- Про меня зачем сказал?
- Ничего не говорил. Сказал только, что возле Апраксина случайно столкнулись, и больше ничего.
- Не надо было говорить.
- Вырвалось.
- За такое глотку следует вырвать.
В этот момент они увидели, как по Большому проспекту в сторону 11-й линии движется черная карета, которую бойко везли две лошади. Похоже, это была главная команда.
Карета подкатила к главному входу в банк, из нее вышел сначала статный и серьезный Аслан, после него спрыгнул на мостовую Ворон и только затем степенно показался Беловольский.
Китаец вдруг вздрогнул, суетливо потер ладони.
- Чего ты? - повернулся к нему Жак.
- Трясет что-то. Мандраж.
- Так вроде все идет по-задуманному.
- Все одно калдырит. Под ложечкой сосет.
Беловольский в сопровождении Аслана и Ворона скрылся за банковскими дверьми. Ничто вокруг не предвещало беды.
Сотник подбадривающе махнул Китайцу и Жаку, те ответили тем же жестом.
И вдруг что-то будто глухо лопнуло.
С двух сторон на нескольких пролетках к банку вынеслись полицейские, горохом высыпались на асфальт и опрометью кинулись к главному входу.
- Едрит твою в корень! - ахнул Китаец.
- Мчим туда! - почти заорал Жак. - На подмогу!
- Сидеть, баран! - вызверился азиат. - Гляди, что дале будет!
Сотник и Хохол также онемели от увиденного, ждали команды от второй пролетки.
Китаец замахал им руками, чтоб не высовывались.
- Может, подмогнем мужикам? - неуверенно заголосил Жак, сжимая револьвер. - Иначе зачем мы здесь?
- Подмогнешь знаешь где? - ощетинился Китаец. - Теще в ноздре колупать. Или еще где!
В этот момент из банковских дверей выскочили сначала несколько полицейских, образовав некое каре, после чего в проходе показался скрученный Беловольский, за спиной которого растерянно толкались схваченные наручниками Аслан и Ворон.
- Всё, - тихо вымолвил Китаец. - Хана!.. Нужно тикать. Причем без задних! - Ткнул в спину извозчика, коротко приказал: - Гони, брат, и не оглядывайся!
Тот натянул вожжи, подельники увидели маневр, также рванули с места, и пролетки понеслись от гиблого места в разные стороны.
…Табба, одетая в легкий бежевый костюм, в светлом парике, в очечках, жестом велела Илье открыть калитку. Тот с готовностью поспешил исполнить желание госпожи, с улыбкой заметил:
- Вы, сударыня, каждый раз как на маскерад. С первого взгляда и не признать.
- Тебя это потешает?
- Радует. Такой красивой барышни в жизни не видал. И правду говорят, артистка.
- Кто говорит?
- Двор. Все девки кругом перешептались. Желали с вами поговорить, да боятся.
- Бояться нечего, да и говорить не о чем, - усмехнулась бывшая прима, оглянулась.
Со двора вслед ей с видом строгого учителя гимназии смотрел дворецкий.
Она вышла на край тротуара, распорядилась привратнику:
- Останови для меня извозчика!
- Будет исполнено, сударыня! - радостно ответил тот и побежал на улицу ловить экипаж.
Гаврила Емельянович при виде входящей в кабинет девушки едва не грохнулся в обморок.
- Не ожидал… Клянусь, не ожидал. Даже невзирая на телефонное предупреждение, - пододвинул кресло, показал рукой: - Прошу вас, мадемуазель… Простите, запамятовал…
- Мадемуазель Жозефина Бэрримор.
- Да, да, да… Жозефина!.. Чего желаете пригубить, чудная Жозефина? Чай? Кофий? Или не откажетесь от пятигорской минеральной водички?
- Вы получаете ее прямо из Пятигорска?
- Представьте себе, сударыня. Свежайшую, натуральную, в специальных глиняных кувшинах! Желаете такую же?
- Не откажусь.
- Непременно презентую. Мне водицу организовывает князь Икрамов Ибрагим Казбекович. А уж ему горцы готовы поставлять ее целыми обозами!
Табба от неожиданности даже напряглась.
- Икрамов?
- Да, Икрамов. Вам о чем-то говорит это имя?
- Нет-нет. Имя необычное.
- Ничего необычного!.. Он сам из тех краев, воевал там, даже, по-моему, был ранен. Теперь снова в Петербурге, служит в каких-то чиновных верхах.
Филимонов достал из буфета объемистый графин, осторожно, с предвкушением налил хрустальный бокал, подал гостье.
- Испробуйте, мадемуазель.
Она взяла сосуд, с удовольствием выпила почти до дна.
- Вкусно.
- Ну-с, с чего начнем? - директор уселся напротив, выжидательно сложил ручки под подбородком.
- Вам решать, Гаврила Емельянович, - улыбнулась девушка.
- Боже… Как это знакомо звучит - Гаврила Емельянович. Непостижимо знакомые интонации. Такое впечатление, что вы знаете меня сто лет.
Табба рассмеялась:
- Это все ваши фантазии, дорогой.
- И смех!.. Боже, смех!.. Мне он определенно знаком! Вы, мадемуазель, желаете петь в моем театре?
- Кто вам сказал?
- Разве вы мне это не говорили?
- Не приведи господь… Это вы предложили мне попробоваться у вас. Но думаю, это была всего лишь шутка.
- Почему?.. Почему шутка? А если и в самом деле вам попытаться и мы откроем новый талант оперетты?!
- Вы меня смущаете, Гаврила Емельянович.
- Это вы, мадемуазель, меня смущаете! Сидите, соблазняете, сводите с ума пожилого больного господина и при этом ведете какую-то свою игру. Что вы от меня хотите, сударыня?
- Ровно ничего. Нашла вашу визитную карту, решила позвонить. Вот и все. Мне ровным счетом ничего от вас не нужно!
Директор посидел в глубоком раздумье, потом крайне серьезно заявил:
- Давайте все-таки попытаемся.
- Что? - не поняла гостья.
- Попытаемся что-то из вас сделать. Вы должны поверить в меня, Жозефина. И это может быть триумф!
- Хорошо, - после короткого размышления кивнула бывшая прима. - Считайте, вы меня уговорили. Но условие.
- Я его уже принял.
- Не спешите. Вы дадите мне помещение, и я буду репетировать одна.
- Даже без меня?!
- Вы лишь изредка станете смотреть результат. Но никакой информации, никакой огласки, никаких разговоров о моих упражнениях быть не должно. Это должен быть не просто сюрприз, но сюрприз ошеломительный!
- Дивно! Сказочно! Непостижимо! Такое впечатление, будто вы давно готовились к подобному разговору. - Гаврила Емельянович приник губами к рукам девушки и некоторое время не отпускал их. - Благодарю, мадемуазель Жозефина. С высочайшим нетерпением буду ждать звонка.
- Дайте мне еще пару дней.
- Воля ваша.
Филимонов довел гостью до самой двери, остановился.
- Очечки носите от близорукости или для модности?
- Они вас смущают? - удивилась та.
- В некоторой степени. На сцене придется выступать без оных.
- Пусть это будет нашей главной проблемой.
- Дивно!
Директор на прощание еще раз приложился к руке гостьи и, когда дверь за нею закрылась, налил минеральной воды в тот самый фужер, из которого пила Табба, позвонил в колокольчик.
- Изюмова ко мне!
Сел за стол, с усилием стал тереть виски.
В кабинет почти неслышно просочился Николай, тихо напомнил о себе:
- Я здесь, Гаврила Емельянович.
Он поднял голову, уставился на него почти пустым взглядом.
- Проследите за этой дамой и все о ней мне доложите. Немедленно!
Глава пятая
Изгои
Изюмов выскочил из театра, огляделся.
Табба стояла у входа в театральный парк, непринужденно поправляла прическу и, судя по всему, ждала пролетку.
Пролетка вскоре появилась, мадемуазель изящно расположилась в ней, распорядилась извозчику, и тот щелкнул по лошадям кнутом.
Николай увидел поодаль свободный экипаж, замахал руками.
Тот лихо подкатил. Изюмов запрыгнул на подножку, крикнул:
- Гони за той пролеткой! Да поживее, чтоб не отстать!
- Догоним, барин! Как бы лишку не дать, а то можно и вперед выскочить!
- Вперед не надо, а следом держись!
Миновали Крюков канал, пронеслись по Екатерининскому, завернули на Невский и легко погнали по нему.
- Сколь долго будем гнаться? - оглянулся извозчик.
- Пока не надоест!
На Невском экипаж с мадемуазель остановился, она расплатилась с извозчиком, сошла на тротуар, подошла к цветочнице, купила хорошо подобранный букет из роз и зашагала по проспекту. Шла легко и непринужденно, изредка оглядывалась, будто чего-то опасалась.
Неожиданно до слуха донеслись нестройные голоса, исполняющие "Варшавянку", затем вдали показалась толпа под красным флагом. Они даже не пели - кричали. Неистово, вызывающе, хмельно от желания обратить на себя внимание.
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут!
Наперерез бунтовщикам выскочили десять конных жандармов, ринулись на поющих.
Завязалась потасовка, кто-то истошно вопил, жандармы хлестали плетьми рабочих нещадно, с дурманящим ожесточением.
Мадемуазель Бессмертная заспешила на другую сторону улицы, торопливо уселась в одну из пролеток напротив Александринского театра, оглянулась на бунтующую толпу и покатила в противоположную сторону.
- Разворачивай! - крикнул Изюмов своему извозчику. - Живее! Видал, за какой барышней ехать?
- Не слепой, барин!.. Вмиг наверстаем!
С Невского они крутанули на Фонтанку, перескочили через Семеновский мост, и спустя малое время пролетка с мадемуазель уперлась в ворота дома Брянских.
- Стой! - толкнул в спину кучера Изюмов.
Понаблюдал, как привратник без липших вопросов открыл девице калитку, они о чем-то коротко обмолвились, и она легко и привычно зашагала по широкому пандусу к входу в дом.
Николай азартно потер руки, велел извозчику:
- К Театру оперетты, милок!
- Понял, барин!
Пролетка развернулась и помчалась в противоположную сторону.
Филимонов как раз подписывал программки на будущую театральную декаду, когда в дверь постучали.
- Войдите!
Это был Изюмов. Он вглубь кабинета проходить не стал, сделал всего лишь пару шагов.
- Есть о чем докладать-с, Гаврила Емельяныч.
Тот оторвался от программок, кивнул.
- Докладайте.
- Девица, визитировавшая к вам, некоторое время каталась по городу, после чего сменила повозку и направилась в противоположном направлении…
- Можете короче и внятнее?
- Могу-с, Гаврила Емельяныч. Хотя весьма волнуюсь. Так как для самого-с сюрприз.
- Ну?
- Есть все основания подозревать, что это… - У бывшего артиста пересохло в горле. - Прошу-с прощения, небывало волнуюсь.
- А можно, мать вашу в дыхалку, без волнения? - вдруг заорал Филимонов.
- Можно… Это мадемуазель Табба. Они направились в дом княжны Брянской.
- Ничего не путаете?
- Никак нет, Гаврила Емельяныч.
- Вы сами видели, как она вошла в дом Брянских?!
- Так точ… Собственными глазами.
Филимонов вернулся за стол, какое-то время бессмысленно перебирал программки, снова посмотрел на бывшего артиста.
- Вы поняли, о чем я хочу предупредить?
- Так точно-с… Чтоб ни слова, ни полслова.
- Вот и исполняйте. И не приведи господь, брякнете где, острог раем покажется. Поняли?
- Буду нем-с, как луна.
Изюмов ушел, директор в раздумье постоял возле стола, взял телефонную трубку, набрал номер.
- Пятьдесят шесть сто семьдесят два, барышня. - Подождал, услышал нужный голос.
- Егор Никитич?.. Гавриил Емельянович беспокоит. У меня к вам есть одно очень презабавное дельце… В любой день, в любое время. Вы ведь знаете - в театре я живу.
Положил трубку на рычаг, удовлетворенно улыбнулся.
…Дворецкий стоял перед княжной с поднятым сухим подбородком, говорил чеканно, с достоинством:
- Возможно, я, княжна, переступаю черту дозволенного, однако счел бы возможным обратить ваше внимание на некоторые странности, происходящие в вашем доме.
Анастасия сидела за роялем, готовилась к уроку по музыке, поэтому визит дворецкого ее раздражал.
- Странностей этих много?
- По крайней мере на одну я бы желал сделать акцент.
- Только на одну. Об остальных доложишь потом. Через пятнадцать минут придет мадам Гуральник.
- Речь идет о мадам Таббе.
- Чем же она тебя не расположила?
- Странностью поведения, княжна. Они ведут себя крайне непонятно и крайне по-разному.
Княжна нетерпеливо вздохнула.
- Можешь яснее?
- Во-первых, они пьянствуют…
- Во-вторых?
- Во-вторых, госпожа Бессмертная заняты какими-то тайными делами. Они почти ежедневно меняют наряды, пользуются париками разных фасонов, лицо закрывает либо кисея, либо очки.
- Ну и что в этом возмутительного?
- Возмутительного ничего, но есть некая настороженность и даже подозрительность. Будто мадемуазель ведут некую скрытную жизнь.
- Мадемуазель - бывшая актриса! К тому же с печальной судьбой. И я не имею права запретить ей упражняться над своей внешностью.
Дворецкий замялся, с определенной неловкостью произнес:
- Репутация, мадемуазель… Разве вам недостаточно давних слухов о некогда скрывавшейся в доме некоей воровки Соньки Золотой Ручки, в результате чего дом до сих пор как прокаженный?! К вам не ходит свет, мадемуазель!
От гнева ноздри Анастасии стали раздуваться.
- Ты не говорил, я не слышала. И комментарии разного рода мне противны! Если же когда-либо тебе придет в голову сообщить мне подобную глупость, я уволю тебя сразу же! Без содержания! Ступай!
В гостиной послышались четкие шаги и тут же раздался резкий голос мадам Гуральник:
- Мадемуазель, вы где?.. Если не за инструментом, я буду крайне недовольна!
- Я здесь, мадам! - ответила Анастасия.
- Вот и прелестно! Вот и чудно!.. Ладони кладем на клавиши, начинаем разминочку!
Дворецкий молча поклонился и покинул комнату.
Надсмотрщик Евдокимов докладывал поручику взволнованно, дыша почтением к начальству:
- Передвижения по поселку наблюдал следующие… Воровка Сонька много раз бегала к придурку в хибару, пребывая там не меньше получаса. Дочка ее, Михелинка… - Он взглянул на поручика, от смущения закашлялся. - Михелинка… прислуга ваша… она также шастала к дурачку, который якобы для нее папашка. И ежели зырить со стороны, то там как бы варится какая-то каша, ваше благородие.
Гончаров сидел за столом, пил английский чай с сахаром вприкуску.
- Каша?.. Какая каша?
- Крутая, ваше высокородие.
- Можешь более внятно?
Кузьма нагловато ухмыльнулся.
- Драпать, похоже, удумали.
Поручик отставил чашку, с легким удивлением посмотрел на надсмотрщика.
- Все трое, что ли?
- А хрен их маму знает!.. Может, вдвоем. А может, и дурачка за собой потащат.
- Ну и куда здесь можно убежать?
- А некуда!.. В тайге зверь загрызет, по воде тюлень утащит. Только пароходом и остается. До парохода, если посчитать, совсем ничего! Через семь ден пригудит!
Никита с интересом изучал хитроватого Евдокимова.
- На пароход надо еще попасть.
- Попадут! - отмахнулся надсмотрщик. - Не низом, так верхом! Вы мало знаете эту лярву Соньку. Ежели понадобится, покойника из могилы оживит.
Никита Глебович помолчал, переспросил:
- Значит, думаешь, побег готовят?
- Так по-другому им больше и шушукаться незачем!.. К пароходу готовятся!
Поручик вынул из ящика стола рубль, протянул Кузьме.
- Ладно, ступай. Выпей за верную службу!
Тот сунул деньги в карман, чуть не до пола поклонился:
- Благодарствую, ваше высокородие! - и попятился к двери. - А насчет выпить, это мы с удовольствием. Даже с превеликим!.. Благодарствую, господин!
Кузьма вывалился в черноту коридора. Поручик подошел к окну, стал смотреть во двор. Залаяли собаки. Выбежавший из дома Евдокимов пугнул их и торопливо, без оглядки зашагал по темной улочке.
Далеко за полночь, когда Михель уже спал, в дверь хибары сильно постучали, после чего раздался треск и перед лежаком возник Кузьма с керосиновой лампой в руке. Он был сильно пьян, его заметно водило из стороны в сторону.
- Придурок, ты где?.. Просыпайся, хватит дрыхать! - Надсмотрщик с силой ударил по ногам лежачего, заорал: - Встать, шмуродей, когда с тобой начальство тренькает!
Михель, облокотясь о стену, поднялся, промычал:
- Не надо…
- Надо не надо, не тебе решать, жопник! Видишь, кто к тебе заявился?
- Спать… Хочу спать, - снова пробормотал сумасшедший.
- Ты у меня поспишь, жидовское мусло! - Евдокимов огляделся, нашел какой-то ящик, примостился на нем, держа лампу между коленей. - Слухай в оба уха и не смей перечить. Понял?
Михель кивнул.
Кузьма нашел в кармане торбочку с табаком, сделал самокрутку, зализав концы языком, закурил.
- Значит, так… Первое, чем интересуюсь. По каким таким хренам к тебе ныркают Сонька с дочкой?
- Соня… Мама…
- Ты мне мозг не крути, а отвечай по делу!.. О чем они с тобой, придурком, тут баланду разводят?
- Мама… Соня.
- Сейчас врежу.
- Больно… Не надо. - Михель задрал сорочку, показал синяки на теле. - Больно.
- Это Овечкин крестил тебя, нехристя? Так это еще не больно. А вот ежели я приложусь своей кувалдой, тут определенно Сару с Абрамой забудешь, - Евдокимов выпустил густой дым, с прищуром посмотрел на Михеля. - Хочешь, чтоб я тебя уважал, хоть ты и чистый придурок? Сонька с дочкой к тебе приходили?
- Да, Соня… Соня, Миха.
- Не тобой, конечно, баландили?
- Соня… Мама… У-у-у-у!
- Что значит - у-у-у?
- У-у-у!
- Драпать, что ли, собираются?
- Соня, мама. Соня, Миха… Оп-оп-оп! - Михель пару раз подпрыгнул на месте.
- Чего они хотят сделать?
- Соня, Миха… - Сумасшедший принялся целовать собственные ладони. - Люблю… Соня, Миха.
- Слушай сюда, остолоп божий!.. Будешь мне все докладать. Понял? - Евдокимов бросил недокуренную самокрутку на пол, поднялся. - Как только замечу, что воровки к тебе нырнули, так и я опосля, как голубь белый, на их место. Понял? Ты мне все про них и прогундявишь. А теперь дави ухо и соображай своей пустой башкой, что к чему.
Евдокимов неверными шагами покинул хибару.
Живот у Михелины за эти дни обозначился довольно основательно. Она развешивала постиранное белье на веревку, протянутую между забором и сараем, делала это осторожно, чтоб не оступиться, не надорваться. Рядом вертелся привыкший к ней большой лохматый пес Аллюр, заигрывал, бил хвостом по валенкам, по бушлату.
Мороз продолжал держать зиму, однако солнце грело уже настырно.
Девушка услышала приближающиеся шаги, оглянулась - во двор направлялся Гончаров в сопровождении Кузьмы Евдокимова.
- Обедай, через час будь здесь, - бросил он надзирателю.
- Благодарствую, ваше благородие!
Никита подошел к Михелине, стал помогать развешивать оставшуюся стирку.
- Может, кого в помощницы пригнать?
- Сама управлюсь, - улыбнулась Михелина.