, значит, в пассивной стадии! – догадалась наконец Катерина.
Все друзья и знакомые Всеволода знали, что он попеременно находится то в пассивной творческой стадии, то есть в запое, то в активной, то есть во временной завязке. Сам Всеволод утверждал, что во время запоя он накапливает творческую энергию, почему и называл эту стадию своего существования "пассивным творчеством". В промежутках между запоями он реализовывал накопленную энергию, создавая свои полотна, поэтому периоды "завязки" именовал "активным творчеством". Однако он твердо держался того мнения, что никакое творчество без запоев совершенно немыслимо. По крайней мере, для него.
Характерно, что бывшая Севина жена Люся придерживалась на этот счет совершенно другого мнения и на время "пассивной творческой стадии" старалась отправить своего мужа куда-нибудь подальше. Как оказалось, нынешняя жена Муся была с ней в этом вопросе полностью согласна.
У Катерины же совершенно выскочили Севкины проблемы из головы, они слишком давно не виделись.
– Ну да, в пассивной… – подтвердил Всеволод и снова горестно вздохнул. – Что же ты, Дронова, устроила! Мне теперь перед Генкой никогда не оправдаться! Ведь точно теперь отберут мастерскую! Как пить дать, отберут!
– Перед Генкой? Перед каким Генкой? – растерялась Катя, на всякий случай оглядевшись по сторонам.
– Да перед Генкой Суглинским! Чья мастерская. .. – Сева опустил голову. – Он сам сейчас в творческой командировке, в Венесуэле, тамошних нефтяников рисует по заказу одного олигарха, а меня пустил в свою мастерскую… пока я в активную стадию не перейду. Только, само собой, взял с меня слово, что я комиссию сюда ни под каким видом не пущу. А тут, Дронова, ты со своим человеколюбием высунулась! И что теперь делать? Ты сходи, что ли, в аптеку, принеси мне настойки боярышника пузырька три, или овса, тоже можно… мне, это, стресс срочно снять требуется…
– Ты что, Сева, – ужаснулась Катерина. – Я, интеллигентная женщина, жена профессора, известного, уважаемого человека и крупного ученого, буду в аптеке покупать настойку боярышника? Что обо мне люди подумают?
– Да брось ты! Я знал одну жену академика, которая каждое утро для этого самого академика огуречный лосьон покупала! А тут – настойка боярышника, приличный продукт! Можно сказать, экологически чистый! Ты лучше подумай, что мне Генке сказать! Он послезавтра из своей Венесуэлы прилетает, и куда ему прикажешь деваться? У него, кроме этой мастерской, никакой жилплощади нет!
Как – нет? – удивилась Катя. – Я ведь помню, как ему еще в советские времена квартиру через Союз художников выбили… хорошую, трехкомнатную, на Петроградской стороне… по семейным обстоятельствам… то есть по причине развода…
– Вспомнила! – усмехнулся Всеволод. – Он же ту квартиру Ваське оставил!
– Какому Ваське?
– Не какому, а какой! Васька – это Василиса, его вторая жена! Он с ней тоже через три года развелся!
– И что – с тех пор так без жилья и перебивается? – ужаснулась сердобольная Катерина.
– Ну да, как же! Он в Тюмень съездил, в творческую командировку, создал по заказу одной нефтяной компании цикл портретов "Нефтяники Заполярья". Заплатили ему хорошо, он новую квартиру купил, правда, двухкомнатную. Но эту квартиру ему все равно пришлось Женьке отдать…
– Третьей жене? – догадалась Катя.
– Да нет, ты что! Женька – это муж Жанки, его четвертой жены… он Жанку не отпускал, не давал ей развода, потому что ему жить негде было. Вот и пришлось ему ту квартиру отдать. .. а потом Генка с Жанкой тоже развелся, и снова остался без жилья, хорошо, тут эта Венесуэла подвернулась…
– Хорошо заплатили? – догадалась Катя.
Нет! – Сева махнул рукой. – Тот олигарх, который ему портреты заказал, разорился… или убили его… в общем, олигарху хорошо, все проблемы позади, а Генка ни с чем остался, только лихорадку какую-то в Венесуэле подхватил. А тут еще с мастерской такая незадача. .. Он послезавтра прилетит, а куда деваться? А все ты, Дронова! Кто тебя, интересно, просил высовываться? Ну меня-то Муська, может, и пустит обратно, у меня все равно через три дня пассивная стадия заканчивается, а с Генкой как быть?
Катерина задумалась. Ее муж, профессор Кряквин, как всегда, находился в отъезде, на симпозиуме в Москве, и огромная квартира, можно сказать, пустовала. Кроме самой Катерины там обитало только несколько десятков африканских божков, вырезанных из черного дерева, да еще изрядное количество чучел неизвестных науке экзотических животных.
– Я виновата, – проговорила Катерина после длительной паузы, -"мне и отвечать! Пускай Генка поживет в моей квартире, пока муж не вернется! У меня места много…
– Ну, Дронова, ты все-таки молодец! – одобрил Сева. – Ответственно подошла к вопросу!
– Только недолго, а то, сам понимаешь, муж вернется, а у меня посторонний мужчина обитает. ..
Сева тяжело вздохнул, потер висок и мучительно скривился.
– А чего ты, Дронова, вообще меня искала? Дело у тебя какое или так просто?
– Ой, точно! – Катерина хлопнула себя по лбу. – Я ведь спросить тебя хотела! У тебя ведь недавно выставка была в Манеже, так ты там ничего особенного не заметил?
– Особенного? – Всеволод округлил глаза и уставился на Катю. – Ты, Дронова, чего? Какого тебе особенного надо? Я там с Колькой Гранатовым повидался, с дружком своим школьным! Он сперва и приходить не хотел, я уж думал – все, забурел Граната, большим начальником стал и старых корешей не признает! Но он все-таки пришел! Вспомнил, свинтус, школьные годы! Значит, остался в глубине души – человеком! Даже про выставку мою сказал… а его… убили… – Сева уронил голову на стол и залился пьяными слезами.
– Слушай, Дронова! – он снова поднял голову. – Как ты хочешь, а принеси мне чего-нибудь. .. сама понимаешь! Надо за Кольку выпить! За упокой его, понимаешь, души! И за то, что мы с ним напоследок все ж таки повидались! И за упокой настойку боярышника нехорошо пить, не по-христиански! Надо чего-нибудь культурного принять. Тут за углом магазин есть круглосуточный, возьми водки!
Через десять минут Катя вернулась и поставила на стол бутылку "пятизвездной".
– Молодец, Дронова! – одобрил Сева. – За Кольку Гранатова бормотуху пить не годится!
Он разлил водку по стаканам, придал своему лицу торжественное выражение и проговорил:
– За Кольку! Чтобы ему… это… земля была пухом! Мы ведь с ним в школе вот так были, – он сцепил две ладони, потом поднял стакан и торопливо влил его в глотку.
– А ты чего не пьешь, Дронова? За Кольку ты должна выпить! За Кольку Гранатова… Если ты за него не хочешь пить – значит, ты меня не уважаешь!
– Выпью, выпью! – уверила его Катерина. – Так что, вы правда такими большими друзьями были?
– Спрашиваешь! – Сева протянул руку к висящему на спинке стула пиджаку и вытащил из его внутреннего кармана помятую и выцветшую фотографию:
– Во, видала? Это вот я, а это – Колька, Граната. .. так мы его с пацанами называли…
Катерина протянула руку и взяла снимок. На нем были изображены трое мальчишек. В самом маленьком и тщедушном она с трудом узнала своего собеседника – те же оттопыренные уши, тот же большой, как у лягушки, рот, растянутый до ушей в дурашливой ухмылке. Рядом с ним стоял полноватый, гладко причесанный парнишка с высокомерным, покровительственным выражением лица.
– Этот, что ли, Гранатов? – спросила Катя, указывая на него.
– Он, он, свинтус! – умилился Сева и вытер волосатым кулаком скупую мужскую слезу. – Сразу видать, в начальники нацелился! Прямо по лицу его видно!
– А это кто такой? – Катерина показала на третьего приятеля – мрачного, рослого, немного сутулого парня, выглядевшего заметно старше своих одноклассников.
– О, это Слепень! – протянул Сева, уважительно понизив голос. – Большим человеком стал! – И он выразительно поднял глаза к потолку. – Таким большим человеком!
– Что, тоже начальник? – поинтересовалась Катерина скорее из вежливости.
– Бери выше! – Сева подпер кулаком подбородок. – Слепень – он и есть Слепень, он теперь – большой уголовный авторитет! Пытался я как-то с ним повидаться, да куда там! Легче к министру на прием попасть, чем к нему! Охрана покруче, чем у президента, и постороннего человека на версту к нему не подпускают! Я им говорю – в школе, мол, вместе учились, корешами были, не разлей вода! А эти его волкодавы – вот и мотай обратно в свою школу, а хочешь – в детский сад! А тут, видишь – мы все втроем, я, и Граната, и Слепень…
– Сева, – прервала Катерина хозяина, – ты меня извини, а тут, в этой мастерской, эти… удобства имеются?
– Сортир, что ли? – оживился простой, как грабли, Всеволод. – С сортиром, Дронова, тут некоторые проблемы.
– Что, неужели нет? – ужаснулась Катя. – Как же ты тут живешь? И как же Генка твой тут обитает?
Что значит – нет! – обиделся Сева. – Ты, Дронова, за кого нас принимаешь? Мы не дикари какие-нибудь, чтобы сортира не иметь! Не папуасы, извиняюсь за выражение! Не в каменном веке, чай, живем! Он в принципе имеется, только до него еще добраться надо. Вот раковина – она тут, прямо под рукой, вон она, и вода из крана течет практически бесперебойно. Большое, я тебе скажу, удобство! А вот к сортиру, Дронова, немного сложнее попасть. Хотя нет ничего невозможного. Ты сейчас из мастерской выйдешь, баки мусорные обогнешь, там будет еще одна дверка, ее со стороны не очень видать. Вот от этой дверки ключ, – он протянул Кате большой заржавленный ключ дореволюционного образца, – откроешь, и считай, что пришла. Там уже совсем близко. По лесенке на один пролет поднимешься, и там тебе будет сортир. Все культурно, унитаз имеется и тоже раковина с водой. Только к тому унитазу требуется подход. Ты когда воду спускать будешь, за цепочку потяни, и не просто так, а с оттяжкой. И все тогда будет путем. Так что удобства у нас имеются. Только когда обратно пойдешь, не забудь дверь за собой на ключ запереть, а то, понимаешь, бомжи туда ходить повадились!
Катерина вооружилась ключом и отправилась на поиски "удобств".
Описание оказалось точным, и вскоре она уже поднималась по захламленной лестнице к искомому помещению.
В этот момент она по аналогии вспомнила, как недавно, во время открытия Севиной выставки, точно так же искала "удобства" в Центральном выставочном зале.
И тут она вспомнила такое, что даже споткнулась, едва не сверзившись с лестницы. Вот что непременно нужно рассказать Ирине!
К счастью, на этот раз подруга оказалась дома.
– Я вспомнила! Я вспомнила, что было на этом вернисаже! – выпалила Катя, едва услышав знакомый голос. – Никуда не уходи, я через полчаса к тебе приеду.
Однако она добралась до Ирининого дома только через час, потому что по дороге завернула в продуктовый магазин. Во-первых, Катя знала, что Иринин кокер-спаниель Яша ждет от нее чего-нибудь вкусненького, а во-вторых, она и сама изрядно проголодалась.
Яша встретил Катерину радостным лаем и запрыгал вокруг нее, пытаясь встать лапами на оранжевые брюки.
– Яшенька, ну конечно, я тебе кое-что принесла! – успокоила Катя кокера. – Разве я когда-нибудь обманывала твои ожидания? Только дай мне разгрузить сумку…
– Ты его очень балуешь, – строго заявила Ирина. – После твоих визитов мне очень трудно ввести его в рамки!
– А ты не вводи, – проговорила Катя, протягивая Яше большой кусок ветчины. – Ну что, чаем-то хоть ты меня напоишь? Или меня ты тоже собираешься вводить в рамки?
– Уже кипит, – Ирина улыбнулась. – Что я тебя не знаю? Ну, рассказывай скорее, что ты такое вспомнила!
– Сначала чаю, – потребовала Катя, – а то у меня во рту сухо, как в историческом архиве! И вообще, я весь день на ногах и ужасно проголодалась…
Только отхлебнув чаю и закусив огромным бутербродом, на котором в несколько слоев были уложены толстые куски докторской колбасы, намазанные сверху печеночным паштетом, Катерина приступила к рассказу.
– Понимаешь, там, на этом вернисаже, очень хорошо кормили, – начала она мечтательным голосом.
– Да уж, слышала от тебя про эти знаменитые корзиночки! Слышала и даже видела! Все запечатлено для истории!
– Ну вообще-то там были не только корзиночки, а еще бутерброды и печенье… и конфеты…
– Катька, переходи к делу! – прикрикнула на нее Ирина. – А то ты так увлеклась, что вообще забудешь все на свете!
– А я, между прочим, как раз и перешла к делу! – обиженно проговорила Катерина. – А из напитков там было только шампанское, а ты знаешь, как оно на меня действует! В общем, мне понадобилось отыскать "удобства"…
– А чего их искать-то?. – удивилась Ирина. – Они в Манеже в самом низу, рядом с гардеробом! Это все знают!
– Ну да, – Катя смутилась, – а у меня то ли от шампанского, то ли еще от чего случилось какое-то временное затмение, и я, вместо того чтобы спуститься вниз, зашла в какую-то дверь позади выставочного зала. Потом я на этой двери увидела табличку "служебное помещение", а сперва я эту табличку не заметила…
– Не тяни! – поторопила ее подруга.
Да не тяну я! В общем, я пошла по коридору, дергая по очереди все двери, но они, как назло, были закрыты. А в самом конце одна дверь оказалась открыта, и она вела на лестницу. Я и пошла по этой лестнице наверх… почему наверх, не знаю, видно, какой-то инстинкт… или рефлекс… знаешь, как кошки – они в минуту опасности тоже всегда бегут наверх…
– Сколько же ты, интересно, выпила шампанского, если у тебя проснулись такие инстинкты? – поинтересовалась Ирина.
– А будешь перебивать – вообще ничего не расскажу!
– Молчу, молчу!
– В общем, поднялась я на один этаж и толкнулась в дверь, а за этой дверью оказалась портьера. Я в этой портьере запуталась, а пока выбиралась – услышала голоса. Разговаривали двое мужчин… ну мне неудобно стало. И я притаилась…
– Представляю себе эту картину! – вполголоса прокомментировала Ирина.
На этот раз Катя ничего ей не сказала, только обиженно покосилась на подругу и продолжила:
– Там в портьере был просвет, так что я их разглядела. Один был тот самый чиновник, который выставку открывал…
– Гранатов!
Ну да, Севкин школьный приятель! А второй – такой интересный мужчина, немолодой, правда. Лицо такое длинное, что называется лошадиное, и густые кустистые брови. И еще длинные волосы в хвост завязаны. Я его перед тем в зале видела, только он там буквально промелькнул, даже не ел ничего…
– Между прочим, некоторые на выставки ходят, чтобы картины смотреть, а не бутерброды с корзиночками лопать! – не удержалась Ирина от шпильки.
– А он и на картины не смотрел, – огрызнулась Катя, – пролетел, как метеор, и куда-то скрылся. То есть теперь-то я знаю куда – в то самое служебное помещение…
Из-под стола донеслось негромкое поскуливание.
– Яша, как ты себя ведешь! – прикрикнула Ирина на кокера. – Приличная собака не должна выпрашивать подачки!
– А он и не выпрашивает, – вступилась Катерина за своего четвероногого приятеля. – Он просто напоминает, что у нас с ним был уговор. Каждый второй кусок колбасы – ему! – И она бросила Яше кусок, который он ловко перехватил на лету.
– Ох, испортишь ты мне собаку! – вздохнула Ирина. – Ну и что же еще ты видела?
– Ничего не видела, – проворчала обиженная Катерина. – Хорошим отношением никого нельзя испортить, ни собаку, ни человека! Вот излишней строгостью – запросто!
– Заводи собственную собаку и воспитывай, как знаешь! Посмотрим, что у тебя получится!
– Ну ладно, не сердись! – примирительно проговорила Катерина. – Будешь дальше слушать?
– Так ты же сказала, что больше ничего не видела!
– Видеть – не видела, зато кое-что слышала! Эти двое явно ссорились. Гранатов длинноволосому говорит: "Нечего мне угрожать! Я тут ни при чем, а вот с тобой Слизень разберется!"
– Кто разберется? – переспросила Ирина.
– Слизень, – неуверенно повторила Катя, – или, кажется, не Слизень, а Студень… или Цепень. .. ой, не Цепень, а Слепень! – и она удивленно округлила глаза:
– Ой!
– Что такое?
– Да ведь Севка мне сегодня сказал, что у них с Гранатовым такой одноклассник был – Слепень! И что он теперь крупный уголовный авторитет!
– Точно? – переспросила Ирина, насторожившись. – Ты ничего не путаешь?
– Ничего я не путаю! А тот, с хвостом, на это отвечает: "Никто со мной не разберется, потому что меня уже нет! Я труп!" – и так странно засмеялся!
– Это длинноволосый сказал, что он труп? – удивленно проговорила Ирина. – Ты ничего не перепутала? На самом деле как раз Гранатова через несколько дней убили!
– Ничего я не перепутала! Он у меня прямо как живой перед глазами стоит! Я – говорит – труп!
– Да не сердись, – Ирина покрутила головой. – Просто все как-то запутано!
– Ну вот все, что я видела и слышала! – закончила Катя. – Слушай, а может, ты мне покажешь ту кассету, что на вернисаже снимали? Может быть, я еще что-нибудь вспомню!
– Ага, хочешь полюбоваться, как ты корзиночки с авокадо поглощаешь? Ну ладно, пойдем в комнату!
Подруги устроились на диване, Яша улегся у их ног, время от времени выразительно поглядывая на Катю. Ирина включила видеомагнитофон.
– Вот Севка… – забормотала Катерина. – А вон Стрелкин… ну, без него ни одна тусовка не обходится… А вон Серега Коржиков! Надо же, с какой он брюнеткой! А я тогда и не заметила!
– Ну да, все твое внимание было поглощено корзиночками!
А вон Сонька Сереброва, – продолжала Катя, не обратив внимания на выпад подруги. – Ну надо же, какой у нее костюм! Офигеть можно! Ой! А вон я иду!
Катерина вдруг потрясенно замолчала и уставилась на экран.
– Ирка, – проговорила она вдруг серьезным и даже трагическим тоном, – Ирка, неужели я действительно такая толстая?
– Конечно, – спокойно подтвердила Ирина. – Не понимаю, что тебя так удивляет? Ты что – в зеркало никогда не смотрелась?
– В зеркало – это совсем другое дело! Там я себя вижу… не со всех сторон. А здесь… а может, это камера все преувеличивает? – произнесла она с надеждой.
– Нет, – разочаровала ее Ирина. – Кино – самое правдивое из всех искусств! Камера показывает тебе правду, всю правду и ничего, кроме правды!
– Но ведь это ужасно, – пригорюнилась Катерина, – с этим что-то нужно делать…