– Еще вот что, – продолжал Рыцарь Курятника, – у вас есть тайны, которых у многих нет. Если меня убьют или если я умру естественной смертью, полностью доверьтесь тому, кто был сейчас здесь со мной и лица которого вы никогда не видели, повинуйтесь ему, потому что все инструкции, которые он будет давать, он получит от меня. Теперь прощайте.
Виконт поклонился и, положив письмо в карман, вышел.
ХХVIII Петух Негр
Лишь только Хохлатый Петух вышел из комнаты, Рыцарь Курятника подошел к драпировке и поднял ее. Эта драпировка закрывала маленькую дверцу, которая была открыта, и С. в своей маске стоял на пороге.
– Вы слышали? – спросил его Рыцарь Курятника.
С. подошел и, схватив обе его руки, лихорадочно по– жал
их.
– Ничто меня не удивляет в вас, – сказал он.
В эту минуту раздалось пение петуха.
– А вот и Зеленая Голова, – сказал С. – Теперь-то мы все узнаем.
Второе "кукареку" раздалось на этот раз ближе. Рыцарь Курятника покачал головой.
– Это не крик Зеленой Головы! – сказал он.
– Вы так думаете?
Леонарда отворила дверь и сказала:
– Петух Негр желает говорить с начальником.
– Пусть войдет, – отвечал Рыцарь Курятника.
– Разве Петух Негр выходил? – с удивлением спросил
С.
– Да, я посылал его.
Тяжелые шаги раздались на ступенях лестницы. Петух Негр, черный с головы до ног, появился на пороге.
– Что ты имеешь мне сказать? – живо спросил Рыцарь Курятника.
– Зеленая Голова умер! – отвечал Петух Негр.
– Как?! – вскричал С.
– Ты сказал "умер"? – повторил Рыцарь Курятника.
– Да, – сказал Петух Негр.
– Где и как?
– Он лежит на мостовой на улице Корделье, перед домом, на углу улицы Готфейль; на шее у него красный шнурок; им его и удавили – вот все, что я знаю.
– Давно он умер?
– Не думаю: он был уже холоден, но тело еще не окоченело.
– Что ты сделал?
– Ничего! Удостоверившись в его смерти, я прибежал сообщить об этом вам и получить указания.
– Ты никому не говорил?
– Ни слова никому.
– Веди же нас.
Петух Негр бросился к двери. Рыцарь Курятника энергичным жестом пригласил С. следовать за ним. Все трое спустились с лестницы и вышли из дома.
ХХIХ Труп
Петух Негр шел впереди и наконец остановился.
– Здесь, – сказал он, протягивая руку и указывая пальцем на неопределенную массу, едва видневшуюся в темноте. Рыцарь Курятника и С. подошли и наклонились.
– Да, это Зеленая Голова, – сказал Рыцарь Курятника, осветив фонарем лицо человека, лежащего перед тумбой.
– Он умер, – сказал С., приложив руку к сердцу и к пульсу, – но не более чем два часа назад.
Рыцарь Курятника, поставив фонарь на землю, приподнял голову убитого, чтобы рассмотреть шнурок, стягивавший шею. Этот шнурок, очень тонкий, похожий на те, которые употребляют на Востоке палачи, был из красного шелка; он два раза обвил шею, и узел, ставший причиной смерти, был не обычной петлей, а чем-то вроде витого шнурка, поддерживаемого медной защелкой с пружиной.
Лицо было искажено, черты страшно изменены; глаза выкатились, и рот полуоткрыт; зубы сжаты, и кровавая пена еще виднелась на губах. На шее был синеватый отек, указывавший на внутренний разрыв артерии под действием шнурка.
С., внимательно осмотрев труп, позвал Петуха Негра и вместе с ним начал обыскивать карманы Зеленой Головы.
– Ничего, – сказал тот, приподнимаясь.
– Ничего? – спросил Рыцарь Курятника.
– Все карманы пусты: бумаги, бывшие с ним, исчезли.
Рыцарь Курятника и С. переглянулись. Первый взял фонарь и очень внимательно стал осматривать труп. Вдруг он наклонился и поднял бумажку, сложенную вчетверо; быстро развернув ее, он пробежал записку глазами.
– О! – выдавил он со странным выражением лица. Затем, после минутного молчания, он обратился к Петуху Негру и сказал:
– Отнеси труп нашего друга в дом на Кладбищенской улице и положи его на нижнем этаже. Идем! – обратился он к С.
Книга вторая
Любовница короля – Прекрасная незнакомка
I Дорога в Брюнуа
Утром 23 февраля 1745 года, то есть недели через три после событий, описанных в первой части, щегольская карета со светло-зеленым кузовом и колесами, украшенными серебром, запряженная четверкой, проезжала по городу Боасси-СенЛежэ.
На дверцах кареты был нарисован герб с изображением двух великолепных кабаньих клыков.
К шеям лошадей были привязаны колокольчики. Гривы их были переплетены шелковыми лентами изумрудного цвета. Два форейтора в бархатных зеленых камзолах с серебряными галунами и в треугольных шляпах, украшенных кокардами из белых лент, управляли лошадьми. Два лакея в зеленых с серебром ливреях сидели на запятках.
В карете два человека, небрежно откинувшись на подушки, любовались великолепным пейзажем.
Хотя была зима, последние две недели было не холодно. Солнце всходило лучезарное, небо было чистое. Путешественники в щегольских охотничьих костюмах были не кто иные, как герцог де Ришелье и маркиз де Креки. На этот день в лесу Сенар была назначена королевская охота, и герцог с маркизом ехали на место сбора, назначенное обер-егермейстером. Дорогой они беседовали, смеялись, обменивались придворными анекдотами, непревзойденным знатоком которых был герцог де Ришелье. Креки больше слушал, чем говорил.
Карета ехала мимо парка Брюнуа, и великолепный замок, который безумная расточительность маркиза должна была сделать знаменитым двадцать лет спустя, величественно сверкал своими позолоченными кровлями.
– Ей-Богу! – воскликнул Ришелье, смеясь. – Король, сделав маркизом Париса де Монмартеля, должен был бы дать ему герб, изображающий золотое поле, заваленное мешками!
– Парис оказал такие большие услуги, – сказал Креки с притворной серьезностью.
– Большие услуги! – повторил Ришелье. – Кому же?
– Самому себе.
– А! Очень хорошо!
– Утверждают, любезный герцог, что этот главный банкир Франции имеет в своей личной кассе больше двадцати миллионов.
– Это правда, маркиз. Господин придворный банкир обладает такой властью, что сам назначает контролеров.
Схватив шелковый шнур, висевший у переднего стекла, он дернул его и закричал:
– Не сюда! Не сюда!
Карета, поворачивавшая было направо, на дорогу, где было назначено место сбора охотников, вдруг остановилась. К дверце подошел лакей, почтительно держа в руке шляпу.
– Налево, по дороге в Соази, – сказал герцог.
Лакей передал приказ форейторам, и карета быстро покатилась в другом направлении.
– Но мы не туда едем! – удивленно воскликнул Креки.
– Да, но мы успеем приехать, – отвечал Ришелье. – Охота назначена на два часа, а теперь который?
Креки посмотрел на часы.
– Десять часов, – сказал он.
– Значит, у нас в запасе четыре часа!
– Что же мы будем делать все это время?
– Сначала совершим приятную прогулку, а потом превосходно позавтракаем.
– Где же мы будем завтракать?
– В прехорошеньком замке.
– Кто в нем живет?
– Царица грации, красоты и любви.
– Черт побери, любезный герцог! – вскричал Креки, играя кружевами галстука. – Я не сожалею, что встал так рано и поехал по вашему приказанию натощак.
– Я же говорил, что вы будете меня благодарить.
– Мы едем в Соази?
– Нет, поблизости от Соази, к лесу.
– В какой замок?
– Этиоль.
– К племяннице Турншера?
– Вот именно. Мы будем завтракать, если только это вам угодно, любезный маркиз, у жены Нормана д'Этиоля, нашего главного откупщика.
Креки посмотрел на Ришелье, потом весело расхохотался и пожал ему руку.
– Поздравляю, – сказал он. – Меня уверяли, что д'Этиоль очаровательна! Но зачем вы меня везете туда?
– Чтобы не быть там одному.
Креки вытаращил глаза.
– Если это загадка, то я не в силах отгадать ее, – сказал
он.
– А разгадка состоит в том, что я не могу принять ваших поздравлений.
– Отчего?..
Ришелье раскрыл чудесную табакерку – замечательное произведение искусства. Он засунул в нее свои аристократические пальцы и, медленно нюхая ароматический табак, сказал, стряхивая крошки, рассыпавшиеся по жабо:
– Вы знаете мадам Норман д'Этиоль…
– По имени – немножко, по репутации – очень много, по виду – вовсе нет.
– Ну! Мой милый, мадам Норман д'Этиоль – очаровательная двадцатичетырехлетняя женщина, обладающая грацией, красотой, остроумием и даже талантом: она играет на лютне и клавесине, поет, танцует, как балетные танцовщицы, прекрасно рисует карандашом и масляными красками и, наконец, декламирует не хуже малютки Дюмениль.
– Черт побери! Да ваша мадам д'Этиоль просто совершенство! Я влюбился в нее до безумия: прелестная, грациозная, остроумная, танцовщица, певица, драматическая актриса, музыкантша…
– Словом, приманка для короля!
Ришелье улыбнулся и лукаво посмотрел на своего спутника. Маркиз хотел что-то сказать, но форейторы громко захлопали бичами, и вихрь пыли поднялся справа.
– Держи левее, дурак, и дай проехать! – послышался громкий голос.
Бичи захлопали еще сильнее, раздались крики, и человек, уже прежде говоривший, продолжал:
– Служба короля!
Креки, наклонившись вперед, высунул голову в окно кареты. Впереди стояла наемная карета, запряженная двумя большими лошадьми и занимавшая одна почти всю дорогу; кучеру-то этой кареты форейторы маркиза де Креки приказывали посторониться и пропустить блестящий экипаж.
В ту аристократическую эпоху "проехать вперед" было делом крайней важности. Вельможи останавливали или опрокидывали кареты низших по чину, но проезжали. Если бы экипаж маркиза де Креки поскакал со своей четверкой, то наемная карета непременно опрокинулась бы в реку. Опасность была неминуема, поскольку форейторы решились проехать во что бы то ни стало.
Красавица
– Боже! Да вы нас сбросите в реку! – раздался жалобный голос.
В окне наемной кареты показалось полное, круглое, румяное лицо с тройным подбородком. Маркиз де Креки весело расхохотался.
– Аббат де Берни! – сказал он.
– Берни! – повторил Ришелье, выглядывая в свою очередь.
– Маркиз де Креки! – вскричал аббат, протянув руки. – Неужели вы захотите нас убить?
– Сохрани Бог, любезный аббат, вы очень приятный собеседник, и к тому же мадемуазель Госсен мне этого не простит. Однако, любезный аббат, мы должны проехать.
– Я ужасно боюсь этой кареты, которая скрипит, как старое железо.
– Ну, так садитесь в нашу карету, а эту потом можно будет столкнуть в реку.
– Охотно, – отвечал аббат, и лицо его прояснилось.
Обе кареты остановились. Лакей соскочил на землю, отворил дверцу наемной кареты, и аббат вышел; другой лакей опустил подножку кареты маркиза де Креки.
– Но я не один, – сказал де Берни.
– А-а! – заметил Ришелье. – С вами в карете дама?
– Нет, мужчина.
– Кто?
– Вольтер.
– Вольтер с вами?! – удивился Креки.
– Да.
– Так пусть и он сядет в нашу карету, скажите ему.
Ришелье насмешливо улыбнулся.
– Разве вы не знаете Вольтера? – спросил он.
– Знаю, – отвечал Креки.
– Тогда вы должны знать, что если вы его попросите через аббата, то он не придет.
– Почему?
– Потому что его надо пригласить иначе.
Ришелье сделал знак рукой лакею:
– Подите и скажите от нас месье де Вольтеру, что мы просим его оказать нам честь пересесть в нашу карету.
Лакей поклонился и, со шляпой в руке, подошел к дверцам наемной кареты. Через несколько минут высокий худощавый человек, одетый просто и со вкусом, медленно вышел из наемной кареты.
Его звали Аруэ де Вольтер. Ему тогда было пятьдесят лет и он находился во всем блеске не столько своей славы (слава, в полном значении этого слова, настигла его спустя много времени), сколько блистательной и шумной репутации.
– Садитесь же, любезный Аруэ, – сказал Ришелье, дружески кланяясь великому писателю.
Вольтер сел в карету, и дверца тотчас закрылась. В это время кучер наемной кареты сошел на землю и, взяв лошадей под уздцы, свел их с дороги. Блестящий экипаж быстро проехал.
– Теперь, господа, скажите нам, – начал маркиз де Креки, – куда вы желаете, чтобы мы вас отвезли?
– Мы не допустим, чтобы вы ради нас свернули с дороги, – отвечал Вольтер.
– Куда же вы ехали? – спросил Ришелье.
– В Этиоль! – отвечал аббат де Берни.
– Вы ехали в Этиоль?
– Да, – подтвердил Вольтер.
– Как кстати! И мы тоже туда едем.
– Разве вы знаете мадам д'Этиоль? – спросил Ришелье.
– Я ее знал, когда она была мадемуазель Поассон.
– Поассон! Поассон! – повторил Креки. – Какой-то Поассон в свое время чуть не был повешен за злоупотребления.
– Это ее отец, – сказал Вольтер.
– И кто-то спас его в Гамбурге, – заметил Ришелье.
– Это Турншер.
– А потом кто-то еще и выхлопотал ему прощение!
– И это Турншер!
– Тогда-то, – сказал аббат де Берни, – чтобы вознаградить его, ему доверили поставку мяса в Инвалидный дом. Кто ему покровительствовал?
– Все тот же Турншер, – сказал Вольтер.
– Турншер! Турншер! – повторил Креки, смеясь. – Стало быть, он благодетель семейства Поассон?
– Он так богат, что мог бы быть благодетелем всего человечества, – сказал Берни. – У него миллионов двадцать.
– Что он еще сделал для семейства Поассон?
– Он совершенно освободил Поассона, – отвечал Вольтер, – от неприятностей, от скуки, от горестей и от беспокойств отцовской любви, занимаясь его дочерью, хорошенькой Антуанеттой, воспитание которой он взял на себя.
– И имел полный успех, – сказал аббат, – потому что в свои восемнадцать лет мадемуазель Антуанетта была просто восхитительна!
– Это действительно женщина образованная, – сказал Ришелье.
– Мало того, – вскричал Вольтер, – это артистка, и артистка умная! Она превосходная музыкантша, она удивительно рисует, любит горячо, страстно, с непреодолимым увлечением поддержать интересный разговор, блестящее общество, охоту, удовольствия!
– Что я вам говорил, Креки? – закричал Ришелье. – Эта женщина – совершенство! Когда Турншер, ее крестный отец, представил ее в свет и давал для нее праздник за праздником – помните, какой она имела успех?
– Оглушительный! В городе и при дворе говорили только о ней.
– Как она была хороша в день ее свадьбы!
– А как Норман был безобразен, – сказал Берни.
– Как безобразен и теперь, – прибавил Вольтер.
– Да, но он был главным откупщиком, и брак состоялся.
– Норман д'Этиоль – племянник Турншера? – спросил Креки.
– Да.
– Так что мадам д'Этиоль привязалась к Турншеру всем сердцем. Он ее крестный отец, ее дядя, ее благодетель…
– За это Поассон ему глубоко признателен!
– Сколько лет она замужем?
– Три года.
– Каких она лет?
– Я могу вам точно назвать возраст мадам д'Этиоль, – сказал Вольтер, – потому что в тот день, когда она родилась, я обедал у Турншера, – это было двадцать девятого декабря тысяча семьсот двадцать первого года.
– Итак, ей теперь двадцать четыре года.
– Лучший возраст для женщины!
– И мы едем к этой очаровательной даме? – спросил Креки герцога.
– Да, мой милый, – отвечал Ришелье.
– Что мы там будем делать?
– То же, что делают все, кто только ступит ногой в ее гостиную, – обожать ее.
– И вы разбудили меня так рано, и мы поехали так быстро только для того, чтобы представить меня мадам д'Этиоль?
– Ну да! Когда вы приедете, маркиз, вы не будете жаловаться, потому что встретите там самое веселое, самое любезное, самое остроумное и самое нарядное общество, какое только можете пожелать.
– Не сомневаюсь.
– И вы не можете сомневаться еще и потому, что перед вами два представителя этого любезного общества и что к именам Вольтера и Берни, которыми гордится гостиная мадам д'Этиоль, вы можете присоединить имена Мопертюи, Каюзака, Монтескье, Мармонтеля, Жанти Бернара и многих других.
– Странная жизнь у этой молодой женщины! – воскликнул Вольтер. – Будучи дочерью Поассона, человека ничтожного, она могла бы иметь самое печальное будущее; но это ребенок, избалованный от природы! Все дурное преврати-
лось в ней в хорошее, и, вместо того чтобы идти по извилистой тропинке, она с самого начала своей жизни, с первых ее шагов, видит перед собой прекрасную и веселую дорогу, усыпанную цветами. Кто может знать, куда приведет ее эта дорога?
– Одна судьба, – сказал Берни.
– Которой герцог де Ришелье так часто подает руку, – прибавил Вольтер, лукаво улыбаясь.
Ришелье также улыбнулся и посмотрел на Вольтера. Одна и та же мысль промелькнула в глазах этих людей, таких мудрых, но таких разных. Ришелье отличался умом и хитростью придворного, Вольтер – лукавством философа.
Карета уже несколько минут ехала по лесу, потом повернула налево, на берег реки, и поднялась на крутую гору, на которой возвышался замок Этиоль.
– Мы не можем долго оставаться в замке, – сказал Креки. – Я должен присутствовать при начале охоты: этого требует моя должность.
– Мы уедем тотчас, как только вы захотите, – отвечал Ришелье, – но прежде дайте нам приехать.
Карета быстро катилась по красивой аллее.
– Вот мы и приехали, – сказал аббат де Берни в ту минуту, когда экипаж въехал в величественные ворота и покатил по аллее, украшенной справа и слева статуями. За статуями виднелась зеленая живая изгородь. В конце аллеи был большой двор с бассейном в центре, с постройками из кирпича справа и слева, а в глубине возвышался замок с остроконечной кровлей.
Карета остановилась у крыльца. Множество лакеев в разных ливреях в передней и множество экипажей на дворе указывали, что в замке собралось множество гостей.
Выйдя из кареты, Ришелье и Креки остались несколько позади. Маркиз взял за руку грецога.
– Любезный герцог, – начал он, – хотите, я скажу, о чем думаю?
– Высказывайтесь, мой милый, – сказал он. – Мой дед был кардиналом, и, хотя я не одного с ним звания, я должен
был наследовать после него привилегию выслушивать чужие признания.
– Мой визит к мадам д'Этиоль что-то скрывает под собой.
– Вы так думаете?
– Думаю.
– Вы не ошибаетесь.
– Как! Так, значит, это правда, что мой непредвиденный приезд в замок не случаен?
– Да.
Креки с любопытством наклонился к своему спутнику:
– О чем же идет речь?
Герцог тонко улыбнулся.
– Вы не догадываетесь? – спросил он.
– Нет.
– Ну, вы узнаете все, когда…
Ришелье остановился и задумался.
– Когда же? – с нетерпением спросил Креки.
– Когда мы позавтракаем с мадам д'Этиоль.