- Аструх разговаривал со мной, - сказал Исаак, - так что я слышал об этом многое, хотя и не в таком полном виде. Признаться, я нахожу это тревожным, и уверяю, что Аструх сейчас пребывает в беспокойстве. Быть обвиненным в убийстве христианина и предстать перед христианским судом - дело нешуточное.
- Конечно, - сказал Николау. - И поскольку мне кажется, что Марти строит свои обвинения на очень слабом основании, я рассердился на него и сказал, что он несправедлив, поступает злонамеренно и что убийца его отца уйдет от возмездия из-за его диких бредней. Тогда он был пьян, и я подумал, что он едва меня слышит, но сегодня утром я увидел его снова. У отцовской могилы.
Николау умолк.
- И что? - спросил Исаак. - Он изменил свои взгляды?
- Было ясно, что Марти страдает от горя и угрызений совести, потому что они часто ссорились с отцом, - ответил Николау. - Но его гнев превосходил все остальные чувства. Когда тело отца погребли, он поклялся в вечной мести убийцам Гвалтера.
- Во всеуслышание? - спросил Исаак.
- Да. Мать была так огорчена этим его заявлением, что я увел его, не дав ему продолжать. Он сказал мне, что по-прежнему считает возможным, что его отца убил Аструх, но есть и другие, которые могли это сделать, возможно, с большей готовностью. Потом сказал, что чем жить в нищете, он лучше умрет за дело справедливости.
Николау взял свою нетронутую чашу с вином и осушил ее.
- Я беспокоюсь и за него, и за сеньора Аструха. И не знаю, что делать.
- Возможно, Марти послушает епископа, - сказал Исаак.
- Возможно, - сказал Николау. - Но маловероятно. Всегда было трудно заставить его прислушаться к доброму совету, пока не становилось слишком поздно.
Баптиста откинул кожаную завесу, отделявшую кухню Родриге от зала.
- Ана, - сказал он. - Нам нужно поговорить.
Она подняла взгляд от кастрюли с супом.
- Сядь. Сейчас принесу вина.
Закончив свое дело, она дала указания мальчику-слуге и принесла к столу две чаши и кувшин с вином. Села напротив торговца, разлила по чашам вино и подняла глаза.
- Кое-что произошло, любимая, - прошептал он. - Мне оставаться в городе небезопасно.
Матушка Родриге захлопала глазами и отпила глоток вина.
- Когда уходишь? - спросила она стоически.
- Нужно уйти до рассвета. Мне очень жаль, - добавил он и положил ладонь на ее руку. - Я буду скучать по тебе.
- Ничего не поделаешь, - сказала она. - Я буду скучать по тебе еще больше, сам прекрасно знаешь. Встану пораньше, приготовлю тебе завтрак перед уходом.
- Не беспокойся, - сказал Баптиста. - Я уйду тихо, никого не разбудив.
Поднял глаза, он увидел застывшее выражение ее лица и покачал головой.
- Зачем только я сказал это? Буду благодарен, если приготовишь. И вот, - добавил он, придвинув ей наполненный монетами кошелек. - Это покроет мой счет и, может быть, останется на новое платье. Возьми, пожалуйста.
- Не нужно, - сказала она безжизненным голосом.
- Нужно, - ответил он. - Будь такая возможность, я бы взял тебя с собой, умная Ана.
Он встал.
- Увидимся позже.
Галантно поклонился и вышел из таверны.
Ракель взглянула на пациентку и удовлетворенно кивнула.
- Думаю, сеньора Дольса, завтра вы сможете встать.
- Завтра, - сказала жена перчаточника. - Моя дорогая Ракель, если я проведу еще минуту в этой постели, то с ума сойду от скуки. Я осталась в ней только потому, что Даниель просил меня следовать твоим указаниям. Но едва ты выйдешь из этой комнаты, я позвоню горничной, потребую платье и спущусь во двор.
- Но пошлете за мной, если почувствуете себя хуже? - обеспокоенно спросила девушка.
- Если тебе станет от этого легче, пошлю. Обещаю. Непременно, если покажется, что мне хуже. И благодарю тебя от всего сердца за твою заботу. Выходя, можешь позвонить горничной.
Ракель дернула за шнурок возле кровати сеньоры Дольсы и вышла. На повороте лестницы она ахнула от неожиданности и остановилась. Путь ей был прегражден.
- Даниель, - сказала она, придя в волнение и покраснев. - Я только что оставила твою тетю. Ей как будто гораздо лучше. Она собирается встать.
- Хорошо, - ответил он. - Она бы с удовольствием полежала еще день-другой, но сейчас она слегка раздражена.
Он улыбнулся.
- Я шел к ней в комнату попросить тебя спуститься во двор, немного посидеть. Если у тебя нет других визитов.
- Нет, - сказала она. - Папа взял с собой Юсуфа к епископу. Как и твоя тетя, он чувствует себя гораздо лучше и становится несговорчивым.
Стол во дворе был уставлен всевозможными деликатесами. Даниель налил для Ракели чашку холодного мятного отвара и понес к скамье в тени. Обычно суетливый дом казался покинутым, и Ракель огляделась в поисках каких-нибудь признаков жизни.
- Через минуту тетя спустится к нам, - сказал Даниель, угадав ее мысли. - Служанки носятся собирают для нее подушки и шали. Она будет недовольна, - добавил он. - Но их не унять.
- Она так редко болеет, - сказала Ракель, - что все беспокоятся, когда это случается.
Тут появилась сеньора Дольса в окружении суетливых служанок. С беспомощным жестом она улыбнулась Даниелю и Ракели и позволила служанкам ухаживать за собой.
- Они пытаются удержать меня в постели, - пожаловалась сеньора Дольса, - чтобы вести дом так, как им нравится, но я предупредила их, что у них есть время до завтрашнего утра, а потом мы вернемся к обычным порядкам.
Она оглянулась.
- Эсфирь, - сказала она своей горничной, - я хочу сесть там, - и указала на дальний от Даииеля и Ракели угол. - Там тише, спокойнее.
И, вновь устроив большую суматоху, служанки перетащили ее кресло, подушки, шали, еду и питье в другую часть двора.
- Она мстит им за всю воркотню, которую ей пришлось выносить в последние несколько дней, - сказал Даниель.
- Прошу прощенья. - сказала Ракель. - Даниель, извини. Я думала о другом и не слышала, что ты сказал. Папа беспокоится, очень беспокоится из-за того, о чем все толкуют последние дни - он отправился поговорить об этом с епископом, но помощи от епископа мало. У него свои заботы в связи с этим, и ему не особенно нравится то, что хочет сделать папа.
- Ракель, - спросил Даниель, - о чем ты?
- О сеньоре Аструхе, - ответила девушка. - Не слышал?
- Чего не слышал?
- О Марти Гутьерресе и Аструхе де Местре.
- А что там у них? Я и понятия не имел, что они знают друг друга, - сказал молодой человек.
- Даниель, - произнесла в раздражении Ракель. - Думаю, ты проводишь слишком много времени в мастерской. Ты, наверное, единственный человек в городе, который не слышал отвратительных слухов, которые Марти Гутьеррес распространяет об Аструхе.
- Я слышал, наследник Гвалтера думает, будто Аструх подослал убийц к его отцу, но это такая несусветная чушь, что вряд ли кто ей поверит.
- Многие верят, - сказала Ракель. - Все из-за денег, - добавила она и стала рассказывать то, что знала.
- И Марти утверждает, что Аструх убил его отца? - сказал Даниель. - Я не могу в это поверить. И никто не поверит. Менее вероятного убийцы не существует во всем королевстве. Как может Марти считать так?
- Как я слышала, - заговорила Ракель, - это из-за одного замечания сеньора Аструха. Он сказал Марти, что пусть не беспокоится о выплате долга, потому что он получит деньги с тех, кто взял их. А Марти подумал, что сеньор Аструх знает людей, которые унесли золото, и поэтому решил, что тот - соучастник убийства и похищения денег.
- Тут должно быть еще что-то, - сказал Даниель. - Это бессмысленно. Никто не мог бы подумать…
- Николау говорит, Марти слишком поспешен в суждениях и очень упрям, - сказала Ракель.
- Я поговорю с ним, - пообещал Даниель.
- Ты его знаешь?
- Знаю, конечно. Я не только сшил ему перчатки, которыми он очень дорожит, но еще мы покупали много кожи у них со склада. Они привозят очень тонкую телячью кожу, из которой получаются прекрасные перчатки для верховой езды. С ним приятно разговаривать, мы не раз вели беседы.
Даниель умолк и задумался.
- Боюсь, эта будет не особенно приятной.
- Даниель, я не уверена, что тебе следует это делать, - сказала Ракель.
- А я уверен, - решительно ответил он.
Короткая летняя ночь окончательно вступила в свои права. Над горами только что пошедшая на ущерб луна изредка проглядывала из-за несущихся облаков. Когда Баптиста подошел к воротам сеньора Висенса, город то погружался во тьму, нарушаемую лишь мерцающими факелами и тусклыми фонарями прохожих, то ярко освещался зеленовато-белым светом луны.
Привратник впустил его и проводил до лестницы, ведущей в жилую часть дома. Баптиста поднялся в просторную гостиную, где при свете четырех свечей в подсвечнике сеньор Висенс просматривал цифры, а его жена и дочь спорили о цветах своих вышивок по шелку.
Висенс поднял голову и тут же встал.
- Прошу прощенья, мои дорогие, - сказал он с полной невозмутимостью, - этот сеньор пришел поговорить со мной по важному делу. Извините.
Висенс подошел к двери, перемолвился несколькими словами с привратником и движением подбородка велел сеньоре Алисии уйти. Та вышла, прошуршав великолепным шелком и предоставив дочери собирать работу и нести вслед за ней.
- Добрый вечер, сеньор Висенс, - сказал Баптиста, нисколько не смущенный переполохом, который вызвало его появление.
- Почему вы здесь, приятель? - спросил Висенс. - Мы ведь договаривались не встречаться так открыто.
- Вряд ли это можно назвать открыто, - спокойно ответил Баптиста. - На дороге за вашими воротами совершенно темно. Привратнику и родным вы можете объяснить мое появление, как угодно. Думаю, вы умеете говорить убедительно, когда это в ваших интересах, - добавил он с лукавой улыбкой.
- Ладно, - нехотя сказал Висенс, снова опускаясь своей грузной тушей в кресло. - Но если вы будете приходить сюда слишком часто, об этом узнает весь мир. Чужие дела - пища для сплетен. Да сядьте вы, ради бога. Ставни не закрыты.
- Одну минутку, - сказал Баптиста, подходя к полке, на которой лежало несколько серебряных блюд. - Говоря по правде, сеньор Висенс, я очень обеспокоен тем, что происходит в городе, - добавил он, взяв одно из блюд и разглядывая его с большим интересом. - Пожалуй, я кончу здесь дела и отправлюсь куда-нибудь еще. Здешний климат вряд ли полезен моему здоровью.
- Но вы… это означает, что вы не продадите…
- Я, как и вы, торговец. И всегда продаю предназначенные к продаже товары, но если не могу сделать это быстро, предпочитаю двигаться дальше.
И, словно подчеркивая смысл сказанного, положил серебряное блюдо и повернулся к Висенсу.
- Я возьму ваш товар сейчас, чтобы он не уходил в другой город, - сказал Висенс. - Он должен остаться в Жироне. Чаша у вас при себе?
- Нет, конечно, - ответил Баптиста. - Я не такой дурак. Не хочу составлять компанию трупу возле собора. И не желаю нарушать данное другим обещание, лишая их возможности сделать покупку, - ханжески заявил он, широко раскрыв карие глаза с видом оскорбленной невинности. - Скажите, сколько вы готовы заплатить золотом сегодня ночью, и если больше никто не предложит столько, мы отправимся вместе туда, где чаша надежно спрятана - и она ваша. Если боитесь, можете взять с собой сильного охранника.
- Будет ли у меня возможность снова предложить цену после других? - спросил Висенс.
- У меня нет времени, - ответил Баптиста. - Я хочу отвести нового владельца туда, где спрятана чаша, когда начнет светать, и покинуть город. Сколько вы предлагаете?
Висенс подошел к двери, открыл ее и выглянул. Возвратясь к Баптисте, прошептал:
- Восемь тысяч. Но чашу нужно принести мне сюда, в этот дом.
Затем этот энергичный торговец посетил дом Себастьяна. Его вновь проводили в гостиную. После некоторой задержки и суетливой беготни в глубине дома появился хозяин.
- Ну? - сказал Себастьян. - Что же вы мне предлагаете?
- Ничего нового, - ответил Баптиста, - кроме времени. Мне нужно знать ваш ответ сегодня ночью.
- Почему?
Баптиста повторил почти слово в слово то, что говорил Висенсу.
- Какую цену уже предложили? - спросил Себастьян.
Баптиста немного помолчал.
- Честно говоря, я сомневаюсь, что следует вам говорить.
- Почему? Если не смогу предложить больше, я так и скажу. Это сбережет нам обоим время и силы. Если уже предложенные суммы невысоки, то мою цену вполне сможет перебить следующий. Или я последний?
- Нет, - ответил Баптиста. - Есть еще один.
- Превосходно. Тогда скажите мне.
- Восемь тысяч.
- Золотом?
- Да.
- Слишком много, - сказал Себастьян. - Мне очень хочется приобрести ее, но я не могу пойти на такой риск, понимая, что чаша вполне может оказаться подложной. Но спасибо, что дали мне возможность поторговаться. Всего доброго. Я провожу вас.
Баптиста бесшумно вышел из ворот Себастьяна и свернул на ведущую к собору улицу. Она была погружена во тьму. Ему предстояло сделать еще один визит. Он осторожно шел вдоль стены, ловя малейший звук. Мимо него прошла группа людей с факелами и фонарями, они разговаривали и смеялись. Он прижался к стыку двух стен и стоял совершенно неподвижно, погрузившись в размышления. Сумма, которую предложил Висенс, намного превосходила его самые алчные расчеты. Может, следовало сразу согласиться, но он был по-своему честен в своей бесчестности. Он обещал дать возможность каждому предложить цену, и хотел сдержать обещание. Шумная группа людей скрылась в одном из домов, и улица снова стала тихой. Тучи поредели, время от времени из-за них выглядывала луна, освещая ему дорогу. Баптиста быстро шел на север, подавляя желание запеть.
Быстрым шагом, с легким сердцем он перешел площадь, направляясь к назначенному месту встречи. Небо прояснилось. Лунный свет заливал окрестности, освещая двух бродячих кошек. Послышался какой-то звук.
Баптиста остановился и прислушался. Казалось, по булыжнику легко шаркала кожа. Продолжая прислушиваться, он молниеносно выхватил нож. Услышав, как кто-то поскользнулся, потом негромко выругался, Баптиста успокоился. Где-то неподалеку некий достойный гражданин возвращался домой после попойки или загула. Но Баптиста подумал, что к нему это не имеет никакого отношения, спрятал нож и стал подниматься по склону холма к собору и дворцу епископа. Пусть другие спокойно наслаждаются летней ночью, так как ему сейчас сопутствует удача.
Это было его первой серьезной ошибкой в этот вечер.
Глава десятая
Четверг, 5 июня
Первым обнаружил тело нищий, истративший собранную милостыню на вино, а не на хлеб. Он улегся спать за собором, в темном углу с высокой, мягкой травой, укрывшись от света луны. По опыту он знал, что там его ничто не потревожит, кроме отбивающих часы колоколов.
На рассвете нищий открыл один глаз. Яркий свет нового дня причинил глазу острую боль, он снова закрыл его и, ворочаясь, проспал до заутрени. На сей раз он проснулся окончательно, порадовавшись, что ему удалось проспать так долго без особых помех. Однако его мучили пульсирующая головная боль и сильная жажда, он с трудом поднялся на ноги, чтобы поискать холодной воды, которая поможет унять то и другое.
Нищий потянулся, оправил одежду, широко раскрыл глаза и в ужасе завопил. Бревно, рядом с которым он лежал всю ночь, оказалось человеком с перерезанным горлом.
- Долго пролежал там этот человек? - спросил епископ.
- Когда я увидел его, - ответил капитан стражи, - тело было совершенно холодным. И окоченелым. Нищий, который спал рядом с ним до заутрени, принял его за бревно. Значит, труп уже был холодным, когда нищий улегся спать.
- Зачем было нищему искать бревно? - спросил Беренгер.
- В надежде скрыться от патрулей, Ваше Преосвященство. Прошлой ночью луна была очень яркой. Конечно, он беспокоился, что там, где он лежал, в темноте на него может кто-то наступить, - ответил капитан.
- Конечно. А мы знаем, кто этот убитый? - спросил епископ.
- Он называл себя торговцем, Ваше Преосвященство, - сказал капитан. - Пришел в город в мае и снял жилье в таверне Родриге.
- Значит, не особенно удачливый был торговец, - заметил епископ.
- Он, видимо, торговал вразнос, Ваше Преосвященство, хотя, пожалуй, успешнее, чем многие. Мне посоветовали расспросить о нем матушку Родриге. Очевидно, она хорошо знала его, если можно верить слухам.
- Тогда, капитан, я вас больше не задерживаю, - сказал Беренгер. - Продолжайте расследование обстоятельств убийства этого торговца. И помните, что мне очень не нравятся все эти убийства и волнения возле собора.
Капитан поклонился.
- Разумеется, Ваше Преосвященство, - негромко произнес он, с возмущением подумав, неужели епископ считает, что ему нравится, волнение, которое вызвали два окровавленных трупа возле собора. Однако его лицо оставалось, как всегда, бесстрастным и непроницаемым.
Юсуф вернулся с утреннего урока верховой езды и обнаружил во дворе одну Ракель, которая сидела за длинным столом, перед ней лежала толстая раскрытая книга.
- Поздно ты сегодня, - сказала она. - Папа уже ушел.
- Я был ему нужен? - спросил с беспокойством мальчик.
- Папа сказал, что нет. Он посещает соседей, отказался и от моей помощи. По-моему, никто из них не болен, - уверенно сказала девушка. - Им нужны самые свежие слухи.
- Корзинка была готова, - сказал Юсуф, с беспокойством оправдываясь. - Я уложил ее утром.
- Юсуф, перестань волноваться, - сказала Ракель. - Если б ему кто-то был нужен, то здесь была я.
- И знаешь ты больше, чем я, - сказал мальчик.
- Это великодушное признание с твоей стороны, Юсуф. В свою очередь я признаюсь, что ты знаешь нечто очень важное, чего я не знаю. Твой язык. Я его совершенно не понимаю. А надо бы. На нем написано много важных трактатов по медицине.
Девушка придвинула к нему толстую рукописную книгу в кожаном переплете.
- Как этот. Видишь? Это трактат о растениях и травах. Многие из них я узнаю по рисункам, но, возможно, здесь указаны способы их применения, о которых я не слышала. И здесь есть изображения растений, совершенно мне неизвестных.
- Я научу тебя своему языку и как читать на нем, - сказал Юсуф. - Тогда ты сможешь изучать эту книгу самостоятельно.
- Я хотела бы научиться разговорному языку, - сказала Ракель. - Для начала. И ты сможешь научить меня ему, если захочешь. Но пока ты сам можешь читать почти одни только буквы. Как тебе научить кого-то читать на своем языке?
- Такая книга поможет мне припомнить то, чему я учился, - сказал мальчик. - Как бы то ни было, я знаю больше тебя. Знаю обычные слова, и, возможно, здесь есть ученые, которые помогут нам с трудными словами.
- Есть, - неуверенно сказала Ракель. - Папа знает этот язык, только не может видеть букв.
Юсуф придвинул книгу к себе и уставился на страницу.