Лыков налетел на врага вне себя от злости. Страх внутри уже прошел, как всегда бывало на задержаниях. Опасения, что он отвык и не справится, тоже улетучились. Остались чувство превосходства и желание наказать злодея. Они накрыли бывшего сыщика горячей волной. Дела дезертира стали плохи, он это почувствовал и побледнел. Но было уже поздно.
Лыков не церемонился. На соперника обрушился целый град ударов, очень сильных. И таких быстрых, что, пока тот защищался от одного, прилетали сразу два следующих. Никакого боя не получилось. Абнизов охал, раскачиваясь из стороны в сторону, а потом упал… Лыков поднял его, будто ветошь, и грозно спросил:
– Кто убил Христославникова?
– Не я… Он, Еганберды!
– Этот, что ли? Который с кинжалом бросился?
– Ага.
– А ты чем занимался, когда резали?
– Стремил я… Не убивал, честное слово! Еще вот с вашей милостью сцепился. А резал Еганберды. Ему человека убить, что плюнуть…
Лыков разжал пальцы, и сразу городовые начали вязать дезертира. Делали они это с опаской, но тот не противился, только часто дышал отбитыми боками…
– Ну, Алексей Николаевич, вы даете! – воскликнул Скобеев. – Ну, удивительный вы человек! Абнизов, когда бежал из дисциплинарной роты, выворотил из окна решетку. Его тут все боятся! А вы ему наклали в загривок.
Раненого сарта перебинтовали и отправили в околоток при тюрьме. Извозчика и дезертира, связанных, усадили на стулья и приступили к обыску. Сразу нашли портфель доверенного и сорок три тысячи в нем. Убийство было раскрыто. Иван Осипович собрался на доклад к начальнику города и просил Лыкова поехать с ним – чтобы представить героя. Но тот отмахнулся:
– Какие доклады! Искать надо, искать. Мало ли что тут есть интересного?
Он осмотрелся, подошел к зеркалу в деревянной раме и снял его. К задней стенке зеркала был прилеплен пакет из прозрачной клеенки, какую используют для компрессов. Лыков развернул пакет и высыпал на ладонь золотые запонки и перстень.
– Смотрите, это шевальерка с родовым гербом.
– Как вы это делаете? – снова растерялся полицмейстер. Но взял перстень, внимательно рассмотрел его и воскликнул:
– Перстень штабс-ротмистра Тринитатского! Вот так дела…
– Кто этот Тринитатский?
– Топограф штаба округа. Помните, я сказал, что с начала года убили трех русских? Он был вторым.
Скобеев сел на стул, снял фуражку и начал в сильном волнении ворошить себе волосы.
– Вот, значит, как… Они же убили и штабс-ротмистра? Вероятно, весьма вероятно. То-то обрадуется Нестеровский. Ай да Алексей Николаевич! Как хорошо, что вы приехали к нам! По горячим следам, не зная города, не зная особенностей здешней преступности…
А Лыков между тем уже ходил по углам, пробуя сапогом половицы. В одном месте он нагнулся, колупнул пальцем. Подозвал городового и приказал:
– Оторви доску!
Городовой немедленно вынул шашку и поддел край половицы. Под ней оказался второй и последний тайник. В нем обнаружили револьвер с патронами, стопку золотых пятерок в зеленой упаковке и несколько записок с той же арабской вязью.
– Из какого банка золото? – спросил бывший сыщик.
– Банкирский дом Людмилы Степановны Карали и К°, – прочитал на бумажке городовой.
Скобеев приобщил находки к портфелю и сказал Лыкову:
– Карали! Карали – подставное лицо. А все дела в банке ведет ее муж Глинка-Янчевский. Первоклассный жулик! Взял подряд на строительство арыка в русский город, извел кучу денег, а вместо арыка сделал бесполезную канаву. Да еще удлинил ее на полверсты сверх проекта, чтобы поливать собственные сады! До сих пор город не может отсудить у пана потраченные деньги. Но как у убийц оказалось банковское золото? Разве они еще кого зарезали…
– Иван Осипович, Абнизова вы опознали сразу, по моему описанию. А этот… Еганберды на кого-нибудь походит по приметам?
– Походит, только не по приметам, а по делам. Есть один головорез, и он якобы убил в туземном городе несколько человек. Согласно агентурным данным.
– Что значит по агентурным данным? Так убил или нет?
– Трупов не было. А доноситель говорит, что людей резали. Выходит, тела куда-то спрятали. Приметами злодея мы не располагаем. Чует мое сердце – он это, Еганберды! Больше некому!
– Совсем нет никаких примет? Свидетели боятся говорить?
Скобеев посмотрел на лесопромышленника искоса и пояснил:
– Он не оставил живых свидетелей.
Лыкова передернуло.
– Вот сволочь! Ну ничего. Вечером надо будет допросить дезертира. Я этот тип людей знаю: получил взбучку и станет как шелковый. Все расскажет!
Обыск закончился. Полицмейстер еще раз позвал Лыкова к начальнику города, но тот отказался. Зачем? Надо шпалы продавать. Титус, поди, уже вернулся, а он здесь все убийц ловит…
Скобеев повез лесопромышленника в номера. По пути Алексей спросил:
– А где наши пленные из Джизака?
– В тюремном замке, где же еще!
– Надеюсь, они сидят по разным камерам? Юлчи вообще надо посадить в одиночку и следить за его перепиской.
Иван Осипович смутился:
– Там большая скученность… Одиночных камер вовсе нету. И… признаться, я об этом не подумал.
– Плохо. Надо отсадить плешивого, пока не поздно. Да, Еганберды тоже следует поместить отдельно.
– Он ранен! Его положат в госпитальный околоток при тюрьме.
– Чтобы он оттуда сбежал? Иван Осипович! Я нарочно пустил ему заряд под ключицу. Это легкое ранение, и перевязали его тут же, кровопотери особой не было. Пусть сидит под усиленным караулом!
– Куда ж его? – растерялся капитан. – Тюремный замок переполнен. В полицейских частях есть камеры для временного содержания арестованных, но и они всегда заняты!
– Суньте этого негодяя к военным, на батальонную гауптвахту, – посоветовал Алексей.
– Это я могу! Мне не откажут.
– И Юлчи-кусу туда же.
– Вы полагаете, между ними может быть связь? – быстро спросил Скобеев.
– Оснований для этого пока нет. Но дознание иногда выворачивает в такую сторону… В квартире извозчика ведь тоже обнаружены письма на арабском языке.
– И что?
– Не Захар же Талдыкин их читал! И не Абнизов. Это Еганберды, сукин сын; его переписка. Или того, кто стоит за ним.
– Того, кто стоит за ним? – все более заинтересовывался Скобеев. Но Алексей охладил его пыл:
– Ах, Иван Осипович… Я пока просто рассуждаю вслух. Но и письма Юлчи, и эти, нынешние, надо срочно перевести. Возможно, там есть для вас подсказки.
Скобеев высадил лесопромышленника возле номеров "Восток" и уехал, озадаченный. А Лыков с удивлением обнаружил, как у него резко улучшилось настроение. Словно живой воды выпил! Он был доволен собой. Показал урючникам, как надо убийства раскрывать! Разогретые мускулы играли, голова стала ясной. Сам шайтан не брат отставному надворному советнику! Э-хе-хе… Истосковался ты, Алексей Николаич, по сыщицкому делу… Поймал пару халамидников, и жизнь заиграла красками. Да, это не шпалы пристраивать.
С такой смесью грусти и довольства на душе Алексей вошел в комнату. Титус действительно уже был там. Он сразу накинулся на друга с расспросами. Пришлось все рассказать. И про первую схватку в коридоре, после которой у него до сих пор ныла губа. И о своей уловке с номером, которая помогла найти гайменников. И о том, что произошло в хибарке извозчика.
Титус выслушал, и первое, что он высказал, было сожаление:
– Эх! Жалко Степана Антоновича! Хоть и не без недостатков был, а все равно свой. Привык я к нему.
– Да. Чуток до круглой даты не дожил. Куда теперь булавку с жемчужиной девать? Яш, возьми ее себе, а? Будешь по Варнавину ходить, форсить. Память останется об Степане Антоновиче.
– А возьму, – кивнул управляющий. – Деньги уж дадены, не пропадать же им. Надо теперь телеграмму в Московское торгово-промышленное товарищество отправлять. Пусть распорядятся суммой. А хоронить придется здесь: по такой жаре не повезешь. Эх! Уехал человек в дальний край, там и сгинул! Ладно хоть бобыль, никто его не оплачет.
Христославников жил холостяком, семьи и родни не имел. Оставил в Москве пару любовниц, ну так то не семья. Теперь похороны сведутся к тому, что тело хлопкового торговца закопают. Больше возни будет с тем, как отослать в Москву сорок три тысячи, чем с самим погребением…
Посокрушавшись немного, Титус переключился на начальника. Он заявил с издевкой:
– Молодец, Алексей Николаевич! Дал тут всем прикурить! На кинжал вместо полиции бросился. Умно, умно…
– Да они бы застрелили Еганберды до смерти!
– И черт бы с ним, со скотиной.
– Зато сейчас можно ниточку тянуть. Сообщников взять. Город почистить.
– А кто будет шпалами заниматься? Баратынский?
"Баратынский" было прозвище самого Титуса, когда он делал работу за других.
Алексей понурился, но приятель хлопнул его по плечу:
– Ладно, Леш. Это я так… от зависти, наверное. Вижу, как у тебя глаза светятся.
– А и то! Будто помолодел. Знаешь, Яша, скучаю я. Не хочу быть лесопромышленником. Что делать, а? Посоветуй, ты умный. Может, поговоришь с Варварой? Осторожно, издалека.
– Сам поговори. Думаешь, она этого не видит?
– Видит, да? – обрадовался Лыков.
– Все два года, что ты в отставке, не было у тебя такого лица, как сейчас.
– Ну, первый год само собой. Из больницы в пансионат, из пансионата в санаторию…
– Первый – да, – согласился Яан. – Но давно уже с Варварой Александровной все в порядке. Дай ей Бог здоровья!
– Вот и закинь удочку, а, Яш?
– Закинь… А если это ее… того? По новой?
Лыков осекся и больше на эту тему не говорил.
Жару приятели, как всегда, пересидели в номере. Титус рассказал о своей встрече с корпусным интендантом. Тот готов был взять за любую цену сапожный товар. Даже нечерненый. И сейчас, в середине июня, изъявил желание приобрести набрюшники и десять тысяч пар просаленных портянок! Но не шпалы. Все было ясно. Вариантов действия имелось три. Оставалось выбирать. Первый: кормить подъесаула Кокоткина петушиными гребешками, пока тот не обожрется и не купит у них лес. Второй: познакомиться с мисс Грин и соблазнить ее. Да еще так, чтобы англичанке понравилось! Третий вариант самый простой: явиться завтра к Скобееву и попросить его не продавать их тарантас. Плюсом выклянчить бумагу о "содействии", чтобы лесопромышленники добрались до Самарканда без мытарств. Сегодняшние заслуги Алексея вроде бы давали ему право на такую просьбу.
Под вечер Лыков угрюмо пробурчал:
– Делать нам тут, похоже, нечего. Только расходы понесли. Но кормить эту сволочь… Согласен?
– Да.
– Что нам еще осталось посмотреть в Ташкенте? Второй раз я сюда уже никогда не приеду.
– А вот есть какой-то Мын-Урюк. То ли крепость старинная, то ли городище… Говорят, там интересно.
– И где этот Урюк?
– За хлебным рынком, примерно в тех местах, где ты нынче дрался.
– Давай завтра скатаемся, посмотрим. Еще чего?
– Прочее мы уже видели. Ташкент не Самарканд!
– Ну и ладно! Я сейчас пойду к Ивану Осиповичу. Чего кота тянуть? Домой хочу!
Но тут в дверь постучали, и на пороге появился капитан Скобеев собственной персоной. Лицо у него было странное: с такой миной человек обычно просит об одолжении…
– Добрый вечер, господа! Алексей Николаевич, я, собственно, за вами. Правитель канцелярии генерал-губернатора действительный статский советник Нестеровский хочет с вами познакомиться. Прямо сейчас.
Отставной сыщик не задал ни одного вопроса, а молча надел сюртук и пошел к пролетке.
Канцелярия располагалась за углом, на пересечении Романовской и Воронцовского проспекта. Уже через несколько минут Лыков заходил в большой кабинет, обставленный дорогой мебелью из ореховых наплывов. Красиво, подумал он; вот бы мне такую в квартиру…
Навстречу гостю поднялся мужчина лет пятидесяти, седобородый и неулыбчивый. На летнем кителе – Аннинская звезда, на шее – Владимирский крест. И университетский знак, что большая редкость для окраин… Все трое уселись за круглый стол возле окна. Иван Осипович совершенно по-домашнему закинул ногу на ногу. Чувствовалось, что он здесь свой человек.
Нестеровский назвался и некоторое время пристально разглядывал Лыкова. Потом вдруг спросил о неожиданном:
– Удалось ли вам, Алексей Николаевич, пристроить свой лес?
– Нет, Константин Александрович.
– Что же вы решили? Содержать Кокоткина, склонять на грех мисс Грин или ехать домой?
– Последнее. Хочу попросить Ивана Осиповича о бумаге насчет "содействия". А что? Не надо уезжать?
– Не надо.
Нестеровский пялился в упор своими холодными умными глазами, довольно бесцеремонно. Лыкову это было неприятно, но он хотел разобраться, что тут за разговор. От правителя канцелярии исходила привычная ненапускная властность. Чувствовалось, что он привык "решать вопросы", причем единолично.
– А что изменится?
– Я помогу вам получить подряд. Очень хороший подряд на пять лет вперед.
– А Кокоткин?
– Будет стоять по стойке смирно и есть вас глазами.
– Вы предлагаете мне содействие не просто так?
– Разумеется. У нас в Туркестане просто так ничего не делается.
– Что требуется от меня?
– Найти убийц трех русских, погибших в крае с начала года. А с вашим соседом уже четырех…
– Ого! А почему я?
– Наш лучший сыщик капитан Скобеев сказал мне, что – как уж там дословно? – в подметки вам не годится. Что вы человек выдающихся способностей и непременно откроете убийц. Собственно, Алексей Николаевич, вы уже вовсю занимаетесь этим дознанием!
– Именно! – вскричал полицмейстер. – По двум из трех смертей вами сделаны важные открытия! И аресты тоже. Полагаю, злодеи уже у нас в руках. Благодаря вам во многом.
– Случай в Голодной степи – да; у вас есть и убийца, и подстрекатель, – поправил капитана Лыков. – И Христославникова точно зарезал Еганберды. А вот причастность последнего к смерти штабс-ротмистра Тринитатского еще нужно доказать. Одного перстня тут мало.
Действительный статский советник кивнул:
– Все так. Вот вы и докажите! Но есть и еще одна смерть, торговца Батышкова. Там дознание зашло в тупик. А с вашим опытом… Я ведь запросил Департамент полиции, прежде чем сделал вам свое предложение. Там дали очень высокую аттестацию.
Нестеровский взял бланк с гербом и зачитал:
– "Самый опытный в Департаменте специалист уголовного сыска, ученик самого Благово… Департамент до сих пор жалеет об отставке господина Лыкова и всегда с радостью примет его обратно на службу". И так далее… Я не знаю, кто такой Благово, но слова примечательные! Так что, Алексей Николаевич? По рукам? Предлагаю честную сделку, где стороны помогают друг другу.
– Константин Александрович, а если я не справлюсь? Ведь такой риск всегда существует в дознании. Край мне незнаком, специфика… Весь этот гузар-мазар! Да и времени уже сколько прошло…
– Специфику оставьте Ивану Осиповичу. Он будет вашей правой рукой в этом расследовании. Взаимодействие с чинами администрации, нужные справки – это все на нем. Ваше дело – анализ, нахождение скрытых нитей. Высказанная вами давеча на ходу догадка, что между Юлчи и Еганберды может быть связь, блестяще подтвердилась! Письма на арабском, найденные в двух разных местах, сочинил один человек!
– Вот как?
– Да. Именно это, а не умение владеть револьвером или кулаками убедило меня привлечь вас к сотрудничеству.
– Пусть так, но мой вопрос остается. Что если я не справлюсь? Контракт на поставку леса подпишут по итогам дознания?
Нестеровский нахмурился.
– Понимаю, что риск такого исхода есть. Но насколько он велик? У вас случались раньше неудачи?
– Нет, но исключительно из-за молодости. Пока не успел… Павел Афанасьевич Благово, мой учитель и человек несравненно больших, нежели у меня, способностей, один раз дал осечку.
– Не нашел преступника?
– Нашел. Но не смог доказать для суда. Тот так и помер у себя в кровати, хотя должен был идти на каторгу.
– Понимаю.
Правитель канцелярии поднял голосовую трубку телефонного аппарата и сказал в нее:
– Окружного интенданта.
Подождал немного и продолжил:
– Здравствуйте еще раз, генерал. Кокоткин, надеюсь, не ушел? Ждет? Ну, пусть ждет. Скоро к нему явится Алексей Николаевич Лыков. Да, мы уже заканчиваем… Контракт готов? Нет? Он должен быть подписан не-мед-лен-но! Я же объяснил! Да, предоплата, неустойка, все как полагается. На пять лет. Подписали? Тогда можете идти домой. Всего хорошего, ваше превосходительство.
Нестеровский положил трубку и сказал Лыкову:
– Вас ждут. А насчет результата дознания… Беру этот риск на себя. Убежден, что у вас все получится!
– Хорошо, Константин Александрович. По рукам! Буду стараться.
То, что Алексей увидел, произвело на него сильное впечатление. Нестеровский отпустил домой всесильного генерал-лейтенанта Ларионова, окружного интенданта. Как учитель школьника с урока… Заставив перед тем, против желания, подписать контракт. А риск неудачи сыщика взял на себя. С таким человеком можно иметь дело.
– Как все будет выглядеть технически? Ведь я должен буду задавать вопросы, требовать действий!
Правитель канцелярии протянул собеседнику лист бумаги. Там было написано следующее:
"Предъявитель сего надворный советник Лыков Алексей Николаевич является чиновником особых поручений канцелярии по управлению краем. Всем должностным лицам Туркестана надлежит исполнять его требования неукоснительно.
Генерал-губернатор, генерал-лейтенант барон Вревский".
Алексей был поражен:
– Я же частое лицо! И не состою на коронной службе!
Нестеровский только усмехнулся.
– Устраивать вас на службу будет слишком долго. А вольнонаемным писцом в управление полиции туземной части Ташкента вы бы не пошли.
– Для пользы дела пошел бы.
– Для пользы дела вы должны выступать как лицо, близкое к начальнику края, – возразил действительный статский советник.
– Но Константин Александрович! Это же служебный подлог! Тот же Кокоткин крикнет городовых, и меня отведут на съезжую! С такой бумагой…
– С такой бумагой, Алексей Николаевич, вы сами кого хотите отведете на съезжую, – возразил Лыкову полицмейстер. А Нестеровский добавил:
– Здесь Туркестан. Да, я совершил подлог – для пользы дела. Это мой проступок, а не ваш. И не такие вещи творятся в крае… Тут хоть с благими целями! У нас есть особая категория людей – сверхштатные чины для усиления личного состава Главного управления генерал-губернаторства. Лезет туда всякая шваль, за отличиями и большими прогонами. Ну, появится один порядочный человек… Это хорошо или плохо?
– Я понял. Последний вопрос, Константин Александрович. Зачем я вам все-таки понадобился?
– То есть?
– Ну, убили нескольких русских. Мало ли их резали? Что-то не то. Договаривайте до конца.
Нестеровский обратился к Скобееву:
– Ты прав, он особенный. Все понимает!
Потом перевел взгляд на Алексея.