- Он живет в Дерпте. Там восстанавливают университет, и он приглашен профессором физики. Там же теперь живут его дети.
- Он женат?
- Он вдовец.
- Я так и думала, - сказала Софи. - Герр Крылов, дайте знать, когда он опять приедет, я попрошу дедушку пригласить его к нам.
- Вы всегда называете герра Видау дедушкой? - спросил Маликульмульк.
- Он сам предложил, я обрадовалась - у меня ведь была только бабушка. Это так было забавно - вдруг обрести брата, и дюжину других родственников, и, наконец, дедушку!
Софи чем-то напомнила ему в этот миг Тараторку - хотя пятнадцатилетняя Тараторка отчаянно старалась повзрослеть, а фрау Софи, напротив, взрослеть совершенно не желала - ей явно нравилось быть ребенком, любимой внучкой. Любопытно, как это дитя перенесло тяготы замужества, подумал Маликульмульк, весьма любопытно…
- Вы любите герра Видау?
- Да, очень! Он все время делает мне маленькие подарки, смешит меня, как будто он мой поклонник. Он чудный, милый! Жаль, что он никуда не выезжает… - Тут Софи нахмурилась и стала деловито поправлять загнувшееся кружево на рукаве, заодно выровняла медальон - чтобы лежал ровно посреди декольте. - Но скоро мы станем соседями - он велел купить землю рядом со своим домом, там осенью выкопали большой погреб… Мы с сестрой раньше жили так скучно, нас никуда не выпускали, а теперь раз или два в неделю - настоящий прием, все собираются, обязательно приглашают какого-то удивительного гостя. На сей раз - вас, герр Крылов. Вы ведь будете бывать у нас?
- Буду, фрау Софи.
Происходило что-то странное - эта говорливая Софи колдовским образом плела паутинку, закрепит ниточку на себе, на своих розовых губах - и перекинет на суконное плечо Маликульмулька, потом опять к себе - к медальончику на груди, к золотому сердечку с портретом покойного мужа, вероятно, и опять - к Маликульмульку, к его пересохшим вдруг губам. Возникала ткань, прозрачное кружевце возникало, а ласковый голос продолжал плести и протянул сквозь узоры такую ниточку: мне понравился Паррот, скрывать не стану, но мне бы очень хотелось видеть и вас, герр Крылов, вы мне очень симпатичны. К тому же Паррот приедет и уедет, а вы можете приходить к нам каждую неделю…
- Вы дедушке понравились. Он любит новых людей, любит светское общество, а вы ведь сочинитель?
- Да, фрау Софи.
- Вы пишете по-русски?
- Да, фрау Софи.
Маликульмульк не понимал, как вышло, что власть взял в свои толстые ручищи Косолапый Жанно, а ведь эта скотина только о еде способна толковать, и главным образом - с поваром Трофимом.
Философ спрятался - он не знал, как себя вести со странной фрау Софи, вдовой - и в то же время игривым шестилетним младенцем, у которого на устах одни вопросы, а в голове - уверенность, что все старшие должны охотно отвечать, любить и баловать прелестное дитя. Звонкий голосок был сильнейшим средством - разве можно в чем-то отказать такому детскому голоску, похожему на птичий щебет? Таких женщин Маликульмульк раньше не видел.
- Вам здесь понравится. Дедушка сказал - такого человека, как герр Крылов, нужно сделать нашим другом. Вы ведь станете нашим другом? Поднять переполох в полиции и добиться своего не всякий сможет. Вы с ним поговорите, он объяснит вам эту ужасную историю.
- Да, фрау Софи.
Косолапый Жанно - и тот забеспокоился, осознав свою тупость. Вставший на задние лапы медведь вел бы себя галантнее.
- Тут все дело - в рецепте бальзама Кунце. Вы ведь знаете, что это за бальзам?
- Да, фрау Софи.
- Я тоже его пью, если простужусь. Мы его и детям даем - совсем немного, в горячий чай. Он заодно помогает пищеварению, если у детей плохой аппетит. Вы слыхали эту историю с бродячим торговцем и чудесным бальзамом?
- Да, фрау Софи.
Она были очень благовоспитанным младенцем - делала вид, будто перед ней - не медведь, лишенный человеческой речи, а приятный собеседник. Она улыбалась, как будто выслушивала тонкие комплименты, до того тонкие, что лишь улыбкой и можно ответить. Или же прекрасно знала, что такая внезапная тупость и растерянность - на самом деле лучший комплимент, какого может пожелать женщина?
- Пройдемте туда, - попросила она и отвела Маликульмулька в уголок, где стоял небольшой диван. Этот закуток был отгорожен от прочей гостиной большой медной жардиньеркой с комнатными цветами. Софи села первая, очень заботясь, чтобы голубое платьице не помялось, и аккуратно разложив подол, обтянув им коленки. Но для Маликульмулька осталось менее аршина, чтобы уместиться, и он проявил величайшую осторожность. Он знал, что Косолапый Жанно достаточно тяжел и может опрокинуть легкий диванчик. Но обошлось.
- Я попросила дедушку - он мне рассказал, что там произошло, - продолжала Софи. - А ему рассказал бедный Илиш… Когда Кунце пришел в Ригу, он пытался всем продать свой рецепт… нет, не так, он со всеми купцами по очереди пробовал договориться, чтобы у него взяли рецепт, делали бальзам, а ему платили каждый месяц небольшую сумму. Сперва никто не согласился, а потом один из наших аптекарей все-таки договорился с ним. Но у себя в аптеке он торговать не мог - он только делал бальзам, а продавал Кунце. Илиш знал, кто этот аптекарь, но никому не говорил. Только дедушке однажды объяснил, откуда берется в Риге бальзам Кунце и почему его можно спокойно покупать - его ведь делал опытный аптекарь, а не сам Кунце.
- О мой Бог… - пробормотал Маликульмульк. Это была уже непонятно какая по счету версия интриги вокруг рецепта бальзама. - Вы продолжайте, фрау Софи, продолжайте…
- А мне показалось, что вам это не очень любопытно… - сказала она так, как говорят молодые женщины, желающие, чтобы их долго и красиво уговаривали.
- Очень любопытно! Особенно… - И тут он замолчал, не умея выразить простую, в общем-то, мысль: особенно когда рассказывает такая удивительная красавица с медовыми, отражающими свечные огоньки, локонами.
Красавица же повернулась так, чтобы сидеть вполоборота к собеседнику и заглядывать ему в лицо. От медовых локонов пахло какими-то цветами, неизвестными Маликульмульку, и стройный округлый стан Софи прогнулся, словно ожидая руки, которой самое время проскользнуть по спинке дивана и слегка приобнять красавицу за талию.
- А потом этот бальзам попробовал русский купец Лелюхин и захотел сам им торговать. Только он с самого начала сказал, что хочет не лекарство производить, а напиток, вроде наших горьких настоек для аппетита, только более полезный. Он предложил это Абраму Кунце, но Кунце побоялся с ним связываться. И тогда он переманил к себе кого-то из подмастерьев или учеников того аптекаря. Так рассказал бедный Илиш. Ну а тот человек явился с рецептом, только рецепт был не на бумаге, а в голове. И на Клюверсхольме появилась фабрика.
- Это очень похоже на правду, - сказал Маликульмульк.
- Это и есть правда. Но на самом деле все вышло очень плохо. Аптекарь, который помог бедному Кунце, хотел доказать, что у него украли рецепт. А доказать это трудно. Мало ли, что название то же самое? Вот у нас продаются французские блонды, которые делают, наверно, где-нибудь в русской провинции. У многих помещиц есть хорошие кружевницы. Название - то же самое, и вид похожий, тоже из шелка и золотистые, но не французские. Тем более что он, тот аптекарь, тогда должен был бы признаться, что тайно делал бальзам. Он пробовал договориться с купцом Лелюхиным, но ничего не вышло. Илиш знал об этих переговорах. А когда Лелюхин стал хорошо продавать бальзам, он просто убрал того ученика, или подмастерье, или я уж не знаю кого. Дал ему денег и отправил в Санкт-Петербург - там любой найдет себе денежное место, особенно немец.
- То есть Илиш знал точно, что рецепт Лелюхиным украден. Что же он все это время молчал?
- Сперва его просил молчать тот аптекарь. Он не хотел сделаться посмешищем для всей Риги. А почему он молчал потом - я не знаю. И дедушка не знает. Наверно, была причина. Дедушка считает - это как-то связано со взяткой, которую Лелюхин кому-то дал, чтобы бальзам Кунце предложили покойной императрице. Может быть, это даже сделал сам бедный Илиш… а теперь, если бы господин Голицын стал разбираться в этой старой истории, Илиш бы от страха рассказал все, что знает про Лелюхина. Вот Лелюхин и убил его…
- Но это ведь сын того Лелюхина! Как можно обвинять его во взятках, которые давал его покойный отец? - возмутился Маликульмульк.
- Я не знаю! Это, наверно, связано с разрешением продавать бальзам. Если бы стало известно, что Лелюхины украли рецепт, им бы запретили делать и продавать свой бальзам!
- И вы говорили о таких вещах с дедушкой?
- Да… Это же лучше любой трагедии… Дедушка любит истории, в которых есть загадка, я тоже их люблю, что тут плохого? - И Софи, распахнув большие карие глаза, посмотрела на Маликульмулька жалобно-жалобно. - Он часто зовет меня в гости, чтобы поговорить о странных историях. Я ему даже читаю вслух из журналов, особливо про привидения. Вы верите, что неуспокоенная душа может по ночам блуждать и предупреждать о несчастьях? Я в это верю, герр Крылов, а дедушка все ищет разумного объяснения, даже иногда находит. Однажды он где-то вычитал про фантскоп Робертсона и выписал этот прибор нарочно для того, чтобы объяснить мне, откуда берутся призраки и фантомы. Когда он в темной комнате показал нам покойную французскую королеву, я чуть с ума не сошла от страха!
Маликульмульк слушал и кивал. Софи рассказывала, как дитя - взахлеб, с неподдельным волнением, словно только что на экране из прозрачной кисеи луч света, пропущенный через хитро устроенные линзы, явил ей тень королевы, возникающую из мрака и растущую прямо на глазах.
Волнение было ей к лицу…
- Вы спросите дедушку - он расскажет про фантскоп! Если хотите, герр Крылов, можно будет в следующий раз устроить вечер с привидениями! - Тут Софи встала и мелкими движениями стала одергивать на себе платьице, выравнивать складки; Маликульмулька немного удивили отставленные мизинчики, живое воплощение жеманства, но Софи и жеманство было к лицу, как голосок маленькой девочки, как непосредственность котенка, требующего от хозяев игры и ласки.
Она поспешила к Видау, и Маликульмульк пошел следом, хотя совершенно не желал никаких вечеров с привидениями. Он встретил взгляд фон Димшица - шулер качал головой и улыбался так, словно желал сказать: дело идет к свадьбе, любезный друг, вас недаром пригласили!
Возле кресла Видау уже стоял ломберный столик, обитый зеленым сукном.
- Я уже не выдержу восьми робберов виста, как когда-то, - сказал Видау, - целая ночь за картами - недоступное мне удовольствие, но по маленькой, по маленькой, в ломбер, в тресет… Садитесь, Леонард, и вы, герр Крылов. До ужина мы успеем позабавиться, после ужина продолжим! Софи, где наша корзиночка с жетонами?
Маликульмульк вздохнул с облегчением - больше разговоров на диване, кажется, не предвиделось. Софи улыбнулась ему и, принеся серебряную ажурную корзиночку, ушла к сестре и другим молодым женщинам.
- Бедной девочке не повезло, ее отдали замуж за человека, который ее мизинца не стоил, - Видау покачал головой, а Маликульмульк вспомнил оттопыренные мизинчики. - Ее мать полагала, будто этот господин способен стать хорошим мужем. Но он сочинил такое удивительное завещание, что мне пришлось привлечь лучших рижских юристов, чтобы бедная Софи получила свою законную вдовью долю. Тогда Альберт уже сватался к Доротее, это сестра Софи, и я не мог бросить любимого внука, я поспешил на помощь! Вы, верно, думаете, герр Крылов, что мы тут все измеряем деньгами. Нет, еще раз скажу вам - деньги важны для того, кто вырос в нищете. Если десять поколений ваших предков ели на золоте, у вас будет совсем иное отношение к талерам и рублям…
Тут к Видау подошла женщина, полная и румяная, одетая очень богато, но странно потирающая себе руки, как будто стряхивая с них незримую грязь.
- Вот и моя Лизхен! - обрадовался Видау. - Лизхен, позволь представить тебе герра Крылова. Сегодня у тебя трудное испытание - попробуй угодить господину, которого избаловали повара князя Голицына.
- Я постараюсь, муженек, - отвечала дама, живое олицетворение бюргерских добродетелей, и Маликульмульк понял - она только что была на кухне и своими руками стряпала, лишь прикрыв дорогое платье фартуком. Потом она поспешила в гостиную - и лишь там заметила, что руки у нее в муке.
- Я полюбил ее, когда впервые попробовал ее пончики с вареньем! - сказал Видау. - И мы уже тридцать пять лет вместе. Женитесь на рижанке, герр Крылов, и будете счастливы.
После ужина, изысканности которого и княгиня Голицына позавидовала бы, опять играли, а молодежь устроила танцы под клавикорды. Маликульмульк поглядывал исподтишка на Софи, которая вальсировала с кем-то из правнуков Видау - кавалеру вряд ли было больше четырнадцати лет. Поймав его взгляд, она улыбнулась, и стало ясно - она совершенно счастлива.
- Пора, - шепнул фон Димшиц Маликульмульку. - Иначе вам придется ночевать в крепости.
- Я пойду в замок, - отвечал Маликульмульк, и они задержались еще на час.
Ни шулеру, чтобы попасть на Яковлевскую, ни Маликульмульку, чтобы оказаться в замке, извозчик не требовался. Распрощавшись с любезным Видау, звавшим их в гости на следующей неделе, и со всем шумным семейством, они вышли на Большую Песочную.
- Ф-фу! Как хорошо! - сказал Маликульмульк, радуясь морозному воздуху после гостиной, в которой к полуночи стало душно. - Послушайте, фон Димшиц, может, хоть вы знаете, отчего в крепости и в предместьях улицы носят одинаковые названия?
- Может, для горожан Большая Песочная в предместье - логическое продолжение Большой Песочной в крепости?
- Я нарочно смотрел план города - нет!..
Тут Маликульмулька что-то шлепнуло по голове, отлетело и осталось на снегу, в круге света от фонаря.
- Что за чертовщина! - воскликнул шулер. - Глядите-ка!
Он нагнулся и поднял дамскую комнатную туфельку без задника, уже довольно поношенную.
- Занятно, - сказал Маликульмульк и задрал голову. Все окна, из которых могла вылететь эта странная пташка, оказались закрыты.
- По-моему, правнуки Видау развлекаются изо всех сил, а прадедушка смотрит и улыбается, - заметил фон Димшиц и отшвырнул обувку. - Тут у них и розыгрыши в ходу, сами убедитесь. Могут подложить на стул еловую ветку. Веселое семейство.
- А оба сына Видау - ратсманы?
- Да. Что вы так смотрите вверх?
- Хочу понять, откуда выбросили туфлю.
Шулер тоже задрал голову.
- Может быть, из чердачных окошек? Но странное баловство… Пойдем. Мне не терпится оказаться дома.
Маликульмульк понял, что фон Димшиц все же съел что-то, противопоказанное желудку, и мечтает о стакане целебного отвара.
- Да, да, конечно…
Нужно было сесть за стол, пусть даже в нетопленной канцелярии, и записать историю, которую рассказала Софи. Маликульмульк, смолоду привыкший делить род человеческий на комедийные типы, опять был озадачен - ему впервые попалась женщина-дитя. В столице такая манера поведения как-то не была принята, в провинции он почти не встречал женщин, все больше - мужчин за карточным столом, и молодая хорошенькая немка его сильно озадачила. Он не понимал, как с ней говорить, - может, легче бы это понял, если бы не ощущал себя рядом с Софи мужчиной опытным, много повидавшим, умным, знающим, и одновременно - мальчиком, робеющим перед бойкой ровесницей. Уж как эти две роли совместились одновременно в одном человеке - он объяснить не мог.
На кривом перекрестке Яковлевской и Большой Замковой он распрощался с шулером и пошел, считая шаги. Ему не хотелось думать о старом хитром Видау - ведь бывший бургомистр явно подсовывал канцелярскому начальнику красивую родственницу, подсовывал с заранее обдуманным гнусным намерением - иметь своего человека в Рижском замке. И ему удалось смутить канцелярского начальника более, чем если бы натравил на жертву записную кокетку, щеголиху и вертопрашку, привыкшую пленять мужчин. Щеголих-то Маликульмульк знал, на эту породу он в столице насмотрелся.
Но мало приятного - знать, что ты нужен только в качестве канцелярского начальника…
Ох, мало…
Глава шестая
Мневая уха
- Еще немного - и я сам вызову солдат, чтобы отвезли нас с тобой в смирительный дом, - сказал Голицын. - Пока мы вконец не ополоумели. Всяк врет свое!
- Видау, разумеется, на стороне аптекарей, иначе и быть не может, - отвечал Маликульмульк. - Но странно, что Илиш отравлен из-за событий сорокалетней давности. Кому они теперь любопытны? Другое - русские купцы дружбы с немцами не водят, так кого же подослал Лелюхин с отравой? Кто этот человек, которого Илиш хотел угостить кофеем?
- Верно! - согласился князь. - Нужно разобраться с тем осведомителем на Клюверсхольме. Сдается, он эту кашу и заварил. Магистрату выгодно иметь такой козырь против русских купцов, как отравление Илиша.
- Но вряд ли магистрат задумал это отравление только для того, чтобы погубить Лелюхина…
- С них станется! Статочно, все сие задумано, чтобы погубить меня. Ведь дело об отравлении может дойти до столицы.
- Мало ли дел о преступлениях может дойти до столицы? - резонно спросил Маликульмульк. - Каждую неделю что-то случается.
- Мы не знаем, каким будет их следующий ход.
Князь был отменным шахматистом, Маликульмульк ему всегда проигрывал, и слова о следующем ходе показались очень разумными - ратсманы и впрямь могли затеять многоходовую задачку, с выстраиванием пешек не хуже, чем в знаменитой книжке Филидора.
- Я сегодня вечером поищу человека, которого послал на Клюверсхольм, - сказал он. - Может, он уже что-то разведал.
- Мерзкая история… - проворчал князь. - Хоть выписывай сыщиков из столицы.
- Это было бы лучше всего…
В аптеку Слона Маликульмульк попал, когда уже совсем стемнело.
- Есть новости? - спросил Давид Иероним. Он стоял за прилавком, а герр Струве сидел в кресле, предназначенном для любимых покупателей, и Маликульмульк прервал какую-то их веселую беседу.
- Увы, хороших новостей нет. Полицейские уверены, что отравителя прислал Лелюхин, но это невозможно.
- Изготовить отраву на его фабрике вполне возможно, - возразил Давид Иероним. - Не так уж это глупо.
- Изготовить отраву можно в любой из рижских аптек. Но я по другому делу. Не оставлено ли тут для меня записки?
- Приходил какой-то странный человек, русский, - немного смущаясь, начал Давид Иероним. - Спросил меня по-немецки, а потом заговорил на каком-то вавилонском языке.
- То есть как?
- Он говорит мне "пожалуйста, писать", потом три слова по-русски, потом по-немецки "Вы понимаете?", потом опять по-русски, потом вдруг по-латышски, потом - "герр Крылов", потом "девица ходить". Я уж думал - послал Бог сумасшедшего! К какой девице собрался ходить герр Крылов? Этот человек - посредник в вашем сватовстве?!
Гриндель говорил серьезно и даже удачно передавал ужас, но Маликульмульк видел - химик готов рассмеяться.
- Да, любезный друг, да. Только не "девица", а "девицы". Вы же знаете, сколько таких особ сбежалось в Московский форштадт. Вот и зазывают в гости. Не угодно ли?
Маликульмульк, приглашая, тоже был безмерно серьезен. Только не выдержал - сопроводил приглашение поклоном и совершенно лакейским жестом: извольте следовать вон туда.
И тут все трое расхохотались.