- Нет, мастер Луис, - ответил тот. - Пока все спокойно. - Закончив закреплять вторую половину огромных ворот возле каменной арки, удерживавшей их на месте, он выглянул наружу, но, не услышав ничего, что хотя бы отдаленно напоминало о приближении повозки, поплелся к своей каморке, готовый выскочить в любую минуту и задержать первую попавшуюся телегу в надежде поживиться дополнительной парой мелких монеток.
Площадь вернулась в сонный мир раннего утра. Единственный шум - за исключением приглушенного разговора между сержантом, епископом и его секретарем - был отдаленный стук копыт и пение птиц. Лекарь спешился и присоединился к остальным в их тихой беседе. С одобрительными кивками все четверо разошлись и остались слышны лишь птицы и стук копыт, становившийся все ближе.
Эти тихие звуки были внезапно прерваны хриплым, негромким вскриком, звонким топотом копыт и тошнотворным звуком падающего тела, столкнувшегося с чем-то твердым и неподатливым. На какой-то момент все застыли в шоке.
- Что это было? - прошептала Юдифь.
- Это где-то в той стороне, - сказал Юсуф, указывая в сторону северных ворот.
В арке ворот появился человек. Его капюшон свалился на глаза, левой рукой он прижимал к груди какой-то сверток, а правой опирался о стену, чтобы не упасть. Затем он сделал еще шаг и начал падать.
- Пьяный, - хмыкнул молодой стражник.
- Не думаю, - буркнул сержант, разворачивая своего коня. - За ним на мостовой следы крови.
Вслед за человеком появился мул, волоча свои поводья по мостовой…
Пока остальные в изумлении обсуждали происходящее, Улибе Климен спрыгнул с коня и, бросившись к спотыкающемуся человеку, поймал его за грудь в падении с такой легкостью, словно тот был ребенком. Оглянувшись, он прорычал:
- Приведите врача. Его ударили ножом. И выясните, кто это сделал.
Двое стражников, пришпорив лошадей, выехали за ворота. Еще раз оглядев всю сцену, сержант последовал за ними.
Улибе мягко опустил раненого на бок.
- Кто-нибудь побежал за хирургом? - крикнул он, отстегивая свой балахон и подкладывая его как подушку под голову лежавшего.
- Слепой и его дочь сделают для него не меньше, если не больше, чем хирург, - сказал капитан. - Они рядом со мной. - Он обернулся. - Мастер Исаак, требуется ваша помощь.
- Отец, - позвала Ракель, - здесь тяжело раненый человек…
- Я слышу, Ракель. Где этот несчастный мальчишка?
- Юсуф?! - поразилась Ракель.
- Нет, - досадливо поморщился Исаак. - Маленький Джуда, поваренок. Он когда-нибудь должен научиться подменять Юсуфа. Джуда! Подведи меня к раненому!
- Отец, мне тоже подойти?
- Разумеется, - с сердитой нетерпеливостью бросил Исаак. - Если только ты не сочтешь, что его надо помыть или повернуть над "уткой". Тогда помощь сможет оказать лишь маленький Джуда.
- Хорошо, отец, - пробормотала Ракель, пораженная вспышкой негодования родителя.
Ракель опустилась на колени на мостовую за спиной раненого; ее отец склонился напротив нее, прижав ухо к боку раненого и напряженно прислушиваясь.
- Он дрожит от холода и боли, - наконец промолвил лекарь.
- Я укрою его. - Улибе снял свой плащ с задней луки седла и прикрыл раненому живот и ноги.
- Отец, - предупредила Ракель, - я думаю, нож из спины надо вытащить.
- Согласен, что с таким ранением он не выживет. Так что попробовать стоит, - сказал Исаак, вставая. Хотя и не думаю, что у нас много шансов его спасти, но все мы в руках Божьих и должны помогать ближнему, даже если почти нет надежды.
- Мы отнесем его во дворец, - твердо сказал Беренгер. - Он не должен страдать здесь на холодных камнях, словно какой-то зверь. - Епископ склонился над раненым и приподнял его балахон. - Добрый человек, - мягко сказал он, - мы отнесем тебя… да поможет нам Господь! - внезапно воскликнул он, - это же Паскуаль! Мы должны постараться его спасти!
- Конечно, Ваше преосвященство, - кивнул Исаак. - Но он серьезно ранен. - Лекарь повернулся к капитану и пробормотал: - Это биржевой служащий, верно?
- Он самый, - кивнул капитан. - Паскуаль Робер. - Он огляделся в поисках свободных и сильных рук и спин. - Вы двое, - скомандовал он двум конюхам, стоявшим рядом и наблюдавшим за происходящим, - помогите нам отнести его во дворец.
- Где Юсуф? - спросил Исаак.
- Побежал в дом за вещами, которые могут вам понадобиться, - сказала Юдифь, стоявшая рядом с мужем.
- Умница! - похвалил помощника лекарь.
Юдифь не стала упоминать о том, что это она отправила мальчика в дом - вместо этого она взяла на себя труд собрать пожитки раненого, раскатившиеся по мостовой там, где он упал, аккуратно сворачивая их вместе.
Едва убедившись, что Паскуаля понесли к епископскому дворцу, Улибе свистом подозвал своего коня и, вскочив в седло, помчался догонять своих посланцев.
Вскоре во дворец прибежал запыхавшийся Юсуф с большой корзиной, - наполненной чистыми льняными лоскутами, травами и листьями, останавливающими кровотечение, и настойкой от боли, а также несколькими дополнительными лекарствами от лихорадки и инфекции, захваченными им по собственной инициативе. Поставив корзину рядом с Ракель, он отступил назад.
- Я могу чем-нибудь помочь, хозяин? - спросил он.
- Нет, - проворчал Исаак, - но подожди. Ты нам можешь понадобиться, - добавил он и повернулся к своему пациенту.
- Слушаюсь, хозяин, - кивнул мальчик и, подойдя к окну, увидел, что ночная чернота приобрела светлосерый оттенок. Высунувшись в окно и посмотрев вверх, он увидел луну - уже бледную и тускнеющую на фоне светлеющего неба. По другую сторону дворца, небо должно было уже стать розовым в ожидании рассвета. Не оборачиваясь, он услышал, как из спины извлекли нож, и Ракель, работая со скоростью, на которую, как он знал, сам он не способен, затягивает и перевязывает рану, ее бормотание, когда она постаралась дать пациенту лекарство, чтобы облегчить ему боль. Он знал о таких ранах достаточно и понимал, что сегодня для больного больше ничего нельзя сделать. Конечно, они дольше не задержатся. Становилось поздно, и им овладело огромное нетерпение поскорее уехать.
В этот момент он услышал твердые шаги офицера, проходящего по коридору.
- Есть какие-нибудь новости? - спросил кто-то, находившийся вне комнаты.
- Ушел, негодяй! - отозвался незнакомый голос.
Дверь открылась, и в комнату вошел бейлиф, Улибе.
Решив, что они уезжают, Юсуф повернулся, чтобы попрощаться с хозяином и Ракель, и замер от неожиданности. Оказалось, что Улибе пришел вовсе не за ним. Вместо этого он придвинул стул и уселся возле Паскуаля с таким видом, будто намеревался провести здесь весь день.
Озадаченный Юсуф вернулся к окну и попытался разгадать смысл происходящей сцены. Казалось, что Улибе и Паскуаль стали непривычно близки за очень короткое время. Странно. В глазах Юсуфа Паскуаль Робер был ничтожным и неинтересным маленьким человечком. Мальчик знал большинство горожан, но никогда не слышал ничего любопытного об этом чиновнике за исключением того, что знали все. Он был тихим, ниже среднего роста и довольно худым. Тихоня, что, словно мышка, крался с работы к своему жилищу больше под прикрытием стен, чем через открытое пространство. Не тот человек, чтобы вдохновить такой уровень привязанности у кого-либо, подумал он. Стало быть, здесь что-то другое.
Он бы понял своего хозяина, если бы тот простоял у постели незнакомца часы, а то и дни. Лекарь чувствовал ошеломляющую ответственность перед любым человеком, который (или которая), будучи больным или раненым, доверялся его искусным рукам. Как и Ракель, печально подумал он, хотя некоторые пациенты все же не вызывали у нее такой привязанности, как другие. Но почему этот незнакомец, кем бы он ни был, по пути в Барселону так обеспокоен судьбой Паскуаля, какого-то мелкого чиновника?
Юсуф уже представил, как все они стоят вокруг него до заката, затем идут домой и вновь поднимаются среди ночи, чтобы начать их путешествие. Слишком возбужденный, чтобы ждать дальше, он выскользнул из комнаты в коридор.
Отец Бернат, вечно занятый секретарь-францисканец епископа, стоял возле двери, ничего не делая. На него это тоже было совершенно не похоже. Да и вообще все, за исключением его хозяина и Ракели, вели себя крайне странно.
- Почему бейлиф дежурит у постели Паскуаля? - спросил Юсуф.
Некоторое время назад он обнаружил, что величайшая слабость Берната - любовь к слухам, и он знал обо всем, что происходит во дворце.
- Паскуаль Робер недавно работал на него, - сказал Бернат. - Когда он был здесь в последний раз, Улибе попросил Его преосвященство порекомендовать ему надежного человека, и Его преосвященство предложил ему Паскуаля. Его преосвященство крайне расстроен, - добавил Бернат, словно это был самый непонятный аспект всего инцидента.
- Он должен был ехать с нами? - спросил Юсуф. - Никто ничего об этом не говорил.
- Не знаю, - покачал головой секретарь. - Но на прошлой неделе и он, и его мул исчезли. Посреди ночи.
- Я бы не стал сидеть у постели человека, который оставил меня таким образом, - зевая, сказал Юсуф. - Как бы то ни было, если мы не уезжаем до Улибе Климена, мне лучше вернуться к ним - вдруг я понадоблюсь.
Когда Юсуф вернулся в комнату, лекарь стоял, склонившись над Паскуалем, приложив ухо к груди пациента и положив ладонь на его шею. Ракель стояла у подушки с чистой тряпицей в одной руке и кружкой воды - в другой. Раненому явно стало хуже. Его лицо посерело и осунулось, а тело, казалось, съежилось до костей. Но глаза его были открыты, и он пристально смотрел на Улибе. Схватив большого человека за предплечье, он что-то быстро говорил ему тихим голосом.
Лекарь выпрямился и, отступив назад, негромко позвал:
- Ракель.
- Да, отец, - отозвалась девушка, передавая кружку и тряпицу Юсуфу.
- Выйди на минутку в коридор. Я слышу голос Его преосвященства. А ты присмотри за раненым, Юсуф, и позови меня, если будет нужно.
- Да, хозяин, - отозвался мальчик, в который раз поражаясь, как тот определяет, что это он вошел в комнату. Получая указания лекаря, мальчик одновременно прислушивался к тому, что говорил Паскуаль. Тот очень торопился, но говорил так быстро и с таким непонятным для Юсуфа акцентом, что тому удалось разобрать всего несколько слов.
Раненый умолк, чтобы перевести дыхание. Склонившись над ним, Юсуф поднес к его губам кружку с водой, а затем осторожно протер влажной тряпицей лицо. Сделав это, он тактично отступил на шаг назад.
- Я должен сообщить об этом немедленно, - промолвил Улибе тихо, но абсолютно разборчиво. - Но неужели вы не можете сказать, кто это сделал? Может быть, вы видели его хотя бы мельком? Одежда? Голос? Был ли он верхом?
Звук открывающейся двери заставил Юсуфа обернуться, и он увидел, что в комнату входят Его преосвященство епископ, его хозяин и Ракель.
- Я знаю достаточно хорошо, - прошептал раненый и болезненно закашлялся.
Юсуф быстро подскочил к нему, чтобы утереть ручеек крови, выступивший на губах. Ракель что-то быстро прошептала отцу.
Паскуалю удалось сделать еще один глубокий вдох и продолжать говорить голосом, больше похожим на бормотание. Он замолчал и улыбнулся. Или, возможно, подумал Юсуф, это гримаса боли. По-прежнему, это казалось улыбкой. Затем он закрыл глаза, словно сосредотачивал свои утекающие силы для нового вздоха.
- Ваше преосвященство, теперь или никогда, - печально произнес лекарь и в сопровождении дочери вышел в коридор, в то время как двое священников вошли в комнату для исполнения соборования. Юсуф, положив салфетку и поставив кружку, быстро выскользнул из комнаты следом за ними.
За то короткое время, что они провели у одра умирающего, начался день. Едва Юсуф открыл рот, чтобы задать вопрос своему хозяину, звон колоколов заглушил все остальные звуки. Когда они растаяли в воздухе, он осознал, что повсюду во дворце уже полно людей, проснувшихся, одевшихся и приступивших к своим повседневным заботам. Разговоры, типичные для дня, не имели ни малейшего отношения к событиям, случившимся перед рассветом.
- Какие это были колокола? - спросил он, неожиданно испугавшись, что сейчас уже позднее, чем он думал.
- Первые часы, - с отсутствующим видом ответил Бернат, продолжавший свое дежурство в коридоре.
- Он умирает, - тихо сказал Исаак. - Мы ему больше ничем не в силах помочь.
- Никто в этом не сомневается, - ответил Бернат. - Мало кто проживет дольше после удара в спину ножом столь необычной длины.
- Вы видели оружие? - спросил Исаак.
- Да, - кивнул Бернат. - Очень хороший кинжал с длинным клинком из отличного металла и оканчивается заостренным концом.
- То есть человек, который им владел, носил его, чтобы использовать по назначению, а не для показухи, - уточнил Исаак.
- Вне всяких сомнений.
Дверь открылась, и вышел Улибе в сопровождении епископа.
- Он скончался, - грустно сказал Улибе.
- Друг мой, мы похороним его со всеми надлежащими почестями, - заверил его епископ. - Он был добрым человеком. Бейлиф, я знаю, что вам давно пора трогаться в путь, но прежде мне хотелось бы уладить кое-что. Бернат?
- Разумеется, Ваше преосвященство, - подтвердил Улибе.
- Да, Ваше преосвященство, - сказал секретарь.
- Юсуф, ты готов? - пробормотал Исаак.
Юсуф подошел поближе к слепому хозяину.
- Да, - сказал он, - хотя за это время успел проголодаться.
- Не волнуйся. Юдифь не даст нам умереть с голоду, - усмехнулся Исаак и мягко опустил ладонь на плечо мальчика, давая понять, что он готов идти.
Однако Беренгер, похоже, был настроен заняться делами прямо в коридоре.
- Когда я вошел в комнату, он говорил, но так тихо, что я ничего не смог разобрать. Какими были его последние слова? Он назвал нападавшего?
Улибе Климен покачал головой.
- Ваше преосвященство, он был в обычном для такой раны состоянии и просто что-то бормотал, на что натыкался его разум. Мало что из сказанного им имеет какой-либо смысл.
- Каковы были его точные слова? - прищурился Беренгер.
- Насколько я помню, Ваше преосвященство, он сказал "собака", "новое платье" и "дубовое дерево". И еще несколько слов, которые я не сумел распознать. Ах, да! Еще он что-то пробормотал про мяч и пони.
- Впал в детство, - понимающе кивнул Бернат.
У Беренгера был скептический вид.
- Больше ничего не говорил?
- Под самый конец, - вспомнил Улибе, - он сказал: "Да пощадит меня Господь и простит за то, что подвел тебя. Заклинаю тебя, помолись за мою душу".
Юсуф, удивленный, вскинул голову и уже собирался было что-то сказать, но рука хозяина крепко стиснула его плечо. Внезапно он понял, что Улибе пристально смотрит на него, и ему было бы трудно определить, дружелюбно или нет.
- Что ж, это печальное происшествие и так задержало вас достаточно долго, - сказал епископ. - Ваша охрана ждет. Капитан моей гвардии проводит вас до самого Кальдеса. Он вернется с мастером Исааком и его дочерью. Я не могу отпустить их без сопровождения.
- Ваше преосвященство очень добры, - пробормотал Исаак.
- Мне хотелось бы добавить Улибе всего несколько слов. Я скоро спущусь, чтобы пожелать вам счастливого пути. - И Беренгер деловито устремился по коридору в сопровождении Улибе и Берната.
- Хозяин, вы едете с нами? - спросил Юсуф.
Исаак повернулся к своему ученику.
- Только на короткое время, пока еще стоит утренняя прохлада. Его преосвященству показалось, что это хорошая мысль. И это не даст ему втянуть меня еще в какое-нибудь дело. А теперь ответь мне, Юсуф… что сказал Паскуаль?
- Откуда вы узнали, что Улибе солгал?
- Ты сам мне это сказал. Ты подпрыгнул, как испуганный кролик, когда бейлиф заговорил. Боюсь, что он мог это заметить.
- Да, хозяин, он… Паскуаль… говорил на чужестранном языке. Мне кажется, похожим на арагонский или кастильский. И быстро. Мне было очень трудно понять, - сказал Юсуф. - Когда они переговаривались между собой, Улибе отвечал ему в той же манере.
- Но ты должен был понять хоть что-нибудь, - сказал Исаак, - иначе бы так не удивился.
- Так и есть. Но я ничего не слышал о пони, собаке, плаще или дубах, - сказал Юсуф. - По-моему, он посоветовал ему держаться начеку, но я не уверен. Но под конец он говорил медленнее и, по-моему, он сказал: "Не грусти, мой друг. Это насмешка, насмешка - Господь посмеялся надо мной. Помолись за меня и присмотри за моими младшими". Может, я передаю это не слово в слово, но смысл именно такой.
- Посмеялся? - переспросила Ракель.
- Посмеялся, - подтвердил Юсуф.
Группа, ожидавшая их на площади, перестроилась. Вьючные мулы были освобождены от поклажи и расхаживали по мостовой в поисках кустика травы под присмотром одного из сонных конюхов.
Стражники спешились, и их лошади присоединились к своей родне, мулам. Нарсис, самый молодой из стражников, спал, подложив мешок под голову, капитан ушел, обещав вскоре вернуться. Когда Юсуф вышел из дворца, Наоми вновь обняла его и вручила корзинку, из которой к его носу хлынули весьма многообещающие ароматы.
- Ешьте прямо сейчас, молодой хозяин, - сказала она, приподнимая уголок салфетки, прикрывавшей ее содержимое. - Это ужасное путешествие, и надо, чтобы в вас что-то было. Потом отдайте корзинку и салфетку этому бесполезному мальчишке Джуде. Он отнесет их домой. А теперь мне пора идти, иначе близнецы проснутся, а им нечем будет позавтракать. И вы должны дать мне обещание вовремя питаться, пока вас не будет, а не то вы заболеете, а рядом не окажется хозяина со своими снадобьями, чтобы вас вылечить.
Он пообещал, что будет хорошо есть, даже если ее не будет с ним на Сардинии, и чтобы она в этом убедилась наверняка, страстно с ней попрощался и приподнял салфетку. Корзинка была наполнена приготовленными Наоми душистыми жареными пирожками из сдобного теста с начинкой из сыра и крайне ароматных смесей всякой всячины. Он дал один пирожок Ракель, изрядно потрудившейся нынче ночью, еще один - Джуде, поваренку, несмотря на свой род занятий вечно голодному. А затем вдруг вспомнил о стражниках и конюхе, оставшемся при мулах. А также хозяине и его супруге, которые тоже могли проголодаться. Пирожки мгновенно исчезли, как и каравай мягкого хлеба, найденный под ними. Даже усталые лошади и мулы собрались вокруг, осторожно выискивая какую-нибудь корочку, которую можно было бы выпросить или стянуть.
- А где Его преосвященство? - наконец спросил Юсуф.
- А заодно и Улибе Климен? - добавил самый молодой из стражников.
- Кликни одного из пажей, Нарсис, и попроси его выяснить, когда нам нужно навьючивать мулов, - приказал сержант. - Это их поторопит.
Еще через один показавшийся бесконечным промежуток времени с холма бегом спустился маленький паж из епископского дворца и что-то прошептал сержанту на ухо. Конюх пронзительно свистнул, и его товарищ медленным танцующим шагом подошел, чтобы помочь в очередной раз навьючить мулов. Юдифь вторично обняла Юсуфа, взяла вещи мужа и дала Ракель твердые наставления насчет возвращения ее двух лучших корзин.
Гвардейский капитан сел в седло, поднял руку и через три часа после запланированного времени выступления маленькая процессия покинула город.