- Барышням надо прощать маленькие капризы. Иначе они уйдут к другому мастеру.
- Что бы сказали об их прическах?
- Это нельзя назвать прической, молодой человек. Они всего лишь распустили и разгладили волосы.
- Какие у вас интересные щипцы! - сказал Родион с неподражаемой наивностью. - Для чего они?
"Полиция, полиция, когда же ты поумнеешь!" - подумал Семен Иванович, но выразил исключительное добродушие:
- Эти щипцы предназначены для горячей завивки. Иначе называемые марсельскими, по имени их изобретателя, господина Марселя, если вам угодно.
- Кстати, вам привет от Ильи Ильича.
- От Давоса?! - Господин парикмахер источал ровную душевную теплоту. - Как это мило. Мы так давно не виделись. И от меня ему большой поклон.
Семен Иванович выразительно посмотрел на маятник. Украдено столько бесценных минут утреннего покоя.
- Господин Ванзаров, если ничем более не могу быть полезен вам…
- Вы дружили с семейством Монфлери?
Вопрос был столь неожиданным, что Жос потерял на мгновение отточенное добродушие. Хуже того: растерялся и не знал, что ответить сразу. Замешательство не продлилось долго.
- Это было слишком давно, - сказал он.
- Меня интересует трагедия, что произошла в их семействе.
Таких моментов Семен Иванович старательно избегал. Ужасно, когда в упроченный мирок врывается необузданная сила. Потом долго и трудно приходишь в себя. Неприятно, как расческа с чужими волосами.
- К сожалению, ничем не смогу вам помочь.
- Не помните, что случилось?
- Прошло больше двадцати лет. Прошлое для меня в тумане. И я не хочу его ворошить.
- Как странно. Трагические происшествия помнят куда отчетливее радостных. Плохое не забывается.
- Ко мне это не относится.
- Как звали господина Монфлери, вы помните?
Семен Иванович поколебался, но ответил:
- Жан.
- А его супругу?
- Кажется… Ядвига или Зося.
- Какая у нее была девичья фамилия?
- Что-то польское. Она из поляков.
- Для меня исключительная загадка: что же могло случиться в благополучном семействе такого, о чем вы не хотите вспоминать?
Гость становился несносным. Семен Иванович сдерживался от негодования, что случалось крайне редко. Его спокойствие подверглось серьезному испытанию. Он медленно закрыл глаза, чтобы оградить себя от неприятностей, и ответил:
- Это было так давно, что деталей я не помню.
- А в целом?
- Они… погибли.
- Муж и жена?
- Прошу вас, оставим эту тему.
- Можно сделать вывод, что они трагически погибли?
- Если вам угодно.
- Что стало с детьми?
- Были отданы на воспитание родственникам. Огюст по достижении совершеннолетия наследовал дело отца. И добился больших успехов.
- Вы с ним общаетесь?
- Я бы с удовольствием. Огюст сторонится. Быть может, не хочет напоминаний о прошлом в моем лице. Это все, что я могу вам сказать.
- А что стало с другими детьми?
- Гражина вышла замуж и уехала в Варшаву. Про судьбу младшего мне ничего не известно.
- Но имя наверняка не забыли.
- Кажется… Теодор.
- Для чего используете хлороформ?
Господин Жос терпеливо улыбался:
- Я не использую хлороформ, с чего вы взяли?
- Но как-то же он применяется в парикмахерском искусстве.
- Раньше кое-кто чистил ножницы, но от этого быстро отказались. Есть куда более простые и безопасные средства. Чтобы голова не болела потом.
Гладкий старичок оказался на удивление твердым. Куда прочнее преданий семейства Монфлери. Следовало с ним повозиться подольше, но Родиона манила занятная вещица на стене. Просить ее бесполезно. Старик упрется и не отдаст. Из жадности или вредности. Очень вредный старикашка, в сущности.
Ванзаров оглянулся в тревоге:
- Вы только посмотрите, что делается! Семен Иванович, хулиганы вашу вывеску ломают, зовите городового.
С неожиданной прытью Жос побежал к дверям и высунулся. Вывеска мирно и чисто сверкала на всю улицу. И никаких разбойников. Кажется, сегодня его терпению досталось редкое испытание.
Семен Иванович собрался высказать гневное замечание и вообще намекнуть, что подобные шуточки недостойны полиции, но молодой человек смотрел глубоко наивными глазами:
- Ой, простите, мне показалось, что безобразие совершают.
Он наговорил вежливых глупостей, быстро попрощался и выскочил из салона. На полу осталась черная лужица. Семен Иванович печально вздохнул и осмотрелся. Оказалось, что его маленький и уютный мирок пострадал куда больше. На стене, где висели портреты дам в модных прическах, зияло пустое место. Одной фотографии не хватало. Жос испугался не того, что пропал старый снимок. Тревожило, что исчез именно этот снимок.
* * *
Затерявшись в толпе Невского проспекта, Ванзаров извлек краденое. На него смотрела молодая женщина с чуть пухловатыми щеками, неброской красоты, но гордого и независимого вида. На черно-белом портрете не узнать живой цвет волос. Скорее всего - темненькая, брюнетка. Причесана просто, волосы завернуты в тугой локон, который прилегал к голове свернутым крылом. Никаких украшений, даже серег нет. Платье строгое, с высоким воротом, закрывающим горло. Снимок сделан в 1875 году, судя по надписи. Мутность старой фотографии не мешала разглядеть много интересного в ее лице.
Родион вовремя спрятал снимок. Иначе фонарному столбу был бы нанесен большой вред. Обогнув препятствие, сыщик ускорил шаг, чтобы попасть в участок как можно скорей.
У дверей стояла полицейская пролетка. Городовой не слезал с козел. Незнакомый чиновник замахал и бросился навстречу:
- Господин Ванзаров, меня за вами послали. Господин Лебедев просил явиться, как только сможете…
Бесполезно задавать вопрос "что случилось?". Залезая на подножку, Родион только спросил:
- Где?
- В меблированных комнатах Петроковкина, - сказал чиновник, устраиваясь рядом с кучером, он же городовой, и добавил на всякий случай: - На улице Жуковского.
Адрес известный. Дом находился в ведении 1-го Литейного участка. Недалеко от "Дворянского гнезда".
Пристава было не узнать. Роберт Онуфриевич ходил из угла в угол, заложив руки за спину, и мрачно зыркал на своих чиновников, не смевших не то что шутить, и рта раскрыть. Бублик балансировал между гневом и отчаянием. Такого в его участке давненько не случалось. Чтобы за неделю два происшествия со смертельным исходом - и припомнить нельзя. Что с этим делать, было решительно непонятно. Первый случай кое-как удалось замять, даже тот дерзкий мальчишка про него забыл. Но нынче попал, так попал. Деваться некуда.
Больше всего пристава злило, что на своей территории опять оказался на вторых ролях. Честно говоря - на ролях прислуги. Опять распоряжается господин из Департамента полиции, да еще приказы отдает высоким именем Вендорфа. Против такого нечего возразить. Бублик выполнил все, что от него потребовали: вывел чиновников в прихожую, закрыл двери в комнату и задержал свидетеля, хоть свидетель не мог убежать. Но все это словно из-под палки. Господина Лебедева уважал, но всему же есть предел. Опять указания раздает. И кто только догадался сообщить ему. С этим умником он отдельно разберется.
Аполлон Григорьевич с полным безразличием курил сигару, выпуская дым на лестницу. Желтый чемоданчик был при нем. Торопливые шаги по ступенькам оторвали от созерцания обоев. Лебедев затушил окурок о случайную вазу и воспрянул.
Городовой посторонился. Ванзаров оказался в прихожей. Первым делом он поздоровался с приставом. Всегда милый Бублик буркнул что-то сквозь зубы и отвернулся. Господа участковые чиновники нестройно закивали.
- Еще одна? - спросил он, снизив голос.
- Скоро узнаете. - Лебедев подмигнул и громко сказал: - Роберт Онуфриевич, введите в курс дела господина чиновника для особых поручений.
- Семерчук, доложить! - прорычал пристав.
Из ряда шагнул вперед чиновник невысокого роста и чина, откровенно робея. Он с трепетом раскрыл папку заведенного дела.
Около девяти утра в снимаемую квартиру постучалась прачка. Ей никто не открыл. Она заметила, что дверь не заперта, и вошла. Уж больно не хотелось приходить во второй раз. Вскоре от ее криков была разбужена вся лестница. Прибежал швейцар, заглянул в квартиру и сразу кинулся за полицией. Прачке стало дурно, сидит в дворницкой, ее отпаивают каплями.
- Та самая, подружка швейцара из "Дворянского гнезда". - Лебедев многозначительно нахмурился. - Помните ее?
Родион помнил.
Швейцар показал, что около восьми утра приходил посыльный из магазина цветов. Пробыл недолго и сразу ушел. Других гостей не заметил. К жиличке обычно приходил один и тот же господин, но прятал лицо под шляпой и даже не здоровался. Вот и вчера был. Соседи по площадке никого не заметили и ничего не слышали. Кроме криков прачки.
Семерчук закрыл дело и ждал в тревоге. Не оплошал ли. Родион поблагодарил.
- А теперь маленький сюрприз. - Аполлон Григорьевич подхватил под локоть и подвел к двери. Он гостеприимно распахнул створку, пропуская вперед.
В комнате хорошая, но недорогая мебель. Обстановка не отличалась богатством или модными новинками. Обычное жилище с некоторым достатком. В помещении сильный цветочный дух от множества домашних растений в горшках. Молодая пальма развесила лапищи около изразцовой печи. Шторы темно-зеленого плюша украшали окна высокими волнами. Одна штора висела совершенно прямо. В стене напротив входных дверей торчал массивный крюк. Морской пейзаж, снятый с него, стоял на полу.
Из-под ножки дивана виднелись голые ступни. Родион обошел вокруг.
На паркете скрючилась девушка в домашнем платье. Волосы соломенного оттенка разметались в беспорядке широкими кольцами. Руки вывернула неудобно. Шея перекосилась так, что подбородок задирался торчком.
Ванзаров отвернулся. Смотреть на это зрелище было мучительно. Такого зверства еще не попадалось.
- Ну, прозорливый Орфей наш, как подарочек? - Лебедев был в приподнятом настроении. - Сможете раскусить, что здесь произошло?
- Шнур нашли? - спросил Родион, повернувшись спиной к телу. Так было легче и запах крови казался слабее.
- Лежит, в двух шагах. - Палец криминалиста нацелился на картину. - Отрезан, как положено. Нож, бритва или ножницы.
- Кто она такая?
- Вы не увиливайте от вопроса… По домовой книге, некая Юлия Прокофьева. Въехала сюда полгода назад.
- Чья любовница?
- Понятия не имею. Никогда не видел. А теперь и узнать невозможно… Так что тут стряслось, как думаете?
- Известно, чем зарабатывала на жизнь? - вместо ответа спросил Родион.
- Об этом сведений нет. Какая-нибудь учительница. Хоть рисования.
- Она была сестрой милосердия.
Аполлон Григорьевич всем видом выразил недоверие:
- С чего вдруг решили? Загрубелые подушечки пальцев еще ни о чем не говорят.
- Она узнала запах эфира. Испугалась. Попыталась спастись. Может быть, оказала сопротивление. Убийца растерялся и… Чем это ее?
- Чтобы устроить из лица подобную кровавую кашу, нужно что-то вроде тупого ножа, отвертки, топорика для колки льда или подобного… - Лебедев нарисовал в воздухе острый конус и полез в карман. - Вот вам приз за сообразительность.
Родион взял бутылочку темного стекла. От нее шел неприятный, давящий запах.
- Где лежала?
- Закатилась под диван. Осталось понять, как ее заставили нюхать хлороформ.
- Это не так важно, - сказал Родион, возвращая улику. - Сейчас важнее другое…
- Чья любовница?
- Убийце сорвали его план. И при этом… Могли остаться следы.
- Очень вероятно, - согласился Лебедев. - Свежие царапины на лице или руках. Как любая женщина, она защищалась ногтями.
Ванзаров заставил себя обернуться.
- Аполлон Григорьевич, может, ошибаюсь, но почему так мало брызг на полу? Если били острым предметом по лицу, кругом должны остаться брызги. Но лужа только под головой, как она упала.
- Расчетливый, подстелил что-то заранее, - неуверенно ответил криминалист. Этот факт его тоже смущал. Но объяснения не находилось.
Родион вернулся к диванчику и провел по обивке. Ладонь была чиста.
- Что ищете? - встревожился Лебедев, беспокоясь о репутации, и так подмоченной.
- Нет, ничего. Я осмотрюсь.
Он подошел к дамской конторке. Альбом в сафьяновом переплете занимал почти всю столешницу.
- Госпожа Прокофьева находилась на содержании вашего знакомого, господина Дудникова.
Лебедев сразу же подошел:
- Это как же узнали?
- Трудно предположить, что барышня по доброй воле будет зачитываться такой занимательной книгой.
Буквы гордо топорщились золотом: "10 лет кредитного общества Дудников, Каравайкин и партнеры". Юбилейный альбом на добрую память сотрудникам и важным клиентам. Издано в этом году. Бумага не затасканная.
- Ах ты, ёшь… - как всегда изящно, выразился Аполлон Григорьевич.
Родион не стал делать того, что ему советовали, а открыл обложку. Под ней хранились две маленькие фотографии, снятые в ателье Смирнова. Дородный господин, завсегдатай салона Монфлери, смотрел вдаль, как положено. И пухленькая симпатичная барышня в мелких завитушках улыбалась чему-то известному ей одной.
- Господин Дудников неосторожен, - сказал Ванзаров. - Забыл, что с негатива можно сделать несколько отпечатков. Любящему сердцу трудно без портрета любимого. Вот и выпросила копию.
Оба снимка перекочевали из альбома в карман сыскной полиции. Под ним пряталась толстая тетрадка в муаровом переплете. Родион полистал страницы.
- Госпожу Прокофьеву беспокоил страх преследования, - сказал он.
- Теперь уже все равно. Не описала своего филера?
Ничего похожего в сумбурных записях не нашлось. Ванзаров сунул дневник на место и подошел к вазе, в которой распускался пук роз, окутанных бумагой с золотыми вензелями.
- Опять от Ремпена? - спросил Лебедев. - Роскошный подарок.
- От кого же еще ждать. Считайте мою вчерашнюю просьбу отмененной. Не тратьте время.
- Ага, стыдно старика Лебедева гонять, как мальчишку.
- Нет. После этого убийства не имеет смысла.
- Вот как? А прачку допрашивать будете?
- Незачем. Надо торопиться. Может быть, счет пошел на минуты.
- Ну, уж вы тоже не горячитесь… А куда собрались?
- Постараюсь понять убийцу, - сказал Родион, натягивая перчатки. - Через час встречаемся у Монфлери. Ждите на улице в сторонке, чтобы вас не заметили из салона.
Он тут же вышел, оставив Лебедева в полном недоумении.
В комнату заглянул растерянный Бублик. Только что мимо него пролетел Ванзаров, ничего не объясняя. И как теперь поступать? Искать убийцу или подождать, пока другие справятся? Ничего не известно. Вот эта неизвестность больше всего донимала Роберта Онуфриевича. Увидев мрачного криминалиста, не думавшего помогать следствию, а застегивавшего пальто, пристав совершенно пал духом.
И за что на его участок такое наказание?
* * *
Кредитная контора зря время не тратила. Клерки зарабатывали себе и акционерам на спокойную старость. Выдавались кредиты, подписывались чеки, открывались чековые книжки, велись переговоры с будущими клиентами и доставлялись в хранилища стопки ассигнаций. Среди деловой суеты Ванзаров кое-как нашел клерка, который согласился проводить к председателю правления. Родион признался, что ему не было назначено, отказался сообщать, по какому вопросу, но просил передать: вопрос срочнейший и наиважнейший. По иному не стал бы беспокоить. Заинтригованный клерк убежал и вскоре вернулся, приглашая на второй этаж.
Прикрыв пасьянс бухгалтерской ведомостью, Николай Иванович старался показать, как занят и буквально вырывает бесценную минуту. На гладком лице начавшего лысеть мужчины читалось усталое раздражение. В самом деле: еще обеда не было, а просители уже надоедают. Он взглянул на Ванзарова и не узнал его. И потому позволил себе ледяную вежливость. Ему напомнили о встрече у Монфлери. Николай Иванович не придал этому большого значения и не потрудился вспомнить, где служит юноша с пошлыми, на его вкус, усами. Все так же подчеркнуто холодно он спросил, чего угодно.
- Мне угодно поговорить о госпоже Прокофьевой, - сказал Родион.
Этой минуты Николай Иванович давно опасался. Заявятся на службу и будут шантажировать. Припрут к стене, и деваться некуда.
- Вы кто? - спросил он испуганно.
- Сыскная полиция, чиновник для особых поручений.
Ах да, ну конечно! Дудников вспомнил восторженное лепетание Монфлери и басни этого глупого Лебедева. От сердца отлегло, денег с него точно не потребует. Но другая тревога возникла сама собой.
- Что с Юлией? - спросил он и не узнал своего голоса. Всегда такой уверенный и вальяжный баритон дал предательскую осечку.
- Почему решили, что с ней что-то случилось?
- Но ведь вы из полиции… И к тому же… Я могу быть с вами совершенно откровенен, по-дружески?
- Протоколов не ведем. - Родион показал руки, чистые от бумажек. И когда они успели стать друзьями?
Николай Иванович тут же предложил садиться, сбегал поплотнее закрыть дверь и узнал, не желает ли гость коньяку или сигар. Гость ничего не желал.
- Тут такое дело… Ну понимаете, между нами… - Дудников жестикулировал холеными ручками, будто тесто перемешивал. - В последнее время Юличка стала совершенно несносна. Твердит про какие-то страхи, сны зловещие и тому подобное.
- Что-нибудь более материальное ее пугает? Например, ей кажется, что за ней следят.
- Вы правы! - Дудников даже хлопнул по столу. Гроссбух съехал, обнажив разложенные карты. - Вот что значит полиция! Что об этом думаете?
- Думать об этом поздно. Сегодня утром госпожу Прокофьеву нашли убитой в номере, который вы снимали у Петроковкина.
Надо было подождать, пока новость дойдет до сознания банкира. Родион ждал.
Николай Иванович открыл было рот, нервно потер лоб и только тогда проговорил:
- Как?
- Вас интересуют подробности? Они довольно неприятны.
- Как это возможно… - Он схватился за голову и уперся локтями в край стола. - Боже мой! Что же это… Как же я… Я же просил быть осторожной… Какой ужас…
- Дошли слухи о судьбе некоторых барышень?
- Что?.. Ах да… Петя и полковник плакались, я предупреждал Юлю как мог, но, видно, не слушала…
- Что советовали госпоже Прокофьевой?
- Да что там советовать! - Дудников закрылся ладонями. - Просил никому не открывать, кроме меня, без нужды не выходить… Все без толку, ох, барышни-барышни…
- Сейчас важно вспомнить: Юлия рассказывала что-то конкретное о слежке? Она видела того, кто за ней следит? Может, описывала? Мужчина, женщина, юноша… Любые подробности.
- Что? - Николай Иванович с трудом понимал, что ему говорят. - Нет… Не знаю… Может и говорила, но я не слушал… Почему они никогда не слушают советов? Почему думают, что самые умные? И вот результат…
- Она была сестрой милосердия?
- Вы и это знаете… Да, окончила курсы, хотела служить в хирургии… У нее был талант к лечению. Как положит руки на голову, любая боль проходила. И уже говорю о ней в прошедшем времени! Немыслимо… Чудовищно… Кто ее убийца?
- Это и я хотел бы знать, - сказал Родион. - Ваша супруга знала об этой интрижке?