- Да, точно, - удивленно протянул водитель. - Откуда вы знаете? Раньше...
- Все не так было, - безжалостно закончил я. - Бедней, но веселее. А похмельный синдром лечат либо холодной водкой, либо активированным углем с анальгином.
Водитель опасливо покосился на меня и замолчал. Я не хотел его обижать, но мне надо было подумать, не отвлекаясь на пустую болтовню. По большому счету, вариантов у меня не было. Привлекать к задержанию знакомых оперов или коллег по отделу значило бы открыть свою тайну на всеобщее обсуждение и насмешки. Пытаться вызвать ОМОН или привлечь иные силовые структуры было несколько сомнительно. Они и в будние дни не слишком торопятся, что говорить о праздниках. Дважды за всю мою службу мне доводилось вызывать группы захвата. Не знаю, как в боевиках, а лично на моей памяти они приезжали часа через два, а то и три. К тому же их участие также не давало гарантию конфиденциальности: задерживать-то будут всех, попробуй потом отпусти кого-нибудь, не допросив... Вывод был печален: задерживать этих уродов надо самому. Задерживать срочно, пока не успели уничтожить улики, пока не пришли в себя после новогоднего загула, и... пока есть шанс тихо отпустить эту чертову кошку... Сложность была в том, что оружия у меня не было, а подозреваемые вполне могли быть вооружены. К тому же если хотя бы половина того, что Капланюк рассказал о том бугае, правда... Но других вариантов я не видел.
Разобиженный водитель высадил меня возле мотеля, принял деньги и уехал, даже не пересчитав мятые десятки и пригоршню мелочи. Кстати, на обратную дорогу денег у меня не оставалось, но в данный момент меня заботило не это.
Хорошенькая девочка за стойкой портье приветливо улыбнулась мне, но улыбка превратилась в кислую гримаску, когда я продемонстрировал удостоверение.
- Майор Строев. Третий отдел, - представился я. - В каком номере у вас остановился Сергей Петрович Папанин?
- Я не знаю, могу ли...
- Можете! - твердо заявил я. - И как можно быстрее. Не наживайте себе неприятностей.
Она с сомнением посмотрела на меня, морща хорошенький носик от исходящих от меня водочных "ароматов", но все же сверилась с какими-то бумагами и ответила:
- Седьмой номер. Это на втором этаже. Подождите минутку, я сейчас позову администратора...
- Пусть поднимается прямо в номер, - на ходу бросил я. - И вы приходите. Попозже. Понятыми будете.
Отыскав нужный номер, я, не обращая внимания на гуляющих по коридору постояльцев, приложил ухо к двери. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что я попал по назначению. В номере на полную громкость орал магнитофон, и сквозь песни Глюкозы доносились подбадривающие крики:
- Давай, девочка, станцуй для нас! Жми, Оленька, мы в экстазе!
- Везет кому-то с похмельем, - проворчал я и, отойдя на несколько шагов, с короткого разбега вышиб плечом дверь.
"Новый год удался" - так могли бы сказать постояльцы этого номера (если не принимать во внимание мой визит и последующие за ним нюансы). Симпатичное когда-то помещение было захламлено до полного разгрома. Пустые бутылки громоздились даже на стоящем посреди комнаты бильярдном столе. (Капланюк не соврал: номера здесь были оборудованы и впрямь несколько необычно для отеля. Впрочем, подобные отели были настолько специфическими, что удивляться, в общем-то, не приходилось.) На бильярдном столе танцевала полуголая блондинка, весьма симпатичная, несмотря на следы недельного загула, явственно проступавшие на ее мордашке. На огромной кровати раскинулся кряжистый детина в белом халате, с бутылкой шампанского в руках. При моем появлении он сел, недоуменно тараща заплывшие от пьянства глаза.
- Это еще что такое? - изумился он.
- Папанин? - коротко спросил я, косясь на даже не пытавшуюся прикрыть просвечивающую сквозь пеньюар грудь блондинку. На лице девицы не было и тени испуга, лишь детское любопытство и даже какая-то затаенная радость от предвкушения предстоящего шоу.
- Ну, - подтвердил мужчина, - и что?
- Милиция. Одевайтесь.
Зря я таращился на эту стриптизершу-любительницу. Облегчение от того, что ею оказалась не моя жена, едва не обошлось мне слишком дорого. С медвежьим ревом откуда-то сбоку на меня прыгнула двухметровая стокилограммовая туша. Предупреждал же Капланюк! Да и в номере я слышал ДВА мужских голоса... Ах, женщины, женщины, как же расслабляюще вы действуете на мужчин! Не из суеверия не берут вас на корабли и не из жалости на войну. Ну, о чем еще можно думать, когда вы рядом? Ваше ли это достоинство, или наш недостаток, но от мужской работы вас надо держать подальше...
Наверное, он и впрямь был неплохим бойцом, этот папанинский "фактотум", но многодневная гулянка все же притупила его реакцию, а бильярдный кий был слишком близко от меня, чтоб я не успел до него дотянуться... В армии нас первым делом обучали рукопашному бою с оружием. Каждый, служивший в спецчастях, помнит это примитивное, вбитое в нас навсегда на уровень подсознания упражнение: колющий удар "штыком" и мощнейший боковой удар "прикладом" снизу вверх в голову. В грохоте, с которым обрушилась на пол эта туша, не было моей заслуги: спасибо сержанту Коковцеву, парню из маленького сибирского городка, вбившему в меня это упражнение так, что и в конвульсиях, на смертном одре, я буду, наверное, выполнять именно его. А вот поднимающемуся мне навстречу с угрожающим видом и зажатой в руке бутылкой Папанину я врезал уже от души, по-простонародному: перехватив кий за острие и что было сил приложив толстый конец к уху порнодельца. Вышло неплохо. Кий, правда, переломился пополам, зато и бутылка из рук гада выпала на ковер. А мгновением позже ее накрыло рухнувшее следом тело. "Партия!" Не в том смысле, что партия мне приказала, а в том, что игра закончена. В мою пользу: два - один.
- Ух, ты! - донеслось со стола восхищенное. - Вот это мужик! Мне бы такого... Парень, ты не занят? У тебя жена есть?
- А ну, брысь домой... кошка драная! - не выдержал я столь долгого контроля над эмоциями.
Она послушно спрыгнула со стола, вмиг сгребла свою одежду и, не заставляя просить себя дважды, покинула номер, даже не затрудняясь столь долгой процедурой, как одевание. Правда, две веши она все же успела сделать уходя. Одарить меня таким взглядом, после которого сразу сбрасывают с постели покрывало, и бросить на бильярдный стол визитную карточку.
- С ума сойти, - вслух произнес я, когда дверь за ней наконец закрылась. - Оказывается, их много...
Зачем-то я смял визитку и бросил ее в угол. Взял со стола сотовый телефон кого-то из находящихся в прострации постояльцев и позвонил Григорьеву в отдел...
Я сидел на подоконнике в своей квартире и смотрел на идущий за окном дождь. Это уже не удивляло. Как и сообщения по радио о наступающем наводнении. Что здесь такого: наводнение в Новогоднюю ночь? Подумаешь...
Информацию Михаила Капланюка мы реализовали удачно: в офисе и на квартире Папанина были обнаружены кассеты с запрещенной видеопродукцией. А сам порноделец оказался не таким уж крепким орешком и начал колоться еще до приезда Григорьева и местных оперов, перечисляя точки сбыта и называя поставщиков. Его бугай - "фактотум" - оказался менее разговорчивым: в себя он так и не пришел до приезда "Скорой помощи". Врачи сказали, что жить будет, хотя за последствия ручаться не могут. Может, как надеялся Маугли, "через трещинку в голове войдет хоть немного ума", а может, так и останется идиотом, бросающимся на похмельных офицеров милиции. Кстати, Григорьев единственный, кто так и не понял, в каком состоянии я пребывал все это время. Решил, что секрет успешной операции как раз в том, что из всех участников событий я - единственный, кто находился в трезвом уме. Я не стал его разубеждать. Новый год прошел, и теперь я долго не возьму в рот этой гадости. До следующего Нового года. А может быть, если повезет, то и дольше. Может быть, в очередной раз, когда она вернется, все будет по-другому? Хотя вряд ли... Но все же я буду ее ждать. Смешно это или грустно, но так уж сложилось. Я не могу иначе. Она придет. Праздники кончились, и скоро она должна вернуться. К счастью, кошки - не люди, они всегда возвращаются...
Уроки вежливости
Наступивший август ошпарил и без того утомленный зноем город. Накаленный воздух над плавящимся асфальтом словно загустел и ритмично покачивался у ног сидевших на лавочке старушек, пытаясь подражать ленивой соразмерности морского прибоя. Они представляли собой довольно комичную пару: маленькая, худенькая востроносая старушка беззащитно-интеллигентного вида и ее подруга - толстая, грудастая, с нескрываемым ехидством в маленьких умных глазах и в шляпе совершенно немыслимого фасона на голове. Они сидели в тени могучего, потрескавшегося от времени тополя и заинтересованно наблюдали за стоящими у гаражей широкоплечими, дочерна загорелыми мужчинами в одинаковых черных джинсах и серых футболках. Мужчины о чем-то яростно спорили, и, судя по несдержанным жестам, их беседа запросто могла перерасти в потасовку.
- На них ведро холодной воды не мешало бы опрокинуть, - заметила худенькая старушка. - А то от жары совсем ошалели, скоро друг дружку за грудки хватать станут. Вроде братья, а как разошлись - до беды недалеко...
- Братья? - удивилась толстуха. - А-а, одеты одинаково... Нет, Марья Кузьминична, это не братья. Один черноволосый, круглолицый, другой - русый, тонкокостный, а тот, что машину водит, вообще с явной примесью татаро-монгольского ига...
- Третий? Мне казалось, что их двое.
- Видела ты всех трех, только по очереди. Это тебя одинаковая одежда с толку сбивает. Ты не на одежду смотри, а на лицо, фигуру, манеру поведения. Вообще-то это довольно странно, что разные люди столь одинаково одеты - словно из детдома. На униформу для работы не похоже.
- Может, в одном магазине закупаются? - предположила Марья Кузьминична. - Или по случаю, по дешевке, достали, из гуманитарной помощи какой-нибудь...
- Может быть, может быть, - протянула ее собеседница, но было ясно, что эти предположения ее не убедили.
Один из мужчин обернулся и, заметив наблюдающих за ними старушек, что-то сказал своему товарищу. Тот бросил короткий взгляд в их сторону, пренебрежительно махнул рукой и ответил что-то, вызвавшее у его напарника кривую ухмылку.
- Никак про нас что-то говорят? - удивилась Марья Куьминична.
- Изгаляются - чего от них еще ожидать можно? Не нравятся они мне. Каждый день их вижу и каждый день... не нравятся.
- Ты когда к сыну переехала? Две недели назад? - уточнила Марья Кузьминична. - А я их уже третий месяц встречаю, и хоть бы раз поздоровались. Дворик у нас маленький, тихий, все друг друга знают, и хоть народ разный живет, а все же какое-то подобие вежливости соблюдать пытаются. Эти же за время, как гараж у Николая арендовали, поздороваться ни разу не соизволили, зато обматерить пару раз успели. Особенно тот, черноволосый, в выражениях не стесняется. Я как-то раз из магазина возвращалась, так он на меня из гаража вылетел и, вместо того чтоб извиниться, еще и обложил трехэтажно. А жаловаться сейчас бесполезно. Это их время...
- Не скажи, - покачала головой толстуха. - Такое быдло во все века и времена кончало плохо. С такими отморозками серьезные люди дел иметь не хотят, да и простые - брезгуют. Вот они в такие кучки и сбиваются.
- Эй, кошелки старые! Все шпионите?! - бросил один из парней, проходя мимо. - Когда-нибудь я вам в этом гараже носы-то дверью прищемлю!..
Толстуха невозмутимо продолжала, обращаясь к подруге:
- Древние говорили, что буквально каждый поступок человека определяет его дальнейшую жизнь. Неисчислимое количество вариантов. Вот и идут: одни - прямо, другие - противолодочным зигзагом, а третьи... третьи туда, куда их пошлют. Не расстраивайся, Марья Кузьминична, - приобняла она подругу за плечи. - Поверь моему гигантскому опыту: эти отморозки являются как раз яркими примерами "создателей своей судьбы". Когда-нибудь стиль жизни их в такое болото заведет, что только пузыри на поверхности останутся. Зловонные.
- Ты оптимистка, Екатерина Юрьевна, - вздохнула старушка. - Пока что все наоборот. Хамы и ворюги правят бал, а работяги и интеллигенты на обочине жизни. Я сорок лет учила детей... И сейчас с ужасом думаю: неужели среди этой серой, жрущей и размножающейся массы есть те, кому я пыталась показать красоту творений Пушкина, Есенина, Толстого? Неужели и я виновата в том, что происходит сейчас? Наверное, виновата. Вот теперь и живу так...
- Ах, оставь, Марья Кузьминична, - поморщилась толстуха. - Мы привыкли повторять: все плохо, все пропало... А если вдуматься, когда мы жили легко? Просто за лесом мы не видим деревьев. Вечерами я сажусь возле торшера с томиком Цветаевой - чудо, как хорошо! - никуда ведь книги не делись, а стало быть, и наслаждаться ими можно. Иногда покупаю себе бутылку красного вина, зову друзей - друзья-то ведь тоже есть! - и болтаю с ними о пустяках. Осенью хожу шуршать листьями в парк - и парк остался! Понимаешь, о чем я? Есть то, что никто у нас не отберет. То, что нам дано не правительством и не соседями, и то, что было и будет всегда. А остальное - временное.
- Я все хотела тебя спросить, Екатерина Юрьевна, - с любопытством взглянула на нее собеседница. - Кем ты работала? Две недели с тобой общаюсь, а понять этого не могу. Умная, образованная, а характер не такой зашибленный, как у меня. Не из рабочих, не из торговли... Служащая?
- Я-то? - задумалась Екатерина Юрьевна. - Пожалуй, что служащая. Да, можно и так сказать. Служащая.
- Статистика? - ободренная своей проницательностью, попыталась развить успех Марья Кузьминична. - Или наука?
- Ну-у... Скорее наука, - ответила та. - В социальной сфере. Точнее - в морально-нравственной.
- Социолог, - понимающе кивнула Марья Кузьминична. - Ох, жарко-то как! Еще полудня нет, а так душно... Но в квартире еще хуже. Здесь хоть слабенький, а все же ветерок. Но вскоре все равно уходить придется: в нашем возрасте такая погода вредна.
- В нашем возрасте любая погода вредна, - улыбнулась Екатерина Юрьевна. - Мы дамы не первой молодости. Зато мудры аки змеи. А потому должны видеть плюсы даже в этом возрасте. Ты видишь?
- Честно говоря, немного, - со вздохом призналась она.
- Это и есть мудрость, - пошутила Екатерина Юрьевна. - Когда были молодые и зеленые, мечтали дожить до глубокой старости и яростно не хотели быть при этом старухами. Ну не дуры ли?
- Смотри, смотри, - прервала ее подруга. - Что-то случилось. Вон как несется... и еще один... и еще...
Из-за угла соседнего дома один за другим выбегали облаченные в бронежилеты милиционеры и, становясь плотным полукольцом, ощетинились стволами автоматов в сторону зарешеченных окон первого этажа.
- Там сберкасса, - сказала Марья Кузьминична. - Видимо, что-то серьезное произошло: вон их сколько набежало. Видать, ограбили.
- На кражу не похоже, - покачала головой Екатерина Юрьевна. - Не было бы смысла оцепление выставлять...
Вдоль милицейского оцепления, плотоядно осматривая решетки на окнах, прошли несколько рослых парней в камуфляжах и черных шапочках-масках, столь неестественных на жаре, что даже смотреть на них было больно.
- ОМОН, - удивилась Екатерина Юрьевна. - Да, что-то там неординарное творится... пойду-ка я посмотрю. Нет-нет, тебе лучше не ходить, там может быть опасно. Я тебе потом все расскажу...
Небольшая площадь, на которую выходили двери сберкассы, была заполнена десятками одетых в бронежилеты солдат, заставлена доброй дюжиной легковых и грузовых автомашин с эмблемами разнообразных милицейских подразделений - от ГАИ до "неприметных" машин ФСБ. Екатерина Юрьевна подошла поближе к оцеплению и попыталась заглянуть за широкие спины солдат, но, кроме закрытых дверей и зарешеченных окон сберкассы, ничего не увидела.
- И что там происходит? - спросила она у стоящего рядом мужчины.
- Заложников взяли, - охотно пояснил тот. - Видать, хотели по-быстрому ограбить, да что-то не выгорело. Теперь требуют машину, вертолет и деньги. Даже здесь жадничают: в сберкассе сидят и деньги канючат.
- Много?
- Миллион долларов.
- Я про заложников спрашиваю, - пояснила Екатерина Юрьевна. - Людей там много было?
- А-а... неизвестно. Дюжина, может, больше. Если через три часа деньги не получат, грозятся убить первого заложника. Дилетанты! Кто ж так банки грабит?! Американских боевиков насмотрелись, наркоты несчастные. Неужели и впрямь сбежать рассчитывают?! Никуда не денутся, всех возьмут - это же дураку ясно!
- Да, странно, - согласилась Екатерина Юрьевна. - Крайне неудачное место для ограбления... А машину, на которой они приехали, нашли?
- Вот чего не знаю, того не знаю, - с веселым любопытством посмотрел на нее мужчина. - А ты, мамаша, видать, тоже боевики смотреть любишь?
- Нет, - категорично отвергла она столь неприличное подозрение. - Не люблю. Очень не люблю. Я спокойные, добрые фильмы предпочитаю. Без истерик, без глупого дилетантства, без... В общем, сейчас таких почти не делают.
Она повернулась и, сложив руку "козырьком" перед глазами, принялась разглядывать крышу противоположного дома. Яркие блики солнечных лучей на линзах оптических прицелов притаившихся там снайперов играли, как огоньки на новогодней елке. Старуха огляделась по сторонам и, заметив суетящихся вокруг стареньких "Жигулей" людей в штатском, покачала головой:
- И машину их нашли. А и как не найти? Ее сложно было бы не найти...
Она с трудом выбралась из толпы, пополняющейся все новыми и новыми зеваками, и направилась к группе стоящих поодаль офицеров.
- Извините, пожалуйста, - окликнула она их. - Кто здесь старший?
Лысый здоровяк в форме полковника с нескрываемым раздражением оглядел старуху, но все же кивнул:
- Я старший. У вас есть какая-то информация?
- Есть... Вы бы стали в этой сберкассе заложников брать? Вот вы, лично, как профессионал? Стали бы?
- Другой информации, не считая вопросов, у вас нет? - Было заметно, что он едва сдерживается, чтоб не пустить соленое словцо по адресу отвлекающей от работы старухи. - Это все, что вы хотели сказать?
- Я думаю, что не стали бы, - продолжала Екатерина Юрьевна, словно не замечая краски ярости, заливающей лицо полковник. - А они стали... Почему?
- Падение нравов, - язвительно ответил полковник, - развал в стране, невыплата пенсий, проигрыш коммунистов на последних выборах... Идите домой, мамаша, не мешайте работать. - Он повернулся к сидящему в машине лейтенанту: - Сережа, запроси по рации: кто возглавил оперативный штаб и где эти долбаные переговорщики?! Полковник Дивов? Передай вот что... Мамаша, вы еще здесь?! - нахмурился он. - Петров, отведите гражданку в безопасную зону... И вообще, отодвиньте оцепление еще метров на сто! Почему до сих пор нет пожарной машины?! Где "Скорая"? Ага, вижу... Значит, так, Сережа, передай Дивову, что...
Екатерина Юрьевна укоризненно покачала головой и, вздохнув, пошла вслед за русоволосым капитаном.
- Мне в другую сторону, - сказала она, дойдя до кольца оцепления. - Я тут дворами пройду, не извольте беспокоиться. А скажи мне, голубчик: что, злодеи эти, взрывчаткой еще не угрожали?
- Было дело, - равнодушно отозвался капитан.
- А по телефону их требования один из заложников диктовал?
- Откуда вы знаете? - удивился он. - Вам бы, мамаша, с таким умением информацию добывать в разведке бы работать... Всего доброго.
Он повернулся и поспешил обратно.