Пообедав в своей комнате, Хуана снова вышла на воздух. Хотя она не могла выносить пустой фривольности разговора дам, по-прежнему живших во дворце, одиночество было не лучше. Встреча с Маргаридой пробудила в ней желание общаться. Но Маргариды нигде не было. Хуана села в маленьком дворе; послеполуденная жара и бессонные ночи привели ее в дремотное состояние. Она закрыла глаза и попыталась на краткое время забыть обо всем, что отняла у нее жизнь.
- Сеньора Хуана, вы выглядите спокойной, умиротворенной, - послышался мужской голос. - По всему, что слышал, я ожидал увидеть вас в горе, неспособной разговаривать.
- Вот как, сеньор? - сказала Хуана, приподняв брови. - Почему?
- Я, по глупости, верил тому, что вдовы горюют, - сказал Бернард Бонсом де Пигбаладор.
- Сеньор, мне еще никто не сообщал, что я овдовела, - сказала она. - Когда эта минута наступит, если только наступит, будьте уверены, я выражу свое горе.
- Конечно, - сказал де Пигбаладор. - Однако мужчина, у которого любимая жена при смерти, плачет так же горестно, как и тот, кто уже лишился своей. Не думал, что женщины так отличаются от мужчин.
- Может, не отличаемся, - сказала Хуана, сонно зевая. - Однако вы, сеньор, хотя я считала вас беззаботным, кажется, пребываете в раздражении.
- У меня много забот, сеньора Хуана, - ответил Бонсом. - Не серьезных, это правда, но целый клубок мелких, нелепых. Я только что обедал с сеньором Пере Видалем, глупым человеком, который два часа угощал меня не только вином, но и перечислением жалоб. Этого было достаточно, чтобы кого угодно вывести из себя.
- На что жаловаться сеньору Пере Видалю? - спросила Хуана.
- Понимаю ваш гнев, - сказал Бонсом. - Его положение, по сравнению с вашим мужем, почти великолепное. Но он честолюбивый человек, сеньора, очень честолюбивый. До того, что готов расстаться с частью золота, дабы выдать дочь за человека с титулом. Он жаловался, что предприятие, в котором он участвовал вместе с вашим мужем, вполне может пойти ко дну в эту сильную бурю.
- Бурю?
- С сожалением должен сказать, ту, которая так тяжело вас поразила. Если такое случится, как он сможет дать дочери достаточное приданое, чтобы на него позарился аристократ?
- И чего же он хотел от вас, сеньор?
- Думал, что я смогу ликвидировать эту проблему, прошептав несколько слов кому нужно на ухо.
- А вы могли бы, сеньор?
- Если б меня попросила надлежащая личность, возможно, смог бы, - ответил он, склонясь над ее рукой и коснувшись ее губами.
- Не будем углубляться в этот вопрос, сеньор, мне кажется, вас вызывают.
Бонсом оглянулся. К ним шел через двор слуга в королевской ливрее.
- Опять? Из-за этого я не люблю службу здесь, сеньора Хуана. В ней есть свои вознаграждения, однако постоянно находишься во власти других. Здесь почти негде скрыться. Но, может быть, он идет за вами.
Оказалось, что нет. Слуга подошел к Бонсому и негромко, вежливо заговорил.
- Ты уверен, приятель? - раздраженно спросил Бонсом.
- Да, сеньор, - ответил слуга. - Он ждет возле лестницы в большой двор. Проводить вас?
- Я смогу найти его сам, - ответил Бонсом. - Наглый пес, - добавил он, обращаясь к Хуане. - Однако, пожалуй, мне надо идти.
- Сеньор, я освобождаю вас от дальнейшего присутствия, - сказала Хуана и снова закрыла глаза.
- Благодарю, сеньора, - сказал благородный Бонсом.
Бонсом быстро пошел из тихого маленького двора к шуму и суете большого.
- Я велел тебе не беспокоить меня здесь, - сказал он. - Тебя знают очень многие, и когда-нибудь я могу счесть это неудобным.
- Очень сожалею, сеньор, но я не хотел доверять свое сообщение бумаге или передавать его через посыльного, пусть и в самых неопределенных словах.
- Переходи к сути дела, приятель, - сказал де Пигбаладор. - Быстро.
- Ладно, сеньор, - пробормотал тот человек. - Здесь?
- Какое место лучше? Кто может услышать нас?
И в самом деле, среди тех, кто работал, громко перекликаясь, и тех, кто проводил время за азартными играми, едва можно было расслышать позвякивание монет, падающих на каменные плиты, тем более негромкий разговор.
- Прошу прощения, сеньор, но я еще не нашел того, что вы ищете. Обыскал все места, которые вы предложили, и еще несколько, и этого нигде нет. Видимо, предмет ваших поисков бесследно исчез.
- А что эта женщина?
- У нее этого нет, несмотря на то что нам говорили. Клянусь. Я сам смотрел. Ни следа. Моя осведомительница теперь говорит, что оно есть у этой женщины, только думала, что может быть. Наверняка думала, что не получит платы, если не скажет нам чего-то определенного.
- Надеюсь, ты отобрал у нее то, что вы ей заплатили, - злобно сказал Бонсом. - Мне нужна эта собственность. Она дорого стоит.
- Продолжать поиски? - спросил тот человек.
- Проверь имение. Поспрашивай там.
- Слушаюсь, сеньор.
- Только не трать на это целый месяц. Время важно.
- Поискать в замке в Эльне?
- Вряд ли оно там будет. И об этом я позабочусь сам. Если что-то выяснишь, ты знаешь, где встретиться со мной.
- Да, сеньор.
- Я вернусь сюда ровно через неделю.
- Превосходно, сеньор.
Глава третья
Жирона, воскресенье, 5 октября
Дом врача целый день пребывал в брожении. Требовалось вычистить и сложить в коробку верхнюю одежду, сверху положить чистые женские сорочки и рубашки. Ее требовалось плотно закрыть, чтобы она была готова к погрузке. Дорожную одежду требовалось разложить, чтобы ее можно было надеть рано утром. С этим было покончено, и Юдифь готовила для всех троих узелки на дорогу, когда у ворот кто-то позвонил.
- Лия, - раздраженно сказала Юдифь, - иди, посмотри, кто там.
- У меня свои дела, сеньора, - жалобно ответила служанка. - Пусть идет Ибрагим.
- Ибрагим понес коробку в дом сеньора Аструха, - сказала Ракель из своей комнаты на втором этаже.
Юдифь завязала последний узел для Юсуфа и спустилась во двор. В воротах стоял запыленный, усталого вида человек.
- У меня срочное послание к врачу Исааку, - сказал он, вынимая сложенный листок бумаги из кожаной сумки на боку.
- От кого? - спросила Юдифь.
- От сеньора Иакова Бонхуэса из Перпиньяна. Я выехал с ним до рассвета. Он очень хотел, чтобы послание было доставлено сегодня.
- Входите, добрый человек, - сказала Юдифь. - И перекусите, а я пошлю кого-нибудь за мужем. Наоми, - позвала она. - Вина и закусок посыльному.
Пока Наоми заботилась о посыльном, Ракель бегом спустилась со второго этажа, а в ворота вошел Ибрагим.
Юдифь огляделась.
- Ракель, где твой папа и Юсуф?
- Я должен был сказать вам, сеньора, - сказал Ибрагим, - что они у сеньора Аструха. Они скоро вернутся.
- Когда ты должен был мне это сказать? - спросила Юдифь.
- Как только смогу, - ответил Ибрагим, с тоской глядя на свою комнатку.
- Когда твой хозяин это сказал?
- Перед уходом, сеньора, - негромко ответил Ибрагим. - Смотрите, вот он.
И пока посыльный утолял жажду разбавленным вином, а голод хлебом, сыром и фруктами, все сидели за большим столом во дворе, ожидая, когда Ракель сломает на письме печать.
- Датировано сегодняшним утром, папа, - сказала девушка. - Письмо очень короткое. "Мой дорогой Исаак, - пишет он, - прошу тебя о небольшой помощи. Я сейчас лечу пациента, который будет находиться в моем доме, пока не умрет или не поправится настолько, чтобы передвигаться. У него невыносимые боли. Ничто из моих жалких, бесполезных лекарств не приносит ему облегчения. Могу я попросить тебя привезти своих? Ничто из того, что я смешивал с маковым соком, не так действенно против боли, как то лекарство, которое ты дал мне, когда мы встречались последний раз. Мой пациент с удовольствием заплатит за то, что ты привезешь". Подписано его именем.
- Интересно, что за болезнь вызывает такую боль, - сказал Исаак. - Очевидно, Иаков считает, что боль не пройдет из-за смерти или выздоровления до нашего приезда. Мне приходят на ум всего несколько заболеваний, но, пожалуй, нужно составить от них какие-то лекарства. Пошли, Ракель. Мне потребуется твоя помощь, чтобы покончить с делом до ужина.
- Пойдет дождь, - сказала Юдифь наутро мужу, открыв ставни и выглянув из окна их спальни. Небо было хмурым, угрожающим. Над холмами собирались тучи, ветер был резким, холодным для начала октября.
- Тогда хорошо, что ты не едешь с нами, я бы не хотел, чтобы ты заболела, - ответил Исаак, начавший утреннее омовение.
- Я хотела бы, чтобы ты остался дома, - сказала она не в первый раз после получения первого письма Иакова Бонхуэса, но с нехарактерной для нее легкой тоскливостью. Потом отбросила назад густые, длинные волосы и перешла к обычной резкости. - Не понимаю, почему этот Иаков не может женить своего брата на Бонафилье без твоего присутствия. И без Ракели. У нее много дел перед своей свадьбой.
- Надень платье, любимая, - сказал Исаак, утирая лицо и бороду, - и помоги Наоми приготовить для нас перед дорогой хороший завтрак. Обещаю, что мы не промокнем, будем ехать со всей осторожностью и привезем тебе из Перпиньяна какой-нибудь особенный подарок.
- Исаак, я не Мириам и не Натан, чтобы утешать меня обещанием конфет или даже шелковых одежд, потому что их папа уезжает на две недели.
- Знаю, Юдифь. Ты моя любимая женушка, страж моей совести, мать моих детей. Я вернусь к тебе, обещаю.
Он уверенно пошел на голос Юдифи, коснулся ладонью ее щеки, обнял за талию и притянул к себе.
- Исаак, - негромко сказала она. - Поторапливайся, а то опоздаешь.
- Только что, - сказал он, - ты хотела, чтобы я остался. Теперь отсылаешь меня.
- Пойду, помогу Наоми, - сказала жена врача со слезами на глазах, отстранясь от него. Застегнула платье, откинула на место волосы, повязала поверх них вуаль и поспешила на кухню.
Два часа спустя с большой суетой, шумом и бодрыми прощаниями компания тронулась в путь. Впереди ехали верхом на мулах Аструх и его сын Дуран; за ними следовали дочь Аструха Бонафилья, Исаак, Ракель и Юсуф, ученик Исаака, везший письмо с разрешением свободно путешествовать по королевству Арагон как пажу и подопечному его величества. Он ехал на своей кобыле и был вооружен мечом, во владении которым становился мастером. Эсфирь и Лия, служанки, ехали в первой телеге с узлами и коробками путников. Вторая телега была высоко нагружена имуществом невесты: там были перина, коробки с тканями и одеждой, драгоценные маленькие предметы мебели и сундучок, изготовленный для надежного хранения золота. Помимо двух слуг-мужчин, правивших телегами, Аструх взял двух вооруженных людей, которые ехали в конце процессии для охраны. Легкий дождичек омывал местность, когда они ехали на северо-восток, однако небо разъяснялось. Поскольку никто не шел пешком, двигались они довольно быстро.
Когда они проехали около двух миль, Аструх стал отставать, пока не поравнялся с Ракелью, державшей повод отцовского мула.
- Сеньора Ракель, - сказал он, - мне нужно о многом поговорить с вашим отцом. Если позволите мне взять этот повод, сможете поговорить с моей глупой дочерью. Развеселите ее слегка. Подбодрите.
Ракель со значительной неохотой отдала повод и подъехала к Бонафилье.
- Видишь, что в том черном сундучке? - спросила та.
- Не вижу, Бонафилья, - ответила Ракель. - Он закрыт и находится на телеге позади нас.
- Ну, конечно, закрыт. Он наполнен золотом. Папа покупает мне мужа как можно дальше от Жироны и платит за него целое состояние.
- Бонафилья, это твое приданое, - прошептала Ракель. - И я не стала бы разговаривать о нем на дороге. Ты прекрасно знаешь, что оно для тебя и твоих детей, чтобы вы могли жить в комфорте и безопасности. Если оно большое, это потому, что папа так тебя любит, что жертвует тебе такую сумму.
- Тогда почему отсылает меня так далеко?
- Перпиньян недалеко, - сказал Юсуф, который бесстыдно подслушивал. В двенадцать, от силы тринадцать лет, он все еще пользовался, когда хотел, привилегиями детства - особенно свободой появления возле женщин. - Валенсия гораздо дальше. Нужно ехать в Барселону, а потом плыть туда на судне.
- За кого из жиронского гетто ты предпочла бы выйти? - спросила Ракель. - Возрастом от тридцати до шестидесяти лет?
- Я не могу сейчас об этом думать, - смущенно ответила Бонафилья.
- За кого-нибудь из братьев Равайа? Или что скажешь о Соломоне де Местре?
- Он до того застенчивый, что не может разговаривать с девушкой, не покраснев, как мак, - презрительно ответила Бонафилья. - И он влюблен в дочь сеньора Видаля.
- Это проблема. А братья Равайа?
- Одному тринадцать, другому пятнадцать лет. На что мне они?
- А как тогда насчет вдовца? - спросила Ракель. - Бонаструха Бонафета?
- Да он же старый, - сказала Бонафилья. - И живот у него трясется на ходу.
- А когда он видит меня, то приподнимает мою вуаль и говорит: "Что под ней за красивая девушка?" Но на самом деле он все еще бодрый мужчина.
- Конечно, - сказала Бонафилья, понизив голос до шепота. - С таким я раньше овдовею. А что скажешь про сеньора Махира? Говорят, он с трудом может выйти из дома. Подумай, какой бы он был незначительной помехой. - При этих словах Бонафилья захихикала. - От меня бы требовалось только кормить его супчиком. Как еще одного ребенка в доме.
Хихиканье перешло в смех, в котором было больше жестокости, чем веселья.
Ракель посмотрела на нее с беспокойством.
- Бонафилья, нехорошо смеяться над старостью. Сеньор Махир добрый, ученый человек.
Бонафилья встряхнула головой под вуалью.
- Я лучше поехала бы в Барселону и вышла там за баснословно богатого человека, как Далия, - угрюмо сказала она. - Вместо того чтобы меня везли на север с целью выдать за брата врача.
- Исаак, я думал, что больше не услышу смеха дочери, - сказал Аструх. - Она ведет себя так, будто я везу ее казнить, а не выдать за красивого, преуспевающего молодого человека.
- Она влюблена в кого-нибудь поближе к дому? - спросил врач.
- Как это может быть? - ответил ее отец. - Видел бы ты ее, Исаак. Такая юная, застенчивая, старательно охраняемая. Никогда не бывает одна.
- Я знаю по опыту, что дочери, какими бы ни были юными, застенчивыми, невинными, как бы их старательно ни охраняли, влюбляются. И подчас в очень странных мужчин.
- Исаак, Бонафилья, когда выходит из дома, надевает такую густую вуаль - притом по собственному желанию, - что даже я не могу ее узнать, если она не заговорит. Ее всегда сопровождают служанка и кто-нибудь из членов семьи. Клянусь, что из молодых людей она видит только своих братьев.
- Она близка с братьями?
- Конечно, - ответил, не задумываясь, ее отец. - Хотя… думаю, не так уж близка. Они не сидят дома, большую часть времени помогают мне в делах или развлекаются, а когда разговаривают с ней, кажется, постоянно упрекают ее за угрюмость. Предпочитают разговаривать со своей мачехой, веселой, разумной женщиной. Я бы хотел, чтобы Бонафилья больше походила на Пресиосу.
- Не замечала сеньора Пресиоса никаких признаков того, что юная сеньора Бонафилья отдала свое сердце кому-то, пусть и совершенно неподходящему?
- Нет. А она все время была начеку. Бонафилья так расстроена предстоящим браком, что, честно говоря, ее отсутствие в доме воспримут с облегчением. Солнце вышло, сеньор Исаак, - сказал Аструх со своей обычной бодростью. - Нам нужно приехать в Фигуэрес к обеду.
- У тебя там много дел?
- Кто сказал, что у меня есть дела?
- Иначе, Аструх, почему такой живой человек, как ты, не потерпит с обедом еще несколько часов, чтобы поскорее приехать на место?
- Да, есть, с нашим хозяином и еще несколькими людьми. Надеюсь, для всех остальных это не будет слишком утомительно.
- Сеньор де Пигбаладор вернулся, - сказала Маргарида. Они сидели в саду ее величества, обнесенном стеной, тихом и красивом, с южной стороны дворца; она и Хуана шили. Маленькая пестрая кошка, правнучка той, что Маргарида привезла из далекой Шотландии, устала запутывать шелковую нитку, вспрыгнула Маргариде на колени и тут же уснула.
- Вот как? - сказала Хуана. - Я не заметила, что он уезжал.
- Хорошо тебе, - сказала Маргарида. - Я всегда это замечаю. Когда он выезжает из ворот, в верхних комнатах дворца ощущается приятное отсутствие запаха.
- Какого? - спросила Хуана, невольно рассмеявшись.
- Пожалуй, запаха гнусного мужчины, смешанного с ароматом сандалового дерева, который он любит. Лично я предпочитаю запах своего мула в жаркий день.
- Маргарида, твое общество мне на пользу. Кажется, я очень долго не улыбалась. Но, должна признаться, даже не замечала приездов и отъездов Бонсома.
- На твоем месте я бы замечала, воробышек. Он проявляет к тебе излишнее любопытство. Сейчас он хочет точно знать, сколько денег ты получишь, когда…
- Когда Арнау умрет запятнанным и все его товары будут конфискованы?
- Совершенно верно.
- И что ты сказала ему?
- Правду, насколько она мне известна, - ответила Маргарида. - Я подумала, что будет полезно знать его реакцию. - Потянула носом воздух. - Думаю, сейчас узнаем.
- Запах сандалового дерева, - спросила Хуана, - и гнусного мужчины?
- Этот самый.
Маргарида собрала шитье, взяла кошку в сгиб руки и пересела на другую скамью под фиговым деревом, когда появился Бернард Бонсом де Пигбаладор, собиравшийся немного поговорить с сеньорой Хуаной.
- Сеньора, - сказал Бонсом, взяв руку Хуаны и прижав ее к своим губам. - Я много думал о вас после нашего краткого разговора в субботу. Можно ли надеяться, что и вы думали обо мне хотя бы минуту-другую?
- Определенно минуту-другую, - ответила Хуана.
- Я бы хотел большего, - сказал он, - но благодарен и за это. Вы не спрашиваете, почему я думал о вас.
- Решила, что разумнее молчать, сеньор.
- Это в самом деле разумно, - сказал Бонсом. - Я был обеспокоен вашим благополучием. Что бы вы ни говорили себе, сеньора, судя по тому, что я слышал, ваш муж лежит при смерти.
- Вы изумляете меня, сеньор, - сказала Хуана с равнодушным видом. - Кажется, вы слышите больше меня. Откуда вы получаете сведения?
- Точных сведений у меня, разумеется, нет. Но известно, что он был сильно избит, разве не так? Мало кто оправляется от таких повреждений. Поэтому многие полагают, что он при смерти. Когда этот скорбный день наступит, все, чем он владеет, за исключением вашего приданого, будет конфисковано. Вы окажетесь в бедности. Готовьтесь к этому.
- Смотря что вы считаете бедностью. Это понятие, как вам известно, совершенно различное для сапожника или портного и такого знатного сеньора, как вы. Если у сапожника достаточно денег, чтобы платить налоги, кормить жену с детьми и время от времени покупать им ткань на одежду, он считает себя богатым. Знатный сеньор вроде вас считает себя бедным, если не может содержать несколько домов и роскошное имение.
- А вы? - спросил он мягко, переходя на фамильярный тон.
- Я где-то посередине. Не знатный сеньор и не сапожник в своих желаниях.
- Если сильный и влиятельный человек возьмется за ваше дело, - сказал де Пигбаладор, - очень возможно, что поместья вашего мужа возвратят вам.