Глава 5
Дом главного министра стоял на берегу широкого канала. Мой хозяин при желании мог подниматься в свои покои прямо из каноэ по ступенькам, ведущим от самой воды. Это по ним три дня назад притащил меня к хозяину для сурового разговора его ретивый слуга. Сегодня, как и в тот раз, передо мной стояла задача поскорее прошмыгнуть в свою конуру и свернуться там калачиком на циновке.
Но, еще подходя к лестнице, я понял: этого не произойдет. На ступеньках толпился народ - кто стоял, кто сидел в нетерпеливом ожидании. Несколько человек равнодушно скользнули по мне глазами и тут же снова уставились на воду канала. Поднявшись повыше и обернувшись, я понял причину, по которой они здесь собрались.
За спиной у меня кто-то сказал:
- Его светлость господни главный министр скоро будет.
Толпа одобрительно загудела, словно появление моего хозяина могло помочь делу. Не отрывая глаз от предмета, плавающего в воде, я спросил:
- Кто-нибудь послал за жрецом?
Ни мой хозяин, ни его слуга пока не появлялись, остальная дворня, похоже, пребывала в растерянности от страха, поэтому я взял руководство на себя.
Прежде всего я распорядился расчистить канал перед домом, велев лодкам причаливать только в двух местах на противоположном берегу. Вскоре на каноэ прибыли двое жрецов и принялись шестами вылавливать из воды тело.
- Утопленники - это наша работа, - напомнил мне один из них. Тела утопленников, как и их души, принадлежали богу дождя, поэтому никто, кроме жреца, не имел права прикасаться к ним.
- Только притащите тело сюда, - раздраженно сказал я. - Его светлость захочет узнать, кто был этот человек и что с ним случилось на земле, а не что станется с его душой.
Искать тело жрецам не пришлось, так как оно плавало на поверхности. Скорее всего оно было сброшено в воду уже после наступления темноты, иначе его заметили бы раньше. Зато вытащить утопленника оказалось делом на удивление трудным. Зацепив тело шестами, жрецы обнаружили, что оно не двигается с места. Дважды они чуть не перевернулись в лодке и только после этого, скинув плащи, принялись шарить шестами по воде, чтобы выяснить причину этого. Издалека они напоминали журавлей, подкарауливающих рыбу в озере.
Вскоре они обнаружили веревку и вытянули за нее камень, привязанный к ногам утопленника в качестве груза. Втащив тело в лодку, они лишь бегло осмотрели его и погребли к берегу. Из лодки они вышли с нескрываемым чувством облегчения на лицах.
- Ты правильно сделал, что позвал нас, только это и впрямь не наше дело, - сказал мне более молодой жрец. - Это не утопленник. У него глотка перерезана.
Этим и объяснялось облегчение на лицах жрецов - ибо в таком случае они не должны были хоронить тело. Людей, нашедших смерть от воды, не сжигали, по обыкновению, а закапывали в землю в сидячей позе, как правило, в их собственном дворе. Понятно, что задача это была не из приятных. Кому же хочется возиться с раздутым, осклизлым, наполовину объеденным рыбами, смердящим телом?
- Эй, кто-нибудь, принесите факел! - распорядился я, вглядываясь в темное дно лодки.
Мертвец оказался голым. В глаза сразу бросалась его худоба, граничащая с истощением. Сбившиеся на одну сторону волосы были длинными, глаза и рот широко раскрыты, будто в ужасе.
Резаная рана на горле являлась смертельной, но далеко не единственной. Тело было сплошь покрыто какими-то странными отметинами самых разных форм и размеров - от аккуратных точечных проколов до длиннющих уродливо вспученных шрамов.
- В воде пробыл недолго, так я скажу, - заметил у меня за спиной словоохотливый молодой жрец. - Распухнуть еще не успел, и кожа не посинела. Да и не воняет пока.
Кто-то протянул мне горящий факел, и я взобрался в лодку. Жрецы втащили в нее утопленника не полностью, оставив его ноги в воде. Я по одной перетянул их вовнутрь и внимательно изучил веревку, после чего заметил вслух:
- Тот, кто бросил тело в канал перед домом моего хозяина, рассчитывал, что мы обнаружим его утром.
- Выходит, это нечто вроде послания? - снова подал голос молодой жрец. Поразмыслив над его словами, я пришел к выводу, что парню не откажешь в сообразительности.
- Скорее, часть послания, - поправил его я. - Само-то тело не слишком о многом говорит, не так ли?
Я разглядывал голого мертвеца и хмурился. После сегодняшних событий новая неопознанная жертва вызывала у меня только замешательство. Неужели его и впрямь убили, только чтобы сделать посланием? Но если так, то где же остальное? Где ключ, который мог бы объяснить, в чем заключается угроза или предупреждение? Я подумал о каком-нибудь письме, но на теле явно не имелось ни одного места, где его можно было бы спрятать. Я принялся изучать расположение ран и отметин, пытаясь найти какой-нибудь знак или узор, но так ничего и не обнаружил. Потом я снова осмотрел голову, там-то и находился ответ.
- Интересно… - Я раздвинул длинные мокрые волосы мертвеца, липнувшие к моим пальцам как паутина. Под ними я нащупал что-то более шероховатое и жесткое, нежели человеческая кожа. Разумеется, это не бумага, подумал я, вытянув из-под волос кусок какого-то материала. Бумага размокла бы в воде и развалилась.
А на этом куске кем-то были начертаны знаки. Послание составлялось второпях, и чернила слегка размылись, но прочесть, что там было написано, не составляло труда. Я сразу понял: там нацарапано имя.
- По крайней мере теперь хоть будем знать, как его звали.
Я разглядывал каракули - жирная точка, череп, символическая фигурка человека с мечом, стоящего на дорожке.
- Семикицли Яот. - Снова и снова я бубнил себе под нос прочитанное, и клочок дрожал в моих руках.
Семикицли означало "одна смерть", Яот - "враг", но начертанные вместе они составляли мое имя.
- Это что же, шутка? - возмутился я, вылезая из лодки. - Это вы подсунули записку? - Я обернулся к жрецу.
Но вместо жреца передо мной стоял мой хозяин, а рядом его слуга. Оба таращились на меня в полнейшем недоумении.
Первым пришел в себя слуга. Осторожно обойдя хозяина, он взял у меня из рук записку:
- Дай-ка ее сюда, Яот.
Хозяин мой, казалось, напрочь потерял дар речи. Выпучив глаза и раскрыв рот, он таращился на мертвое тело в лодке. Слуга сунул в его онемевшие пальцы записку. Кто-то забрал у меня факел и посветил хозяину.
Но он будто не замечал записки в своих руках. Казалось, он был безразличен ко всему, кроме этого мертвого тела. Никто не осмеливался говорить, даже шепотом, поэтому в тишине четко раздавалось его дыхание - не совсем здоровое: частое, прерывистое и клокочущее.
Наконец он нарушил молчание, спросив:
- Кто это сделал?
- Мой господин!.. - залебезил слуга. - Быть может, эта записка…
Только сейчас хозяин посмотрел на тряпичный клочок в своих руках. Потом он снова взглянул на тело и вперил в меня свирепый, пронзительный взгляд. Глаза его сверкали, и я вдруг заметил, что время ничуть не тронуло их. Каким бы морщинистым ни было его лицо и каким бы хрупким и немощным ни было тело, глаза оставались прежними - словно изготовленными из какого-то твердого яркого минерала или полированного мрамора. Взгляд этот был жесток и непроницаем, холодная злоба и расчет таились в нем; мне даже начало казаться, будто это я, а вовсе не мертвец провел весь вечер в студеной воде канала. Былой страх, от которого я едва отделался в доме Рукастого, нахлынул на меня с удвоенной силой.
- Семикицли Яот… - Губы хозяина беззвучно шевелились, когда он читал мое имя.
- М… мой господин… - От страха я запинался. - Мы нашли эту записку при теле, а тело в канале. Я послал за жрецами…
- Нет, это все мне известно. - Хозяин снова принялся разглядывать записку. - Но почему здесь стоит твое имя?
- Ума не приложу! - ответил я, шепча с перепугу.
- А я знаю! - Его холодный голос соответствовал мрачному выражению лица. Поджав губы, он позвал: - Уицик!
- Да, господин? - с готовностью отозвался слуга.
- Проводи Яота в его комнату, да сделай так, чтобы он не выходил оттуда, пока я не пошлю за ним!
- Но… - возразил было я, но главный министр не собирался меня слушать. Этот старик, обрекший на смерть целую семью в Койоакане, только бросил на меня испепеляющий свирепый взгляд, когда его слуга, схватив меня за плечо мозолистой ручищей, с ухмылкой потащил меня прочь.
Последние слова моего хозяина зловеще повисли в воздухе у меня за спиной:
- Семикицли Яот!.. Ну ничего, утром я с тобой разберусь!
Глава 6
- Сиди внутри и будь наготове! - рявкнул слуга, затолкав меня в комнату. - А я поговорю с Точтли.
Точтли, чье имя означало "кролик", был одним из хозяйских носильщиков паланкина. Этот туповатый верзила служил у моего хозяина с детских лет и дорос в конечном счете до бездумной лакейской работы, которая подходила ему как нельзя лучше. Он имел несчастье угодить нам на глаза, когда Колючка тащил меня, после чего ему пришлось последовать за нами. Судя по всему, Колючка отнюдь не собирался провести холодную зимнюю ночь во дворе, сторожа мою дверь, вот и решил, что бедолага Кролик подойдет для этой роли идеально.
Я пробрался в свой угол и сел на циновку, о сне я уже не мечтал. Да и какой сон, когда в голове такой вихрь мыслей?
Почему записку с моим именем оставили на мертвом теле? Связано ли это как-то с колдунами? Я чувствовал, что скорее всего имеется связь, только не понимал какая.
В самом трупе было что-то подозрительное. Чтобы разобраться, мне необходимо было взглянуть на него еще разок. Но как взглянуть, если меня заперли здесь?
Я подозревал, что к тому времени, когда меня выпустят отсюда, будет уже слишком поздно.
- Что же ты на этот раз натворил? И что делает у нас за дверью Кролик?
В любое другое время я бы ужаснулся, услышав голос Дорогого, но сегодня я прямо-таки обрадовался, когда понял, что он не спит. Теперь я мог хоть с кем-то поделиться своими несчастьями, а не мусолить их мучительно в голове в полном одиночестве. А старик, живший сплетнями, жадно ловил каждое слово.
- Постой, дай-ка мне сообразить! - хитровато заговорил он, когда я закончил рассказ. - Значит, ты считаешь, что мертвец в канале, вероятно, один из тех колдунов, за которыми так охотится наш старик?
- Очень может быть, - ответил я. - Мне бы, конечно, взглянуть на него еще раз. Да разве ж от этого что-то прояснится? Почему на нем было мое имя?
- А сколько людей знают твое полное имя?
Я призадумался. Старик задал хороший вопрос, прямо в точку. Мое имя содержало в себе и дату рождения, а такие сведения ни один ацтек не выдаст добровольно из опаски, что они попадут к колдуну и он тебя заколдует.
- Да, в общем, немногие. Ну, семья, разумеется, мой хозяин, несколько человек из Дома Жрецов… - Я вдруг хлопнул себя по коленке. - Так вот оно что! Вот кого надо подозревать! Тот, кто подбросил труп в канал, обязательно должен был знать мое имя! И если тут есть какая-то связь с колдунами, этот человек мог бы привести меня прямиком к ним! То есть мне остается только…
- Выбраться из этой конуры, - со всей серьезностью закончил за меня старик. - Сидя здесь, ты вряд ли что выяснишь.
- Это точно, - грустно согласился я. - Но как мне пробраться незамеченным мимо Кролика? - Я представил себе верзилу носильщика, сидящего настороже напротив двери, наверняка мечтающего оказаться сейчас на собственном тюфяке, нежели на ветру в холодном дворе, но при этом не желающего подводить хозяина.
- Кролика-то? - Старый раб усмехнулся. - Да я знаю его чуть ли не с младенчества. Предоставь его мне, я сам с ним разберусь. Только вот надо заманить его сюда.
Я и глазом не успел моргнуть, как старик хрипло заверещал, выкрикивая имя носильщика. Недовольно-подозрительное лицо показалось в дверном проеме.
- Что тебе нужно?
- Ничего, - как ни в чем не бывало ответил старик. - Просто мы подумали, тебе, наверное, будет уютнее сидеть здесь, чем морозить задницу на холодном дворе!
- А вам-то что с того, если я ее отморожу? - усмехнулся Кролик.
- Ну и морозь! - отозвался старик с видом оскорбленной невинности. - Всем известно, что тебе с Яотом делить нечего. - Он сказал правду - я никогда не имел ничего против этого добродушного дурня носильщика. А между тем Дорогой продолжал: - Тебе просто не повезло, и ты попался на глаза этому зловредному слуге. Но здесь, в тепле, тебе было бы куда удобнее сторожить Яота, не так ли? Ведь тут он все время будет у тебя на глазах.
Лицо в дверном проеме приобрело озадаченное выражение - это Кролик пытался сообразить, что у Дорогого на уме.
- Ну я не знаю… - начал было он.
- Ну вот сам посуди, что ж в том худого? К тому же, - зашептал с озорным видом старик, - я уже до тошноты наслушался про Яотовы неприятности, а ты мог бы рассказать мне про свои, для разнообразия. Ну скажем, про то, как обстоят у тебя сейчас делишки с женой.
Последние слова испортили все дело. Почти не раздумывая, Кролик буркнул: "Прекрасно обстоят!" - и голова его исчезла.
- Что ты наделал, дурак?! - зашипел я.
Но старик ничуть не расстроился, а громко крикнул вдогонку верзиле:
- Значит, теперь все наладилось?
Голова Кролика снова просунулась в дверь. Он протиснулся в комнатушку и рявкнул на старика:
- Нет, не наладилось! Но это разговор не для его ушей!
Старик похотливо крякнул.
- Ой, да про Яота ты не беспокойся! Он же у нас был жрецом, а они, ты же знаешь, ничего такого отродясь не делают. Он даже отдаленно не представляет, о чем у нас с тобой идет речь.
Я молчал как рыба, а старик продолжал:
- А знаешь, я рад слышать, что теперь у тебя все работает как надо. И вот ведь смешно: тут буквально намедни я почему-то думал о тебе и вспомнил, как у меня в свое время были те же проблемы. Мне тогда пришлось даже пойти к лекарю за снадобьями…
- И помогло? - Нетерпеливые нотки в голосе Кролика говорили сами за себя.
- Помогло?! Да я, знаешь ли, ходил так, будто у меня дубина между ног торчала! Мне даже не приходилось задействовать ее на полную! Кажись, и теперь еще кое-что осталось.
Я с трудом мог поверить, что Кролик настолько туп и принимает всю эту брехню всерьез, впрочем, его отчаяние было убедительным.
- Да ну, этого не может быть, - рассеянно заметил он. - Вряд ли у тебя там что-то осталось.
- Ну сейчас-то, наверное, уж нет, - согласился старик. - Да я и не переживаю - зачем он мне теперь? А вот за тебя я рад, рад, что все обошлось.
Они ненадолго примолкли, потом Кролик с заметной нервозностью завел разговор снова:
- Послушай, я это… Сейчас-то у меня все в порядке, но если оно снова вернется… Вот бы мне…
- Не знаю, не знаю… Снадобье-то могло уж испортиться! Нет, ну его! Забудь…
- Сколько ты хочешь за него?
- Да я и не думал продавать его тебе.
- Сколько ты за него хочешь? - продолжал Кролик уже требовательно.
Старик вздохнул:
- Говорю же, не могу я его продать! Ты только подумай, как это рискованно для тебя… - В темноте я не мог разглядеть, что он делает в своем углу, но слышал, как он шарит под циновкой, а потом до меня донесся плеск какой-то жидкости в тыквенной бутыли. - Ладно, я отдам ее тебе. Только, знаешь, я думаю…
- Спасибо! - Кролик буквально вырвал бутыль у него из рук. - Если сработает, то за мной должок!
И он исчез, а старик колыхался всем телом на циновке, содрогаясь от приступов смеха.
- Ты что ему дал? То самое, о чем я подумал?
Старик зашелся в кашле и, когда наконец смог перевести дыхание, с трудом выдавил:
- Вот ведь придурок! Он же осушит ее до дна! К полуночи его так пронесет, что спасайся кто может! Ну а ты теперь не теряй времени даром. - И он снова затрясся в приступе хохота.
Мне приятно вспоминать старика Дорогого таким вот смеющимся до судорог.
Так мне легче забыть о том, что случилось дальше.
Глава 7
Сообразить, куда они спрятали тело, было проще простого. Хозяин мой не стал бы морочить себе этим голову, а у Колючки и мозгов и воображения хватало только на самые очевидные вещи.
Я догадывался, что они не оставили тело на виду. Понятное дело, его необходимо было переместить до того, как оно закоченеет, но унести его совсем далеко посреди ночи они не могли. Наверняка ни мой хозяин, ни его слуга не знали, куда его деть, ведь им было неизвестно, где живут близкие покойника или его друзья. Скорее всего они пристроили его где-то поблизости, надеясь избавиться от утопленника на рассвете.
В нашем городе немногие владельцы домов по ночам освещали свои жилища горящими факелами, но мой хозяин был как раз одним из них. Я взял себе один факел и поспешил к переднему крыльцу, где под широкими ступеньками, ведущими во внутренний двор, хранились в крохотной каморке носилки.
Еще с порога я понял, что тупой слуга не обманул моих ожиданий - тело нашлось там. Почти сразу же я заметил что-то неладное. Я не успел разобраться, в чем дело, как тело зашевелилось и встало на ноги.
Я уронил факел, он упал к моим ногам и почти погас. Впрочем, это не имело значения, ведь здесь горел еще один, воткнутый в стену над моей головой. Я попятился и выставил назад руки, пытаясь найти дверь. Как только я нащупал ее, я собрался дать деру.
Но в этот момент мертвец заговорил:
- И-извиняюсь… Я не должен находиться здесь. Я… уже ухожу.
По голосу я узнал молодого жреца, который вместе с напарником выуживал утопленника из воды. Я сразу же увидел всю картину иначе.
Оказывается, я принял за покойника жреца. Это он так напугал меня, когда поднялся с корточек, по-видимому, сам перепуганный не меньше моего. А мертвец, как я теперь разглядел, находился в сидячей позе на носилках, прислоненный к их высокой спинке, и выглядел вполне мирно, если не считать ужасной резаной раны на горле и отвисшей челюсти, зияющей, как черная дыра. Он по-прежнему оставался голым и на фоне перьев и кроличьих шкур, устилавших спинку паланкина, выглядел еще более жалким, чем в самом начале, когда его только вытащили из воды.
Я подобрал с пола факел, и, надо сказать, сделал это весьма своевременно, ведь иначе здесь могло что-нибудь загореться.
Я во все глаза уставился на жреца. В мерцающем свете факела, среди пляшущих теней его вымазанное сажей лицо казалось непроницаемым. Наблюдая, как он стреляет по сторонам глазами, надеясь убежать, я поймал себя на неуютной мысли, что, возможно, видел его где-то еще до этой ночи.
- Кто ты такой? - спросил я.
- Ельтеот, - ответил он. - Жрец Уицилопочтли.
В голосе его не слышалось дрожи, но скованность и какое-то неестественное спокойствие выдавали его страх, чуть ли не готовность молить о пощаде. Теперь он казался мне даже моложе, чем во время нашего разговора на берегу канала. Разумеется, он говорил правду - он не должен был здесь находиться. Его место было в Доме Жрецов или возле алтаря, где ему надлежало поддерживать огонь и жертвовать свою кровь богам.
Я задал ему вопрос, который напрашивался сам собой.
Смекнув, что проскользнуть мимо меня не удастся, он, похоже, чуточку расслабился.
- Мне стало любопытно, что с ним. - Он указал на тело.
Я шагнул в его сторону и усмехаясь сказал:
- Значит, нас двое таких любознательных!