Потягивая из бокала, Влад довольно хмыкнул: "боевые братаны" Олега, выкатившие "ствол" на продажу, безусловно, липа чистой воды. Мельников, конечно же, сам привез железку из Афгана. А нынче ему денежки очень нужны. Не терпится свить семейное гнездышко! И прибарахлился паренек с удовольствием, особенно, когда узнал, что цена на тряпки смешная. Куда и принципы свои засунул, "афганец" хренов!
Прошедших Афганистан Влад Орехов ненавидел. Одних - за сделанный на войне бизнес - ненавистью, круто замешанной на зависти мелко плавающего жулика. Других, которых было неизмеримо больше, - за их презрение к нему, Владу. Зудила кожа от взглядов прошедших огненное горнило сверстников. За это и ненавидел.
Олега Мельникова относил ко вторым. Как и понимал, что желание записать бывшего одноклассника в горстку "наваривших на войне" - только желание. Что сторговались они на пистолете - ни о чем это не говорит. Еще шире стала пропасть между бывшими одноклассниками.
Олег оставался частью тех, кто, узнав в далекой и чужой стране цену жизни, увидев смерть и кровь и сам ее пролив, перестал быть тем лопоухим мальчиком, которого привезли когда-то на сборный пункт и одели в военную форму. Лопоухие мальчишки вернулись домой суровыми мужчинами, способными на Поступок. Вот это страшило Влада Орехова больше всего. Именно такие могут положить конец его благополучию, лишить мягкого уютного кресла, баюкающего воркования импортного телеящика, ароматной влаги в хрустальном бокале, доступных девочек и ресторанного блеска.
Боясь и ненавидя, Влад Орехов инстинктивно вступил в борьбу. За свое удобное существование в привычном ему мирке. Баюкая опустевший бокал, Орехов не мог не признаться себе, что больше всего ему сейчас хочется сломать "афганца". Сломать и наблюдать, как гордый Олежек завязнет по уши.
Влад зевнул, выключил надоевший "видак", еще раз прогулялся по пушистому паласу до бара, опустился в кресло, катая на языке новую порцию "Камю", лениво потыкал пальцем в телефонные кнопки:
- Лёнчик? Есть разговор.
С КОСТЕЙ Ломовым, больше известным среди таксистской братии под прозвищем Лом, у Олега отношения были самые обычные. Разве что донельзя изношенную "тачку" Лома чаще всего ладить доставалось Мельникову: Костя сам предпочитал его. И хотя в "яме" орудовал ключами наравне с Олегом, при случае считал своим святым долгом рассчитаться за ремонт "по высшей таксе": откатав смену, Лом загонял машину в бокс, свистел Олегу и доставал из бардачка бутылку. Из закуси "салонное" застолье традиционно сопровождала пара ломтей хлеба с салом и обломанный долговязый китайский огурец.
В иные дни Костя, правда, тоже Олега вниманием не обделял, заглядывая на пару минут в слесарную кандейку: потравить свеженькие анекдоты, "за политику" побалаболить, попеременно кляня то партократов, то демократов или очередной съезд народных депутатов, по-своему прокомментировать вычитанное накануне в газетах.
Вот и сегодня Олег, выйдя из ремонтного бокса, увидел Лома в окружении десятка водителей, что-то оживленно обсуждавших. Чиркнув спичкой, Олег подошел к мужикам.
Лом тряс какой-то газетой, рокоча своим прокуренным, хриплым голосом. Увидев Олега, тут же переключил свой монолог на него:
- Во, братан, допрыгались со всей этой дерьмократией уже по самое не могу!
Лом снова яростно затряс газетным листом.
- Не читал, как мы прославились? На всю страну!
- Про нашу "Пэтэпуху", ли чо ли? - Олега начинала уже смешить эмоциональная озабоченность Лома газетными публикациями. - И в какой же это газетенке?
- Какие, на хрен, таксомоторы! "Газетенке"!.. - возмутился еще больше Лом. - Московская! "Мегаполис-экспресс", слыхал? Тираж - ого-го, все читают! Ославилась Чита, или, как тут пишут, Читаго! Вот, суки!
- Кто суки?
- Хорош тебе! Ты, вот, послушай, какие дела у нас творятся! Скоро и возить не захочется! - Лом, видимо, уже в третий или четвертый раз, взялся за "громкую читку":
- "ЧИТАго: кровавые дела провинциальной мафии". Это, значит, заголовочек такой, - со злостью прокомментировал Лом. - "В последний день июля Читу потрясли два ужасных, зловещих преступления. В пригородном дачном массиве убит владелец "Жигулей", а несколько часов спустя, в глухом переулке Железнодорожного района областного центра - заместитель председателя одного из читинских строительных кооперативов. Оба убийства, как стало известно из довольно осведомленных источников, совершены из одного и того же пистолета американского производства - крупнокалиберного "кольта". Зашедшее в тупик следствие ломает голову, как и где убийцы (а уже известно, что их было трое и им удалось благополучно скрыться) обзавелись столь экзотическим оружием. По имеющейся информации, они - участники организованной преступной группировки, однако наша доблестная милиция не может ответить на вопрос: это дело рук местной или иногородней мафии? А хотелось бы узнать ответ! Как и услышать о раскрытии преступления в кратчайшие сроки. Но возможно ли это при явной беспомощности читинских правоохранительных."
- Дай-ка сюда, - Олег резко потянул газетный лист из рук Лома. Бумага затрещала.
- Осторожнее, любознательный ты наш! - Лом отпустил мятые газетные листы и, хмыкнув, повернулся к мужикам. - Вот, бля, дела! И у нас уже мафиози расплодились! Посади такого в салон, а он тебе, бля, нож под ребро или "пушку" к затылку. Хорошо только выручку сгребет или лайбу, бля, дернет покататься, а как вдобавок еще и башку, бля, разнесет!
- А Серегу давно ли схоронили? Или на Макса в прошлом месяце, помните, напали! - снова загалдели примолкшие на время громкой читки таксисты. - В ночную вообще не работа - сплошные нервы!
- Я монтировку под левую руку кладу, да, спасет ли!..
- Ментовка вообще мух не ловит, зато нас пасут - мол, все вы барыги, только водкой на вокзале из багажников торговать!..
Сигарета обожгла пальцы. Олег растер окурок подошвой по асфальту, отошел в сторону, присел на сваленные у бокса старые покрышки. Глаза вновь и вновь лихорадочно пробегали по одной и той же строчке: ". американского производства - крупнокалиберного "кольта"."
О совпадении, ясно, не может быть и речи. Его "машинка". Точно!
Выругался, сминая в кулаке газету. Влад, тварь, подставил! "Кооператор иркутский", "надежный мужик"!.. Ну, сука Влад!... А сам- то кто? Позарился, дебил, на дурные "бабки". С кем связался, урод!..
С языка вновь с ожесточением сорвалось ругательство. Кроме матов и проклятий, на ум ничего не приходило. А яриться, конечно, уже поздно. Хрена ли теперь слюной брызгать! По уши в дерьме. Сам в него и нырнул. Шикнуть захотелось! Шикнул.
"Всё к одному", - подумалось с горечью. То, ради чего была затеяна продажа "ствола", лопнуло еще в апреле. На предложение Олега подать заявление в ЗАГС Лена ответила отказом. Не категорично. Мягко. Но надо быть полным идиотом, чтобы не понять - неопределенное "давай повременим" равносильно категоричному "нет".
Рассудила правильно, чего уж тут. Это Олегу тогда ее слова - оплеухой. А сейчас, когда, почитай, почти три месяца минуло. Права она.
Олег тяжело вздохнул, потянул из пачки новую сигарету. Тогда психанул, задергался, дверью хлопнул. А возразить-то Лене и нечего было. Права на все сто. Первый, что ли, упрек слышал он от любимой по поводу регулярно сопровождающего его запашка спиртного? По весне "халтурок" прибавилось, а какой же хозяин завершенный ремонт своего любимого стального коня не спрыснет. Да и в парке после работы, что, с одним только Ломом нет-нет да "раздавливали" поллитровочку?.. Вот так. Неудобно, вроде бы, "хлебосольству" отказать, а вышло - сам получил отказ.
Олег с отвращением вытолкнул громким плевком слюну, набившую рот вязким, перемешанным с табачной крошкой клубом: чуть не сжевал раскисшую "стрелу". Достал еще одну. Прикурил, несколько раз подряд глубоко затянулся. Сигарета привычно успокоила, по крайней мере, мысли в голове перестали раскручивать суматошную карусель.
О Лене в последние недели думалось со ставшей уже привычной отстраненностью. Помогало и то, что третий месяц Лена в Чите отсутствовала: "отбывала" практику в захолустной сельской больнице за четыреста верст от областного центра. С другой стороны, Олег все отчетливее понимал - ничего у них не выйдет. Без пяти минут врач и слесарь-недоучка.
Он ощущал края той трещины, которая образовалась и, как ему казалось, расширялась день ото дня. Вроде, вот, только трещинка пока, а как переступить? Не получается.
Вдобавок теперь этот "ствол". Еще когда отношения с Леной были розово-безоблачными, Олег не раз задавал себе вопрос: сможет ли всю жизнь молчать и не признаться Лене про "куплю-продажу" пистолета? Объяснить появление денег на свадьбу несложно левым слесарным заработком, а как в глаза-то смотреть? И дело не в совестливости или щепетильности. Не тряпку перепродал. По- другому называется история с пистолетом. Ну, а теперь, когда на "стволе" кровь - полный крандец!
Теперь спокойная жизнь закончилась. Сколь веревочке не виться. Дураку ясно - рано или поздно веревочку эту вытянут до конца. Доберутся "компетентные органы" до него, продавца сраного! И предстанет он в глазах Лены. В голове не укладывается!
Олег поймал себя на мысли, что собственная судьба его занимает кратно меньше, чем предстоящий позор перед Леной. В том, что рано или поздно это произойдет, уже не сомневался. Закон бутерброда, имеющего подлую тенденцию падать маслом вниз.
Мысли снова перескакнули на Влада. Вот, тварь! После сделки со "стволом" они больше не встречались, с апреля в тесной Чите нигде не столкнулись.
Олег расправил на колене измятый газетный лист, еще раз перечитал заметку про выплывший "кольт", уперся глазами в подпись под заметкой. Фамилия автора ему ничего не говорила. Да и что может знать этот писака, даже если он и из местных. Вот же, сам пишет: "преступники неизвестны". Преступники.
Теперь и он, Олег Мельников, в одной связке с убийцами. Так вляпаться! Это кто, Чехов, вроде, про ружье на стене писал. Вот и выстрелило "ружьишко".
Понятно, что не Влад на спуск нажимал. У того кишка тонка. Девок лапать втихушку от Татьяны и коньячок тянуть - это да, а на большее. Вряд ли. Купи-продай - вот это по Владу. У Влада обязательно есть ниточка к этим. Не может не быть!
Олег решительно поднялся с пахнущих гудроном и пылью покрышек. Наскоро оттерев руки порошком под фыркающим воздушными пробками краном, добрался до конторского телефона.
Гудки уходили в никуда. На том конце, у Ореховых, трубку никто не снимал. Что ж, подождем до вечера. Мельников уже заметно успокоился. Страха не было с самого начала, а захлебываться яростью сейчас совершенно ни к чему. Злость - плохой советчик и помощник. Как и спешка, которая тоже сейчас абсолютно лишняя. Спешка, известно, где нужна. В общем, не та ситуация. Разберемся спокойно и по порядку.
Олег разыскал Потапыча. Отпросился на день. Тот махнул рукой, не спрашивая. Дескать, дело молодое, вали! Мельников переоделся и вышел за ворота. Спустился на кишащую машинами улицу имени большого революционера Бабушкина, прошагал квартал до недавно открытой пивнушки-стоячки: пара кружек не помешала бы. Громадная аляпистая вывеска "Пивбар" выглядела над крышей инопланетным слоганом. До пивбара ейной забегаловке. Давно ли открылись, а традиционных пивных кружек уже не видать. Хануристый народец трясет поллитровыми банками мутного стекла.
Из детства вспомнилось, как на читинских улицах стояли красные с желтым автоматы "Газированная вода". Насколько нынче кажется невероятным, что в них нередко присутствовали граненые стаканы, в которые можно было набуровить шипящей воды с газом за "один коп", а на три копейки - сладкой газировки с сиропом! Были деньки. Мужики и тогда "мерзавчика" или "чекушонка" могли неподалеку раздавить, но стакан возвращали. Даже старательно давили нетвердой рукой на перевернутую кверху донышком емкость - мыли, гигиенисты!
Олег побултыхал над эмалированной, в бурых подтеках, раковиной- мойкой высвободившуюся банку 0,7 л из-под зеленого венгерского горошка, протянул продавщице. Теплая мутная жидкость заплескалась под густой шапкой пены. Сзади напирали. Мельников взял банку, расплатился, получив сдачу скользким "серебром", пристроился к липкому краю столика-стоячки в углу. Проводил взглядом выруливающий от пивной "москвич", в который только что уселся, наполнив пивом бидончик, немолодой мужик. Впереди салон малолитражки заполняла дородная матрона, без сомнений, супруга оного, а на заднем сиденье, смеясь, вертели головами две белобрысые девчонки. "Попылило семейство на дачу", - отстраненно подумалось Олегу.
И одновременно, как двумя молниями, ударило в виски: вот такого же дачника из его "кольта"!.. А с Леной у них никогда и ничего не будет. ни семьи, ни вот таких вертушек-хохотушек!.. Все-то он продал! Совесть, друзей боевых, Лену.
Не сделав и глотка, Олег отставил банку, вышел из-под навеса на улицу. То, что обычно называют внутренним голосом, сверлило изнутри, ехидно и зло: ишь, на мораль потянуло! А чем раньше думал, когда эту железку пер "на дембель", трясся над своей "драгоценностью", как Кощей, а потом высчитывал максимально возможный "навар"? Сука, короче, полная, а не бывший гвардии рядовой Мельников!
Перебежав улицу, оттянул тугую дверь железного скелета будки телефона-автомата. Машинально подумалось, что снять трубку и набрать номер можно и не заходя в будку, зияющую пустыми проемами для стекол.
Покрутил диск, долго вслушивался в протяжные гудки. Вымерли чертовы Ореховы!
Выругавшись в очередной раз, Олег поплелся к перекрестку, повернул вниз по Баргузинской к центральной улице, на остановку троллейбуса-"единички". Слева ребячий гомон - выпорхнула стайка из кондитерской.
Как в детстве, захотелось мороженого. Помедлил и толкнул оцинкованную дверь. Внутри, у прилавка, тоже ребятня гомонила. Не так много в Чите мест, где всегда можно полакомиться мороженым: гудит в углу за прилавком солидный куб из нержавейки - фризер: сверху заливается молоко или сливки с сахаром, а немного погодя из толстого крана внизу выползают узорные колбаски "мягкого" мороженого. "Тетенька" в замусоленном халате считает ребячьи копейки и выдает взамен блюдечко с лакомством, полив его напоследок яблочным сиропом или смородиновым вареньем. Не пломбир московский, но все-таки.
Олег тоже взял блюдечко, отошел к высокому столику. Мороженое быстро таяло. Как апрельский навар с "кольта". Три тысячи "сжег" чуть ли не сразу после той размолвки с Леной - купил со злости в "комиссионке" на Калинина японский двухкассетник. Старикам дома наврал, что мужики на работе скинулись, и сам, мол, добавил триста, - на день рождения подарили. Отец с матерью в комиссионных ценах на заморское диво - не копенгагены, а сеструха - как раз приезжала домой подкормиться, студентка заморенная, - в бо-ольшом сомнении покачала головой: богатенький, дескать, народец, твои таксисты!
Еще тыщу матери отдал. Тоже с красивым враньем: профсоюз, де, как бывшему "афганцу", на обзаведение хозяйством подкинул. Мать деньги в шкатулку и в секретер: это тебе на будущее, женишься - пригодятся. А остальные пять "кусков" тихо заняли место пистолета на антресолях. Затолкал в самый дальний угол под шмутье. Даже в газеты так же замотал .
Да, наделал делов! Олег невольно представил, как выглядят трупы после сорок пятого калибра. Получается, он первым приложил к этому руки. Непроизвольно опустил глаза на ладони. Черт, совсем уже!..
Отодвинул блюдечко, вышел на улицу. Мимо, к центру, по Баргузинской пролетела белая иномарка. Заморских "колес" в Чите за последний год заметно прибавилось. Из Владика и Находки, из Совгавани и Комсомольска-на-Амуре гонят. С приморскими транзитными номерами. А в Чите и далее - толкают. Сто шестьдесят - двести "кусков" за металлолом из Страны Восходящего Солнца. Хотя этот металлолом надежнее и комфортнее наших колымаг с конвейера. Потому и берут. Но кто? Такие, как Лёнчик.
Олег уже в который раз выругался вслух. Проходившая рядом пожилая женщина вздрогнула и отшатнулась от него, как от чумного. Часы показывали 17.41. Вообще-то, Влад Орехов в это время обычно кантовался дома, это его после десяти вечера хер до утра сыщешь.
Олег рванул напрямки - по улице имени главного областного печатного органа, мимо высокого крыльца Пушкинской библиотеки, еще квартал прямо и половина направо. Пересек ухоженный двор "дворянского гнезда" - так с момента постройки и заселения многоэтажек горожане ехидно обозвали этот микрорайон.
Ореховы жили на третьем этаже. На мелодичное курлыканье звонка дверной проем заполнила величественная фигура мадам Ореховой.
- Мельников? - она поджала губы, даже не пытаясь изображать радушие на своем холеном лице.
- Здравствуйте, - Олег сделал было по привычке шаг к дверям, но вся поза хозяйки наглядно заявляла об одном - дальше коврика на лестничной площадке Олегу хода нет. - Влад дома?
Выщипанные в ниточку и тщательно прорисованные брови Элеоноры Львовны удивленно полезли вверх.
- Владик уже две недели в Санкт-Петербурге!
И далее мадам Орехова, окинув Олега уничтожающим взглядом, снисходительно сообщила, что удивлена его, Мельникова, неведением в смысле таких выдающихся событий, как успешный перевод ее Владика для дальнейшей учебы в тени красот Северной Пальмиры. Куда сынок уже отбыл, чтобы оставшуюся до начала нового учебного года недельку акклиматизироваться.
- Интересные у вас отношения, молодой человек, с друзьями. Владик, мы, почти полгода с организацией этого перевода - на нервах, а для вас - открытие! Даже про Владиков отъезд - ни сном, ни духом!
- Вы удивительно наблюдательны, Элеонора Львовна! Всего хорошего!
Глава 6. РАСПУТИН, 16 декабря 1916 года
ПОХМЕЛЬЕ навалилось с пробуждением. Григорий тяжело оторвал голову от мокрой подушки, сел, утопив большие мосластые ступни с желтыми, вросшими ногтями на пальцах в густой ворс неяркого ковра на полу. Лениво поскреб грудь под пропотевшей исподней рубахой, тяжело оглядел комнату.
- Нюрка! - хрипло позвал племянницу. - Нюрка! Язви тя в корень, девка шалопутная!
- Туточки я, Григорий Ефимович! - из-за полога дверной занавеси высунулась Нюрка, остроносая и подвижная, хотя и располнела в последнее время на сытой жизни.
- Тащи, как обычно! - скомандовал "старец".
И минуты не прошло, в комнату вновь влетела Нюрка, с подносом, на котором красовалась запечатанная бутылка мадеры, любимого распутинского напитка, тарелка с крутосваренными яйцами, стакан и кусок хлеба с половинкой свежего огурца.
Следом, как привязанная, - Катя, Екатерина Печенкина, самая первая Гришкина полюбовница. Ее еще малолетней Распутин совратил в родном Покровском, а потом, укрепившись под царицкиной дланью, выписал в Петроград в качестве прислуги, Нюрке в помощь.
Обеим дел в распутинской квартире на Гороховой хватало выше головы: стряпать, прибирать за бесконечными гостями-посетителями, стирать, да еще и ублажать периодически "старца", когда рядом с ним не крутится очередная барыня-мадама из благородных. Через пару комнат, в другой, изолированной половине квартиры, жили сами по себе законная супружница Григория Ефимовича - Прасковья и две его дочери, старшая Матрена и младшая Варька.
- Пошто, курицы, не откупорили мадерцу, бесовско отродье! - прогрохотал Распутин, почесывая в паху. - Давай, лей стакан до краев!