- Это было бы намного приятнее, но приход мой, к сожалению, связан с тем, что вчера произошло на Кингс-Кросс. Ты уже читала утреннюю газету?
- Нет. Леттис упомянула о каком-то происшествии на вокзале, но без подробностей. А какое это имеет отношение ко мне?
- Ты вчера дала молодой женщине по имени Элспет Симмонс свой автограф. Вы были хорошо знакомы?
При слове "были" Джозефина похолодела.
- Едва знакомы. Мы ехали вместе в поезде, она меня узнала, мы вместе пообедали. Элспет увлекается театром и хотела знать все о "Ричарде из Бордо", так что мы почти только об этом и говорили. Когда мы приехали, я представила ее Лидии и предложила, если ей захочется, найти меня в театре - вот и все. Почему ты спрашиваешь? Что с ней случилось?
Арчи понимал, что не имело смысла скрывать правду.
- Ее убили. Прости, но я даже не знаю, как смягчить эту новость. Убийство это не было случайным, и, похоже, вы с Лидией последние видели ее в живых, если, конечно, не считать преступника.
- Ты хочешь сказать, что кто-то намеренно убил ее? Да кому такое могло понадобиться?!
- Мы пока не знаем. Скажи, пожалуйста, а как вы расстались?
Джозефина посмотрела на него с изумлением.
- Мы расстались на платформе; попрощались, и больше ничего. Она так обрадовалась, увидев Лидию, что забыла в вагоне свою сумку, и ей пришлось за ней вернуться.
- И вы ее больше не видели?
- Нет. Поезд опоздал, и нам надо было спешить. Марта, любовница Лидии, ждала нас в такси на улице, а Лидия торопилась в театр. Я простилась с ними у служебного входа и сразу поехала домой.
- И ты больше не выходила из дому?
- Конечно, нет - я едва держалась на ногах. А что, по-твоему, Арчи, я сделала? Подсторожила бедную девочку и задушила ее своим шарфом? Господи помилуй, а я-то думала, что это у меня бурное воображение! - Арчи ничего не ответил, а Джозефина встала и подошла к окну. - Как она умерла? Или мне как подозреваемой этого знать не положено?
- Ее зарезали в купе вагона, - ответил Арчи, не отреагировав на иронический тон Джозефины. - Похоже, это случилось вскоре после того, как вы с ней расстались.
- Если б только я пошла вслед за ней!
- Что ты хочешь этим сказать?
- Элспет уронила перо от своей шляпы на платформу, и я хотела пойти за ней, чтобы его отдать, но Лидия опаздывала, и у нас не нашлось на это времени.
- Тебе ее было не спасти, - мягко заметил Арчи. - А тот, кто это сделал, жаждал крови, так что, слава Богу, ты не попалась ему на пути.
Джозефина все еще стояла у окна к нему спиной, но по ее голосу он понял, что никакие утешения не избавят ее от самоупреков.
- Знаешь, еще час назад я смотрела на здание театра в полунадежде увидеть ее у входа, - грустно сказала она. - Странно, есть такие люди, которые мгновенно оставляют в твоей душе след. Только вчера мы познакомились, а я могу рассказать о ней больше, чем о некоторых моих знакомых, которых знаю годами: каким она была человеком и что в жизни для нее имело ценность.
- И каким же она была человеком?
- Тихая девушка, из тех, которых, как правило, не замечают. Я не имею в виду "тихая" в прямом смысле этого слова; просто многие, наверное, сочли бы ее неприметной. Если, скажем, она пришла бы на вечеринку, люди говорили бы с ней только до той минуты, пока не появился бы кто-нибудь поярче, представительней. Думаю, Элспет настолько привыкла к тому, что ее не замечают, что перестала обращать внимание на такие вещи. Ее это явно не расстраивало - жалости к себе в ней не было ни на йоту.
- Однако подобные люди не вызывают сильных эмоций и потому редко становятся жертвами убийства.
- Да Элспет вообще не походила на жертву. Это прозвучит банально, но девушка брала от жизни все хорошее, что только можно было, и оттого случившееся кажется еще страшнее. Казалось бы, если человеку не дали возможности решать, как начать свою жизнь в этом мире, то по крайней мере дайте возможность решить, как его покинуть. Впрочем, кому я это говорю… Ты, наверное, уже знаешь, что она была приемная?
- Знаю. Мы говорили с ее дядей, он пришел на станцию ее встретить.
- Несчастный человек. По ее словам, они были очень близки.
- А что еще девушка тебе рассказала о себе?
- Ну, сказала, что ее приемные родители из Беруик-он-Твид - там она и села на поезд, сказала, что отец ее недавно умер. Элспет работала вместе с матерью - вы уже, наверное, нашли сделанные ими шляпы. Поездка в Лондон была для нее делом привычным - у ее дяди и тети здесь магазинчик, и каждый раз в начале сезона она привозила новый товар и немного им помогала. Дядю ее, кажется, зовут Фредом… или Фрэнком?
- Фрэнком. Он водитель в "Лайонс".
- Да, да, Фрэнк, он тоже очень любит театр, так что, когда Элспет сюда приезжала, они вместе проводили много времени. Хотя с тех пор как она познакомилась с одним молодым человеком, это скорее всего уже не так.
- Элспет сказала, как его зовут?
- Нет; по-моему, нет. Она только без конца краснела. Роман с мужчиной для нее был в новинку; я уже говорила тебе - Элспет не избалована вниманием. Девушка, казалось, была поражена, что кому-то приглянулась, будто она этого не заслуживала. Все, что я могу сказать тебе об этом парне, - он работает в театре. Элспет поведала мне, что он ведет ее сегодня вечером на "Ричарда из Бордо", и пошутила, что ему это нужно как рыбе зонтик.
Это сообщение еще более усилило беспокойство Пенроуза: пьеса Джозефины теперь окончательно в центре вчерашнего криминального события.
- Не слишком ли много совпадений? - Он старательно подбирал слова, чтобы не встревожить ее, но не стал и ходить вокруг да около. - В поезде вдруг оказывается твоя завзятая поклонница, которая тебя узнает. А потом ее убивают.
- Элспет не только моя поклонница, - перебила его Джозефина, - она поклонница театра. Знаю, что я не бог весть какая знаменитость, но всякий, кто читает о театре столько, сколько читала Элспет, рано или поздно должен был наткнуться на мою фотографию. Как бы то ни было, - с усмешкой добавила она, - в совпадения не верят только читатели детективных романов… и полицейские. Но такие истории в жизни случаются; писателям, правда, не положено использовать их в своих детективах.
Арчи кивнул, вроде бы соглашаясь с Джозефиной, тем не менее его не покидала тревожная мысль о связи убийства с ее пьесой. Он посмотрел на часы, размышляя, стоит ли рассказывать о подробностях сцены убийства.
- Мне пора. Через двадцать минут встречаюсь с патологоанатомом, а потом пойду повидаю ее семью - может быть, услышу от них что-нибудь важное. И возможно, узнаю побольше о ее поклоннике. Да, и напоследок еще один вопрос… На месте преступления оказались сувенирные куклы, персонажи твоей пьесы, - у Элспет их с собой не было?
- Может, они и лежали у нее в сумке, точно не знаю. Хотя сомнительно, потому что в какой-то момент почти все из сумки вывалилось. С другой стороны, они могли находиться где-нибудь в багаже, которого у нее было полным-полно. Ужасные сувениры - удивительно, что кто-то их вообще покупает. А почему куклы тебя интересуют?
Пенроуз ничего не ответил, только еще больше нахмурился.
- В чем дело, Арчи? - Джозефина с удивлением заметила, что в его глазах, глазах человека, лично никак не заинтересованного в расследуемом преступлении, отразилась та же грусть, какую испытывала она сама. - Ты же не в первый раз сталкиваешься со смертью и знаешь, на какие мерзости способны люди. Конечно, это не делает тебя безразличным, но я никогда не видела, чтобы ты так переживал из-за незнакомого тебе человека.
- В том-то и беда: вовсе не незнакомка меня тревожит. Я не буду рассказывать тебе подробностей, но по тому, в каком положении мы нашли труп, я почти уверен, что тут есть какая-то связь с "Ричардом из Бордо". - Инспектор наконец решил, что, как бы ни была тягостна правда, скрывать ее неуместно. - Возможно, убийство напрямую связано с тем, что жертва души не чаяла в твоей пьесе; а возможно, ее парень совершил убийство в припадке ревности, и при этом - одно из предполагаемых тобой совпадений - он по чистой случайности работает в театре. Но с другой стороны, поскольку Элспет, похоже, не из тех, у кого есть враги, не исключено, что ее убийца нацелился на тебя и хочет или очернить твою репутацию, или, не дай Бог, расправиться с тобой лично.
Выводы, сделанные Арчи, Джозефина не оставила без внимания, хотя инспектор мог бы и догадаться, что истолкует она их совсем по-другому.
- Получается, в любом случае Элспет умерла из-за меня.
Арчи резко запротестовал:
- Я вовсе не это имел в виду! Не трать время на самобичевание - ты ни в чем не виновата. Но тебе следует отнестись к этому трагическому происшествию очень серьезно. В лучшем случае газеты опять запятнают твое имя, потому что связь убийства с пьесой наверняка выйдет наружу, а в худшем случае твоя жизнь в опасности. Смерть Элспет не выглядит случайностью, и, возможно, этот тип убил ее по ошибке, которую он теперь попытается исправить.
- Какой же ты, черт подери, наивный, Арчи! Как я могу не винить себя, ведь совсем недавно мы с тобой встречались в этой самой комнате сразу после расследования другой смерти, которая ни за что бы не случилась, если бы не моя несчастная пьеса?
- Да мы уже с тобой тысячу раз об этом говорили! Элиот Винтнер покончил с собой потому, что был пропащим человеком. Один роман ему удался, а потом он десять лет подряд пытался повторить свой успех. Когда Винтнер обнаружил, что таланта у него нет, ему пришло в голову выгодно использовать твой. Ни один здравомыслящий человек не станет обвинять в плагиате писателя, который воспользовался историческим фактом. Если бы это был весомый юридический аргумент, Шекспир провел бы всю свою жизнь в каталажке. Винтнер решил сыграть в рулетку - потащил тебя в суд и проиграл. Ну и делу конец. Если жизнь его оказалась ничтожной и жить ему было абсолютно не для чего, при чем тут ты? Короче говоря: хочешь скорбеть о симпатичной, безвременно умершей девушке - скорби, но не трать времени и не вспоминай этого мерзавца.
- Знаю, что ты прав, но сегодня я должна подписать контракт - разрешение на гастроли "Ричарда из Бордо", а возможно, еще и на съемки фильма. Но хочется мне теперь лишь одного - всему этому положить конец, пока с кем-нибудь еще не случилось несчастья. Я знаю, моя пьеса многим принесла славу и деньги, но у меня такое подозрение, что она проклята, и я считаю, что этому проклятию не должны подвергнуться театры по всей стране. И пока еще не поздно, надо прикончить "Ричарда из Бордо" раз и навсегда. Это всех, конечно, взбесит, но есть вещи и поважнее, чем заработок в две тысячи фунтов и полдюжины вызовов на поклон в каком-нибудь городке вроде Моркемба.
- Делай с пьесой то, что считаешь нужным, - это несущественно. Я волнуюсь о тебе.
- Знаю, и я тебе благодарна, даже если это не всегда явствует из моего поведения. Но неужели ты считаешь, что, тщательно спланировав преступление, убийца упустил совсем маленькую деталь - убил не того, кого намеревался?
Арчи ничего не ответил, признавая логичность ее рассуждения, и все же инстинкт подсказывал ему иное.
- Не теряй времени, не волнуйся обо мне, - продолжала Джозефина уже более спокойно. - Обещаю тебе, я буду осторожна. И еще, ты можешь кое-что сделать, чтобы у меня стало легче на душе?
- Что же это?
- Я хотела бы встретиться с семьей Элспет. Можно мне сегодня пойти к ним вместе с тобой?
- А как же твоя встреча с руководством театра?
- Я же тебе сказала, есть дела и поважнее. К тому же я должна еще до этой встречи решить, что мне дальше делать. А пойти на нее я попрошу Ронни и Леттис - уверена, они не откажутся, и тогда я буду в курсе дела. Послушай, я знаю, это не совсем по правилам и не хочу быть помехой, но мне необходимо поговорить об Элспет с кем-то, кто ее знал. Может быть, это как-то поможет ее семье…
Арчи поднялся:
- Заеду за тобой в два часа. - Прощаясь у двери, он поцеловал ее в щеку. - Рад был тебя видеть. - И Пенроуз впервые за это утро улыбнулся.
ГЛАВА 4
Погода в тот день пошатнула привязанность к Лондону даже самых преданных его обитателей. Над крышами, обесцвечивая все, что попадалось на пути, тягостно повисла непреклонная гряда облаков, которая, медленно оседая на улицы, обращалась в тоскливый моросящий дождь. Но Бернард Обри, выйдя из здания на Куин-Эннс-гейт, вдыхал влажный воздух с удовольствием, которое чувствовал всякий раз, когда покидал стены того, что считалось его домом и очень редко ощущалось таковым. Эта живописная реликвия георгианского Лондона, построенная в восемнадцатом веке, казалось бы, наилучшим образом отражала эстетический вкус и финансовую состоятельность Обри - одного из самых преуспевающих и влиятельных театральных продюсеров Уэст-Энда. Дом этот, подобно своим соседям, от которых он отличался разве что узором занавесок или сортом расставленных в вазах цветов, излучал успех. Но каждый раз, захлопнув за собой дверь, Обри, словно избавляясь от непрошеного компаньона, смахивал с лица гримасу самодовольства.
Приветливо кивнув статуе, в честь которой и назвали эту улицу, Обри направился к более оживленной и привлекательной Сент-Мартинс-лейн. Обри любил свою работу и занимался ею с усердием, проводя большую часть дня в двух построенных его родителями и доверенных ему театрах, которые он, с непостижимым мастерством балансируя между искусством и финансами, поднял до невообразимых вершин, таких, о которых его отец и мать не могли и мечтать. Театральный бизнес - дело рискованное, и Обри, конечно, не был застрахован от ошибок, но совершал он их немного и нечасто; к тому же Обри обладал талантом предугадывать возможные желания публики и потакать им. В театре он проводил столько же вечеров, сколько актеры, а по воскресеньям, когда из уважения к верующим и их семейным традициям, подмостки пустовали, Обри неизменно находился за письменным столом, планируя очередной театральный успех. Актерам и драматургам, непривычным к такой преданности делу со стороны менеджмента, он казался не претендующим на первые роли фанатиком театра. На самом деле та титаническая работа, которую проделывал Обри, почти исключительно объяснялась его неуемным стремлением что-то доказать самому себе, стремлением, близким к одержимости. И насколько ему помнилось, так было всегда. Оглядываясь назад, Обри не мог бы с уверенностью сказать, пожертвовал ли он своей привязанностью к жене и ребенку ради работы или, сознавая, что неспособен ни на эмоции, ни на преданность, необходимые в семейной жизни, инстинктивно направил всю энергию на дело, которое этих усилий стоило. И Обри был совсем не из тех, кто легко смиряется с провалом или соглашается оставаться на вторых ролях.
Сегодня он, как обычно, отверг любезно предоставленную ему лондонским метро возможность добраться на работу всего за десять минут и пошел пешком. Специфическая атмосфера лондонской подземки была совершенно не для него, и он не переставал удивляться, с какой готовностью в эти дни люди включают в свою повседневную жизнь темноту и стесненное пространство. В Обри этот стойкий, едкий запах подземных туннелей пробуждал воспоминания о призраках прошлого, от которых он, как ни старался, не мог избавиться. В свои сорок пять Обри оказался стар для сражений в окопах и страшные годы войны провел в подземных галереях, так что теперь у него не возникало никакого желания возвращаться к ужасам подземелья ни наяву, ни во сне. Война под землей в отличие от наземных боевых действий требовала не столько физической стойкости, сколько психологической, но людские потери в обоих случаях оказывались вполне сопоставимыми. Под землей минеры тысячами погибали от взрывов, и вода в туннелях стояла вперемешку с кровью, наполняя бесценный для солдат воздух зловонием смерти.
Четыре года сражений в закрытых пространствах с невидимым врагом не прошли даром для Обри - страх и тревога не покидали его и по сей день. Как-то раз, вскоре после окончания войны, жена Обри решила освободить его от мучительной клаустрофобии, убедив зайти в метро на станции "Пиккадилли-сёркус". Но не успел он спуститься на половину лестничного пролета, как ему почудился запах паленых волос и послышался приглушенный звук миноискателя. И Обри бросился на выход, хватая воздух ртом и расталкивая пассажиров. Об излечении клаустрофобии разговора больше не заводилось, а недуг со временем становился все сильнее: стоило Обри оказаться в толпе, да еще и в замкнутом пространстве, будь то театральный бар или фойе, он каждый раз с неимоверным трудом держал себя в руках. Построенный под тротуарами Лондона огромный подземный город, следуя за расширением своего наземного собрата, разрастался с каждым днем, но Обри был рад, что может держаться от него в стороне.
Надвинув пониже шляпу, чтобы защититься от дождя, теперь уже лившего как из ведра, и вспоминая недобрым словом зонт, забытый дома в передней, продюсер шествовал мимо правительственных зданий на Грейт-Джордж-стрит в сторону площади Парламента, одному из немногих в Лондоне открытых пространств, которое удалось сохранить, - за что Обри был чрезвычайно признателен городу. На ходу он перевел взгляд на фасад одного из видавших виды домов, чтобы удостовериться, сидит ли женская фигура на своем обычном месте у окна. И Обри не был разочарован: она действительно там сидела, как всегда неподвижная, с едва различимыми очертаниями, в прямоугольнике электрического света, зажженного по причине мрачного, дождливого дня. За последние несколько недель эта фигура в окне стала такой же неотъемлемой частью его прогулки, как безмятежные статуи на площади. Каждое утро независимо от времени она сидела у окна с таким неизменным постоянством, что Обри стали одолевать сомнения: а вдруг и эта женщина тоже статуя, пока однажды утром он не увидел, как она поднялась со своего места и ушла в глубь комнаты. Интересно, что за жизнь она ведет в этом поблекшем от времени доме? Вряд ли она хозяйка дома - ее комната была слишком высоко; но и не служанка тогда бы она сидела еще выше. Правда, в подобного рода домах прислугу больше не использовали. Таких, как эта незнакомка, в Лондоне теперь, наверное, были тысячи - вдовы или просто одинокие женщины в том возрасте, когда замужество уже нереально; они жили в однокомнатных квартирках, не столько участвуя в жизни, сколько созерцая ее.