- Как возможно! У меня дети… Я бы ни за что не посмел так оскорбить Нину Петровну.
- Сколько ей?
- Двадцать два… Цветущая, нежная, веселая, взбалмошная…
- Я спросил о вашей супруге.
- Ах, это… - Дудников скривился. - Тридцать пять…
- Она поддерживает отношения с госпожой Пигварской?
- Нет, только мы с Леней… Леонидом Самойловичем общаемся.
- В салоне Монфлери?
- И там тоже…
- Николай Иванович, подумайте, кто мог знать о вашей связи? Это очень важно.
Дудников растер лицо, так чтобы не заметна была влага на глазах.
- От своих я секрета не делал… Сами понимаете: мужская компания, разговоры… Но дальше имени дело не шло. Так у нас было принято. Про других - ничего не знаю толком.
- В разговорах упоминали, где сняли ей квартиру?
- Так далеко я не заходил.
- Визиты к Прокофьевой были регулярными? В основном по утрам?
- У меня служба, семья… Как-то надо планировать… Юличка не обижалась, она все понимала.
- Сегодня планировали устроить маленький праздник. Поездка в загородный ресторан?
Николай Иванович сквозь страдания выказал удивление:
- С чего взяли?
- Букет с утра прислали роскошный.
- Какой букет?
- От Ремпена.
- Вот еще глупость! У нее от цветов в комнату было не войти. Никаких букетов Юле не дарил… Во всяком случае, сегодня.
Родион поднялся слишком быстро. Дудников замешкался, но тоже встал.
- Что же теперь делать? - спросил он.
- Жить, как жили прежде. - Ванзаров бросил на стол маленький снимок. - Наверное, не знали, что это фото Прокофьева припрятала. Считайте это подарком от нее. Чтобы вас лишний раз не таскали в участок.
Глаза Николая Ивановича сами подернулись сыростью, он засопел, губа, украшенная холеными усами, задрожала:
- Я могу… что-нибудь сделать… для вас…
- Только одно: никому не рассказывайте о нашей встрече. Во всяком случае, в ближайшие два дня. Гибель барышни Прокофьевой вам придется переживать в одиночестве. Никому ни ползвука. Вы меня поняли?
Дудников согласно кивнул. Слеза слетела на лацкан и растворилась в шерстяной материи.
- Найдите убийцу, - попросил он срывающимся голосом.
Родион ничего не обещал. Он молча поклонился и закрыл за собой дверь. Кажется, успешный банкир не совладал с рыданиями. Или просто послышалось.
* * *
Терлецкий едва не опозорился бранным словом. Тренированная добродетель не выдержала. Сколько можно! Опять этот неприятный юнец. И ведь все уже вынюхал, так снова явился. Приказчик натянул улыбку, дырявую от натуги.
- Рад вас видеть, - кое-как проговорил он.
- Господин Дудников кому вчера доставку цветов заказал?
Тон вопроса не терпел отказа, проволочек или пустых раздумий. Однако Терлецкий задумался.
- Фамилия знакомая, но не из наших постоянных клиентов, - ответил он.
- Логично, - согласился Ванзаров, словно этого ответа и ждал. - Прошу открыть книгу заказов…
Терлецкий попытался защитить честь своей блестящей памяти, но с него потребовали книгу. Что ж, извольте. Приказчик вынул святая святых магазина - список доставок.
- Кто заказал букет в меблированные комнаты Петроковкина сегодня на восемь утра?
Палец поводил по строчкам и уткнулся.
- Господин Хеленский, - доложил приказчик.
- Крайне признателен… Теперь проверяем заказы на тридцать первое января в "Эрмитаж"… Четвертое января в "Дворянское гнездо"… И пятого в гостиницу "Центральная"…
Страницы летали, палец находил нужную строчку. Один и тот же щедрый господин дарил букеты разным барышням.
- Что ж вы сказали, что доставку на пятое господин Основин заказал? - еле сдержался Ванзаров. - Как посмели так легкомысленно поступить?
Вопрос казался столь пугающим, такие жуткие последствия для карьеры в цветах и доходного места службы расцвели, что Терлецкий не смог выдавить и звука.
- Я жду, - напомнил Родион.
- Но позвольте…
- Нет, не позволю. Слишком дорого обошлась ваша забывчивость.
- Разве преступление дарить женщине цветы? Кто угодно может подарить. В чем тут претензия…
- В том, что вы, не посмотрев запись, ляпнули первое, что пришло на ум. Основин часто заказывал букеты в "Дворянское гнедо", вот и решили: зачем проверять, и так понятно. В тот день заказчик был совсем другой. Знаете, что полагается за введение следствия в заблуждение?
У Терлецкого язык и губы пересохли.
- Господин… полицейский… ваше высоко… ваше превосходитель… Не погубите… Я ведь не со зла, ну правда, так был уверен… Прошу вас… поймите… У меня жена, детки… Кормить надо… Не губите…
Тоскливо и противно. Захотелось вымыть руки. Из-за одного напыщенного дурака потеряно столько времени. Нет, это не Терлецкий, это кое-кто другой заслуживает хорошего тумака. Как мог не проверить?!
- Можете искупить вину, указав адрес господина Хеленского, - строго сказал Родион.
- Откуда же нам знать! - Терлецкий теребил страницу. - Нам не докладывают адресов клиентов… Да мы и не спрашиваем. Цветами торгуем, а не оружием…
- Опишите его внешность.
- Да как же можно… Видел его один раз, месяца два назад…
- Как он выглядел?
- Обыкновенно. Господин прилично одетый, средних лет, среднего возраста, приятный в общении… Ничего примечательного.
- Как заказы делает?
- Посыльного с деньгами присылал.
- Что за посыльный?
- Да кто их знает! - в отчаянии вскрикнул Терлецкий. - Обычные посыльные, все на одно лицо.
Родион набрался смелости и, надеясь на чудо, спросил:
- Часто цветы заказывает?
- На утро - изредка… Последние три раза.
- Он что же, еще и на другое время заказы делает?!
- Что в этом такого?
Кажется, начиналось самое худшее. Сколько еще барышень висит по квартирам и номерам отелей? Не хочется думать.
- В какие дни? Адреса? Быстро! - Родион пугал не приказчика, а свой страх.
- Довольно часто… Адрес один: театр "Неметти".
- Кому именно?
- Нет фамилии… Так и приказывает: в "Неметти". Видно, они там знают.
- Заказы доблестный Казаров исполняет?
- Само собой. - Терлецкий перевел дух. - Трудолюбивый стал… Вот и сегодня с утра бегал… Потом другой взял, говорит: хочу трудиться… Скоро за следующим вернется…
- На завтра господин Хеленский сделал заказ?
Приказчик для верности перевернул лист и провел по всем строчкам. Заказа не было.
- Сегодня в "Неметти" будет посылка?
И ее не было. Не так уж и плохо. Появилась небольшая фора.
- Слушайте, господин Терлецкий, и тщательно запоминайте. Как только Хеленский пришлет очередного посыльного, берите записку с адресом и со всех ног бегите ко мне в 4-й Казанский участок. И не дай вам бог задержаться где-нибудь. Если меня нет, оставите сообщение: куда и когда. А посыльного задержите любой ценой, хоть веревками вяжите.
- Слушаюсь, - по-военному ответил Терлецкий. - С букетом что прикажете делать?
- Каким букетом?
- Который заказан будет…
- Доставлять в целости и сохранности.
- Слушаюсь… Казарова не желаете обождать? Я вам креслице предоставлю, чаек-с или чего покрепче…
- Передайте от меня Ивану привет, - сказал Ванзаров.
Он хотел было в отместку шибануть дверью. Но створка шла плавно и нежно, как жизнь растений. Или приказчика Терлецкого до сего дня.
* * *
Аполлон Григорьевич изъявил замерзшее радушие. Тело его не боялось холода, а душа согревалась крепчайшей сигаркой, от облака которой сворачивали в сторону прохожие, а извозчики погоняли лошадей. Но бесцельная прогулка по мокрому снегу кого хочешь заморозит. На тротуаре виднелась ровная дорожка, протоптанная могучим шагом.
Он демонстративно вынул часы и сказал:
- Наверное, спешат? Господин Ванзаров всегда приходит вовремя. Особенно если назначил встречу бедному старику, оставленному погибать на морозе.
- Слышали когда-нибудь фамилию Хеленский? - спросил Ванзаров, не замечая попреков.
Лебедев задумчиво выпустил дым, от которого шарахнулся на лету голубь.
- Впервые слышу, - торжественно сообщил он. - А кто это?
- Некий господин, кто присылал нашим барышням цветы в день их убийства.
Сигара полетела в снежную лужу. Лебедев совершенно забыл про обиды и опоздание. На лице его расцвела чистая улыбка восхищения.
- Вы нашли убийцу?
- Радоваться рано. Скорее всего, это псевдоним. Миф. Призрак. Кто будет называть свою фамилию в таких делах? Чтобы отправить даме букет, не нужен паспорт. Под этой фамилией может оказаться кто угодно.
- Цветочник видел его?
- Приказчик видел. Описывает как половину мужчин столицы. Например, я похож.
- Очень может быть…
- Крайне признателен. У меня алиби.
- Ах да. Какая досада… - Лебедев шмыгнул носом, кажется, и его пробрало февральским ознобом. - Что дальше прикажете?
- Я пойду один, - сказал Родион.
- А мне снег месить?
- Ждите поблизости.
- Сколько ждать? Какой будет сигнал? Запустите три красных ракеты?
- Если что-то пойдет не так, не забудьте сбегать за городовым.
Лебедев только подивился: и откуда такие наглецы берутся? Неужели его на том свете обучили? Вопрос этот так и повис в сыром воздухе. Криминалист поднял воротник, не хуже филера, и принялся за свежую сигарку.
Бывают дни, когда самый жизнерадостный характер погружается в мрачную тоску. И вроде бы нет внешних причин, все идет как обычно, вот только тянет что-то внутри и хочется бросить все, уйти куда глаза глядят или наделать непоправимых глупостей, о которых потом придется жалеть. Подобный сумрачный настрой владел Огюстом. Час назад он выгнал Анри, чтобы не мешался под ногами, и сейчас раздумывал, что бы сделать такое ужасное.
Звякнул колокольчик. В салон бодро вошел молодой человек, которого Огюст сразу узнал. Лицо было новое, приятно усатое и, самое главное, - не успевшее надоесть куаферу одними и теми же жалобами. Монфлери приободрился и выпустил фейерверк приветствий. Он готов был показать чудеса своего мастерства, какие пожелает славный молодой господин.
Ванзаров пожелал бриться.
Его усадили в кресло на высоких ножках, которое приняло тело в упругие объятья. Монфлери взмахнул белым крылом, Родиона окутал саван. На шее затянулась тугая петля, чтобы никакая капля не испачкала воротник рубашки. Взбивая мыльную пену, Огюст старался угадать: любит молодой человек сам поговорить или надо развлекать его болтовней.
- Как поживаете? - осторожно спросил он. С вопроса этого можно повернуть куда угодно. Как клиент пожелает.
- Занимаюсь расследованием убийств, - сказал Родион, крутя шеей, которую сдавило плотное кольцо.
- О! Как мило! Кого же убили? - Огюст мазком художника нанес сноп пены и быстрым движением превратил его в бороду деда Мороза.
- В вашем салоне бывает некий господин Хеленский?
Бритва выскользнула из кожаных ножен, взлетела, нырнула по толстому ремню, чтобы снять мельчайшие неровности, и замерла. Блестящее лезвие нависло над шеей.
- Не имел чести, - ответил Монфлери.
Могло показаться, что веселый парикмахер чуть-чуть помрачнел, или так падал свет на его лицо, откладывая тени на глазах. Родион видел отражение с бритвой, застывшей в руке.
- Что ж, приступим, господин Ванзаров…
Монфлери чиркнул бритвой. Родион ничего не почувствовал. Так нежен и точен был взмах. Облачко пены осталось на лезвии. Резким броском она отправилась в раковину. Куафер был не очень расположен к разговору.
- Расследую убийство трех барышень, - сказал Родион, следя за отражением бритвы. - Точнее, уже четырех. Сегодня утром нашли новую жертву. Правда, ей пришлось несколько хуже. С остальными расправились тоже довольно жестоко. Сначала отравили, а затем повесили. Последней разбили лицо.
Монфлери лишь кивнул. Губы его были стиснуты. Бритва коснулась горла и пошла вверх, к скулам. Родион чувствовал натянутый край лезвия.
- Каждая из них была любовницей ваших гостей.
Лезвие двигалось быстро.
- Что вы говорите…
- Господин Основин, Пигварский и прочие часто рассказывали о своих барышнях.
Отточенный край шел по тонкой коже.
- Кресло парикмахера - исповедальня, - сказал Огюст безразлично. - Здесь все говорят обо всем. Всегда так было.
- Что интересно: перед смертью барышням посылали букет цветов от Ремпена.
- Вы только подумайте…
Бритва перелетела на левую сторону, пронзила пену и тронула нежным касанием.
- У них были длинные волосы, - сказал Родион.
- Женская прическа - это отвратительно.
- Они висели мертвыми на картинных крюках.
- Господин Ванзаров что-то хочет у меня спросить?
Острейший нож нырнул в белые хлопья и замер, изготовившись.
- Что случилось с вашими родителями? Какая трагедия произошла в вашей семье?
Бритва не шелохнулась. Монфлери смотрел через зеркало, как будто прятался в отражении.
- Что означает ваш вопрос?
- Ровно то, что спросил: как погибли ваши родители?
- Прошу простить, но это не ваше дело.
- Теперь уже мое. Давайте закончим с бритьем…
Лезвие ожило, стремительно собирая пену и оставляя за собой просеки чистой кожи.
- Я хотел бы забыть об этом, - сказал Монфлери. - Слишком тяжелые воспоминания.
- Все же я настаиваю.
Нож двигался быстро, чуть касаясь кожи и задевая волоски.
- Это была ужасная трагедия… - Огюст начал тихо. - Мы были совсем детьми. Мне только исполнилось шестнадцать. Отец сошел с ума, убил мать и покончил с собой. Безумство ревности.
- Как это произошло?
- Я не знаю… Нам ничего не говорили. Только сказали, что родителей больше нет. Меня взял к себе дядя.
- Кто занимался вашим братом и сестрой?
- У вас неверные сведения, господин Ванзаров. У меня была только сестра. Ее забрала тетка по линии матери в Варшаву. С тех пор мы не виделись. Мне надо было спасать наследство… - Монфлери разрезал бритвой воздух, очищая от пены. - Все это требовало столько сил и времени, что я забыл о страшных воспоминаниях. Если бы не вы, они бы никогда не вернулись. Но почему у вас такой интерес? При чем тут моя семья…
Остался сиротливый кустик пены. Ванзаров нетерпеливо дернул щекой, кустик шевельнулся. Бритва немедленно смахнула и его. В отражении на Родиона глядел идеально румяный субъект. Прямо хоть на вывеску.
- Используете хлороформ в салоне? - спросил он.
- О! Это секрет. - Монфлери изучил побритое отражение и остался доволен. - Но вам я скажу. Отец оставил рецепт идеально чистых зеркал. Смешать хлороформ со спиртом и еще кое-чем, третий ингредиент - секрет. Можно использовать эфир. Но я привык к хлороформу. И вот результат.
Результат сверкал. И в нем сверкал Родион.
- Горячий компресс?
Родион не возражал. Он погрузился в жаркую тьму полотенца. Пахло мятой и ванилью, кожа благодарно нежилась. Непередаваемое наслаждение. Монфлери держал крепко.
- Это чудесно, - сказал Родион, когда открылся белый свет, а кожа приятно нежилась теплом. - Позвольте один снимок.
Он полез в карман, но оказалось, что белая простыня не позволяет вытянуть руки. Ванзаров барахтался, как пойманный карась, шею душили завязки. Он попросил освободить. Монфлери дернул узел, белый кокон пал.
- Знаете эту женщину? - Родион показал снимок в отражении.
- Впервые вижу. - Огюст отвернулся, занявшись бритвой. - Желаете одеколон? Есть свежий сорт прямо из Парижа…
Не дождавшись согласия, он нырнул в глубины салона.
Родион легонько спрыгнул с высокого кресла и невольно глянул в зеркало. Хорош, красавец, выбрит, как огурец. В витрину заглядывал вконец продрогший Лебедев. Ему показали: терпение и только терпение. Аполлон Григорьевич пожелал много всякого добра побритым личностям. Но от окна скрылся.
Куафер вернулся с массивным флаконом.
- О, как жаль, уже уходите, - сказал он.
- Господин Монфлери, что вас так печалит? Может быть, могу чем-то помочь?
- Ах, молодой человек… Если б знали, как трудно бывает с женщинами. Какую бездну терпения надо иметь. Они стоят так дорого и так мало дают взамен. Как бы их ни любил.
- Что случилось? Поверьте, это может быть очень важно.
Огюст не привык открывать душу встречному юнцу. Но было в его взгляде что-то такое притягательное, словно отблеск бескорыстной доброты, что куафер неожиданно сказал:
- В последнее время она так изменилась.
- Стала обидчива, словно чего-то боится?
Порой мужчинам не надо лишних слов, чтобы понять, кого обсуждают. И так все понятно.
- Вы прозорливы… Все это объясняется возрастом. Когда женщине под тридцать, каждый день рождения она воспринимает как личную трагедию.
- День рождения сегодня, - уточнил Родион.
- Догадливы не по годам.
- Послали букет цветов.
- Это самое малое, чего ожидает дама в такой трудный день…
- Букет от Ремпена…
- Меньшего она не простит…
- Адрес! Где живет! - выкрикнул Родион. - Дело касается ее жизни и смерти.
Монфлери охнул. Флакон выскользнул. Салон накрыл взрыв аромата.
* * *
По дороге Ванзаров прихватил городовых, топтавшихся на своих постах. Четыре кованых каблука подняли на лестнице такой грохот, что двери понемногу открывались. Любопытные соседи выглядывали в щелочки.
Они вбежали на третий этаж. Родион дернул за шнурок. За дверями охнул колокольчик. Дальше - тишина. Он позвонил в другой и сразу третий раз и стал трезвонить не переставая. Напрасно.
- Госпожа Анюкова выходила из дома? - спросил Родион.
Дворник запыхался, но ответил:
- Вроде бы еще нет…
- У нее гости были?
- Так ведь это… Посыльный с букетом прибегал…
- Еще кто?
- Господин какой-то с большим саквояжем…
- Видел его раньше?
Дворник почесал облезлую шапку:
- Чего-то не припомню…
- Есть ключи запасные?
- Как не быть… Полагается… Квартиры сдаем, доходный дом все-таки…
- Открывай! - приказал Родион.
Из-под замызганного фартука появилась связка на широком кольце. Дворник неторопливо выбрал ключ и примерился к замочной скважине.
- Кажется, там возня какая-то… - сказал Лебедев.
Действительно, замок щелкнул с той стороны, створка отворилась. На пороге стояла высокая дама с прямыми и слишком резкими чертами лица. Голова ее была усеяна папильотками, как елка игрушками, а с шеи свешивалась длинная простыня.
Статую, вырубленную наполовину, лучше не видеть. Барышню, не дошедшую до стадии красоты, - тем более. Нет более жалкого зрелища, чем красота в черновике. Это не бутон, в котором виден цветок. Это несуразное существо, вызывающее неловкость. Так устроен мир. Несправедливо, но что поделать.
Мужчины как по команде отвели глаза. Даже дворник потупился. Их окатили взглядом горгоны Медузы, который обращал в камень. Если не вовремя взглянуть.