Чувствуя себя как человек, за которым ведется неусыпная слежка, сенатор направился в термы - просторную ванную комнату с бассейном и двумя отделениями - с горячей и холодной водой, какие имелись в каждом римском доме. Этот Кастор, подумал он, становится решительно невыносимым - так и лезет в чужие дела…
Спустя несколько часов, после тщательного досмотра стражей, сенатора провели по длинным коридорам, и теперь он ожидал у двери императорского кабинета.
Узнает ли его Цезарь? Он вспомнил, как много лет назад проводил целые дни в библиотеке Азиния Поллиона. Вспомнил приятные беседы, уроки этрусского языка, ехидные шуточки, которыми они с удовольствием обменивались. Он, Публий Аврелий Стаций, юный аристократ, подающий большие надежды, и Клавдий, человек уже немолодой, к которому тогда все относились с пренебрежением. Заикание и уродливая нога с самого детства превратили его в предмет насмешек всей семьи: остальные Клавдии - красивые, наглые, самоуверенные, - считали его паршивой овцой в роду, ошибкой, гримасой природы.
Клавдий-идиот - так с презрением называли они его, слишком занятые собой, чтобы заметить тонкий ум и жажду знаний, которая помогла ему стать глубоким знатоком лингвистики и истории. Удивительно, но те недостатки, из-за которых в нем не видели опасного конкурента, не однажды спасали ему жизнь.
В то время как его знаменитые родственники неизбежно погибали один за другим от яда или кинжала, несчастный Клавдий - "идиот", - на которого никто не обращал внимания, умудрился выжить, пребывая в тени. И настал день, когда он стал высшим правителем империи, протянувшейся во все концы света.
Нет, решил Аврелий, не стоит обманываться. Человек, встречи с которым он ожидал, - не прежний его товарищ по библиотеке, но божественный император, властитель земель и морей.
Секретарь сделал сенатору знак, и дверь открылась. Склонившись над обширным столом, Клавдий просматривал стопку документов. Да, он действительно постарел, убедился Аврелий, с любовью глядя на него, но тотчас выпрямился, высоко вскинув, как принято, руку в римском приветствии:
- Приветствую тебя, Цезарь!
Император поднял на него глаза. Волосы поседели, мускулистые руки - единственное, что оставалось крепким в его несчастном теле, - покрыты вздувшимися венами. Правитель медленно встал из-за стола.
- Приветствую тебя, сенатор Стаций, - сухо и официально ответил он и направился к нему, слегка прихрамывая.
Аврелий ожидал, не двигаясь, глядя на него строго и сурово, как обязывала обстановка.
- Сенатор Стаций! - резко и твердо заговорил старик. - Возможно, ты забыл за чередой празднеств, любовных приключений и других памятных событий о времени, потраченном в библиотеке Поллиона на философские споры с одним несчастным калекой, который служил предметом всеобщих насмешек. Ты был тогда красивым, молодым и здоровым человеком и, должно быть, уже не помнишь тех далеких дней, когда я пытался обучить тебя этрусскому языку. Мы часами беседовали с тобой, и я все удивлялся - почему ты, такой славный юноша, быстрый и ловкий борец, никогда не избегал встреч с Клавдием-идиотом, с дурачком, на которого все показывали пальцем, с несчастным, который спотыкался о любую подножку и жалко заикался в ответ на насмешки. Ты, наверное, мог забыть все это. Я - нет.
Аврелий с трудом сдержал нахлынувшее волнение.
- Теперь никто не смеется надо мной, - продолжал Клавдий, - и, если я спотыкаюсь, сотни людей готовы поддержать, но ты, именно ты, приветствуешь меня так холодно. И называешь Цезарем!
Рука патриция, застывшая в воздухе, опустилась, он расслабился и шагнул вперед. Старик, хромая, двинулся навстречу и открыл ему свои объятия.
- Аврелий, друг мой! Наконец-то! Я столько раз приглашал тебя, но ты ни разу не пришел…
Сенатор оказался захваченным врасплох, хотя где-то в глубине души и ожидал этого.
- Ты стал Цезарем, - попытался оправдаться он.
- Ах, эта твоя чрезмерная гордость! - прервал его властитель. - Прежде всего, я - твой учитель этрусского языка! - засмеялся он, обнимая его. - Проходи, садись и рассказывай. Знаешь, я ведь следил за тем, как складывается твоя судьба. Женщины, приключения, путешествия, философия… Какая интересная жизнь! Мне же, напротив, досталось трудное занятие, которое не оставляет времени для развлечений.
- Клавдий, ты же бог… - с трепетом и волнением произнес Аврелий.
- Есть бог и бог! Нога, которая короче, все время ужасно болит. Думаешь, будь я и в самом деле богом, не вылечил бы ее? - пошутил старик.
- Выходит, ты всех разогнал и теперь - император! - с удовольствием отметил патриций.
- Нет, - возразил Клавдий, - мне совершенно ничего не пришлось делать. Благодаря богам мои дорогие родственники сами поубивали друг друга. Скажи правду: можно ли хуже управлять империей, чем это делали они? Но думаешь, кто-нибудь благодарит меня? Нет, дворцовые историки только и ждут, когда я умру, чтобы забросать меня грязью, усердствуя перед моим преемником. Да и теперь, еще при жизни, знал бы ты, что мне приходится слышать… Жалуются все, от первого до последнего, словно хор вдов, что притворяются безутешными. Аристократы недовольны, потому что я поубавил у них власти, сенат - потому что мало считаюсь с ним, всадники - потому что заставляю платить налоги, да и чернь тоже - оттого, что разрешил провинциалам получать гражданство, будто Рим - единственный город в стране! О целом мире приходится думать, не только о тех, кто живет здесь. Им ведь нет дела ни до Мавритании, ни до Британии, ни до Иудеи! Они живут еще словно во времена Цинцинната! - жестикулируя, продолжал изливать душу властитель. - Вот увидишь, что скажут обо мне: несчастный дурак, по ошибке оказавшийся на троне, им командовали женщины, он утопал в вине… Разве вспомнят когда-нибудь об орошении земель, осушении болот, водопроводах и гаванях, о законах, которые я издавал?
- История вспомнит, - уверенно ответил Аврелий.
- История! - горько усмехнулся Клавдий. - Ты все такой же мечтатель! Думаешь, через пару тысячелетий студенты будут знать что-нибудь о римском праве и речах Цицерона?
- Не думаю… Но все возможно, - возразил Аврелий.
- Да нет! - воскликнул старый император. - От Рима, его языка и цивилизации даже следа не останется. Ты же видишь, что произошло с этрусками. Теперь уже нас единицы остались - тех, кто знает их язык… И речь идет о нашем времени, теперешнем. А будущее, как говорится, еще на коленях у богов.
Старик налил себе полный кубок вина. Все знали, что император много пил, слишком много.
- Я организовал зрелищные бои, - продолжал Клавдий, - и рассчитывал, что они будут иметь большой успех. Для меня чрезвычайно важно сохранить поддержку черни… А тут этот дурак Хелидон дал угробить себя, и теперь начнется конец света!
- Ну, в конце концов, это всего лишь гладиатор… - попытался смягчить ситуацию Аврелий.
- Всего лишь гладиатор, говоришь? А знаешь ли ты, что сегодня лучшие из лучших гладиаторов стоят больше трибунов и сенаторов? - возразил властитель, выразительно посмотрев на луночки, украшавшие сенаторские сапоги Аврелия, которые, как и латиклавия, обозначали его положение в курии.
- Да, - вздохнул сенатор, - panem et circenses…
- Вот именно! - согласился Клавдий. - И теперь все ждут, что я накажу, как следует, виновного в смерти их кумира. И всем же ясно, что Хелидон убит, а не погиб в сражении, хотя никто не понимает, каким образом его убили! На боях, как ты понимаешь, делается огромное количество ставок…
- Однако ретиарии не так уж высоко ценятся, - заметил Аврелий.
- Но только не Хелидон, - сказал император. - Этот гладиатор давал десять очков вперед каждому. Уверен, Аврелий, от тебя не ускользнули последствия. С его смертью целые состояния перешли в другие руки. Я сам заработал кругленькую сумму!
Игра, вино и женщины - три порока, в которых моралисты упрекали Клавдия Цезаря, забывая о кровожадности его предшественников.
- До чего я дошел, Аврелий! Должен добиваться благосклонности толпы, словно какой-то бесстыжий демагог! Прежде у меня были совсем другие идеалы. Помнишь? Мне хотелось восстановить республику…
- В твоем положении, Цезарь, идеалы становятся роскошью, какую можно позволить себе крайне редко, - возразил патриций.
- Завидую тебе, друг мой: тебе никто не нужен, даже Цезарь. А вот мне, напротив, нужен ты. - Голос Клавдия звучал искренно. - Не стыдно попросить о помощи, даже если ты живой бог. Зевс разве не созывал на помощь других богов, чтобы побороть титанов? - хитро напомнил император. - Так что перейдем к главному. Мне стало известно, что ты блестяще раскрыл несколько загадочных убийств…
- Я думал, это совершенно частные дела, - изумился патриций.
- Друг мой, ты шутишь. В Риме даже у стен есть уши. И потом, император я, в конце концов, или нет? Найдутся и у меня свои шпионы, где надо…
Аврелий с трудом сдержал улыбку. Он не сомневался, что божественному Цезарю известно немало секретов, возможно, даже больше, чем его приятельнице матроне Помпонии, самой осведомленной сплетнице в столице.
- Пришло время оплатить мне те уроки этрусского языка, сенатор Стаций! Найди того, кто убил Хелидона, отдай его на растерзание черни - и тем поможешь мне спасти империю!
- Попробую, Клавдий. При одном условии, однако.
- Что? - добродушно нахмурился старик. - Кто ты такой, чтобы ставить условия Клавдию - богу?
- Сенатор Публий Аврелий Стаций, рожденный свободным, римский гражданин, - с улыбкой ответил друг.
- Так что же это за условие?
- Я буду проводить расследование по-своему, совершенно самостоятельно и с самыми широкими полномочиями. Хочу, чтобы никто - никто! - не вмешивался в мою работу.
- Сенатор Стаций, - заговорил Клавдий, - тебе не кажется это условие несколько обременительным?..
- Позволю себе настаивать, божественный Цезарь, - прервал его Аврелий, пренебрегая этикетом. - Если тебе нужен убийца, позволь мне спокойно вести расследование.
- Ладно, пусть будет так, - сдался Цезарь. - С этого момента ты - мой прокуратор, и твое слово - мое слово. Vale, Аврелий!
- Vale, Цезарь, - ответил сенатор и направился к выходу.
- И повтори этрусские глаголы! - услышал он вдогонку. - У тебя всегда были нелады с грамматикой!
3.
За шесть дней до июньских нон
- Какой ужас, какое жуткое несчастье, какая страшная беда! - без конца твердила Помпония.
- Ну ладно, дорогая моя, ты ведь даже не знала его! - возразил Публий Аврелий, удивившись отчаянию матроны при известии о смерти Хелидона, лучшего римского гладиатора.
- Я присутствовала на всех его боях, на всех! И он… - Голос Помпонии зазвучал громче. - И он погиб именно тогда, когда меня не было! И я узнала об этом от Домитиллы, представь себе!
- Нет, меня не разжалобишь, - не без иронии возразил Аврелий. - Я уверен, о Хелидоне тебе известно куда больше любой Домитиллы, - подзадорил он ее, не сомневаясь, что Помпония готова поделиться с ним любыми сведениями, какими располагает, чтобы загладить свое непростительное отсутствие.
- Как раз в тот день мне понадобилось уехать из Рима! Такая неудача… Ты спрашивал, знаю ли я что-нибудь о Хелидоне? Конечно! Эта несчастная Нисса…
- Нисса? - переспросил сенатор. Он не сомневался, что уже слышал где-то это имя: какая-нибудь гетера, может быть, танцовщица…
Тит Сервилий, до сих пор молчавший, подавленный бесконечной болтовней своей жены Помпонии, вдруг оживился:
- Актриса, лучшая актриса мимического театра! Они с Хелидоном были неравнодушны друг к другу… Весь город знал это. Аврелий, где ты живешь, в каком мире? - удивился он.
Аврелий, не располагавший столь важными сведениями, поспешил выяснить другие подробности.
- Нисса - самая известная актриса мимического театра Помпея. На каждом её спектакле творится что-то невообразимое. Она такая соблазнительная, что… - начал было Сервилий, незаметным жестом давая понять, что хотел бы развить эту тему вдали от нескромных ушей.
- А ты откуда это знаешь? - тоном следователя заговорила супруга, как всегда с подозрением. - Надеюсь, не ходил смотреть на нее без меня!
Сервилий недовольно поморщился и подмигнул Аврелию.
- Да Нисса просто бесстыдна, - тут же пояснила всеведущая матрона. - Она так изображает любовные сцены, что уже ничего не остается для воображения. И ни одну картину не завершает в одежде. Нет, тебе не понравилось бы, - продолжала она, обращаясь к мужу. - Это так вульгарно, что становится просто скучно. Не говоря уже о том, что у нее кривые ноги.
- А вот откуда все это знаешь ты? - поинтересовался Сервилий, слегка задетый.
- Я была на одном представлении вместе с Домитиллой, когда ты ездил по каким-то делам в Пренесту. Поверь мне, ничего особенного в этой вашей Ниссе нет. Конечно, не могу отрицать - она вызывает живейший интерес публики: в зале собралось двадцать тысяч человек. Слышал бы ты, как они свистели!
- Актриса, главная знаменитость непристойного мимического театра, и победитель гладиаторских боев… - задумчиво проговорил Аврелий. - В самом деле, красивая пара.
- Любовь есть любовь, - защитила их Помпония.
- Боги создали их, боги и соединили, - философски заметил Сервилий.
Тут в комнату робко заглянула одна из служанок и сообщила хозяйке, что ее ждет примерка нового наряда. Помпония тотчас исчезла следом за рабыней, и Сервилий облегченно вздохнул.
- Боги небесные, я едва не проговорился! - воскликнул верный супруг, отирая пот со лба. - Видишь ли, в ту ночь я вовсе не ездил ни в какую Пренесту, а только придумал предлог, чтобы не огорчать Помпонию… Короче, - признался он, - среди тех двадцати тысяч зрителей находился и я. Слава богу, что мы не встретились…
Аврелий от души посмеялся над тем, как непросто оказалось другу попасть на запретное представление, в то время как его жена спокойно смотрела спектакль, сидя в первом ряду.
- При чем тут кривые ноги, ты бы только видел, как она грациозна! Я даже хотел попросить тебя… - Сервилий понизил голос и с видом заговорщика продолжал: - Может, мы с тобой на днях… Придумай какое-нибудь судебное дело, над которым нужно как следует поработать… И сходим вместе посмотреть на нее, на эту маленькую актрису мимического театра.
- Можешь рассчитывать на меня, Тит Сервилий, - пообещал сенатор. - Только смотри, чтобы Помпония не узнала, иначе она убьет меня.
- Нисса будет выступать как раз через два дня.
- Прекрасно! - ответил Аврелий. - Теперь главное не забыть, а места у меня есть, - добавил он, доставая бронзовое удостоверение.
- У вас, сенаторов, столько привилегий! - шутливо возмутился Тит.
- Какие там привилегии, - покачал головой Аврелий. - Сегодня приходится благодарить Олимп, если найдется скамья позади императорских вольноотпущенников! - пошутил он, прощаясь.
Когда он шел по вестибюлю, Помпония поманила его из-за шторы.
- Эй, Публий, - тихо позвала она. - Советую сходить и посмотреть на эту актрису, - шепнула она. - Прекрасное зрелище, тебе понравится! Хотела сказать тебе так, чтобы Сервилий не слышал. Знаешь, какой он, боюсь, как бы она не вскружила ему голову, он ведь уже не молод… - Она вздохнула. - Я делаю это для его же блага, понимаешь?
- Помпония, твоя забота о муже достойна самой высокой похвалы, - с улыбкой заверил ее сенатор. - Будь спокойна, я ни слова не скажу ему.
4.
За пять дней до июньских нон
Паланкин сенатора остановился у подножия холма Оппия возле длинной кирпичной стены Лудус Магнус.
Внешне школа гладиаторов не сильно отличалась от военной казармы, если не считать, что дисциплина здесь, за этими стенами, была строже, чем у легионеров на войне. Тот, кто продавал себя арене, подписав самый настоящий юридический договор, с этого момента душой и телом принадлежал ланисте - словно раб хозяину, и соглашался на все - терпеть наказания, пытки, даже погибнуть в бою. И тем не менее многие добровольно подписывали этот документ.
Слуга у входа распахнул дверь, как только дежурный прокричал громовым голосом:
- Откройте благородному Публию Аврелию Стацию, римскому сенатору!
Появление Аврелия выглядело весьма торжественно: за ним проследовали Сервилий и длинная череда слуг. Возле небольшого деревянного амфитеатра, предназначенного для тренировочных боев, выстроились doctores. Ими становились, как правило, атлеты, избежавшие смерти и оставшиеся работать в школе, чтобы готовить новых рекрутов.
В самом деле, выходу будущего победителя на арену предшествовали долгие месяцы, а порой и годы труднейшего обучения под руководством неумолимых тренеров, готовых заставить новичка претерпеть те же мучения, какие они сами сносили когда-то от своих учителей.
Управляющий школой Ауфидий, тучный человек, немолодой, обрюзгший, с жестким взглядом, в котором сквозило наглое самодовольство, встретил Публия Аврелия с притворной вежливостью.
- Благородный Стаций, какое бесконечное счастье видеть тебя среди нас! Приказывай - и тебе повинуются, глубокоуважаемый сенатор. Согласно велению Цезаря мы в полном твоем распоряжении и готовы выполнить любое твое желание. Я приготовил тебе угощение в моих комнатах…
- Спасибо, - коротко ответил Аврелий, намереваясь держать дистанцию. - Но сначала я все же хотел бы осмотреть школу. И прежде всего, что это за здание вон там? - спросил он, указывая на низкое мрачное строение у края арены.
- Кухня, - ответил ланиста. - Там мои ребята едят, все вместе.