- Я об этом не думала, - рассеянно сказала Бонафилья. - На будущей неделе мы с папой должны ехать в Перпиньян, совсем одни, не считая моего никчемного брата и Эсфири, моей служанки, от которой столько же утешения, как от куска льда в зимний день. - Указала подбородком на служанку, которая болтала с Лией в другой стороне двора. И внезапно схватила Ракель за руку. - А если приедем туда и мы возненавидим друг друга, а я знаю, что так и будет, никто не поможет мне сказать папе, что я не могу выходить за него. На брата никакой надежды. Дуран лишь все время твердит, что единственные приличные мужчины здесь либо уже женаты, либо наши родственники.
На глаза ее навернулись слезы; она выпустила руку Ракели и закрыла лицо ладонями.
Ракель ждала, пока Бонафилья не подняла голову и утерла глаза шелковым платком.
- А что твоя мачеха?
- Пресиоса? От нее никакого проку. Она не хочет оставлять своих замечательных детишек с нянькой.
- Разумеется, - сказала Ракель.
- Можешь ты поехать со мной? - спросила Бонафилья. - Пожалуйста. Я знаю, твой папа едет, потому что брат Давида его старый друг, но мой папа говорит, что ты не поедешь, потому что радуешься предстоящей свадьбе и очень занята приготовлениями к ней. Сказал это, чтобы я поняла, до чего нехорошая, - добавила она и заплакала снова.
- Бонафилья, пожалуйста, перестань, - сказала Ракель, с отчаянием оглядываясь на лестницу в надежде, что мать спускается во двор.
- Не могу, - ответила та, высморкалась и утерла глаза, словно готовясь к новому потоку слез. - Нужно, чтобы со мной был кто-то, кому я могу доверять. Кто-то сильный, чтобы помогать мне с папой. И примерно моего возраста.
Когда Юдифь наконец спустилась во двор, Бонафилья с улыбкой поднялась ей навстречу.
- Сеньора Юдифь, - сказала она, - Ракель добросердечно вызвалась поехать со мной в Перпиньян, если вы дадите ей разрешение.
- Вот как? - сказала Юдифь. - С ее стороны это любезно. Я разрешаю. Думаю, получить разрешение Даниеля будет нелегко, - добавила она поддразнивающе. - Но, уверена, мы сможем это уладить.
Беренгер де Круильес, епископ Жироны, поднял взгляд, когда врача ввели в его личный кабинет, и свирепо посмотрел на слугу.
- Сеньор Исаак, - сказал он, пытаясь скрыть раздражение. - Кто из этих бестолковых негодников, которыми я окружил себя, послал за вами? Должно быть, сегодня я выгляжу бледным и нездоровым.
- Никто не посылал за мной, ваше преосвященство, - ответил его личный врач. - Я нарушил ваш покой по своей воле, за что приношу извинения.
- В таком случае, для этого есть причина, мой друг, - сказал епископ. - Я знаю, что для ваших поступков всегда есть причина. Но сегодня я не могу уделить вам много времени. Мне предстоит обед с группой утомительных гостей. Может, сыграем в шахматы?
- Как ни искушающе звучит это предложение, - сказал Исаак, - я пришел попросить вас о любезности.
- Тогда просите побыстрее, - сказал Беренгер, слегка хмурясь, - чтобы потом, если эта просьба не чрезмерна, у нас осталось время для шахмат.
- А если да?
- У меня пропадет желание играть в шахматы. О чем вы просите?
- Позвольте мне уехать в Перпиньян в понедельник седьмого октября, ваше преосвященство, и отсутствовать одиннадцать-двенадцать дней. Меня ждут на бракосочетание дочери Аструха и Давида Бонхуэса, брата моего старого друга.
- Какого Аструха?
- Его фамилия Афаман, - ответил Исаак.
- Состоятельный человек, - заметил епископ. - А если я заболею?
- Надеюсь, ваше преосвященство сможет оставаться в добром здравии двенадцать дней. Я оставлю достаточный запас лекарств от подагры и других лечебных средств у вашего слуги, он очень заботливый человек, и, пожалуй, дам кой-какие указания вашему повару относительно того, чем вас кормить.
- Не угрожайте мне этим, сеньор Исаак, - со смехом сказал Беренгер. - Обещайте не разговаривать с поваром и получайте мое разрешение ехать в Перпиньян на свадьбу. Поедете вместе с сеньором Аструхом?
- Да. С ним, его дочерью, сыном и их слугами.
- Ваша семья едет с вами?
- Только Юсуф и Ракель. Невеста очень настойчиво просила, чтобы Ракель сопровождала нас.
- Ваша дочь будет ей собеседницей, - сказал Беренгер. - Женщины, насколько я знаю, держатся вместе.
- Да, ваше преосвященство, особенно в такие времена.
- Бернат составит подорожную, дающую разрешение вам и вашей компании на поездку в Перпиньян и обратно, а также свободу от требований к одежде и прочих ограничений на три недели, если вы задержитесь. Оно защитит вас от назойливых глупцов. Не считайте это разрешением надолго оставить нас. И ради собственной безопасности, Исаак, одевайтесь скромно. Ходят слухи о беспорядках на этой дороге. Я не хочу терять своего врача из-за какой-то свадьбы.
- Уверяю, ваше преосвященство, мы будем путешествовать осмотрительно, со всей осторожностью, и благодарю за любезное дозволение уехать.
Однако вместо того, чтобы потребовать закуски или шахматы, или хотя бы попрощаться с Исааком, Беренгер немного отодвинулся назад вместе с креслом и внимательно посмотрел на слепого врача.
- Значит, дела призывают вас в Перпиньян, - заговорил он. - Исаак, оттуда в последнее время доходят слухи. Сегодня я получил письмо от благородного Видаля де Бланеса, в котором он спрашивает меня, нет ли у меня оттуда каких-то интересных вестей. Подчеркивает, что обращается как настоятель монастыря Сант-Фелиу, а не как управляющий провинцией от имени его величества на время войны на Сардинии.
- Эта разница имеет какое-то значение?
- Имеет, поскольку один из слухов касается Угета, управляющего провинцией в Перпиньяне.
- Затруднительное положение.
- Да. Упоминаются и другие имена, богатых жителей и дворян, мой друг. В том числе и владельца Пигбаладора, Бернарда Бонсома.
- Разумеется, о видных людях ходит много недобрых слухов, - заметил Исаак. - Особенно в городе, который недавно сменил правителя.
- Я бы не назвал это недавней сменой. Произошло это, по меньшей мере, десять лет назад. Помню, - сказал с тоской по прошлому Беренгер, - тот день, когда Хайме Мальоркский приказал кастелану отдать ключи от дворца Фелипу де Кастресу. Де Кастрес тогда действовал от лица его величества. А потом его величество ехал по улицам города, обменивался с жителями любезностями и веселыми шутками - понимая, как они недовольны утратой своего старого короля и тем, что их город становится частью королевства Арагон.
- Это было одиннадцать лет назад, - сказал Исаак.
- Десять или одиннадцать, - раздраженно сказал Беренгер. - Потом дон Педро потратил много времени и сил, чтобы привлечь горожан на свою сторону, приглашал их во дворец на празднества и развлечения. Все считали, что его усилия были успешными.
- Возможно, и были. Будем надеяться, что нынешние истории лишь недобрые слухи, - сказал Исаак.
- Мой друг, раз настоятель Сант-Фелиу предвидит неприятности, значит, они будут. Он чует их, как собака падаль. Это будет полезным качеством при его очередном назначении, сеньор Исаак. Видаль де Бланес скоро станет архиепископом.
- Ответственным за Перпиньян?
Беренгер рассмеялся.
- Нет. Подозреваю, что вопрос о Перпиньяне изначально исходил от его величества. Когда его величество слышит о проблемах, он предпочитает сперва узнавать мнения наблюдательных безучастных свидетелей. Потом выслушивает причастных.
- Разумно, - сказал Исаак, - потому что причастные почти наверняка будут лгать ему. Какого рода там проблемы? Или вам нужно разрешение, чтобы сказать мне о них?
- Это всего лишь слухи… - Беренгер сделал паузу. - Но почему бы вам не узнать о них? Едва достигнув города, вы о них услышите. Говорят, что в городе или неподалеку от него чеканят фальшивую монету и что управляющий провинцией либо молчаливо это дозволяет, либо получает от этого доход, либо активно причастен к этому. Кроме того, поведение де Пигбаладора становится с каждым днем все более возмутительным, говорят, даже многие из доверенных слуг ушли от него.
- Это легко проверить, - сказал Исаак. - Разумеется, возмутительное поведение может означать все, что угодно, от полной распущенности до лишней чаши вина за ужином. Такие вещи в пересказе сильно искажаются.
- На это я и надеюсь, - сказал епископ. - Но готовлю письма двум-трем людям в Перпиньяне, Исаак, которые предпочел бы не отправлять с нашими обычными курьерами. Я вручу их вам, возможно, вы сумеете доставить письма быстро и тайно, не вызывая никаких толков.
- Куда их нужно доставить?
- В королевский дворец и в собор.
- Я сделаю все возможное, чтобы их доставили тайно.
- И будьте осмотрительны, мой друг. Если эти слухи верны, кое-кто может счесть вашу жизнь менее важной, чем их планы. И не позволяйте Юсуфу свободно бегать по всему городу. У его величества там есть враги - до сих пор.
- Они активны столько времени спустя, несмотря на усилия его величества? Вы же только что говорили, что горожане забыли старые обиды?
- И там только преданные и довольные руководители? Это была ностальгическая мечта, мой друг, - твердо сказал Беренгер. - Те, кто обладал большой властью при мальоркских королях и утратил ее, скорее всего, обладают долгой памятью и множеством пособников.
Глава первая
Окрестность Перпиньяна,
среда, 17 сентября 1354 года
Вечером того дня двое людей прогуливались по саду большого загородного дома. Приближение ночи наконец стало умерять дневную жару. Дул легкий ветерок, в небе на западе низко над землей солнце висело шаром расплавленного золота, окрашивая в собственный цвет камни дома, сухую траву в полях и плоды на деревьях.
- Кажется, мне пора уходить, - сказал тот, что был помладше. Он смотрел вдаль, наблюдая за тем, как тяжело нагруженный осел устало тащится по тропинке, а его подгоняет маленький мальчик.
- Как, мой дорогой дон Рамон? Готовится замечательный ужин, приехало несколько очаровательных гостей. Уверен, они облегчат ваши страдания и, возможно, даже произнесут заклинание-другое на карты или игральные кости? - Зачем? - ответил Рамон, опустив взгляд на землю под ногами. - Я не могу позволить себе играть. Пока не получу права продать то, что принадлежит мне, не могу даже сесть за стол. И, к сожалению, мой отец, похоже, вознамерился жить вечно, - сухо добавил он.
- Тогда вам нужно раздобыть себе денег, - сказал другой, удивленно приподняв брови.
- Каким образом? - спросил дон Рамон, повернувшись к хозяину дома.
- Ваше положение никак не может быть таким отчаянным.
- Оно более чем отчаянное.
- Не можете собрать четырех тысяч су, мой юный друг?
- Четырех тысяч? Невозможно. Я не смогу собрать и половины этой суммы.
- Ну так обратитесь к евреям. Одолжите у них.
- Полагаете, я об этом не думал? Уверяю вас, они захотят узнать, как я выплачу долг.
- Выплата будет наименьшей из ваших проблем. Послушайте меня, дон Рамон. Я знаю человека, который очень хочет продать свою долю в судоходной компании. Она стоит больше пяти тысяч су. Возможно, намного больше. Этот человек охотно продаст ее за четыре тысячи.
- Где мне взять четыре тысячи? Мне трудно найти четыре су, - ответил дон Рамон.
- Замок стоит больше этой суммы.
- Сеньор, вы забываете, что замок не принадлежит мне.
- Я скажу снова - обратитесь к евреям. Вы можете одолжить эту сумму.
- Без обеспечения?
- Я лично отведу вас к одному другу в гетто, дон Рамон. Если угодно, сегодня вечером. Дам ему свое слово в вашу поддержку. Вы предложите ему в виде обеспечения свою долю в судоходной компании, о которой я говорил. Добавьте к этому то, что известно всем, что вы наследник земель и собственности, стоящих в десять раз больше одалживаемой суммы, и вам не придется беспокоиться. Он ссудит вам четыре тысячи.
- На каких условиях?
- На законных, и ни гроша больше. Двадцать процентов. И я гарантирую, что эта компания вернет вам, по меньшей мере, в четыре раза больше, чем вы в нее вложите - или, если быть точным, того, что в нее вложит мой друг-ростовщик, потому что вам не придется вкладывать ни гроша собственных денег. Собственно говоря, он может выдать несколько су дополнительно, чтобы присоединиться к нам за игорным столом. Или на что вам угодно.
- Дайте мне время подумать. Это громадные деньги. И, что бы вы ни говорили, я прекрасно понимаю, что риск достанется на мою долю.
- Донья Виолант…
- Какая донья Виолант? - спросил юный Рамон, глаза его на минуту оживились. - Дочь виконта? Жена дона Франсеска?
- Какую еще донью Виолант стоит здесь упоминать? Она выразила желание приехать сюда, посмотреть на вашу игру. Если сможет быть уверена, что вы будете здесь.
- Посмотреть, как я играю в карты?
Молодой человек казался ошеломленным.
- Или во что вы и донья Виолант захотите играть. Дом, как можете увидеть, если потрудитесь оглянуться, достаточно велик для всех игр.
Перпиньян, четверг, 2 октября 1354 года
- Ваша жена в городе, сеньор.
Слова начальника тюрьмы были достаточно почтительными, но его испытующий голос дрожал от любопытства. Услышав их, Арнау Марса, несмотря на недюжинное самообладание, ощутил в животе сильный толчок.
- Ты сам видел ее? - небрежно спросил он, обращаясь к тюремщику, будто к слуге.
- Нет, дон Арнау.
- Тогда почему ты решил, что она здесь, мой добрый Гарсия?
- Еда, которую принесла ваша служанка, сегодня получше. Я осмелился предположить, что тут ощущается рука любящей жены.
- Это действительно смело, - холодно сказал рыцарь, отворачиваясь. Несмотря на всю злобу в замечании тюремщика, он точно знал, где находится Хуана, и это знание служило ему защитой от мелочных досаждений Гарсии. После ареста Арнау Марса первым делом отправил жене сообщение с указанием запереть двери замка и оставаться внутри. Во всяком случае, она понимала, что ей сейчас нельзя путешествовать, несмотря на все бесстрашие, возможность потерять ребенка, которого носила в чреве, приводила ее в дрожь.
Гарсия де Альмунья закрыл дверь камеры и прислонился к ней, размышляя. Он жаждал мелочной мести Арнау Марса, который обращался с ним, как с незначительным человеком. Достичь нынешнего высокого положения Гарсии было непросто. Он обошел немало других претендентов на должность начальника королевской тюрьмы. Эта жизнь была приятной. Обязанности были легкими, жалованье отличным, побочные доходы с заключенных неплохими, и в его окружении престиж старшего надзирателя был высок. Эта должность делала его чуть ли не дворянином, что признавали все знакомые. Особенно ему нравилось принимать в своем заведении аристократов и мелкопоместных дворян. Это были утонченные, щедрые люди, правда, иногда гордые и властные, как Арнау Марса. И все они находились в зависимости от него.
Гарсия размышлял об этом, пока появление обеда Марсы не прервало поток его мыслей, и он пожал плечами. Мстить этому аристократу не было смысла. Не его, начальника тюрьмы, обезглавят за измену сразу же после суда. Сказали - завтра, а потом его отправят в Пуиг Хуан на свидание с палачом. Куда только денутся его насмешки и надменность? Начальник тюрьмы приоткрыл дверь.
- Ну вот, сеньор, - сказал он, - наконец-то они появились. Я распорядился принести вам еду в камеру.
На сей раз тюремщик распахнул дверь широко. Вошел один из его подчиненных с небольшим столиком, уставленным накрытыми блюдами. Следом вошла небольшая девочка с кувшином вина в маленьких ручках. Столик был поставлен возле единственного стула в камере, девочка опустила кувшин на пол, взяла чашу заключенного и поставила ее перед ним.
Арнау полез в кошелек, достал две мелкие монеты и протянул обоим жалкого вида подчиненным.
- Благодарю вас, - сказал он серьезным тоном, - за любезное внимание.
- Спасибо, сеньор, - сказала девочка, пряча монетку под рваным платьем. - И если хотите, я принесу вам еще вина, - добавила она очень тихо, - или еще чего-нибудь.
С этими словами она убежала, с привычной ловкостью ускользнув от обоих мужчин, чтобы спрятать драгоценную монетку в каком-нибудь темном углу здания.
Оставшись в одиночестве, Арнау Марса взглянул на накрытый стол с отвращением. Странно, иронически подумал он, как приближение неминуемой смерти отбивает аппетит. Но из любопытства относительно наглого заявления подлого Гарсии снял с тарелок льняные салфетки. Луч света, который в этот час второй половины дня проникал в его крохотную камеру, переместился и осветил блюдо тушеной ягнятины с овощами. В темноте рядом с ним была тарелка с жареными сардинами и цыпленком - поистине изысканная еда для без пяти минут приговоренного человека. И, несомненно, Хуана приложила к этому руку. Эти блюда были ее любимыми, она словно бы собиралась разделить с ним обед в крохотной камере. На миг слезы обожгли ему глаза; чтобы отвлечься от этих мыслей, он взял половину ковриги хлеба, лежавшую рядом с цыпленком.
Арнау взялся за конец ковриги, чтобы оторвать кусок, потом положил ее на место. Еда уже не казалась ему соблазнительной, как ядовитые змеи не кажутся дружелюбными, а ядовитые грибы аппетитными.
Кусочек мякиша был вынут, а потом старательно вставлен назад. Разумеется, никто не думал, что он не заметит этой неуклюжей уловки. Неужели враг - кто бы он ни был - не мог дождаться его казни? Поскольку исход суда был, в сущности, предопределен, его смерть раньше времени вызвала бы только неприятные вопросы. Или, может, исход не предопределен? Впервые за два дня в душе его шевельнулась слабая надежда. Арнау отогнал эту мысль и вновь обратился к хлебу. Вынул оторванный кусочек и внимательно осмотрел его в золотистом луче света. Ни запаха, ни изменения цвета, ни подозрительной сырости, ни порошка. Обернув хлеб льняной салфеткой, он поднес к свету и его.
Больше не было сделано никаких попыток спрятать светлый серо-коричневый квадратный пакетик внутри. Арнау медленно, осторожно вынул плотно сложенный кусочек пергамента, развернул его и обнаружил не какое-то причудливое орудие смерти, а послание, написанное аккуратным, знакомым почерком той женщины, которую обучали монахини. "Сегодня вечером я обниму тебя. Не отчаивайся. X.".
Арнау задумался над посланием. Это была более приятная тема, чем неминуемая смерть. Погруженный в раздумье, он съел все сардины и половину цыпленка, сам не замечая того. Может, Хуана имела в виду, что будет всю ночь молиться и мечтать, что снова сможет обнять его? Нет. Одним из многих привлекательных качеств Хуаны было то, что она всегда говорила то, что думала. Значит, по какой-то причине она была уверена, что вечером они снова будут вместе. Уже успела повидаться с управляющим провинцией Руссильон? Это представлялось невозможным. Но теперь Арнау уверился, что тюремщик был прав. Хуана в городе.