Все справедливо. Ты главный, ты и отвечай. Тогда Данила впервые ушел в запой. У него был сильный, молодой и тренированный организм. Он пил дома, стараясь отключить сознание. Это не удавалось. Очнувшись ночью от отравления, Булай снова представлял сцены измены жены с известными ему людьми, ее агрессивное поведение с ним после этих измен, вспоминал семейные поездки на отдых, в которых она принимала участие, будучи беременной от другого. Он доставал очередную бутылку и падал в пропасть. Потом, когда запой миновал и пришла пора принимать решение, Зоя опустилась на колени и стала просить о сохранении семьи. Он видел, что перед ним стоит слабая и грешная женщина, во всем покаявшаяся и желающая только одного – начать все сначала. Данила не стал разводиться, надеясь, что пережитый Зоей шок изменит ее, а он сможет вырастить своих детей. Тогда он не знал еще одного важного обстоятельства: Зоя не смогла покаяться во всем. Слишком тяжел был груз ее греха. Чтобы не мучить мужа и облегчить суд над собой, она солгала в таких вещах, в каких лгать непозволительно. И совсем скоро эта ложь начала чернить ей душу.
Данила не бросил ее. Как вьючный вол, он взвалил на себя весь груз этой беды, стиснул зубы и потащил семейную повозку дальше. Он не спал ночами, мучался кошмарами, уходил в запои, но взятый на себя долг исполнял.
А Зоя долго приходила в себя, искала в семье новое место и инстинктивным образом нашла его в позиции агрессивной наступательности. Если Данила ее не бросил, значит, ситуация не изменилась, и она осталась хозяйкой положения. А раскаяние в грехах… Стоит ли мучить себя самобичеванием? "Другие и не такое делают…" Эту фразу Зоя стала повторять постоянно, словно занимаясь самовнушением, и результат не замедлил проявиться. Она снова начала попытки утвердить в семье диктат жены, вызывая жестокие ссоры, потому что Булай не мог этого принять. Но, как и большинство женщин, лучше вооруженных для семейных конфликтов, Зоя с неистовым темпераментом пыталась принизить мужа каким угодно способом. Только потом, годы спустя, Данила понял, в чем дело: ей было необходимо компенсировать ту нераскаянную черноту, которая преследовала ее с момента разоблачения. Утаенная ложь гнала ее в наступление. Надо было растоптать мужа. Ведь только при виде его ничтожества ее собственное ничтожество успокоилось бы. Ссоры следовали одна за другой. Теперь Булай всерьез задумался о создании новой семьи, хотя приступать к этому было еще рано. Он твердо решил сначала выпустить детей в жизнь. Данила не знал, сможет ли выдержать такую нагрузку. Он находился в труднейшей загранкомандировке, работал на износ и с большим риском, а дома его поджидала постоянная напряженность с Зоей. Эта женщина жила только собственной прихотью, давая волю раздражению по любому мельчайшему случаю и не желая считаться с состоянием мужа. Она снова мстила ему за собственную неспособность любить.
Ему исполнилось всего тридцать пять лет, а сердце уже почувствовало холодный чугунный обруч, который безжалостно сжимался по ночам. Нервы были постоянно напряжены от бесконечной боли уязвленной души. Мучила и душила бессонница. Организм начинал сдавать, и Даниле все труднее было мобилизовывать себя на нормальную работу.
Неведомым и волшебным образом судьба послала ему Светлану. Он нисколько не сомневался, что это сделали те же силы, которые подвергли его испытаниям.
Глава 4
1986 год. Железные дровосеки
Когда-то Женя Корнеев, которого друзья ласково величали Кренделем за его круглое и румяное лицо, научился готовить плов, и у него действительно получалось это восточное яство. Супруга Кренделя с двумя маленькими дочками частенько уезжала в Москву, и тогда не приспособленный к одиночеству "соломенный холостяк" использовал плов в качестве стенобитного снаряда для проникновения в чужие крепости в посольском доме на Швингер-штрассе. В такие дни он пытался накормить своим изделием как можно больше знакомых, а заодно сбежать из своей пустой квартиры. У него был небольшой, удобный для переноски казанок, с которым он и путешествовал по друзьям. Чаще всего явление Кренделя с казанком приходилось переживать Булаю, так как они были и друзьями, и напарниками в оперативной работе.
На этот раз, разбавив бараний жир плова "столичной" водкой, Корнеев читал Лизе "Волшебника Изумрудного города". Больше всего на свете он любил детей и ненавидел телевизор. А Лиза была таким благодарным слушателем, что засыпала у него на коленях.
– Это не сказка совсем про волшебный город, – сказала она, когда Крендель на минуту примолк. – Все в нем настоящее, все такое живое. Вот вы, например, дядя Женя, совсем как Страшила – такой большой, и лицо у вас такое доброе…
Сидевший рядом в кресле Данила рассмеялся и сказал:
– Нет, солнышко. Это только с виду дядя Женя такой добрый. А на самом деле он не Страшила, а Дровосек. Железный Дровосек. Вот завтра утром все дети будут сладко спать, а он встанет затемно, смажет свои части маслом, возьмет топор и уйдет в лес дрова рубить. Там всякие серые волки, а ему ничто не страшно. Ему нельзя бояться, нельзя работу бросать. Потому что в Волшебном городе все ждут, когда он дров принесет.
– А ты кто, папа?
– И я Дровосек, как дядя Женя. Только не умею такой вкусный плов готовить.
– И ты вместе с ним в темный лес ходишь?
– Конечно, хожу. Он один ведь не справится.
– Да, Железные Дровосеки тоже хорошие. Они ничего не боятся и всегда в самый страшный момент приходят на выручку.
– И еще – они долго без смазки не могут, – добавил Крендель, посмотрев на Данилу.
– Я не буду, Женя, давай без меня.
– Ты уж месяца три не употребляешь. Или больше?
– Вроде этого. Не тянет. Похоже, наши отношения с ней закончились.
Данила действительно прекратил употреблять водку с тех пор, как в его жизнь пришла Светлана. И хотя она пробыла в Бонне всего три месяца и затем снова уехала в Москву, жизнь его изменилась в корне.
Нет, Светлана ни единым словом не дала ему понять, что спиртное опасно для их будущих отношений. Все встало на свои места само собой. Даниле не пришлось убеждать себя во вреде алкоголя или применять волевые усилия. Зародившееся чувство к этой женщине с ее чистым и честным миром просто исключало водку из образа жизни. Булай не умел любить по чуть-чуть. Светлана принесла в его жизнь светлый день, и он с удивлением думал о том, что еще совсем недавно находился на грани алкогольной зависимости. Теперь она была далеко, но почти каждый день ему приходили письма, и он отвечал на них. Данила обрел в своем зрелом возрасте то, что уже казалось ему недостижимым, – гармонию любви. Он вспоминал, как все-таки опустился до ответных измен жене, какие нелепые и гадкие истории из этого получались, и как чернела его душа от этих историй, пока он, наконец, не понял, что на этом пути облегчения найти нельзя, но душу испоганить можно.
Однажды, в самые трудные свои дни, он приехал в отпуск в Окоянов и встретил там одноклассницу, бывшую королеву одиннадцатого "б", смуглую хохотунью Ленку, с цыганской шапкой волос и жемчужно-белыми зубами. Жизнь у Ленки не сложилась. Сразу после школы вышла замуж по любви за парня, который без видимых на то причин вскоре стал пьянствовать. Дело это ему, видимо, было по душе, и он не видел никакого резона останавливаться. К тридцати годам превратился в законченного алкоголика, и Лена не питала надежды на его возвращение в нормальную жизнь. Парня этого, она, видимо, крепко любила, из дома не гнала, хотя и пользы никакой от него не видела. Любовь всегда жаждет ответа, а ответа не было, и она просто стосковалась по нормальному мужику. Как-то незаметно их случайная встреча переросла в увлечение, и Данила, не знавший, куда пристроить свою душу, провел две недели на родине в постоянном кружении с этой привлекательной, но измученной безысходностью женщиной. Каждый вечер он брал мотоцикл отца, подхватывал ее на окраине города, и они ехали куда-нибудь на природу. Потом, лежа рядом с Леной на копне сена, он чувствовал легкость и опустошенность во всем теле, хотя знал, что придет ночь, он окажется в своей постели в одиночестве, и привычные кошмары придавят его душу мельничными жерновами. А Лена, прижавшись к нему, гладила ладонью его лицо, тихонько целовала шею, но все в ней было притаившееся, словно последнее тепло бабьего лета. Они нашли друг в друге временное облегчение, но оба не могли прогнать прочь свои бед ы .
Потом настал день прощания, и они почувствовали, что их история закончилась.
– Хороший ты мужик, Булайка. Но это мы зря с тобой затеяли. Не согрел меня наш костерчик. Вот если бы ты на меня коршуном упал, в когти свои схватил и унес, куда глаза глядят, я бы тебе вся отдалась, вся бы перед тобой вывернулась, таких чудес тебе подарила бы, что и сама не представляю. А ты вместо этого сам ко мне за помощью приполз. Какой ты любовник? Так, контуженый воин, – сказала она на прощанье.
– Правда, Лена. Ты все правильно поняла. Не любовь меня толкала, а тоска. Прости меня. Да и перед Анатолием неловко. Мы ведь с ним в школе знакомство водили. В общем, не то получилось. Не любовь это, а затмение. Ты не сердись на меня, ладно?
– Что ж сердиться-то на тебя, Булайка, – вздохнула она. – Я-то еще хуже выгляжу. Вроде бы, перед Толяном чего стыдиться – он и меня, и семью пропил. Никудышний мужик. А все равно что-то душу тяготит. Нет, неправильно мы все сделали. Неправильно. Но ты мне все равно пиши. Все-таки есть между нами какая-то искра. Не свиньи же мы с тобой. Может быть, из искры взовьется пламя, правда?
Данила обещал писать, хотя знал, что писать не будет, и на этом история закончилась. Потом, приезжая в Окоянов, он иногда встречал ее случайно на улице, они здоровались как чужие люди, и ничего, кроме нехорошей тени, не пробегало по его душе.
Булай спрашивал себя, чего он добился этой изменой. Боль стала легче? Нет. Нисколько. Встал на одну доску с Зоей и не имеешь права ее винить? Наверное. Только обида все равно не проходит. Доказал сам себе, что такая же свинья, как и жена? Доказал. Тень скотского состояния внутри поселилась. Только успокаивающего равнодушия и защищенности она не дает. Может быть, делает ситуацию еще хуже. Теперь их семья просто превратилась в свинарник, где оба супруга занимались изменами, как будто никогда не было между ними того Единого и Великого, из чего на свет появляются только их дети. Только их дети, и никто другой, должны селиться в этом Едином и Великом. Но снова его одолевала боль от той мысли, что его дети зародились в преступно оскверненном лоне, и эта мысль кружила его, лишая способности нормально жить.
Булай пытался осмыслить происходящее в его жизни и приходил к выводу, что Господь подарил ему способность любить и направил с этой любовью по пути страданий. Зоя была единственным существом на свете, воплощавшем Женщину в той необъятной мере, какая требуется любящему мужчине. Но эта Женщина вместо любви испепеляла его мукой и унижала непониманием собственной низости. "Господи, за что Ты открыл передо мной всю эту преисподнюю? Ведь я мог бы жить, ничего не зная. Со спокойной и благополучной душой. Но Ты бросил меня в огонь, Господи", – думал он, не осознавая еще тогда, что это испытание привело его к пониманию судьбы, которой управляет Бог.
Светлана же пришла легкой походкой, закрыла дверь в прошлое и подарила необыкновенное ощущение достойного и равного диалога двух душ, узнавших многое в мире людей и обретших взаимное желание гармонии. Данила не испытывал к Светлане той бездумной и беспамятной страсти, какую нес в себе по отношению к жене. Но ему было легко и счастливо с ней. Он видел, насколько она умней и масштабней Зои, отстаивающей мелкие, зачастую надуманные женские интересы с необъяснимым упрямством. Он видел в своей новой любви освобождение от прошлого. Получилось так, словно и прошлого-то никакого не было. Есть только настоящее и в центре этого настоящего – она.
– Ты выпей, Корнеев, за нас обоих, Железных Дровосеков, за то, чтобы в Волшебном городе никогда не кончались дрова.
Женя плеснул в рюмку водки, сказал коротко: – За нас. – И вдруг спросил: – А помнишь, Данила, как мы с тобой американского оружейника подцепили? – Он засмеялся и опрокинул в рот содержимое рюмки.
* * *
У Рико была кличка Беда, которой его наградили сослуживцы еще на первых годах армейской карьеры. Кличка так и не отцепилась, хотя он сумел доползти до приличного в танковых войсках звания. По неизвестным причинам Господь послал на долю майора Энрико Коллеты больше крупных и мелких несчастий, чем приходится в среднем на одну форменную фуражку в армии США.
Все началось еще с учебного метания гранат в военном училище. Тогда кадет-первогодок Коллета, выдернув чеку из гранаты, почувствовал, что руку его свело от страха. И хотя учебная граната шипит на пару секунд дольше, чем боевая, взрывается она ничем не хуже этой самой боевой. Рико увидел, как находившийся в окопе второй кадет Уильямс как-то странно и медленно закрывает голову руками и ложится на землю. Ему даже стало немножко смешно из-за перекошенной рожи Уильямса. Разумом он понимал, что происходит что-то страшное. Рико еще не успел почувствовать весь трагизм ситуации, как капрал-инструктор Робинс, схватив его за локоть левой рукой, правой так ударил по запястью, что граната выпала на землю. Робинс поднял ее, швырнул за бруствер, и она тотчас взорвалась. Потом здоровяк-капрал взял Рико за грудки, притянул к себе и, выкатив синие белки своих негритянских глаз, тихо прохрипел:
– Еще раз обделаешься, сукин сын, – суну бомбу тебе в штаны, понял?
Любой служака знает, что в армии стоит опозориться только один раз, потом дело пойдет как по маслу. Так оно и вышло. Что-то не задалось с пригодностью Рико к военной службе. Скорее всего, в ту самую ночь, когда сперматозоид его родителя достигал яйцеклетки мамаши, чтобы положить начало будущему офицеру бронетанковых войск, папаша его размечтался совсем о другом. Хотел, наверное, этот толстый бездельник, чтобы отпрыск его с четырех часов утра месил в бадье тесто для булок, а затем продавал их очнувшимся от сна согражданам и складывал медяки под половицу собственного дома в Нью-Арке. Как знать, возможно, он был прав. В конце концов, Рико был бы сам себе начальником и вокруг не мельтешило бы стадо козлов, которые готовы высмеять его по любому поводу.
Может быть, не так уж и много было промахов в службе Коллеты, но они очень удачно подтверждали его прозвище. Самые долгие воспоминания в полку имел случай с командиром бригады, захотевшим проинспектировать учебное вождение М-1 по пересеченной местности на танкодроме в Небраске. Дурило генерал въехал на танкодром без предупреждения, видимо, предполагая тайно занять позицию повыше и обозревать с нее, как молодежь справляется с поставленной задачей. На беду, совсем неподалеку от его джипа ворочался в карьере танк, за рычагами которого сидел лейтенант Коллета. Как потом объяснял Рико, в поднятой пыли он не сумел определить истинное предназначение джипа и принял его за брошенную технику, которая местами украшала танкодром в качестве учебных целей. Понятное дело, ему не могло прийти в голову ничего другого, как раскатать этот утиль в жестяной блин. Тем более что такое небольшое отклонение на своем маршруте он мог себе позволить. На последующем разборе командир бригады тупо отказывался верить, что водитель не увидел сидевшее в автомашине начальство. Однако факт остается фактом: М-1 взревел своим могучим мотором, выпустил в воздух облако фиолетового дыма и, подминая под себя мелкий кустарник, устремился вверх по склону прямо на джип. Наблюдавшие в ужасе застыли, глядя, как из автомашины сиганули в разные стороны генерал и его водитель, а сама она в одну секунду была подмята бронированным чудовищем и прекратила свое существование.
Генерал вопил так, что, казалось, выскочат из орбит его оловянные гляделки. Но, скажем прямо, виноват был он сам. Нельзя тайком въезжать в зону маневров. Поэтому Рико обошелся нравоучением, но за спиной его стали плестись удивительные и невероятные версии случившегося, далеко ушедшие от своей фактической основы благодаря фантазии рассказчиков.
Потом было еще много чего интересного в жизни Рико. Это все закономерно вынесло его за пределы подвижно-огневого состава и осадило на дивизионном складе, где у него было меньше шансов задавить или пристрелить кого-нибудь по ошибке.
Конечно, Рико не мечтал стать генералом, потому что карьера его не задалась с самого начала. Но и превращаться в складскую крысу он не очень-то хотел. Когда грезы о романтических путешествиях по самым горячим точкам кончаются таким дурацким образом, можно и захандрить.
Теперь Костелло тянул лямку в гарнизоне под Висбаденом и знал, что впереди ничего хорошего его не ждет. Через пару лет выпрут в отставку – и иди искать работу, потому что на шее две малолетние пигалицы, которым еще нужно дать образование, и визгливая жена, постоянно требующая денег на тряпки и не понимающая, что деньги могут иссякнуть.
Майор Коллета посмотрел на себя в зеркало и ухмыльнулся. Не красавец, что и говорить. Маленькие мышиные глазки под рыжим армейским чубчиком, толстый кривой нос и торчащие уши едва ли делали его похожим на Алена Делона. К этому следует добавить небольшой росточек и постоянное сипение носа, который он перебил, ударившись о казенник орудия во время учебных стрельб.
Зеркало висело в его офисе, расположенном в дивизионном складском терминале. Здесь Рико был главным хозяином. Ему подчинялось еще пять сержантов с отделениями джи ай, которые раскатывали на карах, складировали запчасти, сортировали приход-расход и делали другую складскую работу. Терминал был огромным и вмещал в себя уйму всяческих вещей для всех видов войск, входящих в дивизию.
Коллета достал из сумки коробку с едой и термос. Ходить в гарнизонную столовую он не любил, потому что имел чуткий к разной дряни желудок и всегда мучился изжогой после ее посещения. Его дорогая жена Лола готовила ему настоящие андалузские блюда, при одном воспоминании о которых становилось приятно на душе. Чудная и незаменимая жена, эта Лолита. Но не проходит и недели, чтобы они с Лолой не развеселили своей дракой весь офицерский барак, в котором находилась их квартира. Темперамент у его женушки был таким огневым, что ее боялись даже военные полицейские патрули. Но зато и в постели, и на кухне она была образцова. Сам Рико настоящим испанцем себя не считал, потому что был от природы довольно тихим человеком и в драки ввязывался только тогда, когда жена доводила его до белого каления.
Но ему надо было готовиться к суровым испытаниям. Вчера шеф объявил, что контракт Коллеты истечет точно день в день и ни о каких поблажках речи быть не может. Хотя, конечно, Рико надеялся на невозможное. С этой своей Лолой он не сумел подкопить нужное количество деньжат, а те скромные запасы, что имеются, уйдут очень быстро. Начинать же жизнь заново в его возрасте поздновато. А все Лола. Она покупает наряды в безумных количествах, расходуя на них неимоверные деньги. Только Рико ничего не может с ней поделать. Наверное, проще спутать взбесившуюся лошадь, чем остановить его жену, собравшуюся на шоппинг. Когда Коллета вспоминал, какие короба почти новых тряпок они выбрасывали на помойку, он скрипел зубами от отчаяния. Однако время транжирства для Лолы заканчивается и приближается пора расплаты. Только она все равно не уймется и будет продолжать свой образ жизни до тех пор, пока семья военного пенсионера Коллеты не вылетит на улицу. Рико представил себе такую картину даже с каким-то облегчением. Наконец-то до этой дряни дойдет, что она со своим дурацким нравом наделала.