Нельзя сказать, что Эдмунд Худ мечтал познакомиться с Эгидиусом Паем поближе или что общество адвоката доставляло ему удовольствие, однако, ради блага всей труппы, Худ безропотно нес свой крест. Дело было даже не в том, что манеры Эгидиуса выводили сочинителя из себя, а изо рта адвоката воняло; Пай оказался заядлым спорщиком, и работа над пьесой шла все медленнее и медленнее, пока наконец не остановилась вовсе. Соглашаясь со всеми предложениями Худа, Эгидиус при этом настаивал на обсуждении каждой новой строчки и всякий раз, прежде чем двинуться дальше, перебирал до дюжины вариантов. Худ писал пьесы давно, время всякий раз поджимало, поэтому он никогда не позволял себе роскоши шлифовать и оттачивать каждую реплику до полного совершенства. Персонажи должны были оживать, стихи - струиться рекой. Некоторые изменения и поправки приходилось вносить в последнюю минуту. Совместная работа опытного автора и новичка лишь расширила пропасть между ними. Худ всеми силами старался унять раздражение. После очередного затянувшегося спора Эдмунд откинулся в кресле и со вздохом произнес:
- Нам надо работать быстрее, мистер Пай.
- Поспешишь - людей насмешишь.
- Лучше уж стать посмешищем, чем не уложиться в сроки. Какая разница, что мы напишем, может, это все равно выкинут на репетиции. Дайте актерам больше свободы. Нельзя принимать все решения за них.
- Неужели они не станут говорить то, что мы написали? - Пай пришел в ужас.
- В известной степени - нет, не станут.
- Но ведь я вложил в пьесу столько труда!
- Но это же всего-навсего пьеса, - напомнил Худ, - а не Священное Писание. Мы и так уже приложили немало сил, чтобы сделать ее лучше…
- Ну так как? Приступим к следующей сцене? - с готовностью предложил адвокат.
- Нет, мистер Пай, сегодня мы и так уже сделали все, что можно. Давайте вернемся к работе утром и посмотрим, получится ли у нас набрать темп. - Он поднялся из-за стола. - Позвольте вас проводить.
Рассыпаясь в извинениях и благодарностях. Пай нацепил свой траченный молью плащ и мятую шляпу и проследовал за Эдмундом вниз по лестнице. Когда они вышли на улицу, только начинало смеркаться. Худ сгорал от нетерпения поскорее избавиться от гостя. Однако прежде, чем они успели попрощаться, перед ними возникла знакомая фигура.
- Ужель я вижу наших гениальных поэтов? - прогудел Лоуренс на всю улицу. Сделав шаг назад, он пристально посмотрел на Эгидиуса Пая. - Гениальная пьеса. Добро пожаловать в труппу! Мы вам крайне признательны.
- Ну что вы, это я вас должен благодарить, - отозвался адвокат, благоговейно дрожа, словно перед ним была коронованная особа. - Мистер Фаэторн, среди актеров вам нет равных.
- Не стану с этим спорить. - Фаэторн расплылся в улыбке.
- Когда вы выходите на сцену, вы словно Зевс, спустившийся с Олимпа. Сэр, - подобострастно произнес Пай, - все это для меня такая честь… я слов не нахожу…
Приняв дифирамбы как должное. Фаэторн довольно скоро распрощался с Паем, обменявшись с ним любезностями. Он давно уже взял за правило не брататься с авторами, пока не выяснится, что их пьесы действительно чего-нибудь стоят. Кроме того, он был убежден, что такие актеры, как он, выше этих умников-писак, создававших персонажи, которых ему приходилось играть. Эдмунд Худ, являвшийся не только талантливым сочинителем, но и одаренным актером, был своего рода исключением - его одного из всей писательской братии Фаэторн подпускал к себе близко. Он напросился в гости к другу, и вскоре уже оба попивали вино, уютно устроившись в креслах. На лице Худа застыла маска отчаяния.
- Дружище, что тебя гнетет? - спросил Фаэторн. - Очередная красотка разбила твое сердце?
- Не угадал, Лоуренс.
- Тогда в чем дело? Неужели кого-то обрюхатил и теперь печалишься, что предстоит стать отцом?
- И даже не это, - скорбно произнес Худ. - Тут я утешился бы тем, что хотя бы сперва получил удовольствие… Впрочем, отчасти ты и прав, говоря о беременности. Эгидиус Пай в мучениях рожает новую пьесу, а я ему вместо повивальной бабки. И зачем я только согласился?!
- Мне показалось, пьеса привела тебя в восторг.
- Это правда, я по-прежнему ею восхищаюсь…
- Так в чем же причина твоей печали?
- Причина моей печали, нацепив на голову дурацкую шляпу, только что отправилась домой в Средний Темпл. Пай невыносим! - взвыл Худ. - Он спорит о каждой гласной и яростно защищает каждую согласную, словно его пьеса - скрижали Завета, которые Господь вручил ему на Синайской горе. Знаешь, что хуже всего? Он не злится и не ругается! Он не дал ни малейшего повода сорваться и накричать на него!
- Но с пьесой-то у вас получается?
- Получается, но так медленно…
- Так дело не пойдет, - посуровел Фаэторн. - Я сам поговорю с этим Паем. Я уж разведу костер под его задницей. "Ведьму из Колчестера" надо закончить как можно скорее, чтобы мы наконец могли начать репетиции. Все остальные пьесы труппе известны, мы можем отыграть их с закрытыми глазами. С этой же - все иначе.
- Да уж, если бы у нас была пьеса без автора, и хлопот бы не было. Однако в нагрузку к ведьме мы получили Эгидиуса Пая.
- Будет тебе, Эдмунд. Все мы когда-то были новичками. Будь к нему чуточку снисходительнее. Пай все равно что хлеб. Если его правильно испечь - будешь есть и пальчики облизывать. - Взгляд Фаэторна упал на заваленный бумагами стол. - Что вы успели сделать? Что поменяли?
- Только самое очевидное.
- Главное - не трогайте самую суть. Пьеса и вправду хороша. Да, она несколько вульгарна, но это как раз убирать не нужно. Пай чудесным образом сочетает скабрезности с комичностью.
- Вот, кстати, о вульгарности, - встрепенулся Худ. - Мы должны помнить о зрителях. Непристойности, которые ждет самый теплый прием среди пьяниц "Головы королевы", могут оскорбить утонченный вкус гостей Сильвемера.
- Не согласен.
- Лоуренс, мы же будем играть перед джентри.
- Ну и что? Джентри вечно больше всех хохочут над сальностями. Про аристократов я вообще молчу. Вульгарности не трогать. Не забывай, на нас будет смотреть лорд Уэстфилд. Хочешь, чтобы наш патрон принялся во всеуслышание сетовать на то, что в нашей пьесе нет скабрезных шуток?
Худ только головой покачал.
- Хорошо, давай к этому вернемся, когда приедет Ник Брейсвелл, - примирительно сказал Фаэторн. - Он как-никак должен обсудить наш репертуар с сэром Майклом Гринлифом и понять, что ему нравится, что нет. Не переживай, очень скоро мы узнаем, как в Эссексе относятся к вульгарности. - Он успокаивающе положил руку на плечо друга. - А пока, Эдмунд, надо поторапливаться. Нам щедро заплатят. Знаешь, сегодня была первая репетиция. Жаль, что ты не видел актеров. Они сияли от радости, словно их выпустили из самого жуткого и темного застенка Ньюгейта. Люди снова почувствовали себя членами труппы. К чему печалиться и бояться всяких глупостей?
- У меня такое предчувствие, что нас ждет беда.
- Нашей бедой была зима. Она чуть не сгубила труппу. Теперь же, - Фаэторн одним глотком допил вино, - нас ждет работа и щедрая плата. А кроме прочего, в Сильвемере нет здешнего трактирщика, так что кусать нас за пятки некому. Да еще теперь у нас есть новый ученик.
- Дэйви Страттону еще предстоит показать, на что он способен.
- Мальчик не вызывает у меня беспокойства. Как, кстати, и его отец. - Фаэторн плеснул себе еще вина. - У меня для тебя одна новость, Эдмунд. После того как мы заключили договор, Джером Страттон дал мне тридцать фунтов. Более того, после окончания гастролей в Сильвемере он обещал заплатить еще пять.
Слова Лоуренса произвели на Худа сильное впечатление.
- Очень щедрый жест с его стороны.
- Щедрость может проявить кто угодно. Кто знает, если мы хорошо выступим в Эссексе, зрители могут раскошелиться. Наша труппа лучше всех! - провозгласил Лоуренс, поднимая кубок. - Мы на пути к славе, и нас теперь ничто не остановит.
Пройдясь по Главному залу, Николас Брейсвелл поднял глаза на хоры, прикидывая расстояние до пола. В это время Оуэн Илайес по просьбе леди Элеоноры декламировал монолог из "Жертвы любви" - во-первых, чтобы продемонстрировать силу голоса, во-вторых - чтобы проверить, как он будет звучать в зале. Валлиец остался доволен: слова монолога будут ясно слышны даже в дальних углах зала. Закончив, Оуэн раскланялся и был награжден аплодисментами. Однако хлопала в ладоши не только леди Элеонора: в дверях стоял сэр Майкл Гринлиф, а за его спиной замер управляющий.
- Великолепно! Просто изумительно, сэр! - воскликнул Гринлиф.
- Вот и мой супруг, - ахнула леди Элеонора, протянув руки к нему навстречу.
Сэр Майкл взял ее ладони в свои, поцеловал поочередно и лишь потом повернулся к гостям, которых леди Элеонора тут же поспешила ему представить. Сэр Майкл тепло поздоровался с Николасом и Оуэном, словно они были почетные гости, а не актеры бродячего театра. Это удивило комедиантов - хозяева усадьбы могли позволить себе отнестись к актерам с пренебрежением, однако супруги вели себя любезно и дружелюбно. Управляющий был единственным, кто держался заносчиво, причем не имея на это никакого права.
Внешний вид владельца усадьбы озадачил актеров не меньше, чем его сердечное расположение. Сэр Майкл явно был не из модников: скромный камзол и зеленоватого оттенка штаны дополнял белый воротник с брыжами, едва державшийся на шее. Хозяин Сильвемера был человеком полным, невысокого роста, лет под шестьдесят: кое-где на его непропорционально большой голове виднелись остатки шевелюры - несколько жиденьких седых локонов, которые, как и борода, воротник, щеки, нос и лоб, были перемазаны чем-то черным.
Удивление на лицах гостей не ускользнуло от внимательного взгляда леди Элеоноры.
- Прошу простить моего мужа. - проговорила она. - Сэр Майкл ставил эксперимент. Он, знаете ли, изобретает новый порох. Насколько я могу судить, эксперимент провалился.
- О нет, Элеонора! - восторженно произнес он. - Все прошло очень удачно. Почти…
- Почти?
- При возгорании пороха орудие дает обратную вспышку. Над этим еще надо поработать.
- Сэр Майкл, так, значит, вы делаете собственный порох? - уточнил пораженный Илайес.
- Ну да, - ответил Гринлиф. - И, смею заметить, он получше тех сортов, что имеются в продаже. Вскоре, я надеюсь, моя работа над ним будет закончена. Надо просто поточнее соблюдать пропорции.
- Вы, кажется, упомянули о пушке? - спросил Николас.
- Именно так. Моей собственной конструкции.
- Было бы интересно на нее взглянуть, сэр Майкл.
- Ну так взглянете, друг мой!
- Ник был в кругосветном плавании под командой Дрейка, - пояснил гордый за друга Илайес. - Так что он не понаслышке знает, что такое стрелять из пушки.
- Великолепно! - воскликнул сэр Майкл. - В таком случае я настаиваю, чтобы вы осмотрели весь мой арсенал. Вы мне сразу отчего-то напомнили моряка. Кругосветное плавание вместе с Дрейком - вот это приключение! Я завидую вам, сэр. Наверняка вы умеете ориентироваться по звездам? Да и вообще, надо полагать, хорошо разбираетесь в звездном небе?
- Долгими ночами заняться было нечем, - кивнул Николас.
- Тогда я непременно покажу вам свой телескоп. Я тоже обожаю смотреть на звезды.
- У моего супруга столько научных увлечений… - снисходительно улыбнулась леди Элеонора.
- Но зачем вам пушка, сэр Майкл? - полюбопытствовал Илайес.
- Поставлю на вершину башни - зачем же еще? - веселился толстяк.
- Но зачем? Вы боитесь нападения?
- Ах нет, мой добрый сэр. Из-за дичи.
- Дичи? - Валлиец чуть не поперхнулся. - Я не ослышался, сэр Майкл? Вы собираетесь бить птицу из пушки?
Гринлиф расхохотался:
- Ну конечно же нет! Экий вздор. Я люблю птиц. Как, по-вашему, зачем я приказал вырыть пруд? Беда в том, что зимой он замерзает, а лед - он толщиной в несколько дюймов. Знаете, как тяжело его пробить и расчистить полынью для уток, гусей, лебедей?
- Так вы собираетесь стрелять из пушки по озеру, чтобы ядра проломили лед?
- Именно так. Причем стрелять будем ночью.
- Ночью? - удивился Илайес. - Это еще почему?
- Ночью холоднее всего, - пояснил сэр Майкл. - К утру лед уже толстый. Стрелять надо, пока он еще молодой - тогда он и сил до утра набраться не успеет. В этом суть моей теории… Но ее еще надо проверить, - признался он.
- Теперь, сэр Майкл, я вас понимаю, - промолвил Николас, скрывая улыбку. - Однако здесь есть одна загвоздка. Когда вы начнете проверять вашу теорию, поднимется чудовищный шум и грохот.
- Друзья, что гостят у нас, давно привыкли, что ночью здесь происходит нечто странное, - беззаботно сказала леди Элеонора. - У моего супруга необоримая страсть к ночным экспериментам.
- Элеонора, звезды указывают мне путь, - кротко отозвался Гринлиф.
- Однако сейчас есть более насущные дела. Эти джентльмены проделали долгий путь - и все ради того, чтобы повидаться с тобой. Не мог бы ты хоть на час забыть о порохе?
- С радостью, дорогая. Итак, господа, - сэр Майкл снова обратился к гостям, - добро пожаловать! Я рад, что нам с мистером Фаэторном удалось прийти к согласию. Вашей труппе отведена одна из главных ролей в предстоящем празднестве. Вы уже видели Главный зал? Как он вам?
- Само совершенство, - ответил Николас.
- Если вам что-нибудь понадобится, смело спрашивайте Ромболла, он тут же все сделает. Ведь вы уже успели познакомиться с моим управляющим? - Сэр Майкл повернулся к замершей у дверей фигуре. - Славный малый. Если бы не Ромболл, поместье пришло бы в упадок.
- С первой нашей просьбой мы можем обратиться только к вам, сэр, - начал Николас. - Я говорю о репертуаре. Новую пьесу мы уже нашли, осталось пять. У мистера Фаэторна выбор богатый, и он спешит предоставить вам право сделать его исходя из ваших предпочтений. Ему хотелось бы предложить такие комедии, как "Двойная подмена" и "Счастливый ворчун", но вместе с тем он полагает, что вашим гостям захочется увидеть хотя бы одну трагедию.
- Две, - вступила леди Элеонора. - Обилие комедий навевает скуку.
- Ну вот, вы сами все слышали, - сиял Гринлиф. - Четыре комедии и две трагедии. Хотя, на самом деле, я бы не стал возражать и против чего-нибудь на историческую тему.
- Именно так и предполагалось, сэр Майкл. Если вы одобрите выбор мистера Фаэторна, он был бы рад предложить вам "Генриха Пятого" - пьесу, написанную Эдмундом Худом и сочетающую в себе элементы трагедии и комедии.
- Я согласен, - кивнул сэр Майкл. - А ты, Элеонора?
- Вполне. Комедии, трагедии и вдобавок историческая постановка. Что за чудесный сюрприз для наших гостей!.. Однако нам хотелось бы узнать название новой пьесы. Вы покажете ее на шестой день - в день, когда произойдет очень важное событие. - Она повернулась к мужу: - Ты ведь не забыл написать об этом в приглашении?
- О, прости, Элеонора. Как-то вылетело из головы.
- Боже всемогущий! Ну как можно забыть о собственном дне рождения?! - В страстном порыве она сжала руку мужа. - Тебе ведь в этот день исполнится шестьдесят.
- О, примите наши поздравления, сэр Майкл, - с учтивым поклоном произнес Николас.
- Будет лед на озере или нет - не важно, - подхватил Илайес, - но в этот вечер обязательно нужно выстрелить из пушки. Что же касается новой пьесы, то, насколько мне известно, это комедия.
- Спектакль станет великолепной кульминацией наших гастролей, - кивнул Николас. - Пьеса, что мы собираемся ставить, не просто шедевр, вышедший из-под пера нового автора. Действие в ней чудесным образом связано с графством Эссекс.
- И как же она называется? - полюбопытствовала леди Элеонора.
- "Ведьма из Колчестера".
- Эта пьеса мне уже нравится.
- Мне тоже, - рассмеялся Гринлиф. - Лучшей подборки и придумать нельзя. Знаете, как меня называют в здешних краях? Волшебник из Сильвемера!
- Прозвище вам очень идет.
- Мне нравится так думать, - весело расхохотался сэр Майкл. - Какая судьбоносная встреча нас ждет: Ведьма из Колчестера и Волшебник из Сильвемера - мы просто созданы друг для друга! Элеонора, все в точности так, как ты хотела. - Он взял супругу за руку. - Мы увидим новую пьесу, а у "Уэстфилдских комедиантов" будет новый театр - Главный зал Сильвемера.
- Теперь у них есть еще и новый ученик, - напомнила леди Элеонора. - Дэйви Страттон.
- Ах да, сын Джерома. Как мальчонка у вас осваивается?
- Честно говоря, сэр Майкл, не очень. - Николас переступил с ноги на ногу. - Мы взяли его с собой, потому что он знал дорогу до Сильвемера…
- И где же он?
- Мы не знаем, - признался Николас. - Дело в том, что Дэйви сбежал.
Стемнело. Дэйви Страттон, ехавший по лесу на своем пони, дрожал от холода. Ему становилось все страшнее: он заблудился. Деревья окутал мрак, и мальчику никак не удавалось отыскать знакомые тропинки, которые бы его вывели из чащобы. Дэйви начал подумывать, не вернуться ли назад, но быстро отбросил эту мысль - так он лишь зря потеряет время. Лес наполнился странными звуками, пони тревожился, вздрагивал от каждого шороха и тряс головой. Надо было скорее выбраться на дорогу. Дэйви ударил пятками в бока пони, подгоняя его, но лошадка лишь возмущенно взбрыкнула. Совсем близко, из подлеска, раздался протяжный тоскливый вой. Пони в ужасе попятился и вдруг рванулся вперед. Мальчик обеими руками вцепился в луку седла - пони понес в глубь леса. На всем скаку мальчик грудью налетел на ветку, и она, словно рука великана, вышибла его из седла. Дэйви упал на промерзшую землю и покатился.
Оглушенному мальчику потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Когда он медленно поднялся, все тело саднило и ныло. Казалось, лес стал еще темнее и страшнее. И не было даже пони, который смог бы унести его отсюда.
- Огонек! - слабым голосом позвал мальчик. - Огонек! Ты где? Вернись!
Но пони нигде не было видно. Дэйви даже представить не мог, куда тот ускакал. Неуверенно переставляя ноги, юноша двинулся по тропинке.
- Огонек! - продолжал он звать. - Ты где, малыш?
Единственным ответом был тот самый вой, который так напугал пони. Превозмогая хромоту, Дэйви старался идти как можно быстрее. Он остановился, лишь чтобы подобрать палку, которую можно было использовать и как опору, и как оружие против диких зверей. Теперь он остался с ними один на один. Он уже крепко пожалел, что бросил Николаса Брейсвелла и Оуэна Илайеса, - с ними он ничего не боялся, они были его друзьями. Они даже помогли ему вырваться из засады. Мальчик горько раскаивался, что подвел их, и понимал: то, что с ним сейчас произошло, - наказание за предательство.
"Ничего, надо взять себя в руки", - подумал Дэйви и снова двинулся вперед. Он продолжал звать пони, но надежда на то, что он отыщется, таяла все быстрее.