- Да, идите уже, - рассмеялась она. - А мы, бедные затворницы, поскучаем, нам не привыкать.
- Это, к сожалению, правда, - вздохнул Премьер, когда они вошли в кабинет. - После того взрыва живут, как в ските. Для этих мерзавцев ничего святого нет, им всё равно - старик, женщина, ребёнок, у них же светлые идеалы! Простите.
Стас молча кивнул.
- Ладно, давайте к делу. А, кстати, что вы там такое вспомнили за чаем? - он крутанул в воздухе пальцами. - Глаза у вас эдак… блеснули, я же видел.
- Скажите, - опер замолк, собираясь с мыслями. - Вы знаете, что такое кимберлитовая трубка?
- Нелепый вопрос, - пожал плечами Столыпин. - Знаю, конечно.
- А если я вам укажу место, где находится ещё не открытая кимберлитовая трубка, как быстро мы сможем начать её разработку? Для совершения революции требуются огромные суммы, это только дураки и профаны верят, что достаточно поднять народ. А на то, чтобы революцию загасить, нужны средства не меньшие, а большие.
- Согласен, - кивнул Премьер, потирая лоб. - В какой срок, говорите? А вы, действительно, знаете такое место? Хм… ну, если что и представляет какую - то трудность, так это только дипломатические сложности. Хотя, и их быть не должно - в Африке, знаете ли.
- Это не в Африке, - усмехнулся Стас. - Это в Архангельской области, виноват, губернии.
- Что? - развернулся к нему Столыпин - Вы хотите сказать…?!
- Да, именно это я и хочу сказать. Там кимберлитовая трубка. И не одна. Четыре или пять, точно не помню. Точно - где, я могу указать одну. Впрочем, как я понимаю, в процессе можно вокруг вести разведку.
- Кимберлитовая трубка в Архангельской губернии, - Премьер в возбуждении заходил по кабинету. - Да вы себе представляете, какие горы мы с вами своротить можем?! Ведь до сей поры алмазы в России добывались только россыпью. А это.
- Простите, я знаю, - не очень вежливо перебил его Стас. - В Якутии и на Урале. В Якутии, кстати, тоже трубка есть. Но её ещё не открыли.
- Вы сущий пророк, - усмехнулся собеседник. - Я иногда задумывался - может, те пророки тоже, как и вы, из грядущего являлись. Только, в отличие от вас, признаваться в этом не спешили. Вы ведь тоже могли этим путём пойти. Глядишь, самого Распутина за пояс бы заткнули.
Говоря "самого", Столыпин заметно покривился, словно раскусил горькую миндалину.
"Не любишь ты "святого старца", - подумал опер. - По истории помню, что врагами вы были лютыми. Хотя, чего им делить-то было? Гришка, конечно, тот ещё сукин сын.".
- А, кстати, - повернув голову, Стас увидел, что Премьер пристально смотрит на него. - Почему вы по этой дорожке не пошли?
Опер бестрепетно встретил взгляд Столыпина.
"Нашёл кадета - взглядом давить" - весело подумал он.
Была у него, что греха таить, такая мыслишка. Ну, покуражился бы он лет пять, а потом, нет, уж, две "перестройки" на одну жизнь многовато будет. Дешевле, ей-Богу, революции хребёт сломать. Если не февральской, то октябрьской - обязательно. Только рокировку небольшую произвести.
- Я - русский офицер, - сказал он, заметив, что Премьер всё ещё ждёт ответа. - Разве этого мало?
Стас был абсолютно прав. Колесо Истории, замершее на миллисекунду, скрипнуло, перемалывая угодившую в зубцы песчинку, и продолжало своё неумолимое вращение. Однако, оно чуть-чуть сбилось с прежнего хода, совсем немного, но достаточно, чтобы несколько мелких шестерёнок закрутились по-другому.
Остался жив Премьер-министр Российской Империи Пётр Аркадьевич Столыпин. И, следовательно, усиленного варианта несения службы, того, что заставило полицию и жандармов буквально "рыть носом землю", никто не объявил. А людей, которые в прежней жизни, были задержаны в ходе этих облав, никто не задержал.
И молодой человек, по прежнему варианту задержанный жандармами в знаменитом "Bonbon de Varsovie", едва успев заказать кофе, теперь продолжал смаковать его без помех. Лицом парень был смугл, носил усы - вся его внешность явственно выдавала в нём горца. Впрочем, эпитет "дикий", который так любят ставить впереди этого слова, к нему совершенно не подходил. Вполне приличный костюм сидел на нём, как влитой, а поведение явно свидетельствовало о хороших манерах. Звали этого молодого человека Иосиф. Это было имя, данное ему при рождении. Друзья же звали его просто - Сосо.
Он поставил опустевшую чашечку на столик, взглянул на циферблат карманных часов. Тот, кого он здесь ждал, уже опаздывал на две минуты. Вот, чего он не любил, так это необязательности. Впрочем, приходилось, скрепя сердце, терпеть. Человек должен был принести ему новый паспорт. Неделю назад Сосо бежал из ссылки, которую отбывал в городке под названием Сольвычегодск. И теперь любой полицейский, бросив на него взгляд, мог потребовать документы.
Сосо снова посмотрел на часы - минутная стрелка уже миновала зенит, медленно подползая к цифре "1". Дело плохо. Нужно уходить. Как бы он ни относился к "бомбистам", но они - народ серьёзный, и дисциплина у них на должном уровне. Это не просто опоздание, значит, случилось что-то экстраординарное. Положив деньги на стол, он, не торопясь, вышел из кофейни и, не торопясь, пошёл по улице.
Спешить было некуда и незачем - хозяин конспиративной квартиры, где жил Сосо, предупредил, что ожидается поквартирный обход. Он приятельствовал с околоточным надзирателем, который полагал, что Арсений (так звали хозяина) просто торгует контрабандным товаром. Строго говоря, так оно и было, в связи с чем околоточному регулярно перепадало "на лапу".
Пожалуй, стоило спокойно присесть и покурить. Ноги уже гудели, он "гулял" по городу с утра. Самое неприятное - это перерыв в делах. На вчерашней сходке Старик ясно дал понять, что примерно с неделю нужно "полежать на дне". По Петербургу прокатилась волна арестов. Правда, на сей раз хватали не "неблагонадёжных" и не уголовный элемент - под раздачу попала, так называемая, "творческая" интеллигенция.
Усевшись на скамейку, Сосо с удовольствием закурил папиросу, и невольно залюбовался двумя молоденькими девушками, сидящими на скамейке напротив. Одну он назвал про себя "Бойкой" - она, то и дело, прыская в кулак, что-то показывала подружке в книге, временами, не удержавшись, заливисто смеялась. Вторая, которую Сосо назвал "Тихоней", делала "страшные глаза", шёпотом выговаривая подружке за несдержанность.
Он улыбнулся в усы. Жизнь профессионального революционера оставляет мало места для прекрасного. В том числе и для девушек. Что уж говорить о нелегале. Сосо не был чужд лирике - он очень любил поэзию, даже сам писал стихи. Подобные моменты были для него, как лучик света для узника, коротающего жизнь в тёмном подвале.
- Эй, инородец! - подвыпивший пожилой мужчина, по виду мастеровой, остановился в нескольких шагах от него и, засунув большие пальцы за ремень, покачивался с пятки на носок. - Ты чего на наших баб тут пялишься?
От него за версту несло водкой и агрессией. Такие, всю жизнь страдая от чувства собственной второсортности, всегда, напившись, стремятся кого-то унизить, воображая, что сами от этого становятся выше и значительнее.
- Простите, это вы мне? - повернулся к нему Сосо.
- Нет! - зло рассмеявшись, хлопнул себя по коленям мастеровой. - Себе, твою мать!
Кровь бросилась ему в лицо.
- Ты, не тронь мою мать, шакал!
- Ишь, ты! - продолжал куражиться пьяный. - Вот и катись к своей матери! А то понаехали сюда на баб наших пялиться!
- Послушайте, господин! - вскочила со скамейки Бойкая. - Ведите себя прилично! А то я и полицию позову!
- Да пошла ты, свиристелка, - отмахнулся тот, продолжая наступать на Сосо. - Полицией она меня пугать будет!
Есть вещи, которые мужчина не должен спускать никогда и никому. Сосо, будучи подростком, попал под повозку и, с тех пор, левая рука действовала плохо. Но разве от этого он перестал быть мужчиной?
- Извинись перед девушкой, ты, пьянь!
- Че-го? - издевательски протянул тот, и потянулся раскрытой ладонью к лицу упрямого горца.
Жестокий удар в челюсть опрокинул дебошира навзничь.
- Эй, ребята, наших бьют! - услышал за спиной Сосо, и увидел ещё двоих мастеровых, бегущих к нему.
- Бегите! - закричали ему девушки.
Не мог он бежать. И не только потому, что прихрамывал. Он мужчина, а мужчины от опасности не бегают, они её встречают. И Сосо, шагнув навстречу, ударил в лицо первого. Но тот только мотнул головой, как бык, и ударил в ответ так, что свет померк в глазах, а рот наполнился кровью.
- Бей его! - донеслось, словно издалека, и на него градом посыпались тяжёлые удары.
Сосо ещё как-то умудрился привстать и от точного удара в солнечное сплетение один из хулиганов, застонав, упал на колени. И вдруг всё кончилось. Как в красном тумане, он увидел, что на его обидчиков напал какой-то мужчина лет тридцати. Вот, это был мастер! От короткого удара в печень задира, начавший драку, согнулся с тяжким стоном, заваливаясь набок. Второй, не успев опомниться, взвился в воздух, и так плотно шлёпнулся о землю, что остался лежать на спине, хватая ртом воздух. Третий, самый сообразительный, бросился наутёк.
- Браво, Станислав! - воскликнула Тихоня.
Издалека послышалась трель полицейского свистка. Ну, вот, только этого и не хватало.
- Можешь идти? - быстро повернулся к нему Станислав. - А то нет у меня желания с фараонами встречаться.
Сосо, не отвечая, бросился, через газон и проезжую часть, к проходным дворам. Нырнув под арку, он остановился, со стоном покачнувшись. Но взял себя в руки и осмотрел внешний вид. Да-а. В таком виде только до первого городового. Рукав пиджака почти начисто оторван, воротник рубашки свисает рядом с галстуком. И, к тому же, весь в пыли.
Сосо шутливо развёл руками - мол, вот, извольте видеть. Переступив, он невольно поморщился - один из ударов пришёлся по давней травме на ноге.
- Вы же хромаете, - Бойкая смотрела на него в упор синими глазами. - Я ещё на бульваре заметила.
- Что с ногой? - прямо спросил Станислав.
- Да, ерунда, - улыбнувшись, ответил он. - Нога когда-то сломана была. Сегодня ей опять досталось.
Тихоня смотрела на него, широко раскрыв глаза.
- А! - махнул рукой Сосо. - Да не волнуйтесь вы так, я вас прошу!
- В самом деле, - поддержал его Станислав. - Волноваться не будем. Так, девушки, бегите вперёд и всё организуйте. А мы пойдём, не спеша.
Они и шли проходными дворами, где на верёвках сушились юбки, рубахи да кальсоны. Узкими переулочками где сопливая малышня беззаботно игралась прямо на мостовой, не опасаясь попасть под пролётку или мчавшееся авто и вновь вышли на широкую улицу, где гуляла чистая публика.
Сосо испытывал двойственное чувство. С одной стороны, это приключение пришлось, как нельзя, кстати. Когда идти совершенно некуда, хоть на какое-то время "сын человеческий" обретёт место, где можно будет "приклонить голову". Учась в семинарии, он великолепно знал евангельские тексты и нередко пользовался ими, как метафорами. Про себя, естественно.
С другой - слишком уж кстати. Жандармы на такие "спектакли" большие мастера. Вполне может быть, что и пьяные мастеровые, и эта троица - просто статисты, разыгравшие фарс с единственной целью - втереться к нему в доверие.
"А что ты за птица такая, товарищ Коба, - спросил он сам себя, - чтобы жандармы ради тебя трагедии Шекспира на улицах разыгрывали? С тобой один разговор - беглый ссыльный? В кутузку!"
К тому же, изменить, всё равно, ничего ужа нельзя. "Цугцванг", - вспомнил он шахматный термин, очень точно отражающий положение дел.
И продолжал спокойно, чуть прихрамывая, шагать рядом со Станиславом. Тот, кстати сказать, на "подставного" не походил ничуть. Ни болтливости, ни назойливого общения. Сосо с ними встречался достаточно, чтобы понять, что его спаситель к ним - никаким боком. "Статисты" без устали рассказывают свои истории, стараясь разговорить собеседника. Чтобы тот, в ходе разговора, разоткровенничался и, может быть, сболтнул бы нечаянно что-нибудь лишнее.
Это проходило со многими, но только не с ним. Сосо был недоверчив. К тому же, его аналитический ум очень быстро вылавливал в разговоре какую-нибудь неувязку или логическую нестыковку. А, уловив, мгновенно замыкался, используя любой благовидный предлог - сонливость, головную боль, да всё, что угодно. Правда, в глазах этого парня мелькнуло что-то, Сосо так и не понял - что? Интерес? Сочувствие? Или, вообще, человек своё что-то вспомнил?
"Господи, неужели это и есть Сталин? - думал Стас, неторопливо шагая рядом с прихрамывающим Сосо. - Я кручу комбинацию с Отцом Народов? Это ж охереть можно!"
Деться ему сейчас некуда, идёт, как миленький. Явку, где он скрывался, они прихлопнули. Хозяин, помимо всего прочего, ещё и барыгой оказался - сбытом краденого промышлял.
"Так, что, путь у него один. Сейчас нога будет болеть всё сильнее. А мы - люди благодарные и мягкосердечные. Приютим, конечно, куды ж мы денемся с подводной лодки, да в такой шторм?"
Глава 8. На грани фола
Конспиративная квартира была в приличном доме на втором этаже. Не абы для какой мелкой сошки, а для солидных "клиентов". За обитыми дерматином дверями три просторных комнаты со вполне соответствующей обстановкой. Гостиная с мягким диваном и креслами из тиснёной кожи, массивный обеденный стол под плюшевой скатертью окружён венскими стульями, у стены - "горка" с посудой, на окнах плюшевые портьеры. В соседней комнате спальня с широченным ложем, пузатым комодом и платяным шкафом.
В третьей был кабинет с книжными полками, удобным креслом за письменным столом, где они сейчас и находились. Здесь и обосновался его гость, обнаружив за китайской ширмой скромную кушетку и сославшись на привычку полистать незатейливый роман на сон грядущий. Плед и подушка дополнили скромное ложе, придав ему незатейливый уют.
Прожив в кабинете пару дней, гость постепенно обвыкся и общался без прежней настороженности. Оценив эти изменения, опер пришёл к выводу, что пора "брать быка за рога".
- Слушай, Сосо, - сказал Стас, задумчиво выпуская дым через ноздри, - ты горец, стало быть, человек прямой.
Тот поставил на стол стакан с чаем, и спокойно поглядел оперу в глаза. И этот взгляд многое сказал. Горцы, конечно, народ прямой. Возможно. Но, несмотря на прямоту, им доступно такое коварство, что всякие там Талейраны и Борджиа, в сравнении с ними, дети малые. По внимательному взгляду собеседника Стас почувствовал, что верную ноту взял, не сфальшивил.
- Я понимаю, Станислав, - неторопливо сказал Сосо. - что у тебя есть ко мне вопросы. Спрашивай. Я тебе отвечу.
"Да, не врали историки, - подумал Стас. - Взгляд у него, действительно, стоит отдельного упоминания. Как у нашего полкового особиста, прямо".
Своим спокойным ответом Сосо, как-то незаметно, перехватил инициативу в разговоре, и теперь вёл "первую скрипку". Это следовало, во что бы то ни стало, поломать.
- А я думаю, и спрашивать ничего не стоит, - пожал плечами Сизов. - Я тоже человек прямой, я сибиряк. А ты революционер, это и к бабке не ходи. Бросаешь бомбы и думаешь, что куча трупов приведёт тебя к светлому будущему.
Надо отдать должное Сосо - ни один мускул не дрогнул на его лице. Он спокойно, даже с лёгкой усмешкой, продолжал смотреть на Стаса. Силён, бродяга!
- Я не собираюсь звонить в полицию, - он встал и, пройдясь по комнате, остановился у стола. - И выгонять тебя тоже не собираюсь. Я понимаю, что монархия себя изжила.
Сосо продолжал неотрывно смотреть ему в лицо, даже чуть кивнул, как бы, поощряя - ну, давай, давай.
- Но, неужели ты всерьёз веришь, что, пачками убивая ни в чём не повинных людей, можно как-то улучшить общество? Что это за общество такое будет?
Сосо отхлебнул остывшего чая, встал и, мягко пройдясь по комнате, подошёл к Стасу и остановился напротив.
- Я не бомбист, Станислав. Я не убиваю людей. И я не верю, что таким путём можно чего-то достичь. Чего-то путного, я имею в виду, - усмехнулся он, совершенно, по-сталински. - Я тебе прямо ответил? Как горец. А теперь ты мне скажи прямо, как сибиряк.
Он опять прошёлся по комнате и, подойдя, уткнул палец ему в грудь.
- Что сделал лично ты?
- В каком смысле? - приподнял бровь опер.
- Ты сказал, что самодержавие себя изжило, так?
- Так, - кивнул Стас.
- Что сделал лично ты, чтобы это исправить?
"Ого, - подумал опер. - Так, того и гляди, не я его вербану, а он меня заагентурит. Вот, блин, дядя Джо, с тобой хрен расслабишься. Я ещё таких, пожалуй, что, и не встречал".
Вопрос, прямо скажем, застал его врасплох. Скрывая лёгкое замешательство, он взял со стола папиросу и, прикурив, потянулся открыть форточку. Сосо с улыбкой наблюдал за всеми этими манипуляциями.
- Я ничего не делал, - выпустив дым, пожал он плечами. - Помогать тем, кто стреляет чиновников, я считаю делом бессмысленным и, главное, недостойным. Убили одного - поставят другого, только и всего. Возможно, ещё худшего. Или творчество господина Маркса рабочим объяснять? Увольте.
- А чем тебя лично не устраивает господин Маркс?
- Меня? - удивился Стас. - Я-то тут при чём? Ко мне-то этот господин, точно, никаким боком.
- Как же, ты полагаешь, нужно переустроить общество? - серьёзно спросил Сосо. Если ты об этом думал.
- Есть у меня одна идея, - простецки почесал в затылке опер. - Но мне без толковых помощников не обойтись.
- Интересно, - оппонент сел на стул верхом и пристально посмотрел на Стаса. - А можно поподробнее? Если, конечно, это не секрет.
- Хочешь - слушай, - он оседлал стул, стоящий напротив.
Они встретились на той аллее, где пару дней назад "разрабатывали" Сосо - жандарм Всеволод, сыщик Володя и мент конца XX века.
- Как подопечный? - поинтересовался после приветствия, Володя.
- Нормально, - отозвался Стас, усаживаясь на скамейку. - А что, Полина не доложила? Ай-яй-яй! Ты пожури её, так же нельзя с куратором.
- Станислав, что тебе в голову приходит! - возмутился сыщик.
Опер улыбнулся.
Полину, с которой, в настоящее время, остался Сосо, "сосватал" ему именно Коренев. Незаконнорожденная дочь графа ***, она до семнадцати лет росла в далеко не бедной семье, то есть до тех пор, пока не проявила себя, как талантливая мошенница. Мать и куча тёток пришли в ужас, вся родня (тоже далёкая от нищеты) кинулись "заминать" историю, будучи свято уверенными, что "девочку оклеветали".
- Понимаешь, Станислав, здесь дело не криминальных наклонностях, - рассказывал сыщик. - Душно ей в этом мирке. Натура у неё яркая, талантливая, а где её применить? Начиталась романов, вот и давай чудесить.
Вторая подставная "сестричка", Галина, та и вовсе, несмотря на юные годы, была проституткой со стажем. А куда прикажете податься молодой умной девахе с пятью классами гимназии после смерти отца, бывшего, при жизни, мелким чиновником? Если раньше семья ещё сводила кое-как концы с концами, отец умудрялся как-то платить за гимназию, то после его кончины мать "запила горькую". Перед Галиной с двумя сестрёнками встал вопрос о выживании. И она, будучи человеком решительным, пошла на панель.