- Ладно, но тебе придется всем заниматься самому. Меня отправляют работать в Мтарфу.
Это было свидетельство хирургического мастерства Фредди, потому что его почти все время перебрасывали из одного госпиталя на острове в другой, в зависимости от того, где требовалось его присутствие. И не было смысла взывать о снисхождении.
- Когда ты получил приказ?
- Десять минут назад. Только что в Луге сел истребитель. И штурман тяжело ранен.
- Мне нужно точно знать, когда были найдены две другие девушки.
- Тогда оставайся на связи, я позвоню.
Макс провел полчаса, расчищая стол и давая указания членам своей команды. Они вполне могли справиться во время его отсутствия. Он уже собрался уходить, но заунывный вой воздушной тревоги остановил его на пороге.
- Проклятие, - пробормотал Макс, направляясь к лестнице, которая вела на крышу.
Флер-де-Лис занимал возвышенность между Хамруном и Биркиркарой, и с крытой цинком крыши церкви Святого Иосифа открывался один из прекраснейших на острове видов. Круговая панорама охватывала Рабат и на западе стены Мдины, что примостились на макушке белой скалы, над высохшей южной долиной, где, как кости на столе, были разбросаны городки и деревушки. На востоке за Валлеттой и ее гаванями-близнецами простиралось бесконечное пространство голубовато-зеленой воды. Увалистые холмы, которые плавно уходили к северу за Мдиной, не имели стратегического значения для врага. Все, что интересовало немецких пилотов - аэродромы, доки и база подводных лодок, - лежало вне поля зрения человека, стоявшего на крыше церкви Святого Иосифа.
То был библейский пейзаж - выжженное солнцем, без теней пространство, разрезанное на миниатюрные поля густой паутиной каменных стен. Стены служили для того, чтобы горячие летние ветры из Африки не сдували драгоценную почву. Зимой григейл, дувший с северо-запада, приносил проливные дожди, которые все превращали в грязь.
Однако сейчас над головой висело медное солнце, и первые галеоны белых облаков уже скапливались над островом.
Макс повернулся, когда большие орудия на гребне Та-Джиорни с грохотом дали залп в воздух. Бледные шары зенитного огня пятнами повисли в небе на северо-востоке, оповещая о появлении стремительных эскадрилий "восемьдесят восьмых" под плотной охраной.
Скоро стало ясно, что аэродромам предстоит принять очередной жестокий удар, и Макс почувствовал, что запланированное на день ускользает от него. Передвигаться, как и большинству жителей Мальты, можно было только в перерывах между налетами, и даже тогда вы одним глазом посматривали в небо - не появится ли одинокий мародер, проскользнувший мимо радаров. За минувшие пару месяцев нехватка горючего очистила улицы от машин, и одинокий мотоциклист, вздымающий клубы пыли, был легкой добычей для вражеского пилота, у которого зудел палец на кнопке пуска.
Макс только один раз угодил под бомбежку - на старой пыльной дороге, которая петляла между Гхайн-Туффиехой и Мдиной, но неожиданность и ярость этой атаки навсегда остались у него в памяти. Он было помчался вперед, чувствуя, как ветер ударил в лицо, но в следующий момент дорога перед ним взорвалась. Истребитель проскочил мимо, едва он заметил его, и прошло несколько секунд, прежде чем его мозг смог установить связь между промелькнувшей мимо него точкой и воронкой, появившейся на дороге. Макс мог бы куда быстрее обработать эту информацию, не будь он отвлечен в момент атаки. Мысль о трех безмятежных днях на берегу моря в Туффиехе замедлила его реакцию.
Он заработал короткий отпуск впервые за год, проведенный на острове, когда занял пост заместителя Чарлза Хедли, который в то время возглавлял информационный отдел. Хедли также исполнял обязанности заместителя главного цензора, чем и объяснял, почему толком не справляется ни с одной работой. Макса вряд ли можно было назвать слишком старательным по натуре, но он никогда не видел, чтобы кто-то столь же истово уклонялся от своих обязанностей, как Хедли.
Впрочем, связи играли свою роль, и оксфордское образование Хедли могло бы помочь ему неплохо устроиться, не окончи он один из второстепенных колледжей. Мало кто удивился, когда Хедли отказался возвращаться после одного из своих "отпусков" в Александрию, и отношение к его новому "назначению" лучше всего высказал Хьюго, который знал его еще по университету:
- Хороший парень, старина Хедли, но явно не стремится на передовую, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Макс никогда не был уверен, что намеки Хьюго, будто Хедли был застигнут на месте преступления с юным египетским мальчиком, имеют хоть какое-то отношение к слухам.
Как бы там ни было, Макс получил повышение, хотя оно не соответствовало ни его возрасту, ни опыту, и стал управлять отделом. Однако гордость по поводу столь стремительного карьерного взлета вскоре приказала долго жить; он быстро понял то, что другие осознали задолго до него, каково это - руководить отделом. Он оправдывал себя, что оказался на столь высоком посту, - понимал, в чем причина, - но ему все еще было странно, что стремление манипулировать мозгами стало для него совершенно естественным. Он всегда считал себя одиночкой, индивидуалистом. Конечно, такое представление годами создавала его семья - единственное, во что он верил. Тем не менее он оказался здесь, глубоко погруженный в размышления о массовом мышлении, стараясь заранее предугадывать реакции массы на те или иные события, руководя ими и просвещая их, верховный священник у алтаря великого бога морали.
Это было далеко не безопасное существование. Через месяц после того, как занял новый пост, он был ранен в плечо шрапнелью подвесной мины и решил, что его могут переместить. Затем в начале сентября пришло письмо от Элеоноры, в котором сообщалось, что она изменила свои планы относительно их помолвки. Помолвка была назначена на май, и его первая мысль была обо всех этих письмах, о нежных словах, которые он писал ей на протяжении трех месяцев, в то время как ее чувства были отданы безликому и безымянному канадскому пилоту, который завладел ее сердцем. Но его первые мысли были прагматичными и полными жалости к самому себе. Вряд ли это можно было назвать достойной реакцией мужчины, который потерял свою первую любовь.
Разговоры о его неудаче на сердечном фронте стали циркулировать главным образом благодаря Розамунде и Хьюго, которые давно заняли в его жизни место суррогатных родителей - психиатр и советница по всем вопросам. Он также чувствовал их руку за приказом, который пришел сверху и на несколько дней освободил его от исполнения служебных обязанностей, чтобы зализать раны. Он выбрал Гоцо. Маленький плодородный островок рядом с северным побережьем, с удобным и быстрым паромным сообщением, был популярен среди тех, кто стремился хоть на короткое время оставить войну за спиной. Отель "Ривьера" порекомендовала Митци.
Он не разочаровал его. Возведенный из камня отель высился над мелким заливом, защищенным двумя внушительными мысами; с тыла же на острове тянулось несколько песчаных пляжей. Это было отдаленное и приятное место, подлинный оазис в изрезанной береговой линии. Отель был чистый и удобный, его кухня предлагала богатое разнообразие блюд из свежей рыбы и овощей, а бар изобиловал напитками. Поселившись в нем, Макс впервые за эти месяцы полностью съедал первое блюдо, запивая его бутылкой на удивление хорошего белого вина. Затем он уходил к себе, чтобы предаться полуденному отдыху, и спал, как рухнувшая статуя, по шестнадцать часов.
На лицах остальных гостей читалось, что им нужна такая же база, чтобы отдохнуть и прийти в себя, и, обмениваясь дежурными вежливыми фразами, они не докучали друг другу. Вражеские самолеты проходили в вышине так часто, что на них просто не обращали внимания. Многие придерживались одного и того же режима: в перерывах между едой, плаванием и выпивкой валялись на пляже, листая пустые романы. Вода в заливе даже на исходе лета была чистая, теплая, так и манила к себе. Из-за войны в заливе расплодилась рыба, и множество рыбаков каждое утро являлись бог знает откуда и качались на волнах в своих раскрашенных лодках. Некоторые продавали свой улов прямо на месте, и каждое утро невысокий коренастый шеф-повар спускался по крутой тропинке на пляж, рассматривал улов и выражал разочарование - стандартная прелюдия к громкой торговле.
Рыбаки отлично знали время возвращения итальянских бомбардировщиков. Макс не мог ответить на этот вопрос или, точнее, он его не понимал, пока ему не объяснили, что итальянцы, не в пример своим бесстрашным немецким союзникам, склонны поджимать хвост при первых признаках сопротивления и сбрасывали бомбы недалеко от острова. Когда это случалось, рыбаки переставали таскать свою добычу с глубины, а собирали ее прямо с поверхности. Это было впечатляющее зрелище - поверхность моря, усеянная брюшками оглушенных рыб.
На третий день пребывания здесь Макс отправился на юг по прибрежной тропке. Было яркое безветренное утро. Морская гладь выглядела необычно спокойной и гладкой, как в пруду, и волны лениво лизали основания скал. По пути его охватило странное чувство, словно времени больше не существует. По чьим следам он шел? Сколько людей прошло по этой извилистой тропе за миллионы лет? Тропа была та же, но люди другие, и каждый нес с собой свои надежды, мечты и сожаления.
У Мальты была богатая история, полная романтики и насилия. Как могло быть иначе? Остров стоял на перекрестье путей в Средиземном море, ближе к Европе, чем к Африке, пусть и ненамного. Он обладал едва ли не самыми лучшими гаванями в мире. Неудивительно, что так много морских бродяг старалось присвоить их себе. Волны финикийцев, греков, карфагенян, римлян и византийцев выплескивались на остров - только для того, чтобы их сменили другие. Арабы-фатимиды пришли по тому же пути, что и другие, однако их язык по-прежнему жил в речи современных островитян. С тех времен нормандские рыцари, испанские гранды и наполеоновские генералы считали остров своим домом. Насколько иным был он, офицер, призванный в армию его величества?
Он постарался отделаться от этих странных мыслей, но они тянулись за ним, как его тень. Как ни странно, они успокаивали его - чувство сопричастности с навсегда минувшими временами. От смерти Макса, возможно, отделяло лишь мгновение, и это нисколько не беспокоило его.
Его печальная сага об Элеоноре обрела новые черты. Он поймал себя на том, что счастлив за нее. Теперь она, как и он, не живет ожиданием их брака. По крайней мере, она нашла в себе смелость открыто отказаться от него. Макс присел на камень, вытащил из кармана письмо и снова перечитал его. На этот раз он испытал гордость за Элеонору, и ему оставалось лишь надеяться, что они останутся друзьями. Кем они всегда и были - добрыми друзьями еще с ранней молодости, когда он разыгрывал сцены из истории Иосифа и Марии в церковном вертепе. Это было задолго до того, как они оба почувствовали, что другие ждут от них чего-то большего. Например, его мачеха, если быть точным.
К ланчу Макс вернулся в "Ривьеру" и вошел в столовую в хорошем расположении духа. Настроение у него поднялось его больше, когда он заметил Митци за угловым столом. Она была одна, хотя, подходя к ней, он обратил внимание, что стул напротив нее еще недавно был занят, о чем говорил и полный бокал белого вина, и потушенная в пепельнице сигарета.
- Лайонел вернулся с патрулирования?
- Нет, и меня это беспокоит, - мягко ответила Митци, вскинула голову и посмотрела куда-то мимо него. - Друзилла, посмотри, кто здесь.
Макс повернулся и увидел Друзиллу Глисон, которая подходила к ним. Секретарь Ассоциации жен военных моряков обладала внушительной внешностью и была известна тем, что носит шевроны мужа. В ней было что-то от выросшей девочки-скаута, но она обладала своеобразным грубоватым обаянием.
- О, майор Чедвик. Вы выглядите разгоряченным.
- Я долго гулял.
- Любимое занятие англичан, да? Мы тоже приезжаем сюда совершать прогулки - не так ли, Митци? - но только на первый взгляд или последний.
- Я не думала, что ты отправился в Гозо, - сказала Митци.
Макс выслушал эту первостатейную ложь и, собравшись с силами, продолжил игру.
- Кое-кто убедил меня отдать предпочтение "Ривьере".
- В первый раз здесь? - фыркнула Друзилла. - Не сомневаюсь, что не в последний.
- Я хорошо провожу тут время.
- Судя по тому, что я слышала, это вам необходимо. Невеста перерезала швартовы, да?
- Друзилла, тебе не повредило бы немного такта.
- Без сомнения, моя дорогая, без сомнения. Ну, не стану отрывать вас от еды.
Макс в одиночестве съел ланч за своим столиком и отправился на пляж. Там он попытался углубиться в книгу - незатейливый роман Джона Глайдера, - но мысли его все время обращались к Митци, ее неожиданному появлению и той лжи, что она выложила ему перед Друзиллой. Он задремал, уткнувшись лицом в полотенце, когда она присоединилась к нему; о ее присутствии сообщил легкий апельсиновый запах. Его туманный взор прояснился, когда она устроилась на полотенце рядом с ним.
На ней были темные очки и купальный костюм в стиле сафари с узенькими лямочками.
- Друзилла пошла спать.
- Я рад за нее.
- Порой она бывает резковата, но сердце у нее доброе.
Макс заметил, что ее глаза скользят по его телу.
- Ты хорошо выглядишь… разве что немного худощав.
- Не могу понять, с чего бы это, - усмехнулся он.
- Мы все тут отощали. Мне пришлось вдвое ушивать вот это. - Она потянула свой купальник. - Первый раз в жизни я действительно довольна размером моего зада.
Легкая улыбка скользнула в уголках рта Митци, и она медленно повернулась, чтобы достать сигареты из соломенной сумки, стоящей на песке рядом с ней. При этом она расправила свое полотенце, чтобы ему было удобнее.
- Господи, ты права - надо быть довольным, - сказал Макс, и у него перехватило дыхание. Она ближе к совершенству, чем все, что он когда-либо видел.
Митци закурила и протянула ему пачку и зажигалку. Спасибо Фредди, их общему другу. За последние шесть месяцев он достаточно хорошо узнал ее.
- Почему ты здесь, Митци?
Вздохнув, она ответила:
- Я дам тебе подсказку - уж точно не прогуливаться с Друзиллой.
Он надеялся, что она не заметит, как дрожали его руки, когда он поднес зажигалку к сигарете. И тут же услышал:
- У тебя руки дрожат.
- Так бывает, когда я нервничаю.
- Если тебя это успокоит, признаюсь: ты не единственный. Я не должна была приезжать сюда. Сама себя не узнаю, мне не нужно было этого делать, но не могу остановиться. - Она опустила глаза и стряхнула пепел в песок. - Прости, если смутила тебя.
- Я не смущен. Потрясен - это да. И польщен. Мне стоит больших усилий не поползти по песку, чтобы поцеловать тебя.
- Это не укладывается в мой план.
- У тебя есть план?
- Всем известно, что всегда необходимо иметь какой-то план.
- Когда дело доходит до военных материй, боюсь, я далеко не Маккой.
- Я это слышала. - Она смотрела на залив. - А ты более волосат, чем я себе представляла.
- Приятно убедиться, что ты этого не представляла.
Митци рассмеялась:
- Ты вечно поддеваешь меня. Возможно, я здесь именно поэтому.
- А не из-за этих зазубренных скал?
- О, из-за них тоже. Элеонора - полная дура.
- Теперь я в этом не уверен.
Макс рассказал ей о своем мгновенном озарении на вершине скалы, он первый раз откровенно говорил о своих чувствах. На сей раз это было не законченной картиной, которую он преподнес Митци в прошлом - выписанной, отлакированной и в рамке, - а грубым холстом.
Митци слушала внимательно, не отрывая от него взгляда. Когда Макс замолчал, она, подумав, сказала:
- Я все знаю об ожиданиях других, и не на словах.
Она была обещана Лайонелу еще при рождении, объяснила Митци. Этот союз должен был скрепить узы между двумя семьями моряков, несколько поколений которых жили в одной деревне неподалеку от Портсмута. Они вели хорошую жизнь, слишком хорошую, чтобы в ранней молодости мучиться сомнениями, а когда стали чуть умнее, сомневаться было уже невозможно. Она никогда не требовала от Лайонела особого отношения к ней, хотя ее не радовало чувство предназначенности, которое жило в нем с ранних лет. Это лишало красок их общение. Она не знала, каково это, когда за тобой ухаживает мужчина, потому что единственный мужчина, которому разрешалось поднимать на нее глаза, безоговорочно верил, что она по праву принадлежит ему.
- Он никогда не смотрел на меня так, как ты сейчас.
- С вожделением?
- Как на равную.
- Я никогда не считал себя равным тебе.
- Наверное, есть и другая причина, по которой я здесь, - ты всегда знаешь свое место.
Макс засмеялся и откинулся на полотенце, глядя в синий купол неба.
- Тебе отлично удается скрывать все это.
- У меня богатая практика. Я что-то разболталась. Давай поговорим о чем-нибудь еще.
- Лучше помолчим. Потом пойдем искупаемся, и ты раскроешь мне свой план.
План был простой, и они последовали ему вплоть до последней запятой. Когда солнце стало опускаться в море и похолодало, Митци и Друзилла отправились прогуляться вдоль берега. Они вернулись к ужину, когда Макс уже покончил с ним. Он остановился у их столика и объяснил, что рано уезжает и не увидит их за завтраком. Пожелав им приятного отдыха, он направился к древней сторожевой башне на краю мыса, где в сгущающихся сумерках выкурил две сигареты.
Комната Друзиллы располагалась в том же коридоре, что и номер Макса, в двух дверях от него, так что с приходом полуночи он крался в темноте на цыпочках, ощущая голыми ногами холодные изразцы. Митци ждала его, лежа голой под простыней. Она положила матрас на пол, наверное чтобы избежать ненужных звуков. Занавеси были открыты, и комнату омывал серебряный лунный свет. Они понимали, как сейчас важна тишина, - обговорили это, еще плавая в заливе, - но Макс, когда, откинув простыню, присоединился к ней, первым делом сказал:
- Боюсь, что переборщу с экспериментами.
Митци погладила его по лицу:
- Спешить не надо. Я ничего не знаю о тебе, но думаю, что сегодня ночью не усну ни на секунду.
- Вот уж не думал, что кто-то скажет мне такие слова.
- Отлично.
- И я закрыл дверь.
- Тс-с-с, - заглушила она его поцелуем.
Мальтийцы привыкли вставать рано, и на всякий случай Макс покинул комнату Митци сразу после четырех. Он должен был чувствовать себя уставшим, измотанным, но шаг у него оставался легким и пружинистым. Оказавшись в безопасности своей комнаты, он рухнул на постель и постарался уснуть, но его мысли все время возвращались к матрасу на полу, к теплу ее крепкого стройного тела, к тому, чем она одарила его.