Стало приятно, что о нем так заботятся. Лебедев перестал отворачиваться и глядеть в воротник пальто. Но Ванзаров был иного мнения.
- Вынужден просить нарушить ваше правило, - сказал он. - От вашей репутации не убудет. Об этом никто не узнает.
- Невозможно, - последовал спокойный ответ.
- В таком случае ваш хозяин получит официальную повестку явиться для дачи объяснений в сыскную полицию. Вдруг там, совершенно случайно, окажутся репортеры, которых такая новость порадует: Ремпена на допрос вызвали.
- Так что же вы сразу не сказали, что из полиции!
Терлецкий стал сама любезность, хотя куда уж больше.
- Этот заказ был сделан господином Основиным, - заявил он, глядя ласково и нежно. - Наш постоянный заказчик.
- Неужто Иван Васильевич? - не удержался Лебедев.
Приказчик целомудренно прикрыл глаза.
- Ваш добрый знакомый? - шепнул Родион. - Кто таков?
- Да какой там добрый, так, здороваемся при встрече. Статский советник, служит в Министерстве просвещения. Инспектирует столичные гимназии и прочее…
- Инспектор дарит роскошные букеты? Неплохо, как видно, дела в народном просвещении пошли.
Лебедев только плечами пожал. Человек умеет жить, что поделать, не всем так везет на государственной службе. Некоторые из крови и трупов не вылазят.
- Что-нибудь еще? - спросил Терлецкий, изо всех сил стараясь не слушать чужой разговор.
- Где найти посыльного, что букет доставил?
Как ни хотелось приказчику показывать темные пятна на светлой репутации фирмы, но с полицией не поспоришь. Ванзарова проводили в кладовку и указали на молодого человека, свернувшегося калачиком. Он спал прямо в пальто, сдвинув на глаза помятую шляпу. И сам был помят до неприличия.
- Мы его совсем увольнять собираемся, - словно оправдываясь, сказал Терлецкий.
- Пьет?
- В том-то и дело, что нет. Совсем обезумел. Скажу по секрету: как тот букет доставил, так и пропал до вечера. Думали - не вернется. Но вчера под утро явился - в образцовом виде. Отправил с заказом. Отнес и пропал на полдня. Потом явился, взял срочный заказ - и не дождались. Сегодня утром чуть свет приходит, наглаженный, чистый. Я ему доставку выдал. Приказал туда и сразу назад. Так он часа четыре где-то шатался и явился в таком виде. Давно надо было выгнать. Жалко дурака. Но если такое поведение повторится, жалость не остановит.
Приказчик ожидал от сыскной полиции вердикта: правильно поступил или как.
- Всегда он… - начал Ванзаров. - Как звать?
- Казаров, Иван. Отчество не знаем…
- Всегда Казаров был такой странный?
- Как вам сказать… - Терлецкий замялся. - Раньше только жалованье на цветы тратил. Хозяин запретил. Думали, приторговывает. Так ведь нет! И все молчком.
- Подождите в салоне… - попросил Родион и, как только Терлецкий вышел, громко сказал: - Казаров, проснитесь!
Иван вздрогнул, приподнял шляпу и, слепо моргая, уставился на незнакомую фигуру, видневшуюся черным силуэтом.
- Чего вам? - пробормотал он.
- Чего так барышни повешенной испугался?
Казаров вжался в мешки, на которых спал:
- Кто вы? Что вам надо? Оставьте меня…
Для посыльного юноша разговаривал слишком правильным и чистым языком.
- Я не причиню вам зла, - сказал Родион. - Если нужно - помогу. Расскажите, что вы видели.
- Ничего не помню… Забыть все… Весь ужас… Пожалуйста, оставьте меня…
Обделав кое-какие делишки с Терлецким, пока никто не видел, Аполлон Григорьевич заглянул в кладовку:
- Это что за цветок завядший?
Юноша вскочил и закричал:
- Оставьте меня! Не прикасайтесь! Это жестоко! - Он кинулся в проем и выбежал из магазина.
- Экие нежные посыльные стали… - сказал Лебедев, отправляя леденец на зуб. - Что это с ним?
- Что-то нервное, - ответил Родион. - Букет успели заказать? Все в порядке? Значит, делать в цветочном царстве больше нечего.
Лебедев сделал вид, что не расслышал, но про себя подумал: это что же такое творится? На спине у него глаза, что ли, выросли? Прямо глаз да глаз теперь нужен за Родионом.
Выйдя на Большую Морскую, Ванзаров, недолго думая, крикнул ближайшему фонарю:
- Николя, выходите! Хватит в филеров играть.
От столба отделилась загадочная тень и, красная от волнения, уставилась на Ванзарова. Коля глядел с робким обожанием, но слова выдавить не мог. Как на первом свидании.
- Рад, что хоть вы не сомневаетесь в моей живости, то есть что живой я… - сказал Родион, натягивая перчатки. - К вам поручение, Гривцов. Отправляетесь в 1-й Казанский, изучаете дело и разузнаете, где жертва провела вчера вечер. Если пристав станет мешать, валите на меня. Марш вперед!
Холодом встречи с кумиром Коля был сражен до глубины рыцарского сердца. После слез, горестей и переживаний получить официальный привет. И ни слова утешения! Быть может, в чем-то провинился? Неужели на него обиделись за то, что немного филерил? Он так обрадовался, что и не знал, как подойти. Как все это жестоко, честное слово.
Не разобравшись в причинах, Коля твердо понял, что "особые поручения" с него благополучно слетели и он вернулся к почетному чину "мальчика на побегушках". А потому пробурчал: "Слушаюсь!" и побежал выполнять.
- Мне что прикажете? - спросил Лебедев, помахивая чемоданчиком. - Не изволите, ваше благородие, за чем-нибудь сбегать? А то я мигом.
- Вас я очень попрошу все-таки проверить, чем был отравлен Юнусов.
- А вот не хочу! - радостно сообщил Аполлон Григорьевич.
Родион несколько удивился:
- Это почему же?
- Я вас насквозь вижу! Меня выставите, а сами вот сейчас Основина разыскивать отправитесь, справки наводить и прочее. Это время займет, хлопоты. А я могу в два счета его добыть. Потому что в лицо знаю. И министерство тут под боком. И как раз обеденный час заканчивается. Какой из этого логический вывод?
- Вы кого угодно уговорите, - сказал Ванзаров, подталкивая в нагрудный карман криминалиста квитанцию от букета. - Без вас как… Как без вас, Аполлон Григорьевич!
* * *
Она прислушалась. За дверью было тихо. Кругом соседи, дворник во дворе шатается, день ясный, а вот захотят убить, и пикнуть не успеешь. Придушат, зарежут, повесят. И никто не поможет. Так страшно, что хоть полицию в окно кричи.
А может, ушли?
Юличка приложила ушко к замочной скважине. С лестницы тянуло сквозняком. Ушко застыло. Она старалась дышать тише, но сердце колотилось так, что весь дом, наверное, слышал.
- Откроете, что ли? Чего за дверью стоять, - сказал мужской голос, показавшийся Юличке коварным и страшным.
- Что вам надо? - чуть слышно сказала она.
- Так это вам надо. Посылка вам.
- Оставьте у порога… Я потом возьму.
- Невозможно. Ваша подпись требуется, что доставка произведена.
- Я не одета… Уходите.
- Эх, чтоб… Ладно, подожду, одевайтесь. Только побыстрее.
- Уходите! - вдруг вскрикнула Юличка, и сама не ожидала, что выйдет так жалостливо и трусливо. - Немедленно уходите! Я полицию засвищу…
- Вот тебе раз! Зачем полиция? Посылка вам…
- Уходите! Уходите! Уходите! - повторяла она, как заклинание.
- Барышня, не дурите. Откройте, мне только подпись…
От вяжущего страха сил не осталось. Еще немного, и упадет прямо здесь, у порога. И этот за дверью не уходит. И помощи ждать неоткуда. И жизнь ее теперь кончилась окончательно.
Юличка вцепилась холодными пальцами в пеньюар, раздирая хрупкую материю, и закричала отчаянно, словно отгоняя безнадежный ужас, что поглотил ее. Она кричала, пока хватало дыхания. Откуда-то взялось новое. Она кричала без остановки.
Захлопали двери, послышались голоса соседей.
- Да вот, барышня дурит… Ей посылка, а она страсти изображает, - сказал страшный голос.
Крик оборвался. Она тяжело дышала и не могла вдохнуть содранным горлом.
Кто-то спросил:
- Может, ей дурно?
- От такого визга точно дурно будет, - сказал все тот же голос.
Трясущимися пальцами Юличка скинула цепочку и повернула замок.
Соседи в тревоге заглядывали к ней. Перед ними стоял невысокий паренек в форме почтальона с коробкой, зашитой в рогожу. Он протянул бандероль (как видно, матушка прислала):
- Распишитесь вот тут и кричите на здоровье.
Юличка заметила, что мужчины с интересом разглядывают легкий наряд. Она запахнулась, чиркнула карандашом, вырвала из рук коробку и захлопнула дверь, забыв дать почтальону на чай. Какой стыд! И так глупо выглядеть перед соседями. Вот до чего доводят необоснованные страхи. Все эта нервозность женская.
* * *
Министерство народного просвещения смыкалось с Министерством внутренних дел. Так что воочию можно убедиться, как забота о народном образовании перетекала в надзор за порядком. А то ведь чем больше народ знает, тем больше хочет, шалит и вообще ведет себя как ему вздумается. Совсем в темноте народ держать тоже не полагается, дураков у нас и во власти достаточно, зачем же дураками управлять. Во всем надо сохранять баланс: немного поучили - немного приструнили. И наоборот. Того глядишь, лет через сто выберемся к светлому будущему.
Господа, что неусыпно пеклись о народном знании и его послушании, как раз оторвались от борщей и котлет. Неторопливыми кучками они возвращались на свои места, чтоб, значит, с утроенной обедом силой "пектись" и "не пущать".
В толпе одинаковых пальто с золотыми веточками на отворотах Лебедев приметил знакомого, замахал и приложил все усилия, чтобы господин соизволил вынырнуть из потока чиновников. Он тепло поздоровался с ним за руку.
Статскому советнику не было еще и сорока, но лысина красила гладкое от морщин чело. Строгое и в то же время справедливое выражение лица говорило, что хозяин его привык инспектировать и наблюдать всеобщее послушание. Другими достоинствами лицо не отличалось и было столько же обычным, сколько и расплывчатым. Не поймать характер. Ростом Иван Васильевич не вышел выше Ванзарова, но должность его приподнимала чуток над землей, так что грудь выпирала воздушным шариком.
Лебедев представил доброго знакомого из сыскной, намекнув, что у него есть несколько вопросов. Сам же предусмотрительно отступил в сторонку.
Иван Васильевич придирчиво, как он осматривал гимназии, осмотрел Родиона и остался доволен.
- Очень хорошо, молодой человек, что отдали себя государственной службе. Похвально, - сказал он, источая запах обеда. - Так что вас интересует?
- Ваша любовница, - сказал Родион.
Из шарика выпустили воздух. Иван Васильевич пригнулся, словно над ним пролетела палка, вздрогнул и трусливо оглянулся по сторонам.
- Я не понимаю… Что… Как… Это не ко мне… Каким образом… - залепетал он.
- Мы расследуем смерть госпожи Саблиной. Необходимо кое-что выяснить. У вас.
- Господа, но не здесь же… Не сейчас… Нас могут услышать… Тише, прошу вас…
- Желаете вызов повесткой в участок или здесь и сейчас поговорим? - ласково спросил Родион.
Аполлон Григорьевич старательно делал вид, что тут ни при чем и вообще занят разглядыванием бюста Ломоносова, что воткнули посреди клумбы.
Основин поник и смирился.
- Что вы хотели знать? - тихо спросил он.
- Откуда узнали о смерти Саблиной?
- Весь день было какое-то странное чувство, что случилась беда… Сам не знаю.
- Решили поехать и проверить. Но из пролетки не вышли, а послали уличного мальчишку узнать, - сказал Родион так уверенно, словно был там.
- Ничего не скроешь, - вздохнул Иван Васильевич. - Так вы же все знаете…
- Почему сами не пошли?
- Боязно стало. Тем более час неурочный, могли заметить. Там еще швейцар торчал.
- Иными словами, барышню Саблину посещали рано утром, в одно и то же время?
- У меня ведь служба… А так скажешь, что инспекция назначена, и свободен…
- Посещения регулярные: понедельник, среда, пятница.
- Я бы сказал: вторник, четверг, суббота…
- Воскресенье посвящали семье. Умно, - похвалил Ванзаров. - Кому был известен этот распорядок?
- Да что вы! - Иван Васильевич даже встрепенулся. - Уж я так следил, чтобы ни одна душа не вынюхала… У меня же семья, положение…
- Ваша супруга была в курсе этой интрижки?
Основин натянул фуражку поглубже:
- Избави бог!
- Она у вас женщина крупная, с характером, может и скалкой прибить.
- Откуда знаете? - в тревоге спросил инспектор гимназий, оплот нравственности.
- Это очевидно, - объяснили ему. - Когда и где вы познакомились?
- С супругой?!
- С Марией Саблиной. Ваш семейный роман следствие мало интересует.
- С год назад… - Основин будто уплывал в воспоминаниях. - От скуки пошел на какой-то концерт классический, и вдруг вижу… Она. Неописуемая, волшебная, чудесная… Я смотрю на нее, она на меня смотрит, и ничего сказать не можем… Просто волшебство какое-то… Она была так прекрасна, какой бывает женщина только в мечтах…
Родион покосился на Лебедева, спрашивая одними глазами: "Неужто так хороша?" Аполлон Григорьевич, конечно, подслушивал. В ответ сделал мимический знак: "Да ничего особенного, самая обыкновенная деваха, смазливая". Ну не так конкретно, но общий смысл Ванзаров уловил.
- Любили Саблину искренне и глубоко, - сказал он.
- Это не любовь… У меня словно кусок из моего страдающего сердца вырвали… Огромное, тихое, несравненное счастье… Ничего теперь не хочу…
- Мария любила развлечения?
- Машенька любила музыку… Хотела стать пианисткой, а стала учительницей музыки.
- Часто появлялись с ней в увеселительных заведениях?
- Очень редко… Понимаете, мне так тяжело! Я ведь даже выговориться ни с кем не могу. Зачем она так со мной поступила? За что? Зачем разрушила наше счастье этим безумным поступком? Как могла убить себя? Что за трагедия…
- Не было никаких предпосылок? Не хотели ее бросить?
- О чем вы! Накануне Маша была весела, смеялась, шутила, обсуждала, как мы поедем…
- Договаривайте, здесь все свои.
- Честно говоря… - Иван Васильевич запнулся, чтобы вытереть глаза. - Не мог я ее все время взаперти держать… Обманул я вас, вечером пятого обещал отвезти Машу на загородный концерт, там знакомых моих точно не будет. Она обрадовалась, платье купила. И вот чувствую, что творится что-то дурное, весь день сам не свой… Потом увидел окна темные… Ну, дальше вы знаете.
- Спасибо за откровенность, - сказал Родион.
- Да что там… Прямо напасть какая-то…
- Иван Васильевич, сейчас прошу ответить совершенно искренне…
- Конечно, конечно… Я готов.
- У кого еще из ваших знакомых такая напасть случилась? У кого любовница руки на себя наложила?
Основин посмотрел на Лебедева, словно ища поддержки. Но знакомый его усердно не понимал намеки. Даже не замечал. Опять его интересовал мраморный Ломоносов. И с чего вдруг такая любовь к скульптуре?
- Так ведь у Петра Афоновича… Тоже… Несчастье…
- Это полковник Милягин, что ли? - сболтнул Лебедев, но развить тему ему не дали.
- Что слышали о смерти госпожи Лукиной? - спросил Родион.
- Я не знаю, кто это… - Иван Васильевич шмыгнул носом… - Ах, вы про… Нет, у нас не принято посвящать знакомых в имена… подруг.
- Только господина Милягина постигло несчастье?
- К сожалению, нет… С неделю тому у Пигварского тоже… произошло…
- У Леонида Самойловича? - опять влез Лебедев. - Вот уж не знал.
- Он не стал широко об этом оповещать…
- А кто была… дама этого Пигварского - учительница?
- Кажется, актриса или певичка, какая разница… Господа, прошу простить, но время вышло… Меня уже хватились… Если больше не могу быть вам полезен…
Иван Васильевич отвесил сдержанный поклон и торопливо ушел под крыло народного просвещения. Оставив своего приятеля в крайнем смущении.
- Какие, однако, странные у вас друзья, - сказал Родион.
- Не друзья они мне! - ответил Лебедев. - Вы мне друг, а эти… Так, приятели, видимся то там, то сям, иногда выпиваем, болтаем на всякие пустые темы.
- Не знали, что у них есть любовницы?
- Конечно, знал! Кто же это скрывать станет. Но я понятия не имел, что убили именно их любовниц.
- Допускаю, - согласился Ванзаров. - Обычная бытовая слепота. Не видим, что происходит под носом, не слышим, не замечаем. Сколько у вас любвеобильных друзей?
- Десятка два наберется, я популярная личность, - сказал Аполлон Григорьевич, принимаясь за конфетки. - Вот и Пигварский молчал как рыба. При мне, во всяком случае.
- Широкая перспектива для убийств открывается. Кто таков ваш друг Пигварский?
- Не друг он мне. Служащий городской думы, что-то такое по канализации или по ассенизации, не помню.
- Что ж, похвально. Чем ближе к дерьму, тем сытнее должность.
- Да, да… - в задумчивости проговорил Лебедев и вдруг пробормотал: - Да что же я!.. Ах я, старый, тупой болван! Ах я, набитый чурбан! Ах я, пристав отставной! Ах я…
Войдя в раж, Аполлон Григорьевич крыл себя такими оборотами, что повторить их ни одна строчка не возьмется.
Ванзаров вежливо не спорил, ожидая, чем кончится. Порыв кончился так же внезапно, как вспыхнул.
- Поехали, сейчас выясним, что за актриска с собой покончила… - заторопился Лебедев. - Пошевеливайтесь, чего застыли!.. Ничего без меня сделать не можете!
Он яростно свистнул извозчика, мирно дремавшего под министерским порогом.
Родион покорно уселся в пролетку.
* * *
Все получалось как по взмаху волшебной палочки. Пристав Бризенгоф беззвучно выдал дело и даже столик для работы. Никто Колю не трогал, не донимал дурацкими вопросами и не требовал доказать, "по какому праву". Словно над ним незримо витала тень Ванзарова, отпугивавшая злые силы.
Выяснив, кого надо искать, юный чиновник отправился в "Европейскую". И здесь удача была к нему благосклонна. Коля еще с утра запасся у матушки рублишками, и теперь они были очень кстати. Не надеясь на свое знание психологии народа, он начинал разговор, как опытный человек. То есть подкладывал в ладошку рублик, обещая тихим голосом другой в случае важных сведений.
И о чудо, сведения посыпались как из рога изобилия.
Швейцар указал, что молодой князь приехал поутру и оставил за собой номер. А потом уже вернулся за полночь, с кем-то, кто укрывался плащом. Швейцару было ясно, что это маскарад, но щедрые чаевые (догадался Коля) помогли "другу" войти без помех. Когда выходил "друг" и как он выглядел без плаща, страж ворот не знал. Может, и видел выходившую даму, да сколько их за ночь и утро было. Всех не упомнишь. Колю отправили к половому.
Половой Митенька (да что же они все на одно лицо!), ловко приняв мзду, стал словоохотлив не в меру. Подтвердил, когда князь первый раз вошел в номер и с кем вошел. А вот когда из номера выходили - не знает. Он, конечно же, спросил у его светлости, не желает ли чего, вина, шампанского или каких прочих съедобных развлечений, но ему отказали.