- Вот это, кажется, берцовая, поэтому пусть идет сюда… - говорил Змей, укладывая кость на место с такой точностью, словно художник-мастеровой, выклеивающий перышко к перышку на боевом щите. - Пап, а ты заметил, что оба детских черепа пробиты?
Его отец стоял рядом со мной.
- Ну и что у нас получается?
Я окинул взглядом кости. Два восстановленных скелета были заметно меньше, чем третий.
- Один взрослый и двое детей. Странно вот только, что кости взрослого обгорели куда как сильнее, чем детские. И сын твой прав - взрослый череп целехонек, а детские нет. Как думаешь, почему?
- Не знаю. Я вообще не понимаю, как здесь случился пожар. Видимо, очень быстро разгорелось, раз все трое погибли. Может, от искры из очага тростниковая крыша занялась?
- Может быть. - Я принялся обходить развалины по периметру. То, что находилось внутри, уже успели перерыть и переворошить мальчишки, когда искали кости, но слой сажи и пепла снаружи оставался относительно нетронутым, за исключением задворок, где находилась мусорная куча. Я внимательно осматривал землю под ногами, надеясь разгадать случившееся. Я понятия не имел, что именно ищу, пока не увидел это.
- Допустим, крыша провалилась и обрушилась на них, когда они спали, - предположил Рукастый. - Только все равно непонятно, почему детские кости почти совсем не обгорели.
Рядом с бывшей дверью я заметил что-то наполовину засыпанное землей и опустился на одно колено, чтобы разглядеть получше.
- И опять-таки - где тогда?.. Яот, что ты там нашел?
Я соскреб пепел с предмета и вытащил его, осторожно держа пальцами, словно ядовитое насекомое. Это была желтая кожаная полоска, лишь слегка обгоревшая с одного конца и полностью почерневшая с другого.
Я показал ее Рукастому.
- Ремешок от сандалий.
- Да ну, просто смех какой-то! - сказал он. - Откуда у здешних жителей сандалии? Да и вообще что она нам дает? Все равно ничего не понятно.
Но я-то уже сообразил, кому могли принадлежать сандалии. Удивляюсь только, как я сразу же не рванул обратно в Теночтитлан через все эти холмы, поля и насыпные дороги.
- А дает она нам очень даже хорошую подсказку. - Я еще раз нервно посмотрел вниз с холма. - Этот пожар не был несчастным случаем. И тот, кто потерял здесь этот ремешок, явно пришел сюда не затем, чтобы подать милостыню. И нам надо бы уносить отсюда ноги подобру-поздорову - чем скорее, тем лучше.
- Что-то я не понимаю.
- Не понимаешь? Тогда еще раз посмотри на этот ремешок. - Я помахал у него перед носом кожаной тесемкой, с которой посыпалась сажа. - Видишь, какой большой? Если бы мы нашли сандалии, то не такого размера. Вот и спроси себя теперь - кому принадлежат такие огромные? И вспомни того "остриженного" командира, которого мы видели утром.
- "Остриженный"… - мечтательно проговорил Рукастый. - Они ведь у нас лучшие воины. Они да воины племени отоми. - Он вдруг очнулся от раздумий и изумленно уставился на меня. - Погоди-ка… Ты что же это хочешь сказать?.. - Лицо его вдруг посуровело, и он прибавил уже с угрожающими нотками в голосе; - Яот, а что ты вообще намеревался найти здесь?
Вконец перепуганный, я шепотом, тайком от мальчишек торопливо поведал ему слышанное от брата, прибавив к этому еще историю моего похищения, а также рассказ про вещую птицу и для вящей полноты - про советы старика Дорогого.
- Поэтому, видишь ли, - прибавил я не очень-то уверенно, - я, конечно, надеялся на встречу с колдуном, только почему-то думал, с ним обязательно должно было что-то приключиться.
- И теперь ты нас впутал в эти неприятности с воинами! Вот дурак!
- Говори тише - ты же не хочешь, чтобы мальчики услышали.
- Нет, ты хоть подумал, почему я так разозлился? Что я теперь, по-твоему, должен сказать их матери?
- Я говорил тебе: не бери их.
В ответ на это Рукастый только издал сердитый рык и так топнул ногой, что нас обоих окатило клубами пепла.
- С тобой хлопот не оберешься - я сразу понял это, еще когда увидел тебя впервые! - пробурчал он. - Ну а теперь-то что? Думаешь, они вернутся?
- Откуда мне знать? - Мне уже мерещились бегущие в гору воины с мечами и щитами и со звериным боевым оскалом на лицах. - Думаю только, что нам нужно убираться отсюда как можно скорее.
- Да уж не беспокойся, уберемся, после того как я найду наш мешок с провизией. Но не думай, будто с тобою кто-то поделится! Эй, Олень, Змей! Кто из вас тащил еду?
- Он, - ответил Олень, не отрываясь от своего увлекательного занятия.
Рукастый перевел взгляд на младшего сына, и тот поспешил сообщить:
- Я оставил ее вон там, под кустиком, где сейчас стоит Яот.
Я невольно посмотрел на куст и оглядел все в тени вокруг него.
- А ты уверен? Что-то я не вижу здесь мешка.
Рукастый выругался.
- Нет, это непостижимо! Ну что за дети! Просил же вас всего об одной вещи…
- Но он лежал там! - возмущенно запищал Змей. - Я положил его туда, когда вы решили подняться на холм.
Я подошел к низеньким зарослям, за которыми начинался ступенчатый спуск, и раздвинул ветки со словами:
- Может, он вниз укатился?
Из кустов на меня уставились два вытаращенных глаза.
Поначалу опешив, я отпустил ветки, но потом спохватился и снова потянулся к ним. Бросив мешок Рукастого, незнакомец бросился наутек.
- Вор! - завопил я. - Вон он! Держите его!
Живая добыча мальчишкам понравилась больше, чем какие-то старые кости. Сорвавшись с места и поднимая клубы пыли и пепла, они пустились в погоню.
Напуганный их радостными воплями, беглец остановился, и напрасно, потому что тем временем Рукастый бросился ему наперерез, ревя как медведь:
- Ага! Попался! Ну смотри, если ты сожрал наш обед…
Его пленник не промолвил ни слова, впрочем, это и неудивительно - попробуй-ка пикни, когда на тебя навалился такой здоровяк.
Я спустился к ним и подобрал с земли мешок.
- По-моему, здесь все на месте, - сказал я. - Пошли!
- Нет, погоди. Сначала я хочу взглянуть на этого красавца!
Но гнев на лице Рукастого уступил место удивлению, когда он обнаружил, что поймал ребенка лет девяти-десяти. Кулаки его сжимались и разжимались, и он пребывал в замешательстве, не зная, поколотить мальчишку или отпустить.
- Пап, ты чего? - удивленно пропищал у него за спиной Змей.
Тогда Рукастый, похоже, принял какое-то решение. Он встал и, подхватив ребенка, размашистой походкой зашагал вниз с холма.
- Ну, чего встали? Пошли! - крикнул он нам через плечо. - Уходить отсюда надо!
Мы бросились его догонять.
- Что случилось? - кричал я ему вдогонку. - Я понимаю, мы спешим, но… подожди!
Когда мы поравнялись, он, не замедляя шага, сказал:
- Яот, ты что, ослеп? Неужто не видишь, на кого он похож? Посмотри на его уши - они точь-в-точь как у того человека, которого мы с тобой отправили на смерть!
Сходство я сразу заметил, хотя малец и болтался вниз головой. Уши эти я узнал безошибочно. Последний раз я видел такие же оттопыренные уши, взбираясь по ступеням Большой Пирамиды, на смешной голове омовенного раба. И дело было не только в одних ушах. Паренек походил на того раба и худосочным костлявым сложением, и безропотно-смиренным видом.
- Ты хочешь сказать, что это сын того раба, которого Сияющий Свет принес в жертву? Да погоди ты, не спеши! Но как он здесь оказался? Почему стащил твой обед? - тараторил я, задыхаясь от быстрой ходьбы.
Вместо ответа Рукастый рванул к насыпной дороге с такой скоростью, что мы едва поспевали за ним. Ребенок болтался у него под мышкой, не издавая ни звука и только тараща глаза. Его молчание вызывало у меня удивление. На его месте я бы, конечно, орал. Значит, что-то с ним было не так, или он был очень храбр.
- Откуда мне знать почему? Мне известно только, что мы нашли его и все! Мы должны отнести его домой. Неужели ты не понимаешь, Яот? Мы можем выведать у него, кто был его отец и откуда он взялся. Торговцы наверняка захотят выяснить это. Им же интересно, где Сияющий Свет взял омовенного раба, который так их всех подвел. А мы получим награду!
Но я представлял себе и другие последствия. Я просто задался вопросом - а если кто-нибудь из торговцев или из окружения моего хозяина признает в этом мальчике, зажатом под мышкой у Рукастого, сына раба, принесенного в жертву Сияющим Светом?
До середины насыпной дороги я то и дело останавливался и пытался докричаться до своих спутников, умоляя их бросить мальчишку в воду и забыть о нем навсегда.
Но они не обращали на меня внимания - то ли я совсем обессилел и потерял голос, то ли меня просто не слушали.
Глава 4
- Ситлали! - со знанием дела твердил Рукастый. - Она скажет, как поступить.
Жена его застыла в изумлении, когда он принес ребенка домой.
- А я-то думала, ты ходил узнать толкование сна. Чей это ребенок? И как ты умудрился довести своих детей до такого состояния?
В утренние часы женщины в доме Рукастого пекли лепешки, мели двор и стирали пыль с домашних изваяний. Весь остаток дня они проводили за плетением циновок. Ситлали, будучи на сносях, не занималась этой работой - просто наматывала соломенную нить на катушку и присматривала за старшими дочерьми и племянницами. Одним словом, у нее имелось много свободного времени узнать, чем мы занимаемся.
Муж ее опустил глаза, не замечая, что ноги его до колен вымазаны грязью.
- Мы нашли этого постреленка близ деревни. Он пытался стащить у нас обед!
И он подробно поведал ей обо всех событиях дня, она же слушала с возрастающим интересом и недоверчивостью.
- Значит, колдуна ты не нашел, а мальчишкам позволил по уши вымазаться в саже, играя в какие-то кости? - добродушно заключила она, когда он закончил свой рассказ. По взгляду, которым она меня окинула, я понял, что отнесен к числу "этих мальчишек".
- Ну да, - согласился Рукастый.
- Ну что ж, где у нас находится метла, ты знаешь. И не надо думать, будто я с утра примусь вычищать за вами всю грязь. Далее, этот ребенок… - Ситлали говорила сурово, но по морщинкам вокруг глаз я понял, что ей смешно. Мне нравилась эта женщина - произведя на свет девятерых детей, она умудрилась не утратить чувства юмора. "Звезда" - вот что означало ее имя, и оно как нельзя лучше шло ей, к ее излучающему тепло лицу, серьезному в тот момент, когда она разглядывала ребенка.
Рукастый охотно поделился с нею своими соображениями:
- Помнишь омовенного раба, который бросился наутек на Большой Пирамиде? Так вот, это его сын, я уверен. Как думаешь, сколько заплатили бы торговцы, чтобы узнать, откуда он взялся?
Сам предмет обсуждения сидел на корточках посреди комнаты, куда его посадил Рукастый, и, не вынимая изо рта большого пальца, безмолвно слушал разговор окружающих его людей. Он слегка дрожал, хотя день был отнюдь не холодный.
- Ничего твои торговцы не узнают от этого ребенка, если он умрет с голоду, - сурово заметила Звезда. - Сдается мне, никому из вас и в голову не пришло поинтересоваться, когда он в последний раз ел.
Мы с Рукастым виновато переглянулись.
- Но он не говорил нам, что голоден! - попытался возразить я.
Женщина смерила меня таким взглядом, который засушил бы даже кактус.
- А зачем он тогда, по-вашему, стащил у вас мешок с едой? И вообще чего же удивляться, что он с вами не беседовал? Ведь он напуган до смерти! - Она тяжело поднялась, не дожидаясь, когда муж поможет ей, и протянула к ребенку руку: - Пошли со мной! У меня есть кукурузные лепешки. И медовые есть. Ты любишь медовые? Ну конечно, любишь! Кто их не любит. Ну вот, так-то лучше…
Обернувшись и смерив нас укоризненным взглядом, она вывела ребенка из комнаты, держа его за руку. Наш так и не открытый мешок с обедом она унесла с собой.
Олень со Змеем были не из тех ребятишек, что станут сидеть рядом с папашей, когда еда убегает на глазах. Они резво бросились следом за матерью и незнакомым мальчиком. Уже через мгновение мы услышали, как она ругает их за грязные следы во дворе.
- Слышишь, Рукастый… - начал я.
- Ладно, остались без жратвы, тогда принесу чего-нибудь попить, - произнес он и поднялся. - Подожди-ка здесь.
- Нам надо поговорить, - успел сказать я, обращаясь к его удаляющейся спине.
Он вернулся очень скоро с двумя глиняными плошками, в которых была простая вода, хотя я поймал себя на мысли, что не отказался бы сейчас и от чего-нибудь другого.
Рукастый опустошил свою чашку сразу же и с довольным видом облизнул губы.
- Вот что мне было нужно! Так ты считаешь, нам надо поговорить?
- Да, об этом ребенке. Мне кажется, ты не должен бежать к торговцам сразу же, как только услышишь его историю. Ну а я, понятное дело, никому не скажу, где ты его нашел.
Он отшатнулся с ошарашенным видом и нахмурился:
- Нет, я просто подумал, что старейшины-торговцы или, может быть, твой хозяин, который имеет какие-то дела с Сияющим Светом…
Я осторожно поставил на пол чашку, удержавшись от того, чтобы не грохнуть ею об пол в расстройстве.
- Неужели тебе до сих пор не ясно, что произошло в той деревне?
- А что? Ну-ка расскажи! - холодно отозвался он. - Мне, например, известно, что там три человека погибли в огне, а явись мы туда не в добрый час, их могло бы быть семеро!
- Да не в огне они погибли. По крайней мере не все. Ты же видел, взрослые кости обгорели сильнее детских, и детей мы нашли за пределами дома. Значит, она погибла в доме во время пожара. А дети ее находились на мусорной куче с пробитыми черепами. Скорее всего их убили первыми и бросили на кучу еще до того, как дом загорелся.
- Ты говоришь "она", а откуда знаешь, что это была женщина?
- Это только мое предположение, но мы же знаем о случившемся с Сипактли, то есть в доме его не было. Поэтому я считаю, что трое, которых мы нашли сегодня, - его жена и дети. Ясно, что это дело рук главного министра - когда колдуны удрали из тюрьмы, он разослал воинов по их семьям. И выбрал-то, судя по размеру сандалий, самых крепких молодцев. Ну и после всего ты намерен распространяться об этом по всему городу?
- Нет, конечно! - проговорил Рукастый упавшим голосом. - Просто я думал, что мальчишка…
- Этот мальчишка не кто иной, как сын омовенного раба, приготовленного в жертву Сияющим Светом. И это вовсе не совпадение, что он оказался рядом, когда мы разгребали там останки. Как ты думаешь, почему он там оказался?
Рукастый угрюмо уставился на дно своей пустой чашки, ожидая, когда я сам отвечу на свой вопрос.
- Потому что там был его родной дом. Он ошивался неподалеку от руин, так как ему некуда было пойти. И если ты прав и он действительно сын того омовенного раба, то это означает, что…
Я приумолк, задумавшись над тем, что именно это могло бы означать.
Если догадка Рукастого верна, то воины приходили туда за этим омовенным рабом. И если прав мой братец, значит, за всем этим стоял мой хозяин. В дом омовенного раба нагрянули его люди. Конечно, они не нашли там нужного им человека, но с пустыми руками уйти не захотели, поэтому убили его семью и сожгли дотла дом; и все это они сделали по приказу моего хозяина.
Убийство у нас, ацтеков, не считалось делом зазорным. Лишить человека жизни легко мог любой из нас. Мы убивали вражеских воинов - на поле битвы или на вершинах своих пирамид, зная - они сделали бы с нами то же самое. При этом мы верили, что боги вознаградят их за доблесть, даровав им место в солнечной свите, а по прошествии четырех лет позволят им возродиться в образе колибри или бабочки. Мы даже умерщвляли женщин и детей, когда того требовали боги, но бессмысленных, беспричинных убийств мы не совершали. Слишком драгоценной считалась у нас человеческая жизнь - ведь ее ценность определили сами боги.
Уничтожение целой семьи в непосредственной близи от столицы представлялось мне поступком настолько дерзким, отчаянным и до крайней степени беззаконным, что вывод напрашивался один - человек, отдавший такой приказ, был способен на все. В тот момент меня ничуть не интересовало, почему он так поступил, а думал я лишь об одном - что это могло означать для меня, его раба, находящегося полностью в его милости.
Кто, спрашивал я себя, мог бы защитить меня от этого человека, реши он, что ему проще объясниться по поводу моей смерти, чем оставить меня в живых? Только император. Это я понимал, а также знал, что Монтесума не станет беспокоиться из-за какого-то раба, если только я не дам ему того, чего он хочет, - этих колдунов. Но пока я мог предложить ему лишь какого-то мальчонку-молчуна, не назвавшего нам даже своего имени.
От Рукастого я вышел уже затемно. Мальчишка все это время не отходил от Звезды - что-то поел, но вопреки всем нашим увещеваниям так и не произнес ни одного слова. Рукастый уговаривал меня остаться, но я поспешил домой к хозяину. Мне и так уже предстояли нелегкие объяснения по поводу того, где я пробыл весь день.
Я также собирался поговорить и с братцем - ведь он советовал мне наведаться в Койоакан. И теперь, бредя в сторону дома не слишком быстрой походкой из опасения свалиться в потемках в канал, я раздумывал, как сообщить ему о нашей находке.
И что, кстати сказать, мы там нашли?
Человек, потерявший в сгоревшем доме ремешок от сандалии, был не простым воином, а скорее всего принадлежал к касте "остриженных" или к боевому племени отоми - то есть к тем, кто привык убивать, не задавая вопросов. И кому же еще мог бы поручить главный министр такое ответственное дело - быстро и бесшумно стереть с лица земли целую семью?
Ответ напрашивался сам собою, и он был настолько пугающим, что я даже остановился, пытаясь побороть в себе подступившую волну тошнотворного страха.
Мой брат сам принадлежал к военной элите, и этот ремешок запросто мог оказаться от его сандалии.
Не кто иной, как братец, поведал мне о военной вылазке в Койоакан. И мне тогда еще показалось, что он знает больше, чем говорит, и держался он до странного неуверенно, словно боялся сболтнуть лишнего. Он был из тех, кто привык подчиняться приказам и выполнять их с безжалостной решимостью. С другой стороны, более набожного, стойкого и непреклонного человека мне в жизни не доводилось встречать. И до случившегося в той деревне он никогда бы не опустился - от кого бы ни исходил тот приказ.
- Нет, - пробормотал я, глотая тяжелый ком в горле. - Не мог он…
Я брел, замедляя шаг, не в силах отделаться от этой ужасной мысли, пока на последнем перед домом повороте она сама не вылетела у меня из головы при встрече с новой смертью.