ХIII Герцог
Через десять минут герцог и начальник полиции сидели в карете, в которую были запряжены две рослые лошади. Герцог Ришелье протянул ноги на переднюю скамейку. Фейдо де Марвиль, скрестив руки и прислонившись к стенке кареты, был погружен в глубокую задумчивость.
– Она поистине очаровательна! – сказал герцог.
Фейдо не отвечал. Ришелье обернулся к нему и спросил:
– Что такое с вами, мой милый? Вы как будто замышляете преступление. Какой у вас мрачный вид! Что с вами?
Начальник полиции подавил вздох.
– Я встревожен и раздражен, – сказал он.
– Чем?
– Тем, что в эту минуту все обратилось против меня.
– Это каким образом?
– Герцог, – сказал Фейдо, – вы столько раз удостаивали меня своей благосклонностью, что я не могу скрыть от вас того, что чувствую. Я прошу выслушать меня, как друга.
– Я всегда слушаю вас, как друга, Марвиль. Что вы мне скажете?
– Вам известно, что король высказал мне сегодня свое неудовольствие…
– Насчет Рыцаря Курятника?
– Именно.
– Да. Я знаю, что его величеству угодно давно, чтобы этот негодяй сидел в тюрьме.
– Ну, это неудовольствие теперь еще больше увеличится, между тем как я надеялся совсем его избежать.
– Почему?
– По милости этой Сабины Доже.
– А-а! – протянул герцог, качая головой, как человек убежденный.
– Доже – придворный парикмахер. Он причесывает королеву, принцесс. Его влияние в Версале велико: с ним часто говорит король.
– Это правда.
– Это происшествие наделает много шуму. Теперь весь двор им займется. Завтра только об этом и будут говорить.
– Непременно.
– Доже будет требовать правосудия. Его величество захочет узнать подробности, призовет меня и будет расспрашивать. А что я ему скажу?
– То, что вы знаете.
– Я ничего не знаю.
– Черт побери! Это правда.
– Король сегодня упрекал меня за то, что он называет моей небрежностью, а завтра он обвинит меня в профессиональной неспособности, увидев, что я не могу сообщить ему подробных сведений.
– Это может быть.
– Столь многочисленные покушения, остающиеся без наказания, дадут возможность моим врагам вредить мне, а одному Богу известно, сколько их у меня!
– Да, я это знаю, любезный Марвиль. Что вы станете делать?
– Я сам не знаю – это-то и приводит меня в отчаяние! Я не смогу доставить подробных сведений его величеству, и он опять выскажет мне свое неудовольствие. И я не могу подать в отставку, потому что после этого нового злодеяния, оставшегося безнаказанным, все мои ненавистники забросают меня каменьями…
– Что же вы хотите делать?
– Не знаю, совершенно не знаю.
Ришелье наклонился к своему соседу и сказал:
– Ну, если вы не знаете… то знаю я.
– Вы, герцог? Вы знаете, что я должен делать?
– Да.
– Что же?
– Радоваться, а не отчаиваться.
– Как?!
– Хотите меня выслушать? Так слушайте. В голове моей зародилась чудная мысль.
– Мысль?
– Относительно случившегося, которое, вместо того чтобы стать причиной вашего падения, вознесет вас.
– Каким образом?
– Слушайте меня хорошенько, со всем вниманием и, главное, с умом.
– Это нетрудно, потому что я нахожусь вместе с вами.
Герцог достал табакерку, раскрыл ее и взял табак двумя
пальцами.
– Любезный месье де Марвиль, – начал он, – я прежде всего должен сказать вам, что услуга, которую я вам окажу, должна быть следствием услуги, которую вы мне окажете. Я заранее расплачиваюсь с вами.
– Я должен оказать вам услугу, герцог?
– Да, важную услугу.
– Чем могу быть полезен?
– То, о чем я буду вас просить, сделать нелегко.
– Если не совсем невозможно… Но не угодно ли вам будет сказать, в чем дело…
– Любезный де Марвиль, – начал герцог, – дело касается покойной герцогини де Шатору…
– А-а!
– Она умерла только шесть недель назад, умерла, к несчастью для короля и для нас… Эта добрая герцогиня была мне истинным другом… Мы переписывались, особенно после этого несчастного дела в Меце, и в этих письмах я, разумеется, был вполне откровенен; я подавал герцогине советы, которые может подавать только близкий друг…
Герцог делал ударение на каждом слове, искоса поглядывая на начальника полиции.
– Когда герцогиня умерла, – продолжал Ришелье, – отель ее опечатали. Вы помните, что случилось после смерти мадам де Вентимиль, сестры и предшественницы прелестной герцогини, четыре года назад? Отель ее опечатали, и король
приказал принести ему портфель мадам де Вентимиль, чтобы забрать свои письма. К несчастью, кроме писем короля нашлись и другие. Вы знаете, что случилось?
– Многие тогда попали в немилость и были изгнаны.
– Вот именно этого не должно случиться на этот раз.
– Как, герцог?! Вы боитесь?..
– Я боюсь, любезный де Марвиль, чтобы король не рассердился на меня за советы, которые я ей подавал. Самые добрые намерения можно истолковать по-разному.
– Это правда. Но чего же вы желаете?
– Вы не понимаете?
– Нет. Я предпочел бы, чтобы вы объяснились прямо, чтобы я мог услужить вам.
– Я желал бы, чтоб, прежде чем печати будут сняты и король прикажет принести портфель герцогини, мои письма оказались в моих руках.
Фейдо покачал головой.
– Это очень трудно, – сказал он.
– Трудно, но не невозможно.
– Как же быть?
– Это ваше дело, любезный друг. Я ничего вам не предписываю, а лишь выражаю свое желание. Вы сами должны сообразить, поможете ли вы возвратить мне душевное спокойствие. Теперь перестанем об этом говорить, а поговорим о деле Сабины Доже, которое так вас беспокоит. Знаете ли вы, что эта девочка очаровательна и как раз годилась бы для короля?
– Вы думаете, герцог? – усомнился начальник полиции, вздрогнув.
– Да, я думаю, мой милый, что из этого сомнительного дела может выйти нечто прекрасное. Король очень скучает. После смерти герцогини сердце его не занято. Пора его величеству найти себе развлечение. Вы как думаете?
– Я совершенно согласен с вами.
– Дело Сабины наделает много шума. Ему можно придать самый необычный поворот. Король, очевидно, пожелает ее увидеть. Она очень хороша собой…
– Дочь парикмахера… – пробормотал начальник полиции.
– Ба! Король любит перемены – ему надоела любовь знатных дам.
– Неужели?
– Любезный друг, подумайте о том, что я вам сказал, вылечите скорее Сабину Доже и поймите, что место герцогини де Шатору не может долго оставаться вакантным.
Карета остановилась; лакей отворил дверцу.
– Вот калитка сада вашего отеля, – продолжал герцог. – До свидания, любезный де Марвиль.
Начальник полиции вышел, дверца закрылась, и карета уехала. Фейдо де Марвиль осмотрелся. Он стоял на бульваре; эта часть Парижа была совершенно безлюдна. Вдруг какой-то человек подошел к Фейдо.
– Милостивый государь, – сказал он.
Начальник полиции узнал Жильбера, которого видел в комнате Сабины Доже.
– Что вам угодно? – спросил он.
– Переговорить с вами. Я следовал за вами с тех пор, как вы вышли от Доже.
– О чем вы хотите переговорить?
– Я хотел спросить вас, почему произошло это ужасное злодеяние? Кто мог его совершить?
– Я не могу вам ответить.
– Позвольте мне поговорить с вами откровенно. Я люблю Сабину… Я люблю ее всем сердцем и душой. Только она и моя сестра привязывают меня к жизни. Кто осмелился покуситься на жизнь Сабины и зачем – вот что я должен узнать во что бы то ни стало и узнаю!
Жильбер произнес эти последние слова с такой энергией, что начальник полиции пристально на него взглянул.
– Я употреблю все силы, чтобы раскрыть тайну, – продолжал Жильбер, – а теперь, господин начальник полиции, я прошу вас только помочь мне получить самые точные сведения об этом деле.
– Обратитесь в контору комиссаров, и вам будут доставлять сведения каждый день.
– Нет, я хочу иметь дело только с вами.
– Со мной?
– С вами. Два раза днем и два раза ночью я буду проходить по этому бульвару мимо этой двери: в полночь, в полдень, в три часа и в семь. Когда у вас будут какие-либо сведения для меня, я буду у вас под рукой, и я сам, если буду в состоянии, стану сообщать вам все, что узнаю об этом деле. Не удивляйтесь моим словам, я совсем не такой, каким кажусь. Взамен услуги, которую вы мне окажете, я окажу вам услугу еще большую.
– Услугу? Мне? – с удивлением спросил начальник полиции.
– Да.
– Какую же?
– Я сведу вас лицом к лицу с Рыцарем Курятника.
– Лицом к лицу с Рыцарем Курятника? – повторил, вздрогнув, Фейдо. – Где же это?
– В вашем отеле, в вашем кабинете.
– Берегитесь, милостивый государь! Опасно шутить в таком деле с таким человеком, как я.
– Клянусь жизнью Сабины, я говорю серьезно!
– Неужели вы действительно можете свести меня лицом к лицу с Рыцарем Курятника? И когда же?
– В тот самый день, когда я узнаю от вас, кто ранил Сабину.
– А если я это узнаю через час?
– Вы через час увидите Рыцаря Курятника.
Ответ был дан с такой самоуверенностью, что начальник полиции, по-видимому, поверил; однако невольное сомнение промелькнуло в его голове.
– Еще раз повторяю вам, – сказал он, – со мной не шутите. Я жестоко накажу вас.
Жильбер без замешательства выдержал взгляд начальника полиции, взгляд, от которого трепетали многие.
– Приходите каждый день и каждую ночь в часы, назначенные вами, – продолжал Фейдо. – Когда я захочу говорить с вами, я дам вам знать.
Сказав это, начальник полиции вошел в свой сад.
ХIV Затруднительное положение
Фейдо де Марвиль вошел через сад в свой отель по той лестнице, которая вела в его комнаты. Как только он поднялся на последнюю ступеньку, к нему подбежал вестовой.
– Его превосходительство министр иностранных дел ждет ваше превосходительство в гостиной.
– Маркиз д'Аржансон? – спросил с удивлением Фейдо.
– Точно так.
– Давно он здесь?
– Минут пять, не более.
Фейдо поспешно прошел в гостиную. Маркиз д'Аржансон действительно ждал его там. Это был человек высокого роста с незаурядным лицом: в нем присутствовали и доброта, и холодность, и робость. Маркиз являлся полным контрастом своему брату, графу, который оставил свой след в летописях полиции. Его робкая и скованная походка, несвязная речь принесли ему прозвище "д'Аржансон-дурак". Но это только внешнее впечатление. На самом деле он обладал быстротой ума и большой проницательностью. Людовик XV оценил его по достоинству, когда назначил министром, несмотря на сарказм окружающих.
Начальник полиции низко поклонился министру иностранных дел; тот отвечал вежливым поклоном.
– Крайне сожалею, что заставил вас ждать, – сказал Фейдо, – но я был занят по службе.
– Я также приехал к вам по служебному делу.
– Я к вашим услугам, маркиз.
– Мы можем разговаривать здесь? – спросил маркиз д'Аржансон, с беспокойством оглядываясь вокруг.
– Совершенно спокойно, нас никто не услышит.
– То, что я вам скажу, крайне важно.
– Я слушаю вас, господин министр.
– Сядьте здесь, на этом диване, возле меня.
Фейдо сделал знак министру, как бы прося его подождать, потом подошел к трем дверям, выходившим в гостиную, растворил их и сел возле министра, сказав:
– Я вас слушаю.
– Любезный месье де Марвиль, я мог бы и не дожидаться вас, потому что должен был вручить вам только приказание короля.
Д'Аржансон вынул из кармана бумагу, сложенную вчетверо, и подал ее начальнику полиции.
– Прочтите, – сказал он.
Фейдо развернул бумагу и прочел:
"Предписывается начальнику полиции:
Сегодня вечером, между десятью и двенадцатью часами, в Париж через Венсенскую заставу въедет почтовый экипаж, запряженный четверкой, с двумя кучерами. Два лакея без ливрей будут стоять на запятках. У экипажа кузов коричневый, без герба; колеса того же цвета, с зелеными полосами. В экипаже будет сидеть очень молодой человек, не говорящий по-французски.
Необходимо принять все меры к тому, чтобы захватить этого человека при въезде в Париж. Удостоверившись в его личности, отвезти в его же экипаже в отель полиции; при этом никто не должен садиться вместе с ним, а шторы в карете должны быть подняты.
Приказываю наблюдать за тем, чтобы никакая бумага не была выброшена из окна экипажа; самая глубокая тайна должна окружать это дело".
– Это дело несложное, – сказал Фейдо, окончив читать. – Я сейчас же приму необходимые меры. Но что же мне делать с этим человеком, когда его привезут сюда?
– Этот человек говорит по-польски. Без всякого сомнения, когда его арестуют, он потребует, чтобы его связали с послом; в таком случае привезите его ко мне в любое время. Если же, напротив, он этого не потребует, пришлите мне сказать об этом и держите его в вашем кабинете до тех пор, пока я не приеду.
– Это все?
– Спрячьте его бумаги так, чтобы никто их не видел.
– Хорошо.
– Это похищение должно быть известно только королю, вам и мне. Употребите людей искусных и толковых для ареста у заставы, потому что от этого зависят их жизнь, ваше место начальника полиции и мой министерский пост.
– Я сделаю надлежащие распоряжения и ручаюсь за моих агентов.
– Если так, король останется доволен.
– Да услышит вас Бог!
– Еще одно, – продолжал д'Аржансон тихим тоном.
– Что такое?
– Королю было бы любопытно знать по некоторым причинам, не известным никому, кроме меня, что поделывает принц Конти, с кем он чаще всего видится и не заметно ли в его доме приготовлений к путешествию.
– Я разузнаю об этом.
Маркиз встал.
– Вы меня поняли? – спросил он.
– Абсолютно, – отвечал Фейдо.
Министр сделал несколько шагов к дверям, Фейдо бросился провожать его.
– Нет, нет, останьтесь! – решительно запротестовал маркиз. – Я приехал инкогнито. Я запретил вестовому говорить кому бы то ни было, что я здесь. Никто не должен знать о моем посещении. До свидания. Постарайтесь, чтобы его величество остался доволен вашими услугами.
Фейдо поклонился; министр иностранных дел вышел из гостиной.
Оставшись один, Фейдо прошел в свой кабинет, нажал пружину и отворил секретный ящик, из которого вынул связку бумаг. Он отнес эти бумаги на свое бюро, отпер другой ящик и вынул две медные "решетки", какие употребляются для расшифровки дипломатической корреспонденции. Он прикладывал эти решетки к разным бумагам и читал их про себя.
– Так и есть! – прошептал он. – Эти сведения были верны. Польская партия хочет свергнуть короля Августа, другая партия хочет призвать на трон короля Станислава, но ей не сладить с саксонским домом. Этим вольным народом, любящим свободу, может управлять только принц с именем знаменитым – Бурбон!.. Очевидно, этот поляк прислан к принцу де Конти!..
Фейдо долго размышлял.
– Одобряет или нет король этот план? – продолжал он рассуждать. – Вот щекотливый вопрос!.. Арестуй я этого поляка, друга или врага приобрету я в принце де Конти?
Фейдо де Марвиль встал и начал ходить по комнате с беспокойством и нетерпением. Начальникам французской полиции кроме разных неприятностей, связанных с высоким званием, приходилось терпеть неудобства в связи с обязанностью наблюдать за принцами крови и членами королевской фамилии.
– Черт побери, – сказал начальник полиции, остановившись, с сильным гневом, – сегодня все обстоятельства будто нарочно сложились так, чтобы затруднить мое положение! Эти непонятные дела Рыцаря Курятника, это покушение на жизнь дочери Доже, эта новая история с поляком, которая ставит меня в самое щекотливое положение!.. Что делать? Надо, однако, действовать, – продолжал Фейдо после минутного молчания.
Он сильно дернул за шнурок колокольчика.
XV Служанка
– Жильбер прав, – говорил Доже, – надо действовать таким образом.
– Позволите мне действовать? – спросил Жильбер.
– Да. Сделайте все, чтобы узнать тайну этого злодеяния!.. Дочь моя! Мое бедное дитя!..
– Успокойтесь ради Бога, имейте столько мужества, сколько имеем Ролан и я.
– Хорошо, поступайте как знаете!
Эта сцена происходила в комнате за лавкой Доже, имевшей один выход на двор, другой в коридор, а третий в лавку. Была ночь; лампы были зажжены. Доже, Жильбер и Ролан сидели возле круглого стола, на котором лежало все необходимое для письма.
– Ты полагаешь, что я должен так действовать? – спросил Жильбер у Ролана.
– Да, Жильбер, я знаю, как ты любишь мою сестру, я знаю, какой ты человек. Я заранее одобряю все, что ты сделаешь.
Жильбер встал и отворил дверь, которая вела в лавку.
– Феб! – позвал он.
Прибежал подмастерье парикмахера.
– Позовите Иснарду и Жюстину, мне надо поговорить с ними. Леонар! – обратился он к другому подмастерью. – Попросите месье Рупара, чулочника, и его жену прийти сюда, потом зайдите в лавку мадам Жонсьер, жены парфюмера, и в лавку мадам Жереми, белошвейки, и также попросите этих дам прийти сюда сейчас же, не теряя ни минуты.
Подмастерье бросился из лавки.
– Зачем вы зовете сюда всех этих людей? – спросил Доже с беспокойством.
– Предоставьте мне действовать, и вы скоро узнаете все, – отвечал Жильбер.
Обе служанки пришли вместе с Фебом.
– В каком состоянии Сабина? – спросил Доже.
– Все в том же, – отвечала Жюстина. – Она неподвижна, однако мадемуазель Кино говорила, что дыхание стало посвободнее.
Доже сложил руки и поднял глаза к небу, как бы благодаря Бога.
– Разве мадемуазель Кино не хочет немного отдохнуть? – спросил Ролан.
– Нет, – отвечал Жильбер, – она объявила, что всю ночь просидит возле Сабины и выйдет из ее комнаты только тогда, когда Сабина узнает ее и улыбнется.
– Как мне благодарить ее? – сказал Доже. – Это добрый ангел, охраняющий мою дочь.
Дверь лавки отворилась, и вошел третий подмастерье.
– А-а, – сказал Ролан, – это Блонден.
– Виконт де Таванн вернулся из Версаля? – спросил Жильбер.
– Нет еще, – отвечал подмастерье, – но как только он вернется, ему отдадут ваше письмо. Его взял первый камердинер.
– Хорошо! – сказал Жильбер, отпустив его.
Через пять минут Рупар, Урсула, мадам Жереми, мадам Жонсьер сидели в комнате за лавкой и смотрели друг на друга с изрядным любопытством. Обе служанки стояли у камина; три подмастерья – у стеклянной двери, отделявшей комнату от лавки.
– Друзья мои! – начал Жильбер. – Вы все были глубоко огорчены жестоким происшествием, поразившим нас; вы все любите Сабину. Вы должны желать так же, как и мы, узнать правду, раскрыть это злодеяние. Вы нам поможете разъяснить это дело, не правда ли?
– Да-да! – закричали в один голос мадам Жереми, мадам Жонсьер и Урсула.
– Очевидно, – сказал Рупар, – что свет истины – величайший общественный светильник.
– Молчите! – перебила Урсула, толкнув мужа локтем.