- Я знаю, - сказал человек у огня. - Я был там.
- Будь их там только двое, и если мы смогли напасть на них внезапно в лавке…
- Но их было не только двое, и вы не напали. Чтоб им гнить в аду и вам, бестолковым идиотам, вместе с ними. Пошли вон, пока не вызвал кого-нибудь, чтобы вас вышвырнули.
- Но, сеньор, вы еще должны нам…
- Вон! - выкрикнул человек у огня.
Двое у дверей повернулись и быстро исчезли.
На другой день, незадолго до полудня, небольшая группа людей сидела за полированным столом в тускло освещенной комнате. Двое слуг и мальчик внесли вино, чаши, свежие и сушеные фрукты и другие закуски. Человек во главе стола раздраженно махнул им рукой.
- Оставьте нас.
Слуги поставили в беспорядке на буфет блюда, чаши и быстро вышли.
- Слышали, что произошло? - спросил тот же человек.
- Да, Видаль, слышали, - ответил молодой человек, изысканно одетый в бархат и мягкую кожу. Зевнул. - Надолго мы вам нужны? - добавил он раздраженно. - Едва я лег спать, как меня подняло с постели ваше сообщение.
- Прошу прощения, что побеспокоил вас, дон Рамон, - почтительно сказал сеньор Пере Видаль. - Но я решил, что присутствовать здесь в ваших интересах. На карту поставлена громадная сумма.
- Но так всегда было, разве нет? - спросил дон Рамон и зевнул снова. - Неужели здесь некому налить вина?
Пере Видаль поспешил подать своему гостю наполненный вином серебряный кубок.
Сидевший напротив дона Рамона человек подался вперед.
- Мне бы не хотелось затягивать эту встречу, но для чего мы здесь? Кажется, я единственный за этим столом, кто не знает, что произошло и как это отразится на наших интересах. Можете объяснить мне это, сеньор? - обратился он к Пере Видалю.
Четвертый, до сих пор молча слушавший, повернулся к спросившему.
- Позволь мне, Мартин, - заговорил он. - Мой несчастный друг так расстроен, что не способен говорить связно. Прежде чем ты поймешь его, наступит обеденный час. Разве не так, Пере?
- Так, Пере, - ответил сидевший во главе стола. Эти два человека, Пере Видаль и Пере Пейро, знали друг друга много лет и часто обменивались этой избитой шуткой.
- Словом, - заговорил Пере Пейро, - кто-то - возможно, жена, которая поумнее его, - прошлой ночью устроил дону Арнау побег из тюрьмы. Наши проблемы, так или иначе, кончились бы, если б его судили сегодня утром, как и предполагалось. Его бы оправдали по предъявленным обвинениям или казнили бы за измену. Если помнишь, мы вчера составляли планы на оба эти исхода. Но не ожидали, что он исчезнет, как утренний туман.
- Где он? - спросил Рамон Хулиа.
- Мы не знаем, дон Рамон, - ответил Видаль. - В том-то и проблема.
- Наверно, уже покинул Руссильон, - сказал Пейро.
- Не вижу никакой проблемы, - сказал дон Рамон. - Мы можем разделить между собой его долю.
- Проблема в том, что будет с нами, сеньор. Суд решил бы, совершено ли преступление, - сказал Пейро с видом человека, который пытался объяснить это уже несколько раз. - И если было, могли бы нас счесть причастными к нему.
- Сеньор виконт, которого я представляю, не потерпит, чтобы на него упала хотя бы тень, - твердо сказал Мартин.
- Этого никто из присутствующих не хочет ни сеньору виконту, ни кому-то из нас, - сказал Видаль. - Это было бы ужасно. После всех наших трудов…
И с отчаянием взглянул на дона Рамона.
- Это ужасно. И единственный способ уцелеть, - сказал Пере Пейро, - держаться друг за друга. Если погибнет один из нас, все остальные погибнут тоже.
- Только не сеньор виконт, - упрямо сказал Мартин.
- Возможно. Но его управляющий погибнет, - сказал Видаль с ноткой злобности.
- Пора откровенно обсудить то, что нам известно, - сказал Пейро, - и скрывать это от всего мира.
- Пере, мой друг, ты в жизни ничего не скрывал, - сказал Видаль.
- Возможно, - сказал Пейро. - Мне раньше не грозила опасность лишиться головы. Прежде всего, знает ли кто-нибудь точно весь груз, что находится на борту этого судна?
Все переглянулись. Никто не произнес ни слова.
- Я знаю, что было много разговоров о разных вещах, - с беспокойством сказал Мартин. - Но чтобы знать точно…
- Кто руководил погрузкой? - спросил Мартин.
- Это собирались сделать он, Арнау, и его управляющий, во всяком случае, так мне говорили, - сказал Пейро.
- А когда судно отплывает?
Мартин поднял руку от записки, которую писал, чтобы обмакнуть перо в чернила.
- Да - когда оно отплывает? - спросил дон Рамон, подняв взгляд с интересом. - Я бы хотел это видеть.
- Должно было отплыть, когда погрузка будет закончена и задует благоприятный ветер, - ответил Пере Видаль. - Оно могло отплыть вчера, или, вероятнее, сегодня или завтра. Но после того, что случилось, - не знаю.
- Это возвращает нас к первому вопросу сеньора Пере Пейро, - сказал Мартин. - Кто знает, что находится на борту?
- Если никто здесь не знает, тогда только Арнау и капитан судна, - ответил Пейро и спросил: - А что его управляющий? Частностями занимался он.
- Касса? - спросил Мартин. - Я видел его вчера. Он был в ужасном состоянии. Сказал, что его отстранили от дел, как только судно вошло в порт. Все взял на себя дон Арнау.
- Его отстранил Арнау? Очень странно, - сказал Пейро. - Ну что ж, тогда он многого не может знать. Арнау, надо полагать, уже далеко от Руссильона, но капитан судна должен находиться в городе. Он должен был давать показания на суде. Кто-нибудь должен постараться найти его.
Наступила пауза.
- Я постараюсь, - сказал Видаль.
- А я отправлюсь в Кольиур, постараюсь узнать, что происходит, - сказал Пейро.
- Я должен сообщить обо всем сеньору виконту и попросить дальнейших указаний, - обеспокоенно сказал Мартин. - Он будет недоволен.
Дон Рамон Хулиа зевнул.
Пере Видаль проводил своего благородного гостя дона Рамона в главный коридор, где стоял слуга, готовый распахнуть дверь. За ними последовали Пере Пейро и Мартин, ведя несвязный разговор.
- Простите бесцеремонность моего вопроса, сеньор Пере, - сказал Мартин, - почему сеньор Пере Видаль так обеспокоен мнениями зеленого мальчишки, который, насколько я понимаю, не может принести ему ни гроша выгоды?
- Вы имеете в виду дона Рамона Хулиа? - спросил Пейро. - Быстро взгляните на лестницу, Мартин, и увидите молодую женщину, на которой столько шелка, что хватило бы обеспечить весь королевский двор.
- Вижу ее, - сказал Мартин.
- Это его дочь. У Пере Видаля есть мечта, Мартин. Грандиозная мечта услышать, как мир обращается к его дочери "сеньора", и увидеть ее представленной двору. Этого нищего отпрыска благородного рода, помыслы которого сосредоточены на картах и игральных костях, доступных женщинах и нарядной одежде, можно купить, если цена окажется достаточно высокой. По крайней мере, так считает Видаль.
- Но у дона Рамона громадные долги, - сказал Мартин. - Я мало знаком с этим городом, приехал сюда совсем недавно, но уже слышал об этом.
- Это обойдется Видалю в целое состояние, - согласился Пейро. - Но он думает, дело того стоит.
Глава вторая
Донья Хуана Марса сидела у окна маленькой гостиной, расположенной рядом с ее спальней. Предполуденное солнце освещало ее бледное лицо и темные круги под глазами. Она склонялась над шитьем, напряженно трудясь над рубашкой для младенца. Шаги по каменным плитам коридора предупредили ее о чьем-то появлении, но она не пошевелилась, не подняла глаз от работы. Дверь отворилась, в проеме появилась приятного вида женщина в простом, элегантно скроенном платье и воззрилась на нее.
- Мне сказали, что ты будешь здесь, - произнесла наконец женщина. - Сказали, что ты не выходишь из этой комнаты.
- Маргарида! - воскликнула Хуана, откладывая шитье. - Мне никто не сказал, что тебя ждут.
- Потому что меня не ждали, - сказала Маргарида. - Но принцесса Констанса, устав меня слушать, велела мне ехать сюда, сделать приготовления к ее приезду.
- Когда приезжает принцесса?
- Скоро. Может быть, завтра, может, через неделю, может, через три или четыре, - ответила Маргарида. - Пока их величества на Сицилии, ее королевскому высочеству не нужно думать о времени. Но я больше беспокоюсь о тебе, моя дражайшая Хуана.
- Это приятно слышать, но уверяю, у меня все хорошо.
- Я слышала иное. Говорят, ты всех избегаешь. Тебя невозможно втянуть в разговор, ты отказываешься гулять с другими, выходить с шитьем во двор или даже слушать чтение сеньоры Анхелики.
- Потому что это сеньора Анхелика. Будь на ее месте ты, я, наверно, могла бы слушать часами.
- Ты мне льстишь. Теперь я знаю, что ты нездорова. Все боятся, Хуана, что ты увянешь от горя до рождения ребенка, и, судя по твоему виду, эти страхи оправданы.
- Маргарида, я не могу выносить ни сочувствия окружающих, ни их любопытства, - сказала Хуана, сжав кулаки так, что побелели костяшки. - Они слышали столько нелепых историй о наших неприятностях, что окружают меня, будто стая бродячих собак, желая узнать во всех подробностях, что я думаю и чувствую.
- Винить их нельзя. Я могу с удовольствием занять себя иглой и книгами, но для большинства из них жизнь скучна, пока здесь нет их величеств. Королевский двор сейчас больше походит на гарнизон.
- Маргарида, я почти не замечаю солдат.
- Потому что не выходишь из этой комнаты. Ты бы привела в ужас мою старую няню.
- Почему? - рассеянно спросила Хуана. - Сядь, Маргарида, поговори со мной. Мне это может пойти на пользу. Расскажи о своей старой няне.
- Здесь слишком жарко и душно, - сказала Маргарида. - Пошли на галерею, где больше воздуха. Если хочешь, пройдем по тайному коридору в покои его величества. Там можно будет разговаривать, сколько душе угодно, в очень приятной и уединенной обстановке.
- Я не смогу пройти по этому коридору, - ответила Хуана. - Он слишком узок, а я слишком раздалась. Но расскажи о своей няне. Ты часами выслушивала мои эгоистичные жалобы и никогда не рассказывала о том, откуда приехала. Говорят, это какое-то дикое место далеко на севере.
- Давай сперва выйдем, - сказала Маргарида, подавая руку.
Хуана поднялась из кресла, одернула платье и под руку с Маргаридой пошла на выложенную каменными плитами открытую галерею, выходящую на малый двор королевского дворца.
- Я приехала из Шотландии, - заговорила Маргарида. - Она не такая дикая, далекая или холодная, как говорят, но, признаюсь, не похожа на эту страну. Каждый день, в солнечную погоду, в проливной дождь или метель, няня вытаскивала меня на прогулку.
Маргарида оперлась на баллюстраду, разглядывая аккуратно подрезаные деревья и кусты в залитом солнцем дворе.
- Шотландия не похожа на все это, - снова сказала она, поведя рукой, ее жест охватывал двор, деревья, солнце и теплый, почти неподвижный воздух. - Но моя няня говорила, что свежий ветер делает детей крепкими. "Ты должна гулять ежедневно, Мэри", - говорила она, брала меня за руку и вела наружу, дрожащую в легком плаще.
- Мэри? - переспросила Хуана, слегка спотыкаясь на незнакомых звуках.
- Да. Разве я не говорила тебе, что дома меня звали Мэри? Имя нетрудное. Но покойная королева, как и ты, моя дорогая Хуана, не могла его правильно произнести. И поэтому изменила мое имя.
- А почему не стала звать тебя Марией?
- Королева Мария сказала, что при дворе уже достаточно Марий и она не хочет еще одной, поэтому стала называть меня Маргаридой. Теперь я уже привыкла к этому имени. Пошли, - сказала она, взяв Хуану за руку.
Галерея, на которой они стояли, и выходящие на нее комнаты, представляли собой королевские апартаменты, отведенные ее величеству королеве и королевской дочери с их служанками. Они выходили на двор ее величества; окна комнат с южной стороны выходили на сад ее величества. Это расположение избавляло особ королевской крови от наблюдения скучающих и зачастую вульгарных молодых офицеров дворцового гарнизона.
Офицерам предоставляли развлекаться игрой в карты или кости в большом дворе или практиковаться на стенах в стрельбе из лука, пуская стрелы в зайцев, вышедших из королевской девесы, охотничьего заповедника.
- Маргарида, для меня было большим облегчением поговорить о чем-то, кроме моих бед, - сказала Хуана, силясь улыбнуться. - Но, пожалуй, теперь я вернусь в свою комнату.
- Ни в коем случае. Ты должна спуститься со мной во двор ее величества. Я распорядилась подать нам закуски под деревья. Посидим, перекусим, побеседуем. Мы почти не разговаривали с тех пор, как ты закончила обучение у монахинь. Я соскучилась по тебе, Хуана. Пошли. Ты вполне можешь спуститься по лестнице.
- Я все еще устраиваю прогулки, - сказала Хуана. - Встаю чуть свет. Таким образом избегаю грубых взглядов офицеров и сочувствия дам. Но если настаиваешь, Маргарида, у меня нет сил противиться дольше.
Она покорно последовала за подругой к лестнице. Они сели в тени лимонного дерева; служанка поставила между ними столик с соблазнительно уложенными фруктами, холодным мясом, оливками и орехами.
- Тебе нужно поесть, - сказала Маргарида. - Мне сказали, ты почти ничего не ешь.
- Не могу, - ответила Хуана. - Теперь я подавлюсь одной оливкой.
- Ради ребенка, которого носишь, ты должна есть, - снова сказала она. Взяла сочный персик и отрезала от него ломтик для Хуаны, та беспомощно улыбнулась и стала медленно есть.
- Не знаю, как ты можешь командовать мной, будто ребенком. Никто не мог этого, Маргарида. Даже отец.
- Кому-то пора, - ответила Маргарида, отрезая ей еще ломтик персика.
- Когда ты вернулась ко двору? - спросила Хуана, откладывая второй ломтик в сторону. - Ты говорила мне, что решила удалиться от всех этих фривольностей. Я думала, что ты к этому времени примешь постриг.
- Вскоре после того, как ты ушла из монастыря, чтобы выйти замуж. Один из родственников мужа подыскал мне эту должность, и вскоре после этого я вернулась ко двору как придворная дама принцессы Констансы.
- Почему ты передумала?
- Отчасти из-за тебя. Когда ты ушла, унесла с собой всю свою живость и энергичность, я почувствовала себя в монастыре заживо погребенной. Внезапно вновь захотелось общества и возможности разговаривать с другими такими, как ты.
- Но ты была счастлива у сестер, - сказала Хуана, недоуменно хмурясь. - Во всяком случае, более счастлива, чем я.
- Нет, - заговорила Маргарида. - Моего мужа не стало; сыновей отправили учиться быть мужчинами. У меня не было места при шотландском дворе, не было никого, кто нашел бы мне мужа-шотландца, и я решила, что не могу возвращаться домой. Бросилась к сестрам, решив спокойно умереть под их попечением. Но потом появилась ты, похожая на пропащего воробышка, занесенного туда бурей и нуждающегося в утешении. Помогая тебе, я обнаружила, что снова радуюсь жизни. Ты спасла мне жизнь, Хуана, и я намерена ответить тебе тем же, хочешь ты того или нет. Кстати о пропащих воробьях, ты сегодня выглядишь особенно похожей на воробышка для столь раздавшейся. Что-нибудь стряслось? Я имею в виду, кроме того, о чем я слышала.
- Ничего неожиданного, - ответила Хуана снова безжизненным голосом.
- То есть?
- Сегодня управляющий провинцией прислал мне письмо, где говорится, что он внимательно рассмотрел обвинения против моего мужа и сожалеет, что не может вмешаться в ход правосудия.
- Этот человек скотина, - сказала Маргарида. - Я могла бы рассказать тебе о нем кое-что - но не стану. Не сейчас. Что собираешься делать?
- Маргарида, что я могу? - спросила Хуана. - Я делала все, но ничто не помогло.
- Тебе нельзя сейчас сдаваться. Где твое мужество, воробышек? Я окажу тебе помощь, если смогу, но сперва ты должна кое-что мне доверить. - Маргарида понизила голос. - Мы здесь одни, если будем разговаривать негромко, нас не смогут подслушать. Теперь скажи мне, что с Арнау? Где он?
Хуана покачала головой.
- Надеюсь, где-нибудь в безопасности. Я даже не знаю, жив ли он.
- Правда не знаешь где?
- Маргарида, если б знала, то отправилась бы к нему и села подле него, пока он бы не поправился или умер у меня в объятьях. Но если я поеду к нему… - Хуана приумолкла. - Сейчас я для него источник опасности. Я не могу ускользнуть отсюда незаметно.
- Я слышала, он был в тюрьме, - спокойно сказала Маргарида. - И, полагаю, совершенно несправедливо. - Пристально посмотрела на подругу. - Слышала также, что какая-то смелая душа устроила ему побег.
- Это правда, - сдержанно сказала Хуана.
- Не беспокойся, воробышек, - сказала Маргарида. - Я не стану ни с кем говорить об этом. Не знаю, кто организовал его побег, но знаю лишь одну женщину, обладающую мужеством сделать это и практичностью, чтобы сделать это хорошо. Что получилось не так?
- Я не могла организовать все сама, - покорно ответила Хуана. - При данных обстоятельствах была вынуждена полагаться на доверенных слуг. Кто-то проговорился. На Арнау напали по пути из города.
- И, говорят, сильно покалечили.
- На сей раз говорят правду.
- Скольким слугам ты доверилась? Многим?
Хуана покачала головой.
- Двоим. Одному бы я доверила свою жизнь. Если он предал Арнау, тогда в мире не осталось правды и честности. Что до второго - Арнау ему очень доверяет. У меня нет причин сомневаться в этом слуге, однако я в нем менее уверена. Само собой, одного из тюремщиков, которых мы подкупили, мог подкупить и кто-то другой, чтобы он нас предал.
- Но кто настолько ненавидит Арнау, чтобы подкупать тюремщика? Думаю, ты уже хорошо ему заплатила, возможно, пообещала еще, если он останется верен слову. А ты ведь до сих пор считаешься богатой женщиной. Так ведь, Хуана?
Пропустив мимо ушей последний вопрос, Хуана покачала головой.
- Да, он получил хорошие деньги и обещание еще крупной суммы, если побег окажется удачным. И я не знаю, кто его враг, - устало сказала она. - Знаю только, что мой муж почти что мертв. Если он поправится, его обнаружат, будут судить и казнят раньше, чем я смогу вывезти его из этой страны. Я обратилась к управляющему провинцией, Маргарида. И зная не хуже тебя, что он собой представляет, предложила ему золота - много золота. К моему голосу он явно глух.
- Насчет голоса я могу поверить. Наш благородный управляющий провинцией, Угет, всегда глух к голосам женщин. Но золото - это меня удивляет. Золото звучит для него как голос матери для младенца. Думаю, он и его друзья пойдут на почти что угодно, дабы еще больше обогатиться. Должно быть, он считает, что ему выгоднее отвергнуть твое ходатайство, чем прислушаться к нему.
- Ты хочешь сказать, что кто-то предложил ему больше, чем я?
- Можешь найти другую причину отвергнуть твое ходатайство и твое золото? Придется обращаться за помощью к кому-то другому.
- К кому еще я могу обратиться? К дяде его величества принцу Пере? Он не знает меня и, боюсь, не доверяет Арнау.
- Я напишу ее величеству, - сказала Маргарида. - А принцесса Констанса, когда приедет, напишет своему царственному папе.
- Боюсь, Маргарида, будет слишком поздно. Мой муж вполне может оказаться уже мертвым.
- Мы примем меры, - твердо сказала донья Маргарида.