- Я не удивлюсь, если у вас родится совершенно здоровый ребенок, - заговорил Исаак. - Некоторые женщины, сеньора, живущие в самые счастливые времена, теряют детей, многие, живущие в голоде и хаосе войны, имеют их. Общего правила не существует. Но вам нужно делать все, чтобы помочь ребенку, и больше не слушать пустую болтовню. Если Ракель снимет старые бинты, будет ясно, что у вас с раной.
- Папа, мне понадобится свет. Сеньора, можно открыть ставни?
- Конечно, - вежливо ответила Франсеска. - Роза не открывала их из-за моей головной боли.
Ракель открыла ставни и достала свои ножницы, чтобы срезать старые бинты, жесткие от засохшей крови.
- Папа, нужно размочить их, чтобы снять с раны. Можно?
- Да. Размочи вином с водой и осторожно снимай. Нужно приложить к ране целебной мази, чтобы она заживала, как следует.
Едва Ракель сняла последний жесткий бинт с шеи пациентки, вернулась Роза с новыми бинтами. Ракель наклонилась, чтобы осмотреть рану.
- Ничего страшного, - сказала она. - Судя по тому, что говорили, сеньора, казалось чудом, что вы остались живы. Вы будете ощущать боль еще несколько дней, но могло быть и хуже.
- Нет, не могло, - сказала Франсеска, и слезы вновь заструились из ее глаз. - Я напрасно испортила себе внешность, потому что еще жива - во всяком случае, до тех пор, пока ношу ребенка.
- Чепуха, - сказала Ракель. - И не двигайтесь так. Ни к чему, чтобы рана открывалась вновь, когда я накладываю на нее мазь. Ну, вот. Теперь перевяжем вас снова, но бинтов на горле будет поменьше.
И она аккуратно наложила и завязала бинты.
- Ракель, посидишь с ней? - спросил Исаак. - Мне нужно поговорить с Розой. Возможно, она поможет нам развеять эти сомнения, и сеньора Франсеска вновь сможет спокойно спать.
- Конечно, папа.
Уходя, они слышали, как Ракель твердо говорила:
- Начнем с этого обжаренного кусочка хлеба и с маленькой чашки бульона. Если съедите это, дам вам час отдыха, потом снова потревожу, чтобы поели.
Выйдя с Розой во двор, Исаак услышал негромкие звуки, издаваемые сидящими вместе людьми, которым было нечего сказать друг другу.
- Кто здесь? - спросил он.
- Все мы, - ответил Понс. - То есть я, Хуана, Хайме и Сибилла. Мы так потрясены, что не можем разговаривать. И все не способны заниматься обычными делами.
- Юсуфа с вами нет? - спросил Исаак.
- Нет, - ответила Хуана. - Не знаю, куда он делся.
- Он в кухне, болтает с Фаустой и с кухаркой, - сказала Сибилла.
- Где его, наверняка, кормят еще одним завтраком, - сказал Исаак. - Но это придется прекратить, он нужен нам здесь.
- Фауста, - крикнула Хуана. - Пришли сюда Юсуфа.
Через мину ту Юсуф вышел во двор и сел рядом с Исааком.
- Рана Франсески заживает, - сказал Исаак, - и вскоре она избавится от физических страданий. Но она только сказала то, что очень рассердило меня.
- Франсеска рассердила вас? Чем же? - спросил Понс.
- Она сказала мне, что напрасно испортила свою внешность, потому что еще жива - во всяком случае, до тех пор, пока носит ребенка.
- Она не может думать, что из-за шрама от раны я перестану ее любить, - сказал Хайме. - Пойду, скажу ей…
- Пока что не ходите. Время для этого еще будет. Сейчас Ракель уговаривает ее поесть. Да и все равно, она не поверит вам полностью, пока вы не увидите шрама. Вот другое, что она сказала, вызвало у меня гнев и дало мне понять, чего она страшится.
- Она определенно страшится казни, - сказала Сибилла. В голосе ее слышался холод, который ощутили все во дворе. - Это единственное, что не может быть приведено в исполнение, пока она носит ребенка.
- Но почему? - спросил Хайме с отчаянием. - Что такого сделала Франсеска, за что ее казнить? Я не могу в это поверить. Когда мы познакомились, она была почти ребенком. Не была ни распущенной, ни строптивой, однако за ней наблюдали с большой, любовной заботой. Будучи на Мальорке, я не слышал о ней никаких слухов. В конце концов я влюбился в нее и поэтому расспрашивал разных людей, что они знают о ее характере и происхождении.
- И что они говорили?
- Они сказали мне - это были серьезные люди, нотариус, с которым мы имели дело, крупные торговцы шелком и редкими тканями, не деревенские сплетники - что она милая, добрая, скромная девушка. Мать ее была вдовой, они приехала из Эмпорды с мужем, дворянином из хорошей семьи, но бедным, который надеялся улучшить свое положение на островах. Он умер, и она вышла за богатого, уважаемого торговца, который воспитывал Франсеску как родную дочь. Когда мы получили вести от ее тети, то с удивлением узнали, что ее семейство жило неподалеку от Фуа, но поняли, что ее родные уехали оттуда в Эмпорду, а оттуда на Мальорку.
- И где родилась Франсеска?
- На Мальорке, - сказал Хайме.
- В Бельвианесе, - сказала Сибилла одновременно с ним.
- Так где же? - спросила Хуана.
- Франсеска родилась в Бельвианесе, - впервые заговорила Роза. - Я хорошо помню ту ночь, когда она появилась на свет. Мне тогда было около тринадцати лет, и я впервые в жизни помогала при родах. Моей бедной сеньоре Сесилии приходилось тяжко - роды, казалось, продолжались целую вечность - правда, у сеньоры Сесилии не было сил сеньоры Мателине. Но наконец девочка родилась. И каким хорошеньким младенцем была маленькая Франсеска. Сеньора Мателине, несмотря на свое положение в обществе, оставалась со своей сестрой всю ночь, помогала ей, ободряла ее так же, как повитуха. Она ведь ее вырастила. Сеньора Сесилия была ее младшей сестрой. Их мать умерла вскоре после ее рождения.
- От чего умерла их мать? - спросил Исаак.
- Мы не говорим об этом, - сказала Роза, сверкнув глазами на врача. - Это приносит несчастье, а сеньоре Франсеске сейчас нужна удача.
Роза снова села на скамью и вызывающе скрестила руки на груди.
- Лучшая удача, какую мы можем принести сеньоре Франсеске, - это выяснить, откуда берутся ее страхи. Только тогда сможем уничтожить их или противостоять им. Однако о некоторых вещах приходится говорить, как бы ни были они неприятны. Когда сеньора Сесилия уехала из Бельвианеса? - спросил Исаак.
Наступила пауза.
- Когда маленькой Франсеске был год, - заговорила Роза, взвесив возможные опасности ответа. - Она хотела взять меня с собой, но мне не хотелось отправляться в путь, тем более не зная, где он окончится.
- Почему Франсеска говорила, что родилась на Мальорке? - спросил Хайме.
- Видимо, ей так сказали, - заговорила Хуана. - Ее мать явно хотела начать новую жизнь и не беспокоиться о семейных горестях. По-моему, это глупо - нам всем нужны наши семьи - но такое случается. Хотя, - добавила она, - редко, когда женщина происходит из хорошего семейства - Сесилия происходила из такого, правда?
- Да, сеньора, - ответила Роза, возвратясь на надежную почву. - Оно было значительным, очень уважаемым всей округой и, покуда не начались их горести, богатым.
- Может, Франсеска сделала то, что сделала, из-за того, что Роза упорно именует "семейными горестями"? - спросила Сибилла. - Если да, я согласна, что пора поговорить о них, пока они не привели к более жутким проблемам.
Не успел никто из недоумевающей группы во дворе ответить, как раздался громкий стук в ворота.
- Роза, - сдержанно сказала Хуана, - будь добра, подойди к воротам.
- Иду, сеньора, - ответила та и открыла их Пау и Роже Бернарду. - Доброе утро, сеньоры, - сказала она. - Посмотрю, здесь ли хозяйка.
- Конечно, здесь, Роза. Как и все остальные, - отрывисто сказала Сибилла.
- Мы выехали, как только узнали, - сказал Пау, обращаясь к Хуане. - Приехали бы вчера вечером, но никто не сказал нам, что произошло нечто ужасное.
- Ничего ужасного не произошло, - сказала Хуана. - Франсеска поранилась; это могло быть ужасным, но не было. Мы просто обсуждали обстоятельства случившегося. Фауста, принеси сеньорам питья. Думаю, им было жарко в дороге.
- И думаю, вам следует присоединиться к этому разговору, - сказал Исаак. - Речь идет о семействе сеньоры Франсески, но вполне может оказаться, что и о вашем.
- О семействе Роже Бернарда определенно, - сказала Сибилла. - И о том, почему он носит это имя.
- Если о его семействе, значит, и о моем, - сказал Пау. - Он мой брат и в радости, и в горе, и его семейство - мое семейство. Раймон был единственным отцом, какого я знал.
- Сеньор Исаак задал нам несколько очень простых вопросов о нашем семействе, на которые оказалось очень трудно ответить. Как раз, когда вы подъехали, я предположила, что нам пора поговорить о нашей маленькой семейной беде. И мне пока что никто не возразил, - сказала Сибилла.
- Что это за маленькая семейная беда? - спросил Пау.
- Я родилась двадцать четыре года спустя после нее, - ответила Сибилла, - но каждый день своей жизни жила с ней, рядом с бабушкой, отцом и всеми остальными в деревне, кто знал все ее подробности и постоянно об этом говорил.
- О чем об "этом"? - спросил Исаак.
- Представьте себе, если хотите, - с горечью заговорила Сибилла, - полосу песка и камешков у излучины реки и громадную толпу там - говорят, в ней было почти сорок человек, для маленькой деревни это громадная толпа. В толпе, разумеется, были и мстительные, и любопытные, а также все, кто не хотел быть там, но боялся не пойти. А вперед вытолкнули четверых детей, кто-то решил, что детям для блага их бессмертных душ нужно видеть это назидательное зрелище.
- Какое зрелище? - спросил Пау.
- Не перебивайте, - сказала она. - Поймете по ходу рассказа. Там были Сесилия, мать Франсески, тогда восьмилетняя; Бернард, мой отец, семилетний; Раймон, ваш отец, и Беатриу. Оба они были пятилетними. Во имя веры им нужно было смотреть, как сжигают еретика.
- Мать Раймона, - сказал Исаак.
- Нет, - сказала Сибилла. - Отца Бернарда, Роже Бернарда. Раймунду, мать Раймона, привели туда вместе с детьми, она пока что не была арестована, и ей пришлось смотреть, как ее брат-близнец гибнет таким образом.
- Какой ужас, - сказала Хуана. - Но был он еретиком?
Сибилла пожала плечами.
- Наше подлинное преступление состояло в том, что мы были верны графу и своим повелителям. Но да, в моем семействе в прежние дни было много последователей чистых. Не все, а те, что были еретиками, давно умерли или исчезли.
- Но если он действительно был еретиком, у них не было выбора… - Хуана не договорила. - Право, не знаю. Когда знаешь кого-то, это совсем другое дело.
Она обратила взгляд на Роже Бернарда.
- Да, - заговорила Сибилла. - Вы, Роже Бернард, названы в честь брата-близнеца вашей бабушки, погибшего в тот день на костре, он был и моим дедушкой. И это любопытно тем, как каждый ребенок реагировал на происходящее. Раймон, возможно, поскольку был самым маленьким, забыл его полностью. Когда мы разговаривали, я поняла, что он ничего об этом не помнил.
- Если не считать сновидений, - сказал Исаак.
- Да. И выбора имени для сына.
- Я помню это, - сказал Пау. - Мне шел двенадцатый год, когда родился Роже Бернард, и помню, как мать спросила: "Почему Роже Бернард? Разве мало имен для такого милого младенца?". А он ответил, что не знает, но это имя пришло ему на ум и понравилось. Вот его и назвали Роже Бернардом.
- Второй ребенок, Сесилия, пришла в ужас и продолжала жить в ужасе, - продолжала Сибилла. - Бабушка говорила мне, что с того дня она дожидалась возраста, когда сможет выйти замуж, покинуть Бельвианес и графство Фуа. К тому времени все наши земли были конфискованы. Наши дальние родственники поумирали или обеднели, как мы. Бабушка устроила для Сесилии брак с человеком из хорошей семьи в другом графстве, который, к нашему большому удивлению и огорчению, был так же беден и по той же самой причине. Поэтому вместо того, чтобы увезти Сесилию, ее муж стал жить вместе с нами. Сесилия заставила его переехать, очевидно, в Эмпорду, и, видимо, когда из этого не вышло ничего хорошего, на острова.
- А как выжила ваша семья? - спросила Хуана.
- Бабушка обратилась с прошением к нескольким могущественным друзьям, ей разрешили пользоваться до конца жизни домом - частью ее приданого, и прилегающим к нему небольшим участком земли. Мы кое-как кормились с него. Но смерть отца и наша бедность превратили моего отца, Бернарда, третьего ребенка, в молчальника. Он почти не раскрывал рта и с возрастом становился все хуже. Я росла в доме бабушки, постоянно ожидая молчания отца и внезапных вспышек ярости. Иногда он с воплем просыпался в ужасе. Мать проводила все время, ухаживая за ним и утешая его. Потом она умерла, и отец махнул на себя рукой.
- Какой ужас, - сказала Хуана. - Что сталось с ним?
- Мы делали для него, что могли, но отец не хотел жить в мире, где был лишен почти всего. Бабушка тоже очень страдала, так как не могла находиться с ним, когда он в таком состоянии. Мы с Розой ухаживали за ним, пока он не умер. Но то была не его вина, - с жаром сказала Сибилла.
- А чья? - равнодушно спросил Понс. - По вашему мнению?
- После войн и массовых расправ над приверженцами старой веры чистых, катаризм умирал сам собой. Поблизости от нас не было перфектов, которые могли бы возглавить верных и совершать последнее таинство. Эта вера не могла существовать дальше, - сказала она. - Никто не приходил в нашу деревню выяснить, не был ли сделан донос на нашу семью. Вот чья это была вина. Того, кто донес на нас.
- Кто же это сделал? - спросил Понс.
- Арнауд, - ответила Сибилла, - Арнауд де Бельвианес, отец Раймона. Он предал нас всех. Происходил Арнауд из довольно заурядной семьи; был честолюбив и алчен. Женился на моей двоюродной бабушке Раймунде, чтобы занять более высокое положение в обществе, и жена быстро стала его презирать. Он решил от нее избавиться - они уже ненавидели друг друга - и при этом надеялся, что, сделав донос на жену и ее брата, сможет завладеть их фамильной собственностью. Но так не получилось, думаю, к великому для него сожалению. Собственность досталась другим, а наши друзья и соседи сделали для Арнауда дальнейшую жизнь в графстве невыносимой.
- Что сталось с матерью Раймона?
- Раймунду сочли менее виновной, чем ее брат, но, чтобы иметь надежду увидеть вновь сына, ей требовалось отречься и принять то наказание, какое будет наложено. Она отреклась и просидела в тюрьме шесть лет. Выйдя на волю, истратила все оставшиеся деньги на его поиски. Однако человек, которого она отправила на юг, вернулся с вестью, что Раймон умер от лихорадки, и Раймунда вскоре скончалась.
- Господи, - произнес Юсуф. - Должно быть, это тот самый…
- Да, - поспешно перебил его Исаак. - Какая жалость, что они умерли, так и не найдя друг друга.
- А четвертый ребенок? - спросил Пау. - Кто это был?
- Четвертой была Беатриу, - ответила Сибилла. - Мать Гильема. Люди говорили, она наслаждалась каждой секундой этого зрелища. По их словам, жутко было видеть, как эта хорошенькая девочка хлопала в ладоши всякий раз, когда пламя взвивалось вверх. Бабушка утверждала, что она выросла шлюхой, возможно, потому, что у нее была связь с Арнаудом. Вот, сеньоры, и все, что я знаю, если не считать того, что раз Франсеска росла, проникаясь материнскими страхами, как я отцовскими, реакция ее понятна. Почему она отличается от моей, сказать не могу. Но могу сказать, что жить с этими страхами ужасно.
- Возможно, - сказал молча слушавший Хайме, - но я не понимаю, как это может угрожать моей Франсеске в глазах мира. Где она родилась, в Бельвианесе или в городе Мальорка, не имеет значения ни для кого. Ни для церкви, ни для меня, ни для моей семьи.
- Вы совершенно правы, сеньор Хайме, - сказал Исаак, - и если бы кто-то не играл на страхах Франсески, вам не нужно было бы этого знать. Но думаю, кто-то играет.
- Зачем? С какой стати кому-то играть на них?
- Кто-то делает это ради денег, - ответил Исаак. - И я, кажется, знаю, почему сеньора Франсеска была готова платить своему мучителю. Вчера, когда только очнулась, она не сознавала, что говорит, и, думая, что обращается к вам, просила вас, чтобы вы не позволяли сжигать ее, потому что она очень боится огня.
- Господи Боже, - сказал Хайме. - Как это может быть? Она не еретичка. Я в этом уверен.
- Конечно, нет, - сказала Хуана. - Это нелепость.
- Кто-то убедил ее, что многие невиновные сгорели на костре из-за друзей или фамильных связей, - сказал Исаак.
- Но кто? Кто может здесь знать столько об этом семействе, чтобы угрожать Франсеске?
Все посмотрели на Сибиллу.
- Не глупите, - сказала Хуана. - Это не может быть Сибилла. Франсеска была испуганной и нервной, как кошка, задолго до ее приезда. Помните? Вот почему я с такой радостью узнала, что Сибилла должна приехать. У меня на душе полегчало при мысли, что в доме появится еще одна молодая женщина, потому что Франсеска не любила выходить на улицу.
- Но это из-за потери ребенка, - сказал Хайме.
- Потеря ребенка вызывает горе, не ужас. А Франсеска страдает от приступов ужаса.
- Мне хочется узнать кое-что о Сибилле, - сказал Исаак. - Поскольку сам не могу определить этого, придется спросить. На кого из членов своей семьи она похожа? На мать? Отца? Бабушку?
- Нет, - заговорила Роза. - Она нисколько не похожа на мать, та была высокой, рыжеволосой, или на сеньору Матильде, свою бабушку'. В ней есть что-то отцовское, но люди говорили, что она пошла в дедушку и его сестру, сеньору Раймунду. Сама я не могу сказать, потому что видела их всего один раз, когда мне шел только шестой год. Сеньору Раймунду я видела только перед ее смертью. Но я видела ее портрет на стене в замке - и старые люди хорошо ее помнили. Они говорили, что сеньора Раймунда была писаной красавицей, невысокой, стройной женщиной с будто бы мраморной кожей, сероглазой, с изящно выгнутыми бровями и тонким, изогнутым носом с широкими ноздрями. У нее были широкие скулы, темные, вьющиеся волосы, и даже на портрете было видно, что она выглядела императрицей.
- Это похоже на описание Сибиллы, - сказал Пау. - Особенно внешность императрицы.
- Мучительные сны начались у вашего отца сразу же после приезда Сибиллы в город. Не знаете, когда он впервые увидел ее? - спросил Исаак.
- Раймон был первым, кого я увидела, въехав в городские ворота, - сказала Сибилла. - Я спросила его, где этот дом, а он, не отвечая, неотрывно смотрел на меня, притом очень странно.
- Словно увидел привидение? - спросил Исаак.
- Да, - ответила Сибилла. - Но я не могла вызвать его смерть, правда? Я бы ни за что не приехала, если б думала…
- Отравить человека из-за сходства с его покойной матерью невозможно, - бодрым тоном сказал Исаак. - А Раймон быт отравлен. Но, разумеется, никто не сознавал, что вы похожи на кого-то из семьи Раймона. Насколько я понимаю, он больше походил на отца.
- Да, - сказала Роза, - он был похож на Арнауда, только у него были более естественные манеры, более открытое, честное выражение лица.
- Ты знала его отца? - спросила Сибилла. - Для меня это новость.