VII Конец охоты
Король был покрыт пылью. Несколько взволнованный происшедшим, он не сразу успокоился, хотя не получил ни малейшей царапины. Можно себе представить, как была возбуждена толпа присутствующих после случившегося. Все еще трепетали, хотя опасность уже миновала, и взгляд каждого не мог оторваться от короля.
Не прошло и нескольких минут, как де Граммон, раздвинув плотную толпу людей, окружавших короля, подошел к нему, таща за собой человека очень богато одетого, толстого, с румяным лицом.
– Государь, – сказал герцог, – это один из ваших главных откупщиков – Буррэ, который пришел на коленях умолять ваше величество немного отдохнуть в его павильоне.
– Буррэ прав, государь, – живо подхватил Ришелье. – Несколько минут отдыха вам необходимы, прежде чем вы отправитесь в Шуази.
Король колебался. То ли ему не хотелось отдыхать в павильоне, то ли он еще не совсем пришел в себя.
– Да-да, извольте отдохнуть, ваше величество, хоть час по крайней мере, – послышался из-за спин запыхавшийся голос. – Я это предписываю.
– А! Пейрони! – воскликнул Граммон, давая ему дорогу.
– Я считаю, что лучше ничего не предпринимать, чем допускать излишества, – сказал знаменитый хирург. – Но все равно, прежде чем ваше величество сядете на лошадь, вам надо полежать по крайней мере час.
– Хорошо, – сказал король, – я пойду к вам, Буррэ.
– О, государь! – закричал откупщик, молитвенно сложив руки. – Если бы это ужасное происшествие не подвергло опасности драгоценную жизнь вашего величества, я возблагодарил бы Бога за Его милость.
– Приходите благодарить меня в Версаль, – сказал Людовик XV с любезным видом.
Буррэ схватил руку, которую протягивал ему король, и почтительно поцеловал ее, потом быстро пошел к павильону, чтобы распорядиться. Людовик XV осмотрелся вокруг.
– Да здравствует король! – кричала толпа с ликованием, в котором нельзя было ошибиться, и крики эти вполне оправдывали прозвище Возлюбленный, данное ему народом.
– Благодарю, друзья, – сказал Людовик XV, помахав крестьянам рукой.
Потом, словно пораженный внезапной мыслью, он спросил:
– А Цезарь?
Он обернулся и поискал глазами свою лошадь. Бедное животное, покрытое потом, дрожало. Один конюх держал его за узду, другой разнуздывал, третий обтирал сеном. Король приласкал рукой Цезаря, глаза которого были налиты кровью, а из расширенных ноздрей с усилием вырывалось дыхание.
– Государь, – сказал Пейрони, – вам надо идти в павильон.
Король сделал утвердительный знак.
– Вашу руку, Ришелье, – сказал король.
Герцог поспешно подошел и подал руку королю. Такая милость была чрезвычайно велика, и завистливое выражение появилось на физиономиях всех придворных. Король, опираясь на руку герцога, сделал несколько шагов, окружавшая его толпа раздвинулась, и, таким образом, в пустом пространстве оказался труп кабана. Людовик XV остановился перед окровавленным животным.
– Какие славные клыки, – сказал он.
У кабана действительно была пара чудовищных клыков. Охотничий нож оставался в ране. Сила удара была такова, что лезвие вошло до самой рукояти.
Король отпустил руку Ришелье, поставил правую ногу на тело кабана и, ухватившись обеими руками за нож, хотел было его вытащить, но все усилия были бесполезны, нож оставался в ране.
– Значит, тот, кто убил этого кабана, настоящий Геркулес! – воскликнул король.
Он подозвал того егеря, который держал на привязи бульдогов, и велел ему:
– Вынь этот нож.
Колосс повиновался и вынул окровавленный нож, но по напряжению его мускулов было видно, какие неимоверные усилия при этом он делал. Король осмотрелся вокруг.
– Где же мой спаситель? – спросил он.
Взоры всех метнулись на поиски счастливца, но тот исчез.
– Как! – продолжал Людовик XV. – Он скрылся, не ожидая награды? Похоже, он не из придворных, – прибавил король, улыбаясь.
– Я не видел его, государь, – сказал Ришелье, – я так был поглощен опасностью, которой подвергались ваше величество…
– О, я его узнаю в любую минуту! – перебил его король. – Это человек высокого роста, бледный и весь в черном.
– Вашему величеству угодно, чтобы мы отыскали его? – спросил герцог де Граммон.
– Нет, – отвечал король, – пусть делает, что хочет. Когда он пожелает награды, он сам придет просить ее… Однако до чего же мне хотелось бы узнать, кто он…
– Я думаю, что ваше величество это скоро узнает, – сказал Креки.
– Как?
– Когда этот человек исчез в толпе, за ним бросился Таванн.
– Государь, – сказал Пейрони, подходя, – я настаиваю, чтобы ваше величество отдохнули.
Король опять взял под руку герцога де Ришелье и пошел дальше.
VIII Сон
Павильон, на постройку которого Буррэ сыпал золото пригоршнями, был истинным чудом. Лестницы были из севрского фарфора, с перилами из хрусталя, связанного филигранным золотом и серебром. Гостиные и будуары были украшены произведениями искусства поистине неподражаемыми. Между прочим, был кабинет полностью из китайского и японского фарфора.
В этот-то кабинет и привели короля. Людовик XV лег на великолепный диван, покрытый восточной материей. Китайские шторы рассеивали в комнате свет.
Король был один. Ришелье, Граммон, д'Айян находились в соседней комнате. Отдыхая от усталости и волнения после неожиданного происшествия, жертвой которого он чуть было не стал, Людовик XV заснул. Дыхание его было ровным, а выражение лица спокойное и безмятежное. Королю снилось, будто он в лесу, на том же перекрестке, где останавливался несколько минут назад. Он услышал глухой отдаленный стук, постепенно усиливающийся, и увидел хрустальную раковину с позолоченными колесами, а в ней восхитительную нимфу. Раковина остановилась возле него, и хорошенькая нимфа медленно встала и бросила поводья. Она приподняла свою прозрачную юбку, высунула крошечную ножку, обутую в сандалию. На каждом пальчике ноги сверкали изумрудные и рубиновые перстни. Молодая нимфа вышла из раковины, и та медленно исчезла; нимфа же осталась неподвижной возле короля. Потом исчезли деревья и вместо леса явились стены, украшенные фарфоровыми медальонами. Нимфа все еще оставалась тут. Робко протянув руку, король взял ее маленькую ручку и осторожно привлек к себе. Затем Людовик наклонился и приложился губами к белой атласной коже. Маленькая ручка дрожала в его руке. Людовик XV сделал усилие, чтобы привлечь нимфу еще ближе. Она повиновалась и тихо, медленно, грациозно наклонилась. Лицо ее приблизилось к лицу короля, и мелодичный голос прошептал:
– Я вас люблю!
Потом свежие розовые губки запечатлели на губах короля горячий поцелуй. Людовик XV почувствовал, как глубокое счастье наполнило его сердце. Он подавил вздох и раскрыл глаза, протягивая руки как бы для того, чтобы схватить… Маленькая дверь в стене закрылась, и он увидел, как в ней исчезло белое платье. Он встал, проводя рукой по лбу, и прямо пошел к тому месту, где затворилась маленькая дверь. Но на фарфоровой стене не было видно никаких следов двери.
– Это был сон, – сказал он.
Он опустил глаза и вдруг замер… Потом быстро наклонился и поднял вещицу, лежавшую на ковре перед диваном.
Это был рубиновый перстень.
– Тот, что был у нее на ноге, – прошептал король.
Он вернулся к тому месту в стене, которое уже рассматривал.
– Никаких следов двери! – заключил он после внимательного осмотра. – Значит, я игрушка сна! Но сна во всяком случае приятного, потому что эта нимфа была восхитительна… Однако, этот перстень! – продолжал он, топнув ногой с нетерпением.
В дверь тихо постучались.
– Войдите, – проговорил король.
Голова Ришелье показалась в двери.
– Государь, – обратился герцог, входя, – я слышал, как вы ходите, и подумал, что, может быть, вам нужны мои услуги.
– Да, – сказал король, – велите приготовить все для отъезда, любезный герцог, и скажите Буррэ, чтобы он пришел ко мне.
Говоря это, король не спускал глаз с того места в стене, где исчезла хорошенькая нимфа.
IX Таванн
Для того чтобы понять все последующее, надо вернуться назад, к той минуте, когда лошадь короля, опрокинутая бешеным кабаном, подвергла опасности жизнь монарха.
Смерть кабана, спасение короля и исчезновения человека, спасшего его, совершились менее чем за минуту, потом толпа бросилась и окружила Людовика Возлюбленного.
Человек, сохранивший жизнь короля Франции и ради этого равнодушно подвергший опасности свою жизнь, проскользнул мимо придворых и любопытных так, что никто из присутствующих не заметил его исчезновения, кроме одного человека.
Этот человек, столь заинтересовавшийся спасителем короля, был виконт де Таванн.
В ту минуту, когда король упал, Таванн находился позади, в нескольких шагах от него; сам он сидел на лошади и тотчас же спрыгнул на землю, но, как ни быстро он это сделал, он был на земле лишь в то самое мгновение, когда кабан упал, пораженный охотничьим ножом. Человек, убивший кабана, находился спиной к Таванну; лицом он обернулся только в ту минуту, когда бросился в толпу, после своего краткого ответа королю, благодарившему его. Убегая, он пробежал мимо Таванна; тот вскрикнул, потом быстро взглянул на короля и, удостоверившись, что Людовик XV цел и невредим, бросился за незнакомцем.
Как ни кратко было то мгновение, в которое Людовик XV видел своего спасителя, король запомнил, как он позднее сказал Ришелье, "что это человек высокого роста, бледный и весь в черном". Этот человек действительно был высокого роста. Его костюм, очень строгий, был черного цвета, а лицо его было даже не бледным, а скорее желтоватым. Он исчез в густой чаще, ветви которой сомкнулись за ним, когда его догнал Таванн. Виконт не вскрикнул и не сказал ни слова, он только положил руку на плечо незнакомца; тот обернулся,
пристально посмотрел на Таванна и протянул ему руку. Тогда с поляны послышался дружный рев толпы:
– Да здравствует король!
Незнакомец, не говоря ни слова, сделал Таванну знак следовать за ним. Оба молча пробирались сквозь густую чащу.
Когда они отошли на большое расстояние, незнакомец остановился и спросил:
– Что вы хотите мне сказать?
– То же, что я всегда говорю, когда счастливый случай сводит нас, – отвечал виконт. – Что я могу для вас сделать?
Незнакомец печально улыбнулся.
– Ничего, – сказал он.
– Опять ничего?
– Час еще не настал!
– Однако чего же еще вы можете ждать? Вы оказали королю одну из таких услуг, за которые ни в чем не отказывают.
– Я ничего не хочу просить теперь.
– Почему?
– Потому что, повторяю, час еще не настал.
– Я не могу понять причину, которая мешает вам действовать, – продолжал виконт после некоторого молчания. – Но так как эта причина, очевидно, существует, не мое дело ее выведывать. Скажите мне только, зачем вы убежали от признательности короля?
– Король сказал мне все, что мог сказать, и мне нечего было отвечать ему более того, что я ответил.
– Вы откладываете на будущее?
– Да, если король не забудет.
– А если король пожелает узнать, кто вы, что я должен делать?
– Не говорить ничего такого, что могло бы заставить их предположить, что вы меня знаете.
– Даже если бы это могло быть вам полезным?
– В таком случае вы будете предупреждены.
– Кем? Как?
– Вы будете предупреждены в надлежащее время и в надлежащую минуту, виконт. К сожалению, это все, что я могу вам рассказать.
Таванн всплеснул руками от нетерпения.
– Какой вы странный человек! – воскликнул он.
Незнакомец тихо покачал головой.
– Если бы вы меня знали так, как я знаю сам себя, – отвечал он, – я показался бы вам еще более странным. Не будем более говорить обо мне, – прибавил он, переменив тон.
– Напротив, будем говорить! – с живостью возразил Таванн. – Между нами крепкие узы искренней дружбы, потому что узел, скрепляющий эти узы, – признательность.
– Виконт…
– У меня перед вами долг, – продолжал Таванн твердым голосом, – который я могу вернуть, сделав то же, что вы сделали для меня. Дайте же мне возможность отплатить вам.
– Хорошо, мы к этому вернемся позже, а пока Пейрони прописал королю отдых, пусть король отдыхает в павильоне Буррэ, а потом…
– Я вас не оставлял ни на минуту, откуда же вы знаете, что Пейрони прописал королю отдохнуть в павильоне?
– Он только прописал, а откупщик Буррэ предложил королю свой павильон.
– Жильбер! Невозможно, чтобы вы это знали.
Послышался топот лошадей.
– Вон по дороге едет всадник, – сказал Жильбер, – спросите его.
Он потащил Таванна за руку к дороге, по которой скакал маркиз де Креки, а сам отступил в чащу. Увидев Таванна, тот остановил лошадь.
– Где король? – спросил Таванн.
– В павильоне у Буррэ, – отвечал маркиз.
– А что он там делает?
– Пейрони прописал ему отдохнуть с час, прежде чем двигаться дальше, и Буррэ упросил короля отдохнуть в его павильоне. Король сейчас поедет; я отправляюсь за его каретой.
Креки ускакал. Таванн долго оставался неподвижен и задумчив.
– Ну что? – спросил его Жильбер, подходя.
– Что вы за человек? – изумился Таванн.
– Вы это узнаете. Теперь возвращайтесь к королю. Ваше отсутствие не должно быть замечено, если же кто-нибудь из придворных видел, как вы бросились за мной, скажите, что не смогли меня догнать.
– Так я и скажу.
– Вы не забудете вашего обещания: завтра в Шуази рассказать?..
Таванн утвердительно кивнул.
– Виконт, – продолжал Жильбер, переменив тон и низко наклонившись, – мне остается сказать вам только одно слово, но в этом слове будет выражаться все: благодарю!
Таванн протянул руку Жильберу, потом быстро направился по направлению к павильону, где уже слышался стук колес экипажей и топот лошадей.
Жильбер бросился в чащу, почти непроходимую от столетнего плюща, обвившегося вокруг сухих ветвей, и остановился там. Послышалось петушиное пение, повторившееся снова. Плющ раздвинулся, и черная косматая голова явилась в полутени.
– Письмо? – спросил Жильбер.
– Отнесено.
– А Хохлатый Петух?
– В павильоне.
– Какие известия из Парижа?
– Никаких.
Жильбер сделал знак рукой, и черная голова скрылась.
X Зеркальная гостиная
Шуази был любимым местом пребывания Людовика XV, он называл его любимым "домиком"; там он забывал свое ко-
ролевское звание, которое так ему наскучило, и заставлял других забывать о нем.
Шуази был выстроен герцогиней Монпансье, внучкой Генриха IV, дочерью Гастона Орлеанского, брата Людовика ХIII. Она любила эту местность, сцену рыцарских подвигов в тревожные дни междоусобных войн; она любила этот замок, в котором оплакивала Лозена, заключенного в Пиньероль. Монсар строил здание, Ленотр делал рисунки сада, знаменитого своими цветами, в особенности розами и жасминами. Тут были длинные, запутанные лабиринты, а на фоне живой изгороди возвышались статуи.
Людовик XV сохранил и украсил сад, но, не находя достаточно щеголеватым замок Монсара, велел Габриэлю выстроить другой.
В Шуази Людовик XV принимал "приближенных". При дворе было три ранга придворных: "свет", "общество" и "приближенные".
"Светом" именовались важные сановники, министры, посланники – вся эта толпа придворных, для которых король никогда не спускался с вершины своего величия.
"Общество" состояло из тех придворных и дам, которых король принимал по вечерам в своих апартаментах, которых удостаивал некоторой фамильярностью и позволял смеяться в своем присутствии.
Наконец, "приближенные" принадлежали к числу тех придворных, перед которыми король снимал свое королевское величие. Их он обыкновенно приглашал в Трианон и в Шуази.
Но самые любимые празднества короля происходили в Шуази и посвящались, как у язычников, то Бахусу, то Венере, то другим божествам. Утверждают, что эти ночные празднества основали графиня Тулузская и очаровательная мадемуазель де Шаролэ.
Пробило восемь часов, и маленькая Зеркальная гостиная, находившаяся перед спальней короля, заполнилась приглашенными в Шуази. Людовик XV сохранил привычки Людовика ХГУ. Каждое утро камердинер, спавший в спальне короля, будил его в восемь часов. Когда короля не было в Шуази, другой камердинер все-таки спал в королевской спальне, ибо королевское ложе всегда должно быть охраняемо. В половине девятого к королю допускались приближенные.
Зеркальная гостиная имела три двери: одну – в переднюю, другую – в спальню короля, третью – в "кабинет париков". У двери спальни, взявшись за ручку двери, стоял швейцар высокого роста, с лицом таким же красным, как и его ливрея. Этот швейцар жил в гостиной, как птица в клетке, никогда из нее не выходя.
Простые ширмы в углу залы справа от входа в спальню короля служили жилищем швейцару; там стояли его кровать и стол. День и ночь, где бы ни находился король, в Шуази, в Версале, в Фонтенебло или в Марли этот швейцар стоял у двери спальни, так что никто не мог войти туда без его соизволения. Его обязанность заключалась в том, чтобы открывать и закрывать дверь и произносить четыре фразы разного смысла:
– Проходите, господа, проходите!
– Господа, король!
– Уйдите!
– Входить нельзя!
Никто не смел возражать швейцару. Принцы, герцоги, маркизы, графы бежали от его голоса или прибегали на его зов; даже принцы и принцессы крови были отсылаемы или принимаемы им без всяких возражений. У швейцара был только один господин – король. Он получал приказания только от него одного. Все остальные, кроме короля, для него не существовали.