- А в том месте, где у Вас раньше совесть была, тоже теперь интересные ощущения? - выпалила я перед тем, как убежать к себе.
Позвала Демьяна и велела ни под каким предлогом не выпускать Тюхтяева из дома. Тот кивнул, скорбно следя за тем, как слезы заливают пышную юбку.
Минут через двадцать пришла мама и я рыдала на ее коленях. Была безутешна, и такой же и ушла в сон.
* * *
- Ну хочешь, я ему морду набью? - щедро предложил Хакас поздним вечером, когда я с распухшим от слез лицом выползла наружу. Влюбленные тихо сплетничали в музыкальной комнате - благо информационный повод на зависть любой желтой прессе моего времени.
- Не смей, - взвилась задремавшая было на его коленях Люська. - Я этот нос из ничего слепила в доисторических условиях, а после тебя точно не восстановлю.
- Да шучу я, за что его? - он потрепал ее по макушке. - Ксюх, ну ты сама рассуди, он тебе все правильно сказал. Я его в чем-то даже понимаю и уважаю. Он тебе жизнь портит не хочет. Федька, конечно, психанул зря, но нормальный мужик, остынет.
- Наверное. - поправила Люся. - Да, сестренка, вот сейчас ты не в чем не виновата, а перед всеми крайняя.
Из комнаты нашего гостя не раздавалось ни звука. Устя лаконично сообщила что жив, от ужина отказался. Собрал вещи и пытался уехать, но был задержан и отведен обратно.
* * *
Когда все убедились, что я успокоилась и расползлись по комнатам, я босиком, тихо-тихо отправилась туда, где до сих пор не погасла свеча. Поцарапалась в дверь, с грустью вспомнив того, кто однажды так же пробирался ко мне в костромской усадьбе.
- Ксения Александровна, у Вас же нет кошки. - усмехнулись за дверью.
- Могу я войти? - хрипло прошептала я.
- А Вы умеете спрашивать? - он открыл дверь и пропустил меня внутрь, отводя взгляд от лица.
Я осмотрелась и заняла кресло, в котором до этого столько часов следила за его самочувствием. А ведь он еще тогда задумал бросить меня.
- Вы почему не спите? - я рассматривала тени под глазами. Конечно, синяки от операций тоже имеют место, но вряд ли он упивается тупиком, в котором мы все сейчас оказались.
- Могу спросить Вас о том же. - мягко парировал мой пленник.
- Я-то отоспалась, а Вы к побегу готовились.
Угу, саквояж собран и особых признаков жизни нет. На столе письмо, и адресата, по-моему, я регулярно в зеркале вижу.
- Полагаю, что мое дальнейшее пребывание здесь неуместно.
Вон оно как!
- И куда же Вы собрались? В этот кладбищенский предбанник? Вас еще резать и резать, нужен присмотр, лекарства, чистота, тепло. - я всхлипнула. - Почему Вы так со мной?
Он опустил взгляд.
- Вам больно.
- Да! - взвилась я и почувствовала палец на губах.
- Все спят, не нужно их беспокоить.
Он присел напротив.
- Не переживайте обо мне. Теперь у Вас есть семья, зачем Вам старый больной покойник?
- Не больной, просто еще не долеченный. - всхлипнула я. - И вовсе не старый.
- Ксения, в каком году Вы родились? - это он вообще зачем?
- В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом. - а ведь едва не назвала восемьсот семьдесят второй по привычке.
- Сто тридцать девять лет разницы? - шепотом воскликнул он. - А я-то переживал насчет двадцати трех.
Рассмеялся, и вскоре к этому присоединилась я. Почти как раньше, только отдает безнадегой.
- Пообещайте, что не уйдете пока мы Вас лечим. - я многое могу выдержать, Господи, но не отнимай все сразу.
Молчит.
- Я могу снова попросить. - ведь сработало же шесть недель назад.
Опять молчит.
И даже когда я стою перед ним совершенного голая, все равно молчит.
- А может Вы бросите меня с завтрашнего дня?
* * *
Утренний завтрак проходил в волшебной обстановке: я была удивительно безмятежна и довольна жизнью - за ночь глаза вернулись к обычному состоянию и лицо более не напоминало подушку, Тюхтяев непроницаемо поглощал омлет, прочая родня переглядывалась, но берегла хрупкий мир.
- Как съездили? - поинтересовалась я у мамы и Хакаса.
- Там, конечно, работы полно, дом заброшен, но природа хорошая. - защебетала мама, радостная от перемены темы.
- А какая там охота! - с восторгом подхватил Дмитрий. - Я столько зайцев ни разу вместе не видел.
* * *
После завтрака Люся бочком-бочком протиснулась в кабинет.
- Ну что у вас? - ой, а глаза-то как горят.
- Все хорошо. Дружить будем. Долго и счастливо. - я досчитала баланс доходов и расходов и поняла, что тысяч двадцать-тридцать на ремонт усадьбы выделить смогу сразу, а остальное по весне. - Посмотри, что следующее резать станем.
- Нет, он что тебе сказал? - Люся не удовлетворилась коммюнике.
- Что дает мне абсолютную свободу самовыражения.
А уж как я ею воспользуюсь, оговорить не успел.
- Раз полную свободу дал во всем, к Феде поедешь? - не унималась сестрица.
- Нет, повременю. В прошлый раз его ревность чуть не вылилась в мою полную сексуальную инвалидность. Что-то пока повторять не хочется. - да и вообще неясно с каким лицом и с какими речами я могу к нему обращаться теперь.
Люська с сожалением отстала. А я действительно не знала, что теперь со всем этим делать. И что говорить Федору, да и зачем? Что я их обоих люблю, но каждого по-своему? Да и толку-то от разговоров: с одним поговорила - бросил, с другим не разговаривала - тот же результат, только без неприятного сотрясения воздуха.
* * *
Ночью я ушла в разнос, конечно. Обнаженной всю акробатику исполнять проще, поэтому подобралась ближе, оперлась ладонями на его колени.
- А вот теперь честно скажите, что хотите, чтобы я ушла.
Все-таки год без секса - плохой советчик в разумных начинаниях. Поэтому я беспрепятственно расстегнула его сюртук, стянула жилет - вот даже в таком состоянии человек следит за приличиями в одежде. Куда мне до него! По пуговке освобождала тело от рубашки. Такое непонятное выражение лица. С нервами получилось не все, так что мимика местами отсутствует, но сейчас этого не скажешь.
- Вы хотите этого… так? - напряженно спросил он.
- Нет, вот так. - впервые за все это время поцеловала его в губы, слегка непослушные, но как прежде страстные. И убедилась, что самообладание мужчины склонны переоценивать.
Я оседлала его колени и почувствовала, как правая рука обнимает мою талию, а левая зарывается в волосы. Обнаженные тела касались друг друга прямо по свежим шрамам, да и я сама дышала шумнее, чем он в нашу первую встречу, губы прижаты друг к другу так плотно, что даже Апокалипсис не разделит нас, с этой секунды мы единое целое… Мы рухнули на кровать, причем я даже не поняла, как оказалась зажатой между стеной и его телом. Не самая стратегически выгодная позиция. Он оторвался от моего рта и уткнулся в шею, замер.
- Я очень скучаю. - прошептала ему на ухо.
- Я тоже. - ответили мне после очень долгой паузы. - Но не стоит усложнять все еще больше.
Вот за силу воли я его уважаю, а за решение задушить готова. Но мне и не обещали, что будет легко.
- Вы останетесь? - хотя бы в чем-то я должна сегодня победить.
- Если это не будет Вас обременять.
Потерлась виском о его отрастающую щетину. Иногда мне кажется, что раньше никого не любила. То есть влюблялась, увлекалась, конечно, порой бушевали всякие страсти, но такого чувства, когда ты вся - часть другого человека, а он - тебя, при этом можно жить врозь, но только вместе ты чувствуешь эту жизнь полной - вот такого не было ни разу. Ни в одном измерении. Даже с Петей я была счастлива, но как-то односторонне, лишь потребляя все, что он мне давал.
- Не обременит. Я очень рада, что Вы здесь живете. Может быть и остальные вещи перевезем?
- Возможно. Все равно тот адрес провален теперь.
- Это верно. - захотела рассказать о цветке в окне, но слишком много объяснений для трех часов ночи. - Бумаги Ваши в подвале лежат. Когда понадобятся - спросите у Демьяна.
Он чуть замирает, потом выдыхает и, кажется, машет рукой. Я совершенно безнадежна.
- Вы успокоились?
Ну не этим бы словом я все назвала. Поэтому осторожно перекатилась через его тело и спиной прижалась к груди.
- Почему мы не можем жить как раньше?
- Потому что все изменилось. И я, и Вы. Я больше не могу дать Вам того, что мог раньше. - он проводит пальцем по плечу.
Да мне от тебя только ты сам нужен.
- Вы полагаете, что я собиралась за Вас замуж по расчету? - изумилась я.
- Очень в этом сомневаюсь. - рассудительно отозвался мужчина рядом. - Более того, Ваши мотивы мне до сих пор непонятны. Но сейчас это не имеет значения. Муж должен быть в состоянии заботиться о своей жене и защищать ее. Я себя к таковым более не отношу, поэтому не имею права подвергать Вас лишним расстройствам.
Господи, куда ты дел мужчин с такими взглядами в двадцать первом веке?
- А как Вы тогда видите наши отношения дальше?
И попробуй только расстроить меня сейчас.
- Этот вопрос крайне сложно обсуждать в постели. Но буду рад, если Вы окажете честь называть Вас своим другом. Безотносительно того, что произойдет дальше, я всегда буду относиться к Вам совершенно особо.
Давай останемся просто друзьями. Значит и раньше оно было.
- Хорошо. - я села на краешек кровати. - Значит, Вы отправляете меня на все четыре стороны, и при этом обещаете дружбу и привязанность.
- Я бы выбрал иную формулировку, но смысл такой, верно. - он неловко уселся рядом. В сумерках шрамы почти не видны, так что разговор наш мало чем отличается от того, который мог бы произойти год назад.
- А взамен соглашаетесь продолжать лечение.
- Но… - об этом речи не было, да отказываться сейчас не решишься.
- И жить здесь. - добила я.
Он только вздохнул и махнул рукой.
- А я все никак не мог понять, каким образом господин Калачев оказался в Вашей власти.
- Ну нет! - возмутилась я. - Фрол Матвеевич и я никогда…
- Я знаю. - улыбнулся он. - Но уговорить настолько законопослушного человека нападать на спящего доктора и похищать государственного служащего - не самое простое дело.
Да, звучит все как-то не очень.
Я подобрала с пола неглиже, оделась, завязала бант на груди. Пол холодил босые ноги, горячка соблазнения схлынула.
- Извините за беспокойство. - как ему теперь в глаза-то смотреть?
- Не надо, прошу.
Правильно, вот теперь твоя очередь вытирать мне слезы и утешать. И пусть именно эти слезы - крокодиловы, для тебя они всерьез. И поцелуи твои - тоже всерьез. Что же, свободу ты мне дал для отношений с любым мужчиной, а выбор я уже сделала.
* * *
Ближе к обеду нас навестил Их Сиятельство лично. Что-то там у них с Тюхтяевым образовалось срочно-бумажное. Первый раз за все время я видела их общение, и становилось понятным, что все мои игры во взрослого стратега на фоне этих двоих - ясельная группа детского сада. Теперь у них получалось разговаривать, иногда на повышенных тонах.
Графа я выслеживала в салоне, зная, что мимо не пройдет.
- Ксения, ты сотворила чудо. - обнял и закружил меня. - Он почти прежним стал.
Расцеловал и опустил на пол.
- Ожил, говорит, дышит хорошо. Как?
- Долго и мучительно, Николай Владимирович. - вот прямо сейчас пожаловаться или подождать?
- Я не буду пытать, но это же революционное открытие. Сколько людей можно спасти!
- Да. Мне бы доктора пристроить в наш медуниверситет.
- Зачем? Там профессора такого не умеют.
- Зато у доктора диплома нет. А надо, чтобы был. Экзамены же многие можно экстерном сдавать?
- Ну такому-то кудеснику все можно. Приведи мне его, я еще насчет глаза хотел проконсультироваться.
- А что с глазом? - я пристально вгляделась в зрачки родича. Вроде бы все чисто.
- Так, когда вас взорвали, Сутягин не смог спасти зрение, но глаз удалять не стал.
- Вот черт! - Не в то место я тогда доктора колола. - Люся!!!!!
Сестрица выкатилась из коридора на ходу застегивая корсаж. Правильно, Хакас дома, чего стесняться.
- Ваше Сиятельство, Людмила Михайловна любезно согласилась и дальше продолжать лечение нашего общего друга.
Наследник несчетных поколений российской аристократии приоткрыл рот.
- Она?
- Она. Тоже, знаете ли, имеет способности к самообразованию.
Люся наступила на горло собственной песне и продержалась молча с улыбкой до ухода господина Татищева.
- Милая, у меня есть две неоднозначные новости для тебя. - провозгласила я, когда дверь закрылась за все еще очумевшим графом.
- Что еще? Я, так-то обошлась бы и без этого сноба.
- Этот сноб - наше все. И имя, и благосостояние, и некоторые гарантии неприкосновенности. Так вот, я с ним поговорила насчет твоей учебы. Не факт, что сразу, но поступим тебя в университет учиться, получишь нормальный местный диплом и откроешь собственную клинику.
- Семь лет еще? - с нескрываемым омерзением переспросила сестра.
- Нет, давай везде размахивать дипломом две тысячи четырнадцатого. Тут фантастику пока не любят. - я обняла ее за плечи, как когда-то Фрола.
- Ну тогда спасибо, что ли. - буркнула Люся.
Все-таки именно в последние недели она почувствовала себя снова врачом, волшебницей. Я вечно буду признательна Диме, за то, что он разбудил ее от апатии, но слишком рискованно привязывать все существование только к одному человеку. Авторитетно могу заявить. Дело же ее вытянет при любой ситуации.
- А второе что?
Я кратко изложила и дальше выслушивала многоэтажный мат в адрес всех задействованных лиц.
В библиотеку она заходила, хищно глядя на жертву. Бедняга Тюхтяев, он даже не сразу понял, чем это чревато.
- Михаил Борисович, дорогой, у Вас голова болит?
- Бывает.
- А вот здесь? - нажала на несколько точек, от чего мой бывший жених посерел.
- Странно, я не рассмотрела этого на снимке. - пробормотала она и резко выбежала к себе.
По-моему, у Хакаса откладывается романтика.
Я нашла сестру стоящей на подоконнике гостиной с приложенными к окну снимками.
- И ведь была уверена, что это дефект пленки или осколок кости… - мычала она, рассматривая очередное мутное пятно на карточке. - Ну и ладушки, скальпели все равно одинаковые. - она наклонила голову и громко крикнула. - МихалБорисыч, не ужинайте сегодня!
* * *
В этот раз дело не очень заладилось с самого начала. Под веком обнаружилась капсула с гноем. Я перепугалась, что это и был сам глаз, но Люська постепенно докопалась до чуть деформированного глазного яблока, обнажила тонкую щепку, уже практически сросшуюся с мягкими тканями.
- Что делать-то? - прошептала я. Сегодня я выполняла роль хорошего собеседника и начинающего анестезиолога.
- Рисковать и молиться.
Медленно-медленно извлекала эту самую щепку, формировала веко, и постоянно всуе поминала Сутягина.
Теперь режим дня Тюхтяева резко изменился - как и всем офтальмологическим больным ему ограничили нагрузки, запретили работу и заперли в четырех стенах. Продержался сутки.
- Ксения Александровна! Что Вы на этот раз сделали?
Поскольку ход операции мы обсуждали вдвоем, то повязка на глазу стала для него неожиданностью.
- Возвращаем Вам симметрию.
- Я очень благодарен, но читать-то почему нельзя?
В конце концов сошлись на часе в день, когда он читает и паре часов, когда читают ему, а он только конспектирует. Вот когда я возненавидела печатное слово. Мама хихикала, вспоминая, как читала мне в детстве, а я требовала еще и еще. Но опять же, теперь мы контактировали дольше обычного.
* * *
- Михаил Борисович! - окликнула я, когда время, отведенное на чтение и работу, закончилось, а сил идти уже не было.
- Да? - он тоже отдыхал в своем кресле.
- Не обижайтесь, но Вы как-то слишком спокойно восприняли факт нашего происхождения. Мы с того дня ни разу об этом не говорили…
- Ксения Александровна, логика учит нас отсекать неправильные объяснения. А Ваша история идеально объясняет многие вопросы. - он улыбнулся. - Вы все очень стараетесь, ну не всегда, конечно, но стараетесь быть похожими на местных, но, если присмотреться, это заметно. Поверхностный взгляд чаще спишет все шероховатости на провинциальность или долгое пребывание за границей, но знания, волю, гибкость ума и кругозор этим не объяснишь.
- Вы сохраните наш секрет? - конечно, кровью клясться не надо, но мне важна предсказуемость.
- А кому я могу такое рассказать? Обсудить мы могли бы только с господином Фохтом, но вряд ли он станет моим приятелем. - усмехнулся наш пациент.
Да, нечего вам с ним обсуждать.
- Понимаю, мне в первые годы тут тоже непросто было. Хотя я знала историю, а вот Вы не очень интересуетесь будущим. - и это меня разъедало: я бы очень хотела узнать о перспективах своей страны, а этот как воды в рот набрал.
- Вы все говорите на русском, пусть и немного непривычно, называете себя россиянами, значит держава в порядке. Все мои современники умерли, а Ваших я не знаю. Вам сложно будет пересказать мне сразу сто лет. А если бы намечалось что-то серьезное, Вы бы уже все уши прожужжали, как тогда с Ходынкой.
У него же в сосудах кровь течет, теплая, я точно знаю, а рассуждает по-рыбьи.
- Так я могу кратенько двадцать ближайших описать, а после них остальное уже легче пойдет.
- Хорошо. - он откинулся на подушки и прикрыл глаза.
- 1904 - война с Японией, которую мы бездарно проиграем, потеряв весь флот и десятки тысяч солдат. В 1905 - революция. Погибнет несколько тысяч человек, и это еще власть не сменится, а так, год попетушаться все. 1914 - начало первой мировой войны. С одной стороны Германия, Австро-Венгрия, Османы. С нашей - англичане, французы, мы, итальянцы, американцы. Минус двадцать миллионов человек убитыми за четыре года и еще десятки миллионов раненых. Между прочим, именно в эту войну начнут применять отравляющие вещества, противогаз от которых мы так своевременно изобрели. Исчезнут с лица Земли почти все известные Империи: и Австро-Венгерская, и Османская, и Германская. Наша тоже. 1917 - еще две революции, гражданская война, по некоторым оценкам общие потери начинаются от десяти миллионов россиян, а с учетом отсоединившейся Польши, Финляндии и кое-чего еще - можно смело говорить о пятидесяти миллионах утраченных граждан. А потом будет еще вторая мировая, но там потери куда страшнее и…
- Это невозможно.
- У Государя Императора родятся четыре дочери подряд, и лишь потом мальчик наследник. Ольга и Татьяна уже есть, остались Мария и Анастасия. Сейчас у нас девяносто седьмой, значит Мария Николаевна появится в девяносто девятом. Если это подтвердится, то тогда обсудим другие мои предположения.
- Договорились.
Не поверил.