- С каких это пор ты стал вегетарианцем?
- С сегодняшнего дня. Отвари мне две картошки в мундире.
- А ты ее купил? Или, по-твоему, я должна переть ее на своем горбу?
- Милка, ты стерва. Ты через день раскатываешь на отцовской "Волге", неужели тебе трудно заехать на рынок? Или ты берешь тачку, чтобы катать своих хахалей?
- Да нет, я привыкла к тому, что они катают меня.
- Определенно стерва! - окончательно заключил я и вылез из воды.
- Будешь хамить - останешься голодным, - выдвинула она жесткий ультиматум. - Тебе звонил наш вчерашний знакомый Игорь Викторович Говоров.
- Не велика шишка, позвонит еще раз, - решил я, набирая телефон судмедэкспертизы.
Иван Захарович Корж никак не мог подойти к телефону по той причине, что в данное время он кромсал очередной труп. Но задушевный женский голос любезно пообещал непременно передать ему номер телефона вместе с моим желанием его услышать.
Говоров ответил сразу, очевидно, ожидал моего звонка.
- Константин Иванович, я тут кое-что вспомнил, как вы просили, дело в том…
- Вот и отлично, что вспомнили, но зачем же об этом кричать на всю ивановскую? Телефон штука тонкая и требует деликатного обращения. Давайте не будем его лишний раз перегружать, сделаем по-другому. Сейчас пятнадцать пятнадцать, значит, часика через три, в восемнадцать часов, жду вас у себя дома, адрес вы знаете, а найти меня довольно просто - я живу в том же доме, где квартировал ваш телохранитель Виноградов.
- Оригинальное совпадение, но почему квартировал? Он что же…
- Он плохо себя вел. Поэтому продлевать с ним контракт хозяйка не намерена. По крайней мере на этом свете.
- Понятно, до скорой встречи.
Сизый нос позвонил через полчаса, когда, по достоинству оценив Милкину еду, я, лежа на диване, сыто отрыгивал чесночный аромат.
- Гончаров! - возбужденно заорал он. - Ты поменял место жительства? Выгнал старого хрена в свою конуру, а сам барствуешь в его покоях? И правильно, это демократично и не противоречит конституции. Не все коту масленица. "Попили квас - время попробовать чаю!" Что ты от меня хочешь?
- Чтоб ты заткнулся и дал сказать мне пару слов.
- Изволь, я весь внимание.
- Там к вам вчера доставили симпатичную блондинку-висельницу, что ты можешь о ней сказать? Она по своей воле или кто-то ей помог?
- О чем ты говоришь, Кот? У нас за субботу и воскресенье этого товара накопилось до чертовой матери. Откуда я могу все знать? Лично мне ее резать не довелось, а кто ее пользовал, я не в курсе. Может быть, она до сих пор в холодильнике кайфует. Ты лучше расскажи, как живешь.
- Это ты узнаешь, когда лично пожалуешь в гости, я жду тебя сегодня вечером, но только с исчерпывающей информацией по моему вопросу.
- Ты наглец и паразитирующий на мне таракан.
- Это еще не все, друг. К вам с минуты на минуту должны привезти чемоданчик с мужскими конечностями и сумку с туловом.
- Только что привезли, а что?
- Очень хорошо, глянь на них тоже, хотя бы одним глазком.
- Слушай, а давай не будем мелочиться, я захвачу заключения и отчеты судебно-медицинской экспертизы за последний год, и откроем мы с тобой филиал прямо у тебя на дому! Представляешь, какие бабки будем зашибать!
- Умный больно! Нет ничего горше, чем слушать остроты Коржа. Жду тебя в семь часов и уже сейчас начинаю готовить шведский стол.
- Ты зачем всю свою шоблу сюда собираешь? - не успел я дать отбой, как закудахтала Милка. - Здесь приличный дом, а не распивочная.
- Помолчала бы, праведница, - натягивая куртку и башмаки, осадил я ее. - Еще неизвестно, кому ты давала ключи и кто бывал в доме за время моего пребывания в Москве. Вот приедет папанька, я ему все нашепчу, поставит он тебя в угол коленями на горох. И вообще, сварливая ты - сил нет.
- Ты куда намылился?
- Если придет участковый - скажешь, что буду через час. Целую нежно и трепетно.
Почему-то мне захотелось приехать к Говорову неожиданно, свалиться как снег на голову. Иногда это дает совершенно удивительные результаты. Белое оказывается черным, а черное - белым.
Но на сей раз я просчитался. В приемной, кроме крошки Лоренс, никого не было и, судя по ее безмятежному детскому личику, в кабинете у шефа ничего крамольного тоже не происходило. Зря вы, товарищ Гончаров, расходовали свою энергию и бензин.
- Господин Гончаров? - спрыгивая с секретарского креслица, защебетала она. - Вы к шефу? Подождите, я сейчас узнаю, сможет ли он вас принять.
- Погоди, Лариса-крыса, не так скоро.
- Что такое? - удивилась она, вплотную, так что стало жарко, подходя ко мне. - Вы что-то хотите сказать?
- Бог мой! Девочка, лет пятнадцать тому назад я бы тебе сказал многое, а теперь мне остается только потрепать тебя по щечке. Вот так.
Какая-то неведомая сила вдруг бесцеремонно подкинула меня вверх. Подкинула и швырнула на пол в угол приемной. Больно ударившись головой о стену, я заскучал и притих, тихонько повизгивая от обиды. Где-то сверху надо мной я видел наивное и огорченное личико Лоренс.
- Андрей, ты сдурел, - говорило личико. - Немедленно перестань.
- Чтоб он потрепал тебя по щечке? - приблатненно и ехидно спросил невысокий, ничем не примечательный крепыш. - Сейчас я ему такой трепак устрою, что он родную маму забудет.
- Отпусти, он же к шефу пришел, чего звереешь?
- Что здесь происходит? - резко распахивая дверь, спросил раздраженный Говоров. - Господи, Константин Иванович, вы приехали сами? Но мы же договаривались…
- Ехал мимо, ну и подумал: чем напрягать вас ради короткого разговора, лучше заеду сам, - сконфуженно поднимаясь с пола, объяснил я.
- Проходите в кабинет. Лоренс, если ты не прекратишь свои игрушки, то буду говорить с тобой серьезно. Молодой человек, вас это тоже касается.
- Я что вспомнил-то, - плотно прикрывая за мною дверь, начал Говоров, - да, собственно говоря, и не забывал, просто не придавал этому значения, а сегодня подумал, что, возможно, вам эти сведения пригодятся. Дело касается этого подонка, Анатолия Олеговича. Он ведь двойного гражданства, причем каким-то образом ухитрился оформить два паспорта. Один на имя Стригуна Анатолия Олеговича, а другой киргизский. В нем он записан как Алимбаев Толибай Олжасович. У него то ли мать русская, отец киргиз, то ли наоборот. Ну а еще в связи с этим пришло на память, что он родился на берегу какого-то живописного высокогорного озера. Название его я обязательно вспомню, если взгляну на карту Киргизии.
- Я не сомневаюсь в этом, но зачем?
- Господи, ну ведь не трудно догадаться, что если он сбежал, то не иначе как в родные места, где у него проживают сестра и мать.
- Если не упорол за большой бугор или еще дальше.
- Куда это дальше? - насторожился Говоров.
- Вселенная большая. Может, у человека душа рвалась к звездам, да только бренная плоть не пускала, вот он и решил оставить ее нам.
- Вы что? - захлопал глазами строитель. - Вы думаете… он мертв?
- Не знаю, пока не знаю, возможно, что завтра я смогу вам ответить на некоторые вопросы. Скажите мне, у него была щель между верхними резцами?
- Да, и довольно внушительная, такая, что при разговоре он даже присвистывал.
- А при ходьбе похрустывал. У него особые приметы были? Татуировки, родинки или еще какие козявки-бородавки?
- Насколько мне известно, ничем таким особенным он не выделялся.
- Ладно, вам что-нибудь говорит эта фотография? - На стол перед ним я выложил цветное фото, где на фоне живописных сосен между двумя мужиками стояла моя висельница. - Вам, случайно, не знакомы эти люди?
- Господи, ну что за вздор вы несете, как мне могут быть не знакомы эти подонки, если я сам их снимал прошлым летом. Слева стоит Денис, справа Стригун, а посредине сожительница, а может, и жена Линда. Или, говоря попросту, Лидия Александровна Коровина.
- Чья сожительница, чья жена? Дениса или Стригуна?
- Бог мой, ну конечно же Стригуна, Денису такую шикарную бабу не поднять. Мне кажется, из-за нее Толик и пустился во все тяжкие. Та еще стерва!
- Не надо так, - тихо попросил я, но он разбушевался пуще прежнего.
- Как это не надо, как это не надо, если из-за этой суки меня прокатили на полтора миллиона, а вы… Кол ей осиновый в задницу, чтоб она подохла.
- Успокойтесь, Игорь Викторович, в ту ночь, когда мы с вами гуляли в "Ночах Шахерезады", а точнее, отдыхали в ментовке, она ваше желание удовлетворила.
- Что? О чем вы? Не понимаю.
- Она либо повесилась сама, либо ее повесили - я склоняюсь ко второму варианту.
- Вот так да! Да что же это? - вдруг нелепо засуетился лукавый бизнесмен. - Как же это? Она ведь молодая, красивая, у кого же рука поднялась? Подонки!
- Господин Говоров, - попытался я урезонить его, - вы непоследовательны. Только что вы желали ей страшной и мучительной смерти, а теперь вдруг раскисли, как галета в горячем супе. Чего вдруг?
- Не знаю, она мне нравилась.
- Ага, понятно, как говорил Шурик: "Птичку жалко".
- Перестаньте вы наконец издеваться. Где она сейчас?
- А где, по-вашему, должны храниться невостребованные мертвецы через день после кончины? Думаю, что не на ипподроме.
- Оставьте. Она в морге, да?
- Удивительная сообразительность.
- Я немедленно туда поеду, надо забрать тело.
- И куда вы его денете? Положите на свой письменный стол или отнесете домой к жене? Уверяю вас, она не поймет и сочтет вас некрофилом. И вообще, вам в нынешнем положении это знакомство лучше не афишировать. Так можно перепутать все карты. Вами заинтересуется милиция, потянется веревочка, и в конце концов результат будет плачевный. Если вы не оставите своей бредовой идеи, то я умываю руки.
- Да, вы правы, и что это я расквасился? Ничего, сейчас пройдет, давайте выпьем за нее. Помянем по русскому обычаю.
- Не могу, я за рулем, а тем более за нее я пил позавчера ночью. Вы уж сами.
- Да, конечно. - Из ящика стола он извлек плоскую бутылку и, не утруждая себя пустым переливанием, засосал прямо из горлышка. - Но похоронить-то я ее могу?
- Едва ли, лучше сообщите мне адрес ее местопроживания, я шепну кому надо, и ее заберут родные. Это все, что вы пока можете для нее сделать. Она не наркоманка?
- Какую чушь вы несете, она и спиртное-то почти не пила, любила себя баба. А родных у нее в городе, кроме Стригуна, никого не было. Кто будет ее хоронить?
- Ладно, что-нибудь придумаем. Эта Линда не могла лечь под Дениса?
- Нет, слишком высокого мнения она о себе была.
- Мнение мнением, а природа требует.
- С нее было достаточно меня и Стригуна.
- Поздравляю, братья во Христе, - не смог сдержать я улыбки. - Но как же она могла оказаться в доме у Виноградова?
- Что? Вы об этом не говорили. Она там была?
- Скорее всего, да.
- Ничего не понимаю. Может быть, приходила вместе со Стригуном?
- Не уверен. Скорее всего, Стригуна в городе нет. По крайней мере, свою квартиру он продал. Сегодня в нее заселились другие люди.
- Продал? Когда?
- Думаю, давно, по крайней мере, еще до третьего марта.
- Ну вот, я же вам говорил, что искать его нужно на родине, он там.
- Возможно, но не гарантировано.
- Нужно туда съездить, навести справки, на месте это сделать легче. Это он убил Линду, больше некому.
- Сомневаюсь, впрочем, более или менее точно я об этом сообщу вам завтра, когда прояснятся некоторые детали. Кстати сказать, где она работала?
- Насколько я знаю - нигде. А точнее, она была у Стригуна на содержании.
- А почему не у вас?
- Последнее время у них с Толиком возникло что-то вроде любви, теперь-то я понимаю, какая это была любовь! Когда Стригун слинял, я несколько раз к ней заезжал, думал, что она в курсе, но всякий раз натыкался на закрытую дверь.
- Понятно, тогда на сегодня все. До свидания, и больше не пейте, завтра с утра вы мне можете понадобиться.
Уже с порога я понял, что в своей кухонной резиденции Милка принимает гостей. Раскрасневшийся от непомерного количества выпитого чая, за столом пыхтел коротышка. Видимо, их беседа носила столь увлекательный и злободневный характер, что меня они заметили не сразу.
- Вот вы женщина неглупая, - заблуждался капитан, - скажите, на кой они черт мне сдались, эти демократы? Кругом сплошной беспредел и рэкет. Работы прибавилось, а зарплата убавилась. При коммуняках был порядок и уверенность в завтрашнем дне, а что сейчас?
- А сейчас, чтобы вырвать зуб, отнеси и положи двести рублей, - подпевала ему Милка. - А где взять эти самые двести рублей?
- В тумбочке! - заходя на кухню, зло посоветовал я. - Что вы как грачи раскудахтались? Или заняться больше нечем? Лаврентия Павловича на вас нет, политики кастрюльные. Попали в дерьмо, так сидите и не чирикайте. Капитан, пойдем в кабинет.
- Чего это ты, Константин Иваныч, такой грозный? Мы же просто так, языки чешем.
- От того и злой. Что там у тебя, рассказывай.
- Корочку хлебную я принес. С тем характерным прикусом она была одна. Погляди. - Из бумажного конверта Оленин извлек почти целый кусок черного сухаря с единственным надкусом. - Ты посмотри и верни, я его незаметно подброшу в общую кучу, а то получится преступное сокрытие улик.
- Можешь забрать его прямо сейчас.
- Что же, я зря старался? - обиделся околоточный.
- Нет, не зря, я уже увидел то, что мне нужно, а догрызать его я не собираюсь.
- И что же ты увидел? - вроде безразлично спросил он.
- Федорыч, перестань финтить, когда я что-то пойму, то сам тебе обо всем расскажу, кажется, у тебя еще не было оснований подозревать меня в мелочной скрытности.
- Ни Боже мой! Грех даже думать о таком. Благодаря тебе я сегодня герой дня. Я доложил так: проводя, мол, профилактический осмотр чердака с целью выявления бомжей, мною обнаружены… и так далее.
- Ну вот и отлично, что там у нас еще?
- Ничего интересного, кроме того, что в щелях между кафелем как на стенах, так и на полу найдена засохшая кровь. Завтра станет известно, принадлежит она расчлененному трупу или нет.
- А чье это тело? Хотя бы предположительно.
- Пока ничего конкретного они сказать не могут, но квартирант носил одежду пятьдесят четвертого размера, и именно такие габариты имеет безголовый труп.
- А голову, конечно, не нашли.
- В том-то и дело, что нет. Весь чердак по три раза прошмонали - и ничего. Нет головы, хоть ты лопни. Наверное, в мусорку выкинули или еще что отчебучили.
- Скверно. Без головы плохо даже покойнику. Больше ничего?
- Есть еще один прикол, но это уже мое личное наблюдение, и им я гордиться вправе. Среди шмоток квартиранта была одна кожаная куртка, самая обычная, черного цвета, с меховым воротником. Но меня она сразу заинтересовала.
- И чем же она привлекла внимание славного околоточного Оленина?
- Своей величиной. Она, представь, по крайней мере на пару размеров меньше, чем остальные вещи квартиранта. Я внимательно, по шовчикам, ее рассмотрел, и знаешь, что увидел? - Капитан сделал многозначительную паузу, словно собираясь декларировать изобретение вечного двигателя. - Я обнаружил дырку в кармане.
- А за подкладкой килограмм золота, - ощерившись, добавил я.
- Нет, Иваныч, это было сквозное отверстие, кто-то в кого-то стрелял через карман.
- Оригинально. И кто это вдруг решил возродить добрые бандитские традиции полувековой давности?
- А кто его знает, скорее всего, убивали того самого человека, которого потом разделали. Стреляли без глушака, потому что карман маленький и весь агрегат в него просто бы не поместился, к тому же и обгорел он сильно.
- Ну что же, Федорыч, поработал ты на совесть, это дело следует отметить.
- А вот личность повешенной женщины до сих пор установить не удалось.
- Ничего страшного, возможно, завтра я тебе помогу и с этим вопросом, а теперь забудем о делах, по маленькой - и спать. Устал я сегодня как черт.
- Я тоже, поэтому "маленькую" давай отложим до лучших времен.
- Не возражаю, - согласился я. - Такая возможность нам представится завтра.
Врач судебно-медицинской экспертизы опоздал на час и появился только в восемь. На удивление он был трезв как стеклышко и даже его вечно оплывшая физиономия сегодня была свежа и ухожена. Наверное, помимо запланированного, ожидается дополнительное затмение солнца. Однако, заговорщически пощелкав по крышке своего неизменного "дипломата", он тут же разрушил все мои иллюзии:
- Спиритус грандиозус! Колоссаль! Тебе принес.
- Как это ты по дороге его не уговорил?
- Не пьем мы, Гончаров, нынче это не в моде.
- Захарыч, не пугай так жестоко. А то ведь и родить можно.
- Нет, я говорю вполне серьезно.
- И давно это у тебя началось?
- Третий месяц пошел.
- Ну тогда не страшно, это пройдет. Просто банальная дамская задержка. Или тебя закодировали?
- Ага, начальница наша. Так закодировала, что до сих пор в глазах темно. Я последнее время как на работу приходил, так сразу прямым ходом к девчонкам под капельницу. Они меня прокачают, все дерьмо выведут, и вроде как ничего, иду к столу на трудовую вахту, а после работы опять рогом в землю. Прожил я так последние полгода: вечерком - в стакан, а утром - под капельницу. В конце концов привык к такому режиму, как наркоман все вены себе исколол. И тут эта горгона, Наталия Георгиевна, запретила выдавать мне физраствор. Я ей говорю: что же ты, блоха пернатая, делаешь, ведь загнется раб Божий Корж. А она отвечает: лучше тебя один раз похоронить, чем каждый вечер натыкаться на твою пьяную харю, да и раствор нынче не даром дается. Ну в тот раз меня еще почистили по полной программе, а к вечеру я нализался по новой. Думал, она шутки шутит. Ан нет. Я по привычке в девчонкам, а они в отказ. Говорят, что ключи от склада эта убийца забрала себе. Я к ней, то да се - бесполезно! Говорит: я тебя предупреждала и нет моих принципов, чтобы слово свое не держать. И более того, приказ о твоем увольнении подготовлен, но пока бездействует в столе. Доставать я его оттуда не буду, это сделаешь ты сам, если еще хоть раз увижу тебя в непотребности. Чуть я тогда дуба не дал. А жить-то хочется, кушать надо, а кому нужен старый алкоголик, который только то и может, что вспарывать брюхо да пилить черепа.
- С тобой все ясно, - прервал я затянувшуюся исповедь сизого носа. - Передавай привет Наталии Георгиевне и скажи, что ее политика единственно верная и дело ее правое. А теперь перейдем к делу. Что ты можешь сказать по существу поставленных мною вопросов?
- Во-первых, с тебя причитается. После твоего звонка я добровольно вызвался потрошить твою бабу и проканителился с ней до сего времени.
- За что я очень тебе признателен. Рассказывай.
- А чего рассказывать - я уже написал заключение, бери да читай.
- Нет уж, соизволь на словах, так мне понятнее.
- Как хочешь. Начнем с того, что она была наркоманкой.