Внешнее сходство сына с отцом было поразительно. Буффало, вылитый Буффало, только очень молодой, еще подросток. Лыков наблюдал за ним из угла, и все происходящее казалось ему нереальным; как будто это хороший, счастливый сон, но он пройдет, и счастье вместе с ним… Умер человек, любимый ими всеми, и уже оплакан, и самый образ его стирается из памяти, вытесняется насущными делами - и вдруг он вернулся! Пусть не он, но кровь и плоть его, и знакомая улыбка, и даже в повадках проступают забытые было черты. Удивительно. Алексей осмотрелся и заметил, что все наблюдают за Буффаленком так же, как и он, и одинаково улыбаются… Прошлое, которое никогда не возвращается, вдруг вернулось.
Федор Ратманов-младший рассказал о себе и своем отце следующую историю:
- Моя мать Александра Еремеевна Ветюгова была из старинного молоканского рода. При покойном вашем государе выезд из России был облегчен, и многие староверы тогда подались. В Румынии осели, в Канаде, Америке. Ветюговы в числе еще нескольких семейств оказались в округе Форд штат Канзас. Столица округа Додж-сити, хоть и мелкий был городишко, но имел самое главное - железную дорогу. На ихнем западе это очень важно: где дорога, там жизнь относительно устроенная.
Матушка была единственным ребенком в семье, который выжил; остальные не выдержали путешествия. У них имелось девятьсот акров хорошей земли на троих. Не знаю, сколько это в ваших десятинах, но много… Когда она выросла, нужно было выходить замуж за русского единоверца. Но молокане за несколько прошедших лет поразбрелись, в соседях жениха не было, и она рисковала уже остаться в старых девах.
Время стояло трудное: только два года, как кончилась война между Севером и Югом. Повсюду банды угоняли скот, грабили поезда и почту, легко и убивали. Чтобы защититься, жители Канзаса нанимали стрелков. Хороший стрелок стоил дорого, но он охранял город. И в 1867 году Додж-сити нанял моего отца, который тогда уже был весьма знаменит. Отец поселился, познакомился с русскими семьями, стал заходить в гости, ну и… Когда родители матушки узнали, что она беременна, ее выгнали из дома; у молокан с этим строго. А отца уже не было к тому времени в городе. У него закончился контракт, и он переехал сначала в соседний Абилин, затем в Эллис штат Небраска, а потом в Расселвилл штат Кентукки, и далее след его совсем затерялся… Он так и не узнал никогда обо мне. Не ведаю, любил ли он мою матушку; она же очень его любила и никого из мужчин после него к себе не допускала. Растила меня, не жалея сил, а это очень-очень трудно. В Додж-сити одинокая женщина, извините, может заработать только в "квартале красных фонарей"… Матушка и я жили крайне бедно до семьдесят пятого года; тогда умер мой дед, и мы вернулись к бабушке. Я вырос все-таки в русской семье и потому говорю без акцента.
Отдельные сведения об отце иногда доходили до нас. Так, в 1873 его имя попало во все американские газеты. Тогда обнаружились страшные преступления семейства Бендеров, державших гостиницу около города Черривейл штат Канзас. Они были немцы. Отец и сын убивали своих постояльцев, пока дочка их отвлекала. Ударяли топором по затылку из-за занавески… Бендеры убили так несколько десятков человек, пока бывший армейский разведчик полковник Йорк не приехал в Канзас на поиски своего пропавшего брата. Убийцы в первый раз отоврались, но потом у них сдали нервы и они бежали в прерию. После их бегства люди полковника перерыли весь дом и в погребе обнаружили шесть трупов, в том числе и Йорка-младшего. Нашли и его пятитилетнюю дочку, которая была изнасилована отцом и сыном Бендерами, а потом заживо зарыта в могилу отца…
(На этом месте в рассказе Буффаленка Полина Аркадьевна беззвучно заплакала).
- Отец, как писали газеты, был другом убитого Йорка, и тоже участвовал в его поисках. А когда нашел, то… В общем, они с полковником вдвоем бросились в погоню. Вернулись через неделю, сказав, что никого не поймали. Но все убеждены, что они их, конечно, отыскали. И сами там, в прерии, их судили, вынесли приговор и исполнили его.
- Да, это похоже на Федора, - подтвердили и Алексей, и Степан.
- А восемь месяцев назад матушка умерла. Она взяла с меня перед смертью слово, что я отыщу отца. И я, похоронив ее, прорыдал два дня и отправился по всей Америке. Долго искал… Спрашивал про Теодора Буффало, или Русского Буффало, как его еще называли. Дело оказалось нелегкое: отца уже много лет не было в стране. Но кое-кто еще его помнил, и я с трудом, но нашел этих людей. Они-то мне и рассказали, что в 1876 году отец схлестнулся в Пенсильвании с тайным обществом "Молли Магвайрз". Это как бы масоны преступного мира. Они опутали штат целиком, имели своих людей и в полиции, и в Конгрессе, и, с помощью насилия, управляли всей угольной добычей. Якобы, это были ирландцы и деньги передавали фениям, борцам за независимость Ирландии, но, по-моему, они самые обычные бандиты. Отца наняли горняки последней независимой шахты в Лопезе. И он в первом же бою убил единственного сына самого диктатора "Молли Магвайрз" Джона Тэннера O’Хиви. То был жуткий человек, ненормальный в своей страсти повелевать. И очень влиятельный. Отца начали гонять по всему Северо-Западу, и он вынужден был спасаться аж в Калифорнию. И уже оттуда, после убийства при вынужденной самообороне, офицера бюро Пинкертона, возвратиться в Россию.
А потом федеральные агенты разгромили "Молли", O’Хиви присудили четыре жизненных срока и сейчас он сидит в питсбургской тюрьме. У него осталась одна цель - найти убийцу сына. Денег этот гнус припрятал видимо-невидимо. И хотя его лавочка якобы уничтожена, люди O’Хиви никогда не переставали искать отца. А нашли меня. Сходство… Я налетел на них впервые в Нью-Йорке, но сумел тогда вроде бы убежать; оказалось, они просто следили за мной. Думали, видать, что я выведу их к отцу. А когда я приплыл в Россию, послали за мной следом беглых русских каторжников, которых сейчас полно в Америке. Алексей Николаевич их побил, но они затаятся сейчас в гостинице и еще появятся…
- Вот я им появлюсь! - угрожающе заявил Горсткин. - Тут вам не Пенсильвания, ёшкин бобёр, а Москва! Завтра же всех на уши поставлю. Коли и впрямь беглые окажутся - пусть следуют в Нерчинск срок дорабатывать…
- Но все равно тебе, Федор, надо быть осторожным. Пока O’Хиви жив, он не отстанет. Ежели отца не успел - на сыне захочет отыграться.
- Это самая его идея, - согласился Буффаленок. - Только старому вурдалаку уже семьдесят восемь лет; долго не протянет.
- Все же остерегись. Дядя Степан почистит Москву, и вообще возьмет над тобой шефство. Я же завтра должен возвращаться в Петербург.
…Утром следующего дня из столицы приехал Озябликов и встретился с новым "королем". Скандала не произошло: оба понимали, что попытка убрать исполнителей не есть враждебная Лобову акция. Обыденный деловой подход. Договорились, что преследование Лыкова и Челубея в Москве прекращается, и они могут и в дальнейшем сюда свободно приезжать; Мячев гарантировал их безопасность. Собственные жизни Алексея и Якова мало что стоили в глазах вождей, поэтому стороны быстро перешли к обсуждению совместных предприятий. И даже если лично Озябликову был не безразличен сын его лучшего друга, он не мог себе позволить нарушить инструкции Анисима Петровича, который явно хотел задружиться с умным Михаилом Ильичом.
Глава 12
Командировочное предписание
На этот раз Алексей входил в кабинет Лобова как победитель. Челубей зашел отчитываться первым и сидел у начальства почти час. Наконец позвали Лыкова. Анисим Петрович встал, пожал руку, одобрительно похлопал по плечу:
- Молодец. И впрямь волкодав! Испытательный срок закончен, ты принят на службу. Жалованье - пять сотен в месяц, как и просил. А за образцовое выполнение получи от меня тантьему - тысяча четыреста рублей.
И вручил ему пачку ассигнаций.
"Эх-ма! Мое семимесячное жалованье на царевой службе", - подумал Лыков. - "В бандиты, что ли, податься?".
Расселись кружком: шеф, Озябликов, Елтистов, Челубей с Лыковым и трактирщик Чулошников.
- Значит, ты первейшего на Москве богатыря с одного удара положил?
- Височная кость очень тонкая; при ударе проламывается внутрь и поражает мозг.
- А как догадался про ладанки?
- Яков выстрелил дважды, оба раза попал, а Коське хоть бы что. Понятное дело - панцирь. Решил поэтому кулаком…
- А на постоялом дворе как получилось, что ты вышел в одну дверь, а вошел в другую?
- Этот фокус не хитрый. Светло, все видно; главное было двигаться бесшумно. На войне я был пластуном, одиннадцать "языков" привел. Приходилось ночью, в полной темноте, проходить в трех шагах от турецкого секрета по осеннему лесу. И они меня не слышали…
- Здорово. А что у тебя за связь такая с рогожцами? Мне это может быть полезно.
- Я выполнял для них ранее секретные поручения. Какие - не скажу, сами понимаете. Можете навести обо мне справки у Арсения Ивановича Морозова.
- А почему не остался?
- Мне там у них скучно и малоденежно. Поручения, за которые хорошо платят, в Рогоже не каждый день, а у меня мало времени.
- Торопишься стать богатым?
- Конечно. Сейчас у меня сила, а потом ее не станет. Я хочу за пять лет заработать на всю остальную жизнь…
- Сколь же тебе надо?
- …и прозябать потом мирным обывателем. Главное - никому не служить, даже вам, Анисим Петрович. Деньги - это свобода. А насчет "сколько", думаю, ста тысяч достанет.
- Не пойму. С твоими талантами ты хоть завтра может добыть себе сто тысяч. Залез ночью к Коллану или Ратькову, дал сторожу по башке, и живи обывателем!
- Я ведь уже говорил, что мирное население не трогаю. Мне не любые деньги нужны, а только те, на которые спокойно будет век доживать. Вдруг я к старости в веру ударюсь, к Богу приду?
- Да ты уж столько народу перебил, Лыков! Какой тебе бог после этого?
- То в бою. То за грех не считается. Сейчас-то я не весьма об этом думаю, но в голове держу. Самый край ни разу не переступил и не собираюсь.
- Заковыристо как-то все у тебя получается: тут ты девочка, там нет, а здесь опять девочка… Нельзя быть помесью волка с бараном, но - не мое это дело, черт с тобой, живи по середке. У меня к тебе, Лыков, предложение. Надо сходить, на пару с Челубеем, в длинную командировку. В Сибирь. Добраться до Китая и вернуться сюда к осени по пути "золотых фелдъегерей", выяснив при этом, куда они, лешие, пропадают. И после поработать на меня еще один год. По окончании я вручаю тебе сто тысяч, и становись кем хочешь. Надумаешь дело какое завести в Питере - помогу. Согласен?
- Хорошее предложение, даже слишком. Что вы не договариваете?
- В Сибирь эту надо пройти по этапу.
- То есть, как это: по этапу? В кандалах, с обритой головой? А нельзя с удобствами, под видом торгового человека?
- Нельзя. Это по пути оттуда вы станете искать следы фельдъегерей. А по пути туда у вас будет другое задание: произвести ревизию моей "Этапной цепочки". Я создал целое предприятие на пути в Сибирь и в самой Сибири. В важнейших пересыльных тюрьмах, как то: в Питере, Москве, Тюмени, Тобольске и Томске - сидят мои люди. Этап им не угрожает, поскольку зацепились за должности. Повара, писари в канцелярии, есть даже один надзиратель. На самой каторге опять имеются агенты: в Кадаинской, Алгачинской, Зерентуйской тюрьмах, в Нижней Каре; в прошлом году появился и в Воеводской тюрьме на Сахалине. Третьи люди живут около на поселении. Потому, если кто из моих здесь попался, он знает, что в обиду его не дам, и в Сибири не брошу, ежели правильно себя повел. И наоборот… Сам, кстати, тоже это учти. "Цепочка" эта делалась для своих, но и тогда я уже думал, что она может деньги приносить. Так и вышло. В прошлом году мы вывезли из-за Бугров двух кавказских абреков, скопческого архиерея, четверых поляков и семь человек московских "иванов". Заработали на этом сто восемнадцать тысяч чистого доходу. Плюсом еще те люди, что на поселении живут, скупают у горбачей по дешевке намытое в тайге золотишко. Так что, "Этапная цепочка" получается доходным предприятием, бережет кадр моих людей и повышает авторитет Лобова по России. Но недавно человек из Московской "колымажни" пожаловался, что его выпихивают из старост "пустынники" . В Перми духовые проломили нашему парню голову, хотя знали, кого забижают. А в Нижней Каре, в самом важном месте, где документы стряпают, совсем моего писарька прижали, убить обещают. Есть там один жидомор, долю требует от доходов… Словом, надо пройтись по всей "Цепочке" и навести там порядок. А это под видом торгового человека, как ты хотел, сделать не получится; придется прописаться в романов хуторок . Ну, так как? Договор, или ты уже на попятый?
Лыков раздумывал недолго.
- Под чужим именем, без бритья головы и кандалов - согласен.
- Это как? А… понимаю…
- Правильно. "Спиридонами" пройдем.
- Вот и ладно. Чулошников введет вас в подробности. Помните, что времени у вас мало - к ноябрю вы оба уже должны быть здесь. Живые и с нужными мне сведениями.
Петербург переполнен людьми с просроченными видами. Со всех концов страны съезжаются в столицу разные личности: кто на заработки, кто поворовать, а кто и просто так, от нечем заняться. Покупают в участке адресный билет и прописываются, где найдут угол. Билет действует три месяца, после чего его надобно продлевать. Для этого нужно возвращаться на родину, заново оформлять временную отлучку, опять покупать трехмесячный билет… Такая морока не для русского человека, и он начинает игру в прятки с полицией. В Питере много мест, где приютят и без документов - плати только деньги. Помимо "Вяземской лавры", есть зловещий дом Дероберти, два огромных строения (каждый размером с жилой квартал) Яковлева и Тарасова, треугольник между Мойкой и Екатерининским каналом вокруг Мещанской улицы, лишенные всякого влияния власти окраины - Выборгская сторона, Охта, Нарвская застава; имеются притоны Лиговки, бесчисленные пакгаузы Калашниковской набережной и удивительные городки на свалках Горячего и Гаванского полей.
Но, в конце концов, человек без вида все же попадает в участок. Обосновывается сначала в камере при части, где его проверяет Сыскное отделение: не в розыске ли, нет ли на него данных в картотеке рецидивистов. Если тут все чисто, беспаспортный нарушитель подлежит высылке к месту приписки за казенный счет, для чего направляется в Предварительную тюрьму на Шпалерную, 25. Там бедолага дожидается этапа на родину; называются такие люди на жаргоне "спиридонами". Не будучи преступниками, они несут все тяготы тюремной жизни наравне с последними. Отношение к ним со стороны уголовных самое презрительное; последняя шпанка, базарные воры-"халамидники", плебеи преступного мира, и те находятся выше их в здешней иерархии.
Наконец, партия, достаточная для отправки, набирается и переводится в Пересыльную тюрьму в Демидовом переулке. Оттуда не позже, чем через сутки, всю команду везут ночным поездом в Москву. Московская пересыльная тюрьма на Колымажном дворе - гигантское учреждение, в котором пересекаются этапы со всех концов России. В четырех огромных балаганах проживает одновременно до двух тысяч арестантов и "спиридонов"; каждую среду сотни людей в одинаковых серых бушлатах уходят и приходят, создавая не поддающийся описанию муравейник. В зависимости от расторопности тюремной канцелярии, можно застрять в Первопрестольной на два-три дня, а можно и на месяц. Порядки в Москве жестче, чем в Питере: при любом выходе на улицу заковывают в наручи не только арестантов, но даже и "спиридонов", которые узниками по закону не считаются. Но такие строгости - только здесь… Отсюда, из Бутырки, начинается главный ссыльный тракт, который упирается уже за Байкалом в Карийские промыслы. (Последние несколько лет путь некоторым арестантам каторжного разряда продлили аж до Сахалина. Сибирь уже мала для вместительства всех кандальников!).
Наконец, наступает время отправляться дальше. Партия выходит под конвоем с Колымажного двора и поездом добирается, так же за одну ночь, до Нижнего Новгорода, далее которого железной дороги уже нет. Ночует на Этапном дворе, пополняясь при этом попутчиками из южных губерний, и утром садится на пароход. Начинается трехнедельное скучное плавание по Волге и Каме до Перми, в душном трюме, с одной лишь ночевкой в Казани. В Перми арестантов ожидает недолгий отдых, а затем открываются утомительные пешие переходы: следует пройти по безлесой болотистой местности шестьсот пятьдесят верст до Тюмени. С 1863 года этот отрезок положено не идти, а ехать на переменных лошадях, но последних всегда не хватает, а в весенне-осеннюю распутицу их и вовсе не достать. В Тюмени опять садятся на пароход и по рекам Туре, Тоболу, Иртышу и Оби доплывают до Томска.
Томская пересыльная тюрьма - самая большая в России; в ней в летнее время одновременно могут находиться до пяти тысяч заключенных. Это огромный этапный пункт, из которого идет непрерывная расфасовка арестантов к местам конечного прибытия. Многие ссыльные остаются здесь и поселяются вокруг города, каторжные же идут дальше. Их путь лежит через Красноярск, Иркутск и Читу - в страшное Забайкалье, а это еще две тысячи семьсот верст. По всей, истоптанной сотнями тысяч ног, дороге расставлены на должном расстоянии этапы и полуэтапы. Партия идет целый день, на полуэтапе ночует, затем еще день ходьбы, после чего на этапе - суточный отдых. Всего в Сибири 60 этапов и 64 полуэтапа, и занимают они свои исторически выбранные места с начала века. Вся дорога длится более четырех месяцев и в срок отбытия наказания не засчитывается. Это еще что! Двадцать лет назад, когда железных дорог и пароходов еще не было, арестанты брели все семь тысяч верст от Москвы до Нерчинска пешком, и уходил у них на это - год…