- Мон ами, - на чистом французском языке пролепетала Софи. - Ты был великолепен. Квартира тоже. А как мы с тобой теперь будем сношаться - через телефон или посыльных?
(На французском языке Министерство иностранных дел называется Министерством внешних сношений, но великий и могучий русский язык несколько изменил суть выражения "сношаться", так что не осуждайте Софи - и сами осудимы не будете.)
- Вдруг я захочу видеть тебя сильно-сильно?
Дмитрий Сергеевич прижал к себе хрупкое, но упругое тело.
- Я дам тебе синие конверты, в них запечатывают почту особой важности. Все твои сообщения будут немедленно у меня! А телефоном не надо - барышни все записывают. Вдруг враги перехватят - нам не сдобровать…
- О мон ами…
Софи стала нежно целовать министра, опускаясь в поисках новых нецелованных мест все ниже и ниже.
Вдова коллежского асессора Евпитимья Иудовна Гермогенова в ту ночь по причине старушечьей слабости не раз пользовалась услугами фарфоровой ночной вазы с голубенькими незабудками ободком. Облегчившись в очередной раз, она подошла к окну. Ее взору открылась картина столь невероятной силы, что старушка упала в обморок, а очнувшись, еле доползла до образов и всю оставшуюся ночь провела в бдениях и молитвах. И долго ее рассказы пугали богомолок во всех церквах и уголках Петербурга. А сама она вследствие этого обрела давно заслуженную святость и авторитет в пророческих и юродивых кругах столицы, так что иногда ее слушали и лица аристократического происхождения.
- Подошла я к окну… - начинала она после третьей чашки кофию со сливками и рюмочки кагора для сугрева души. - Сама-то я на четвертом этаже кватеру снимаю… а вижу, через улицу, в окне, что ниже напротив, - свят, свят, свят! Мужик стоит! Голый!
Потрясенная публика отшатывалась в ужасе, а девушек на выданье высылали из комнаты, и им приходилось дослушивать под дверью.
- Голый и страсть как волосатый! Стоит и на меня смотрит. А у самого глаза делаются все больше и больше. А сзади пламя адское полыхает! И глаза вдруг красным светом зажглись!
Обычно в этом месте одна из служанок падала в обморок, но никто на это не обращал внимания.
- Смотрит он на меня, глаза красным горят. И руки вдруг так подымает, подымает! Да как заорет проклятия! И огнь изо рта! И ручищами своими с когтями вверх и в стороны сотрясать! И давай проклинать!
- А что кричал?
- Дескать, быть пусту Петербургу! Через пятнадцать лет придет Антихрист и сотоварищи его, и прольется кровь невинная, и будет вода великая, и скроется город под водой, и окрасится вода сия кровью… и все за грехи наши тяжкие!
После этого наливалась вторая рюмочка, а то и третья - силы восстановить.
- А дальше что?
- Дальше? Как он руки вознес и захотел на меня антикрест возложить, так я собралася с силами да и крестным знамением его осенила!
- А он что?!
- Какая ж нечистая сила животворящее знамение выдержит! Зашипел, глаза закатились, руками задергал да и провалился! А на его месте огнь и пар вонючий!
- Господи, спаси и сохрани! Да кто ж это тебе явился?
Тут Евпитимья Иудовна выдерживала долгую паузу, крестилась на образа, возводила очи горе и тихим голосом гордо ответствовала:
- Люцифер!
Обычно в этом месте падала в обморок и горничная.
* * *
Франк ушел, ободренный коньяком и заверениями Путиловского, что завтра же он встретится с Франком и его информатором по поводу готовящегося двойного убийства высокопоставленных сановников.
В своей следовательской деятельности Путиловский давно привык к тому, что иногда самые маленькие, незаметные вещи и события вдруг становятся главными и ключевыми, так что к визиту Франка он отнесся совершенно серьезно, но в то же время полагал реальным, что это все могло оказаться чьей-то болезненной фантазией.
Лейда Карловна почему-то не несла чашку лечебного травяного отвара, что должна была стоять на столике рядом с ночником: контузия давала о себе знать внезапными головными болями при перемене погоды. И Павел Нестерович вышел в кухню взглянуть и поторопить сие событие.
Однако его там не ждали. Лейда Карловна с чрезвычайно глупым видом сидела на табуретке, обе руки ее были заняты весьма важным делом - полукругом образовывали барьер вокруг коленей. А на коленях, свернувшись клубком, спал Макс. И просыпаться не собирался.
Горестно вздохнув, Путиловский молча заварил себе травы, осторожно, чтобы не шуметь, налил ее в чашку и на цыпочках вышел из кухни, провожаемый благодарным взглядом экономки. Прихлебывая горьковатый настой, присел к столу и уставился в прощальное письмо погибшего. Победоносцев, Победоносцев…
ДОСЬЕ. ПОБЕДОНОСЦЕВ КОНСТАНТИН ПЕТРОВИЧ
1827 года рождения. Юрист, ученый-богослов, профессор. С 1880 года обер-прокурор Святейшего Синода. Обучал праву великих князей, в том числе будущего Александра III и Николая II. К своему последнему воспитаннику относится любовно, но больших задатков в нем не отмечает. Весьма образован, культурен, опытен, политически порядочен. Ведущий идеолог консерватизма.
Завтра нужно будет заняться и этим обращением тоже. Слишком много совпадений - и это подозрительно.
Облачившись в ночной халат, Путиловский сел в любимое кресло и взял в руку подарок маленькой княгини - элегантную бриаровую трубку из Коголена, прованского местечка неподалеку от Сен-Тропеза. Он уже приступил к обкуриванию по всем правилам трубочного искусства, но сейчас на сон грядущий курить не стоило, и он просто ласкал пальцами матовую тяжелую поверхность трубки. И вспоминал дни на вилле…
…Покупать автомобиль они не стали (водить его никто не умел), а просто за изрядную сумму наняли вместе с шофером. И катались по всему побережью, заглядывая в такие уголки, о которых и слыхом не слыхивали в сером Петербурге.
Чуть выше Канна они заехали в местечко Грассе, где были расположены знаменитые парфюмерные фабрики Фрагонара и Галимара, производящие основные ароматы Франции.
В медных перегонных кубах томились пуды цветов, отдавая пару и жаре самое ценное, что у них было, - ароматы. В цехах пахло сложным запахом жасмина, нарциссов и душистого табака, так что с непривычки у Анны сразу разболелась голова. Но в цеху холодной мацерации, где извлекались наиболее нежные ароматы, у чана с ландышевой помадой сразу все прошло.
Они накупили кучу всяких флаконов, всего по два. И подобно древним индейским племенам, в самые нежные и сладостные минуты страсти откупоривали какой-нибудь флакон и дышали ароматом до самозабвения, чтобы потом, зимой вспоминать счастливые летние дни.
Путиловский наугад открыл один из флаконов, ощутил знакомый запах, и та единственная ночь, отмеченная именно этим запахом, встала перед ним настолько зримо и желанно, что он даже застонал от нахлынувшего вожделения. И быстро закупорил флакон, чтобы не сходить с ума. Прежние отношения навряд ли теперь, после их последнего свидания, будут возможными.
Свидание было назначено по настоянию княгини в ее собственном доме. Все сразу пошло как-то не так, непривычно. Неправильно. Уже давно выработался ритуал их тайных встреч, удобный и оттого принимаемый обоими как единственно возможный и верный. Но на сей раз Анна сразу его нарушила. Не предложив ни чаю, ни вина, она посадила Путиловского в кресло, стала перед ним с решительным видом и огорошила его сообщением, что она беременна, что он, Пьеро, отец ребенка! И что рожать она будет независимо от того, хочет он этого или нет!
Такая новость способна убить кого угодно, особенно неподготовленного мужчину. За несколько лет их связи бедный Пьеро привык к мысли, что Анна бесплодна и поэтому любовь с ней, даже телесная, совершенно платонична в том смысле, что ничего родиться от этой любви не может.
Оказывается, жизнь богаче любой мужской фантазии! Лазурный берег, холодные купания, замечательные вина и обеды на свежем воздухе сделали свое черное дело. Прошел без малого год. Ситуация изменилась, и теперь у князя Урусова должен родиться наследник, кровный сын Путиловского! Черт побери! И сделать ничего нельзя, поскольку Анна заявила открытым текстом, что такое положение вещей ее устраивает.
А вдруг родится девочка? "А что это изменит?" - спросил себя будущий отец, залезая под одеяло. Девочка… маленькая… хорошенькая… Тут он поймал себя на мысли, что к будущей девочке он относится совсем по-иному, нежели к мальчику: мальчик вызывал чувство отторжения, а девочка, наоборот, только теплые эмоции…
Размышляя над природой такого феномена, Путиловский незаметно уснул. И не слышал, как по коридору Лейда Карловна осторожно пронесла Макса к себе в спальню, чтобы наконец впервые в жизни разделить ложе с настоящим мужчиной, пусть даже и котом. Какая, в сущности, между ними разница?
* * *
Полуподвальное окошко было освещено - за занавесками шла жизнь. Дворник на всякий случай пару раз попытался подсмотреть, что там делают: а вдруг замышляют нехорошее супротив порядка? Но ничего не увидел, потому что ткань занавески была плотной и щелочек не было. А форточка тоже была плотно прикрыта.
Между тем, если бы взгляд дворника обладал свойствами недавно открытых немецким физиком Рентгеном х-лучей проникать повсюду, он увидел бы много любопытного и нехорошего. Как раз именно в эти тихие ночные часы обитатель подвала, тихий слесарь Павел Шмидт, известный в социал-революционных кругах под фамилией Крафт, насвистывая в пышные усы мелодию старинной русской песни "Во саду ли, в огороде", тщательно и любовно готовился высверлить ручной дрелью отверстие в сердечнике пули, предназначенной для приверженцев господствующего монархического строя.
Несколько дней назад с нарочным из бельгийского городка Льежа ему привезли пару пистолетов новейшей системы Джона Мозеса Браунинга. Крафт любовался орудием убийства, какового ему еще не доводилось видеть. Пистолет поражал в самое сердце своей новизной и необычностью: легкий и плоский, с автоматической перезарядкой за счет использования силы отдачи свободного затвора при неподвижном стволе!
Достаточно было передернуть затвор, чтобы патрон мягко скользнул из магазина, спрятанного в рукоятке, в отверстие ствола. И все готово к бою! Сбоку имелся автоматический предохранитель, запрещающий стрельбу. Крафт вообще любил все новое и автоматическое.
Патроны к пистолету лежали аккуратной кучкой рядом и терпеливо ждали своей очереди. Вот за эту терпеливость Крафт и любил огнестрельное оружие всепоглощающей страстью вечного мальчика. Вороненые стволы, никелированные затворы, накладки рукояток из палисандрового дерева, ажурные обоймы, тупые рыльца револьверных патронов и изящные очертания остроконечных патронов ружейных наполняли его душу восторгом и успокоением.
Без пары стволов за пазухой Крафт чувствовал себя голым и незащищенным. Иным людям для спокойствия необходима большая сумма денег. Крафта деньги не привлекали. Чувство уверенности давало ему лишь оружие. Он любил оружие, и оружие любило его.
Правильно заточенное трехмиллиметровое сверло легко вгрызлось в накерненную головку пули, выпустив наружу из-под красной медной оболочки вначале стальную, а в конце и серую свинцовую спиральку. Углубившись по шаблончику на пять миллиметров вплоть до середины свинцового сердечника, Крафт аккуратно вынул сверло и очистил канал от стружки.
Таким образом он обработал четырнадцать патронов, что составило ровно две обоймы. Закончив со сверлением, он тщательно убрал рабочее место, разложив и развесив инструменты, и застелил стол большим листом зеленой фильтровальной бумаги. Настало время заняться химией.
Из шкафчика он достал сосуд темного стекла с притертой пробкой. На этикетке были нарисованы череп и кости и для надежности была добавлена надпись "ЯДЪ!". Внутри действительно находился сильнодействующий яд - стрихнин.
На несколько мгновений Крафт задумался: как заполнить маленькое отверстие порошком стрихнина? Тут же из стола появились тонкая медная фольга и ножницы. Из фольги была вырезана полоска. На сверле чуть меньшего диаметра Крафт свернул полоску в половину трубочки. Получилась миниатюрная ложечка, которая заходила в отверстие.
Насыпав стрихнин в фарфоровое блюдечко, он стал медной ложечкой брать его оттуда, засыпать в отверстие и утрамбовывать тупым кончиком сверла. Засыпав стрихнин во все четырнадцать пуль, Крафт убрал всю посуду, тщательно протер головки нуль и на всякий случай помыл руки.
Из мотка мягкой оловянной проволоки он настриг четырнадцать кусочков олова и зачеканил ими отверстия в пулях. При попадании в твердое или даже мягкое тело олово должно было неминуемо выскочить из отверстия, открывая дорогу стрихнину. И тогда достаточно любого попадания, чтобы жертва была обречена на мучительную смерть от крысиного яда.
Крафт полюбовался на свою хорошую работу, протер патроны ваткой, смоченной в спирту, и снарядил ими две коробчатые обоймы-магазины. Снаряженные обоймы он пометил цветным лаком на ацетоне.
В этот момент в окно постучали. Никуда не торопясь, Крафт спрятал обе обоймы с пистолетами в тайничок, застлал тайничок рогожкой и с часами в руке стал ждать. Ровно через минуту стук повторился. Только тогда он подошел к двери и отворил ее. В подвал буквально ввалился измученный многочасовыми хождениями Григорий Гершуни.
* * *
Склад гуттаперчевых изделий фабрики Адольфа Францевича Шпорледера в противопожарном отношении считался образцом: легковоспламеняющиеся жидкости, такие, как бензин и ацетон, хранились в помещении, отделенном от прочих несгораемыми толстыми брандмауэрами. Основной склад каучука - свернувшегося млечного сока малайских деревьев - также был выгорожен основательно. Кроме того, при складе имелся большой противопожарный бассейн, наполненный, как ни странно, водой с малой примесью лягушек.
Днем и ночью склад охранялся двумя людьми с берданкой и свистком. Так что злоумышленники были лишены малейшей возможности поджечь сей склад. Однако ровно в три часа ночи он запылал, причем сразу в нескольких местах, и когда прибыли пожарные расчеты с соседней Охтинской части, занялось так, что тушить уже было бесполезно. Пожарные были озабочены лишь одним - не дать огню переброситься на соседние склады.
Что они и сделали: ловко пробили в пруду две проруби и поливали свежей холодной водой пополам с лягушками соседские деревянные заборы.
Столица давно не видела такого столба огня: в часть звонили даже из Зимнего дворца. А несколько известных всему городу пироманов во главе с князем Леоном Шервашидзе не поленились приехать в такую даль - и ничуть не прогадали. Зрелище пожара было великолепным! Погода стояла безветренная, и огонь подымался ровно вверх, заканчиваясь густой черной шапкой несгоревшей сажи.
Уцелевший сторож уверял, что пожар начался с небольших взрывов сразу в нескольких местах. Такое поведение указывало на поджог. Поскольку звонили и интересовались из самого дворца, делу был дан необходимый ход. А так как в донесении прозвучали взрывы, то с самого утра невыспавшемуся Бергу пришлось ехать на Охту, чтобы лично осмотреть пожарище и доложить по форме, что за взрывы и почему взрывы. Трупов не было, и посему Берга отправили одного - обучаться сложному делу дознавателя.
На пожарище уже было пусто - ни пожарных, ни пироманов, ни репортеров. Лишь унылый владелец фабрики господин Шпорледер ходил по периметру и тростью спасал из пепла оживших лягушек. Впрочем, и лягушки уцелели не все. Поэтому, узрев живого и румяного Берга, господин Шпорледер обрадовался, прицепился к нему хвостиком и более не оставлял одного.
Заимев в лице фабриканта благодарного слушателя, Берг распустил свое красноречие, как павлин хвост, чем очаровал Адольфа Францевича. А прознав, что Берг по папеньке из немцев, Шпорледер и вовсе влюбился в дознавателя. Тем более, что в семье имелась дочь на выданье и каждый удобный случай рассматривался родителями, как знак Божий. Но Берг об этом не подозревал и не осознавал грозящей ему опасности.
- Смотрите! Смотрите! - как дитя радовался Иван Карлович, указывая на ничем не примечательный обгорелый ящик, стоящий вне зоны основного пожара. - Все началось именно отсюда! Здесь произошло возгорание, и далее огонь пошел вот сюда.
- Откуда это ясно? - дивился Адольф Францевич.
- Как откуда? Поймите, при пожарах горячий воздух уходит вверх, а внизу все остается при температуре земли. А сейчас зима, земля холодная, на ней все видно! Вот это остатки бикфордова шнура. Всего длиной пять метров. Он был уложен незаметно, вдоль стены, заранее. В ящике находился примитивный химический запал. Вот его остатки - пепел и зола от матерчатой оболочки. Инициатором огня послужил, скорей всего, марганцовокислый калий в резиновой оболочке, помещенной в подобающий растворитель. Им может быть горючее для авто, так называемый бензин, он же растворитель для жиров и каучуков. У вас ведь есть авто?
Вопрос был риторическим, поскольку шикарный "даймлер" фабриканта стоял неподалеку. Внутри, подобно мумии, недвижно сидел шофер в клетчатой кепке с ушами и в очках-консервах на невозмутимом лице.
- Вы хотите сказать, что я сам поджег свой склад?
Ход мыслей Берга поразил фабриканта в самое сердце. Он почувствовал себя несколько дурно и даже приложил руку к той части живота, где, по его представлению, размещался пораженный орган.
- Боже упаси! Я вовсе не это имел в виду! - Берг с азартом ищейки шел по следу. Для него картина пожара представляла открытую книгу, читать которую было просто удовольствием. - Это может сделать любой гимназист. Элементарный поджог! У вас есть недруги?
Ответом было молчание и внезапная бледность чела. Недругов у Адольфа Францевича имелось более чем предостаточно. Собственно говоря, вокруг него кишмя кишели сплошные недруги. Одни завидовали его богатству. Другие - красоте и уму его супруги. Третьи завидовали просто так, из чувства зависти.
- Видите ли… - проблеял погорелец. - Знаете ли… я не думал, что они пойдут на это!
Берг насторожился: появились таинственные "они". Следствие нащупало ниточку, за которую можно было вытащить на свет Божий всю цепочку преступления! Это определенно удача. Тут надо действовать осторожно!
- Едемте ко мне домой, позавтракаем… Вы ведь еще не завтракали? - Бледный фабрикант явно нервничал. - Мне нужно сказать вам нечто очень важное.