- Видите ли, - терпеливо стал объяснять викарий, - я веду дознание о смерти пономаря и уже не единожды слышу о, так называемых, "историйках", которыми славился покойник. У меня сложилось впечатление, что где-то среди этих историй следует искать разгадку смерти брата Жана. Понимаете, это наитие, не более.
- А-а-а, - протянул брат Антуан, хотя лицо его красноречиво свидетельствовало о том, что объяснение викария он посчитал неубедительным.
Матье де Нель обругал себя за глупость. Лучше было бы ему сослаться на откровение от Святого Аполлинария: ему-де с неба виднее, чем интересоваться при дознании в первую очередь. Но теперь уже ничего не исправишь. Вероятно, завтра по аббатству поползут слухи, что визитатор охоч до скрабезных историй.
Брат Антуан, придя в себя после ошеломляющего заявления викария, сказал, осторожно подбирая слова:
- Я, собственно, не могу вам ничем помочь. Вы лучше спросите брата Гийома или друга его, брата Тома - это наш вестиарий , вот те вам понарасскажут - настоящие паршивые овцы в стаде Господа.
- Кстати, с братом Гийомом я уже говорил сегодня, - подхватил тему викарий. - Мне показалось, он был огорчён вашим вмешательством. Вы, кажется, однажды не дали им дослушать интересный рассказ брата Жана.
- Конечно, им только такое и подавай. Одно бесстыдство на уме, - ризничий презрительно скривил рот и нехотя продолжил. - Пономарь, рассказывал о каком-то купеческом сыне, которого он учил грамоте, да о его матери, что любым способом пыталась урезать, положенную отцом плату за уроки. Вот пономарь, то есть тогда он ещё не был монахом, и решил отомстить оной даме, обратив своё похотливое внимание на старшую дочь. Вот и всё, что он успел рассказать.
- Немного, - викарий был разочарован.
Брат Антуан резко выпрямился в кресле.
- Не мог же я, господин викарий, допустить, чтобы братия узнала конец этой, несомненно, гнусной истории!
- Вы поступили абсолютно правильно, - поспешил заверить ризничего Матье де Нель. - Но я, признаться, ожидал большего. Возможно, каких-то деталей, которые натолкнули бы нас на правильный путь.
- Постойте-ка, - брат Антуан сдвинул брови к переносице, - пономарь, как будто, упомянул, что всё это случилось в Туре. Да-да, точно в Туре. А камерарий потом мне ещё сказал, что пономарь всё врёт, ибо он его в Туре никогда не встречал.
Нестерпимая боль вдруг пронзила голову викария, он несколько раз чихнул, обрызгав, сидевшего напротив ризничего. Брат Антуан наклонился и заглянул в слезящиеся глаза викария.
- Вы простыли. Надо бы послать за санитарным братом. Он у нас такую хворь в два счёта лечит. Главное, не запускать.
Матье де Нель потёр горевшие глаза.
- Кажется, вы правы, я действительно себя неважно чувствую.
- Неважно? - Жакоб, сидевший всё это время в своём углу тише мыши, подбежал к викарию и дотронулся до его руки. - Да у вас жар, святой отец!
- Не может быть, ты ошибаешься, - викарий отдёрнул руку.
- Ничего я не ошибаюсь. Ну-ка, брат Антуан, подтвердите.
Ризничий коснулся руки викария.
- К прискорбию, это так.
- Очень некстати, - пробормотал викарий, проваливаясь в забытье.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Чёрная фигура то появлялась, то снова исчезала в рваных клочьях предрассветного тумана. Низко надвинутый капюшон полностью скрывал лицо монаха, пробиравшегося без лишнего шума к краю монастырского сада, только неестественно прямая спина выдавала его внутреннее напряжение. В тот момент, когда он достиг фруктового сада, примыкавшего к погосту, от старой яблони отделился тёмный силуэт. Послышался прерывистый шёпот:
- Я рад, что вы пришли. Это очень благоразумно с вашей стороны.
- Что вам нужно? Что это ещё за тайны, о которых нельзя поговорить в другое время и в другом месте?
- О, понимаете, давеча я получил известие от родных: моя бедная старая матушка тяжело заболела. Сестра и братья израсходовали все средства на её лечение, а совсем недавно один лекарь…
- Мне очень жаль, - резко оборвал пришедший монах. - Неужели, чтобы рассказать о вашем семейном горе, вы решили позвать меня сюда в такое время? Не понимаю…
- О, это очень просто. Мне нужны деньги для лечения моей дорогой матушки.
- И вы полагаете…
- Да-да, я даже уверен, что вы мне не откажете, - хихикнул в ответ собеседник.
- Вот так? С какой стати, позвольте узнать?
В темноте послышался преувеличенно горький вздох.
- Бедный брат Жан. Он был так добр, пообещав мне несколько золотых, а теперь лежит там, в сырой земле. Подлый убийца лишил жизни столь сострадательного христианина, он так и не успел мне помочь.
- Что за чушь вы несёте! Какой убийца!
- Ох, бросьте, всё аббатство об этом только и говорит, а викарий ко всем пристаёт с расспросами, ища злодея среди братии. И такой он, скажу я вам, проныра, всё подмечает.
- Ну, так что же? Это его право. Мне-то какое дело!
- Вам-то, может, и никакого, а я вот прям извелся, думая, стоит ли рассказывать викарию о том, что я видел той ночью? Но, сдается мне, вам тоже будет интересно послушать. Дело в том, что я видел убийцу, когда он пробирался к храму, чтобы подрезать верёвку на колоколе. Вы понимаете, о чём я говорю?
Монах оглянулся, хотя в таком тумане нельзя было рассмотреть и собственную руку, немного помолчал, затем жёстко отрезал:
- Это всего лишь слова. Кто им поверит!
- О, не сомневайтесь, викарий поверит, - вкрадчиво заверил его собеседник. - А если и нет, то подумайте об испорченной репутации. Подозрения ведь останутся в любом случае. Хорошо ли жить, ловя на себе косые взгляды братии и слышать шёпот у себя за спиной? Со временем братья станут сторониться, избегая оставаться наедине с тем, кому не доверяют. И так изо дня в день, изо дня в день до самой смерти…
- Ясно, - вы продаёте своё молчание.
Послышался нервный смешок.
- Я рад, что мы так быстро поняли друг друга.
- Сколько же оно стоит?
- Ровно столько, сколько запросил один хороший лекарь за лечение моей бедной дорогой матушки… пятьдесят золотых экю.
- Ложь! За такие деньги он верно пообещал её воскресить. Вы прекрасно знаете, что денег у меня нет.
- Хорошо, пусть будет сорок.
- Нет, это много. Я не смогу достать столько.
- Но в казне аббатства хранится намного больше.
- Что?! Вы хотите, чтоб я обокрал монастырскую казну?! Да у вас…
- Тс-с. Не спешите говорить то, о чём впоследствии можете пожалеть. Я готов уступить. Скажем, тридцать золотых экю в обмен на молчание. Но это последняя цена. Подумайте, сделка того стоит - всего лишь тридцать золотых, но они дадут возможность спать спокойно.
***
Спать спокойно! Болван! Спать теперь он вообще не сможет. И надо же было такому случиться, чтобы этот остолоп его увидел!
А казалось, он рассчитал всё безупречно. В октябре ночи уже тёмные, глухие. По окончании последней службы он намеренно замешкался на хорах, выждал время, пробрался на колокольню, подрезал верёвку и спрятался за выступом стены в ожидании, справедливо рассудив, что нельзя полагаться на случай, и если пономарь не сорвётся сам, доведётся его подтолкнуть. Но всё прошло гладко, как и было задумано: пономарь свалился вниз мешком и даже не пикнул. Жаль только, что окончил он свою никчемную жизнь в неведении, за какой именно грех расплачивается. Хотя у пономаря их было столько, что не всё ли равно.
Да, великолепное исполнение задуманного!
Длинноносый викарий, правда, начал дознание, заподозрив неладное. Но он, в своём безупречном плане, предусмотрел и такой поворот событий. Лишь о досадной неприятности - случайном свидетеле - он, кажется, не подумал, а ведь этот болван может всё испортить.
Впрочем… Он знает как обезопасить себя от вымогателя, а заодно и викария оставить с носом… с его длинным носом.
***
Матье де Нель открыл глаза и удивлённо огляделся. Где он? Почему голова кажется такой тяжёлой, словно чужой?
Он медленно перевёл взгляд на кресло, стоящее рядом с кроватью, и увидел в нём спящего Жакоба.
Вот оно! Вспомнил! События прошедших дней вихрем пронеслись в его памяти, заставив пошевелиться.
- Ах, святой отец, наконец-то, - воскликнул Жакоб, открывая глаза. - Ну, скажу я вам, заставили вы меня попереживать. Я просто места себе не находил от тревоги.
- Ты, как всегда, драматизируешь, - поморщился Матье де Нель, пытаясь сесть в постели.
- Драматизирую! - возмутился Жакоб. - А три дня без памяти, на волоске от смерти, это как, по-вашему?
- Неужели три? - не поверил викарий.
- Точно, три дня без малого.
- Надо же! Кактакое могло случиться?
- Простудились вы сильно во время похорон, а как с ризничим разговаривали, так и чувств лишились. Я за санитарным братом сбегал. Он осмотрел вас, велел класть на лоб льняную тряпку, смоченную в каком-то вонючем настое, и не беспокоить. На всё воля Господа, сказал. Он ушёл, а у меня мозоли на коленях от усердных молитв за ваше выздоровление. Слава Богу, всё обошлось, - Жакоб поправил покрывало и засуетился. - Сейчас приведу санитарного брата. Он просил позвать его, как только вы в чувства придёте.
Монах, заведовавший монастырским лазаретом, был рослым весельчаком. Он шумно ввалился в комнату визитатора, наполнив её крепким запахом сухих трав.
- Ну, святой отец, и напугали вы нас! Вся обитель за вас денно и нощно молилась.
- Так уж и вся, - хмыкнул викарий.
- А, вижу, вы уже смеётесь - это добрый знак, - пророкотал санитарный брат. - Я, знаете ли, держусь того мнения, что для скорейшего исцеления важно поддерживать хорошее настроение. Если больной весел и к своей хвори относится легко, а главное, ни минуты не сомневается в своём выздоровлении, то такой больной уже пошёл на поправку.
- Неужели!
- Да-да, и доказательства у меня тому есть, - эскулап отечески похлопал викария по плечу увесистой пятернёй. - Всем братьям, что захворают, я перво-наперво рекомендую не падать духом. Конечно, всякие там травки и настои тоже даю, как же без этого. У нас свой огород около лазарета имеется. Там лекарственные травы я сам выращиваю, сушу, настаиваю. Опять же, заболевший монах получает послабление в кушаньях и работе, - санитарный брат с видимым удовольствием делился лекарским опытом. - Вот случилось года три тому назад одному медику из Лиона у нас остановиться на ночлег. Поверите, он пришёл в величайшее изумление, осмотрев нашу больницу, и узнав о моих методах лечения. Хвалил меня очень, советовал всё это записать в книгу. Да где там, - лекарь махнул рукой, - времени нету. С утра до вечера мечусь, а бывает и по ночам не сплю, если больной тяжёлый. Вот к вам захаживал по несколько раз.
Викарий посмотрел на круглое добродушное лицо сидящего перед ним монаха, и непроизвольно улыбнулся.
- Благодарю вас, брат…
- Жиль, - подсказал лекарь.
- Благодарю вас, брат Жиль. Очень занимательная у вас теория лечения. Но что вы делаете, скажем, в случае нарывов? Вот у господина аббата фурункул на пальце. Его ведь хорошим настроением не вылечишь.
- О, да, - авторитетно подтвердил санитарный брат. - Тут без вскрытия не обойтись, что я и сделал. Всё прошло чудесно: отец-настоятель остался доволен и дал мне денег на покупку розовых кустов.
- Да вы настоящий кудесник, брат Жиль, - похвалил викарий. - Я непременно зайду в лазарет поговорить о вашем методе лечение, вот только надо встать на ноги.
- Нет-нет, что вы, - санитарный брат уложил, попытавшегося встать с постели, викария.
- Вам придётся ещё пару деньков полежать, как-никак, а трое суток в забытьи пробыли. Теперь потребуется время, чтобы вернуть утраченные силы.
- Два дня - это слишком много, - категорически отверг предписание брата Жиля викарий. - В конце концов, у меня есть срочные дела.
- Нет таких дел, которые нельзя было бы отложить на два дня, ради восстановления дарованного Господом здоровья, - санитарный брат назидательно поднял вверх толстый указательный палец.
Он ушёл, оставив полный кувшин травяного настоя, который викарий должен был выпить до наступления вечера. Предварительно брат Жиль о чём-то долго шептался с Жакобом в передней.
- Ты похож на кота, объевшегося сметаны, - недовольно заметил викарий, когда Жакоб вернулся в спальню. - Ещё бы! На целых два дня я попал в полную зависимость от тебя.
Верхняя губа Жакоба приподнялась, обнажив ряд крупных зубов. Серые глаза плутовато смотрели на викария из-под густых светлых бровей.
- Боитесь, что стану измываться над вами?
- С тебя станется, - покосился на него викарий.
- Ну, раз так, то начнём с обеда, - заявил Жакоб, входя в роль. - Санитарный брат рекомендовал вам двойную порцию. Нет, вы только послушайте, - он стал перечислять меню, загибая пальцы и мечтательно закатывая глаза, - куриный бульон, три пшеничные лепёшки, жареный цыплёнок с ячменной кашей и большое яблоко из местного сада. Причём, если вы захотите, то получите добавку. Как вам нравится?
- Слишком обильно, - поморщился викарий.
- Для того, кто не ел три дня, не слишком, - отрезал Жакоб тоном человека облечённого властью, пусть только на пару дней, но всё же властью. Он сбегал на кухню и вернулся с корзиной, источавшей аппетитные ароматы.
К удивлению Матье де Неля, Жакоб оказался прав. Всё содержимое корзины викарий съел с большим аппетитом. Затем, попивая подогретое и почти не разбавленное водой вино, - ещё одно послабление для больного монаха - он стал расспрашивать Жакоба о том, что произошло в аббатстве за время его болезни. Оказалось, ничего примечательного.
- Господин аббат, правда, по несколько раз на дню присылал справиться о вашем здоровье. Даже странно, почему до сих пор никто не пожаловал от его имени. Неужели не знает, что вы пришли в себя?
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В ответ раздался громкий стук в дверь. На пороге собственной персоной стоял аббат Симон, держа в руках две пуховые подушки. Без лишних слов он прошел через апартаменты викария в спальню. За ним попятам следовал Жакоб, смешно гримасничая и закатывая глаза.
- Вижу, вы уже в добром здравии, - констатировал отец-настоятель, усаживаясь в придвинутое Жакобом кресло. - А я вот вам принёс пару набитых пухом подушек. Сам знаю, что это незаменимая вещь для выздоравливающего. Ну-ка обопритесь, - настоятель собственноручно поправил подушки за спиной у викария. - Превосходно. Теперь весь день можете читать, не вставая с постели. Я пришлю вам ещё книг из нашей библиотеки или старых грамот, если они вас больше интересуют.
Матье де Нель смотрел на аббата во все глаза - настоятель излучал ничем не объяснимую радость, не говоря уже о сердечной заботе, которая смущала и озадачивала одновременно.
- Премного благодарен, но, право, стоит ли так беспокоиться, - пробормотал сбитый с толку викарий.
- Как же не стоит! Гостеприимство - первейшая заповедь христианина, м важно изрёк настоятель.
Матье де Нель помолчал, прежде чем обратиться к волновавшей его теме. Аббат терпеливо ждал, чуть ли не с умилением глядя на него. Этот взгляд гипнотически действовал на викария - ещё немного и ему будет неловко объявить аббату о своих дальнейших намерениях.
Он тряхнул головой, прогоняя наваждение, и твёрдо заявил:
- Я привык доводить начатые дела до конца, а виновник смерти пономаря, так и остался не изобличенным, поэтому…
Настоятель улыбнулся самой приятной улыбкой и мягко перебил:
- Не волнуйтесь я все понимаю. Во время вашей болезни я много думал над этим, даже предпринял своё маленькое расследование, - аббат сложил пухлые руки на животе, - и вот к какому выводу пришёл.
- К какому же? - викарий приподнялся на локте.
- Полагаю, пономарь всё-таки сам сорвался с колокольни.
- Вот как, - разочарованно протянул Матье де Нель, снова откидываясь на подушки.
- Я, конечно, понимаю, что ваши подозрения походили на правду. Я и сам в какой-то момент дал себя увлечь ими, но…
- Что же заставило вас изменить мнение?
- Всё та же пресловутая верёвка, - улыбнулся аббат. - Мы её нашли! И она действительно оказалась прогнившей.
- Вы нашли верёвку от колокола? - викарий не верил своим ушам.
Аббат торжественно кивнул.
- Нашлась не только верёвка, но и камерарий вспомнил, что некоторое время назад, а точнее за день до трагедии, пономарь просил выдать ему новую, старая-де истрепалась совсем.
- Вот как? Но почему в таком случае камерарий этого не сделал? - нахмурился Матье де Нель.
- Сделал. Верёвка пономарю была выдана на следующий день. Брат-трапезничий это подтверждает, он присутствовал при выдаче.
- Ничего не понимаю, - покачал головой викарий. - Если пономарь сам просил новую верёвку и получил её, тогда, почему не заменил старую?
Аббат Симон развёл руками.
- Похоже, этот вопрос останется без ответа, ибо ответить на него некому: брат Жан поплатился за свою беспечность жизнью, а больше спросить не у кого. Мы можем лишь предполагать. И наиболее вероятным мне представляется следующее объяснение: пономарь просто забыл или, если хотите, отложил замену верёвки на день-два, надеясь, что старая ещё послужит. Но повторяю, это всего лишь предположение, хотя сути дела оно не меняет, - настоятель откашлялся и бодро закончил: - Так что, вы можете спокойно выздоравливать и возвращаться в Орлеан с полным отчётом о визитации нашего аббатства.
- Куда же девалась новая, выданная пономарю верёвка? - спросил викарий, не обращая внимания на последние слова настоятеля.
Аббат тихо засмеялся и укоризненно покачал головой.
- Понимаю, понимаю - не хотите отказаться от идеи загадочного преступления, но ни я, ни братия не обижаемся. Что же касается новой верёвки, то, думаю, она в кладовой, где ж ей ещё быть.
- Как она туда попала? И где нашли старую? - не унимался Матье де Нель.
Аббат Симон снисходительно посмотрел на викария, как смотрит мать на раскапризничавшееся вдруг дитя.
- В хламе на хозяйственном дворе, - кротко ответил он. - Очевидно, кто-то из братии сразу же после трагической смерти пономаря выбросил её туда, да и забыл.
- Из чего следует, что никто из монахов не признался в этом, равно как и в том, что новую снёс обратно в кладовую, - едко заметил викарий. - Простите, но всё это выглядит не слишком правдоподобно, и вы меня, к сожалению, не убедили. Дознание о смерти пономаря будет продолжено.
- Ну, знаете ли! - закричал настоятель, вскакивая и меняясь в лице. - Ваше старание опорочить добрую славу обители Святого Аполлинария переходит всякие границы!
- Вы ошибаетесь, - в тон ему ответил викарий.
- Не желаю ничего слышать! - аббат круто повернулся и, не прощаясь, выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью.
Жакоб скосил глаза к кончику носа и тяжело вздохнул.
- Ох, святой отец, побьют нас камнями монахи Святого Аполлинария. Точно говорю вам, побьют.