После дождичка в четверг - Мэтт Рубинштейн 7 стр.


Джек сунул манускрипт в сумку и взял протянутую Эшем визитку с изображением глаза и лупы. Направляясь к посту охраны, он подумал, что ровный свет, больничная чистота и беспощадное отношение к секретам не подходят для древней книги. Джек собирался до всего докопаться сам.

Пот заливал глаза, когда он сел в машину и развернул листок. В верхнем левом углу, судя по всему, адрес. Текст расплывался, и Джек понял, что нужно успокоиться. Взгляд уловил повторяющееся сочетание букв. Имя? Бр… бра… брат. Письмо было адресовано некоему "брату" - монаху. И этого оказалось достаточно. Джек начал читать:

"Брату Констану,

орден Саула и Святого Павла, Лендс-Энд,

28 февраля 1781 года.

Дорогой брат Констан!

Хотя я и не удостоен высокой чести быть с вами знакомым, повсюду известна ваша репутация высокообразованного человека, который, несомненно, затмит своего покорного слугу во всех отношениях, за исключением возраста. Поэтому я взял на себя смелость представить вашему вниманию манускрипт, который я приобрел на аукционе у мистера Бейкера пятнадцать лет назад за крупную сумму. В описании этот манускрипт был назван алхимическим текстом или же хрониками Атлантиды.

С самого начала сей документ как будто очаровал меня своим великолепным исполнением; я восхищался энтузиастом, создавшим его, но очарование вскоре угасло и продолжает угасать, ибо я не знаю (хотя и должен) его истинного значения и природы. Манускрипт подобен прекрасной церкви или дворцу, которыми можно восхищаться годами, до тех пор, пока кто-либо не задумается о том, какие сокровища лежат внутри; и теперь, задумавшись об этом, я не в силах более наслаждаться обладанием, пока манускрипт не будет переведен.

В попытках перевести его я провел много лет, испробовал много различных способов, а именно: книги на разных языках, математические таблицы, каббалистические знаки, тайнопись и так далее; также я показывал манускрипт некоторым моим коллегам, и все они проникались внезапной и сильной скорбью. К письму я прилагаю этот в высшей степени странный документ и надеюсь, что вы преуспеете там, где все остальные потерпели поражение, и что я избавлюсь наконец от своего наваждения.

С глубочайшим уважением к вам,

Джон Джонсон".

Это было удивительно - еще не устоявшаяся орфография, восхищение при описании манускрипта, тайны алхимиков, сокровища Атлантиды и некий человек, долгие годы пытавшийся расшифровать текст. Самое главное, у монаха появилось имя - брат Констан. Переводчик, коллега Джека. Постоянный в изменяющемся мире. Он получил манускрипт в 1781-м, через четыре года после того, как начал переводить Библию, и эта рукопись вынудила его свернуть с избранного пути. Монах перевез ее из Корнуолла в Сидней, засел с ней в склепе, а потом спрятал под камень - но зачем? Чтобы скрыть навеки, уберечь мир от ее секретов, от "внезапной скорби"? Или чтобы дождаться преемника? Если Фрэнк не сумел разгадать тайну, это должен сделать он, Джек. Он перечитал письмо, надеясь отыскать подсказку. Он непременно что-нибудь найдет. Он уже знает, откуда у брата Констана появился манускрипт и где его взял Джон Джонсон.

Компания Сэмюела Бейкера по-прежнему продавала с аукциона книги, почти три столетия спустя. Скромная комната в Ковент-Гардене превратилась в сеть, охватывающую весь мир. Из Лаборатории Джек поехал в местное отделение фирмы Бейкера - длинное синего цвета здание в центре города, построенное примерно сто лет назад, но казавшееся значительно старше из-за скрипучих дубовых полов и застарелого запаха табака, въевшегося в лестничные перила. Суровые аукционисты взирали на Джека с полотен, пока он рылся в старых каталогах 1760-х годов.

Афиши и рекламные листки разворачивали перед ним удивительную панораму лондонских аукционов восемнадцатого века. "Кто больше?" Любопытные сочинения по теологии, истории, физике, математике; путевые дневники, труды по географии; сборники стихов в изящных переплетах, по большей части из юфти, с позолоченными корешками; засаленные оригиналы и чистенькие факсимиле, фолио и децимо. "О том, как правильно носить головные уборы", "Разговоры с низшими", "Диагностика и лечение истерии у женщин"…

Господи, сколько же книг было собрано и написано в те давно минувшие дни! Наряду со специальными хранилищами существуют и частные коллекции. Да у самого Джека никак не меньше сотни раритетов, не говоря уже о просто старых, полузабытых книгах. У Бет целые ящики книг, которые на аукционе, наверное, продали бы на вес. Интересно, существуют ли книжные свалки и книжные кладбища, или они просто от старости превращаются в пыль? Разные мысли приходили в голову, пока в поисках нужной страницы Джек листал каталоги.

Он прочел, что ценная библиотека мистера Йена Рейнольдса (позже банкрота) была целиком продана мистером Сэмюелом Бейкером в аукционном зале на Йорк-стрит в 1763 году. Большая часть книг, видимо, не представляла особой ценности и удостоилась лишь краткого описания; некоторым уделили чуть больше внимания благодаря их редкости или красоте переплета. И наконец:

"Лот 105. Анонимный манускрипт, пергамент. Триста страниц формата фолио. Написан превосходным почерком; на языке, по всей видимости, уникальном - возможно, на "праязыке" или алхимической тайнописи. Приобретен у одного из основателей лондонского Королевского научного общества".

Джек уставился на описание. Был ли это манускрипт, приобретенный Джоном Джонсоном? Тот самый, что лежит сейчас в его сумке? Объем и материал совпадают, не говоря уж об уникальном языке. Джек снова перечитал абзац. Манускрипт был старше Джонсона и брата Констана, значительно старше Фрэнка. Он не знал, что такое "праязык" и алхимическая тайнопись, как не знал и о Королевском научном обществе, ничего, кроме того, что оно существовало. И это позволяло Джеку сделать следующий шаг.

Он вернулся в церковь и обнаружил Бет лежащей на скамье прямо на голых досках. Сумрак помещения рассеивали несколько торшеров. На полу рядом со скамейкой стояла батарея из шести бутылок вина, открытых и початых, а на груди у Бет - бокал.

- Прости, что опоздал, - сказал Джек.

Она улыбнулась:

- Я спустилась в погреб и вдруг почувствовала, что мне хочется выпить, только никак не могла определить, чего именно. Наверное, не надо было открывать столько бутылок.

- Ничего, я всегда готов помочь.

- Посмотри…

Она наклонилась и легонько стукнула по бутылке бокалом. По церкви разнесся звон. На лице Бет появилось донельзя озабоченное выражение; она стукнула по другой бутылке и извлекла звук тоном повыше, а потом удовлетворенно кивнула и повторила свой опыт.

- Как мило, - усмехнулся Джек.

- Называется "Блюз початых бутылок".

Рядом с бутылками кучкой лежали детские фотографии Бет: вот она на маленьком деревянном самокате… на качелях… лепит пирожки из песка; здесь Фрэнк учит дочь держать крикетную биту - сонм воспоминаний, залитых равнодушным светом.

Джек склонился над ней.

- Как ты себя чувствуешь?

- Нормально. Спасибо.

- Что ты делала в склепе?

- Просто… - Она махнула рукой. - Не знаю. Лабораторный анализ что-нибудь дал?

Сердце у него заколотилось.

- Манускрипт первоначально принадлежал одному из основателей Королевского научного общества. Не знаю, кому именно. А монаха звали Констан.

- Они выяснили это, всего лишь взглянув на манускрипт?

Джек положил сумку на стол и протянул ей письмо. Бет уставилась затуманенным взглядом в листок. Оставив ее наедине с посланием, принялся обыскивать полки и коробки. Там были книги обо всем на свете - разного рода истории и биографии, небылицы и научные изыскания, разрозненные энциклопедии, купленные на дешевых распродажах. Он рылся в книгах, пока не нашел описание лондонского Королевского общества по расширению естественнонаучных знаний, основанного в 1660 году и самого старого из ныне существующих. В другой книге перечислялись знаменитые члены общества - Исаак Ньютон, Джозеф Бэнкс, Бенджамин Франклин. Интересно, но мало.

- Просто замечательно, - сказала Бет.

Она вернула Джеку листок и ободряюще улыбнулась - совсем как молодая мамаша малышу, нарисовавшему снеговика. Джек убрал письмо и продолжил свои поиски.

В исповедальнях по-прежнему грудами лежали старые журналы Фрэнка, и разнообразие его увлечений поражало воображение: богословие, теория литературы, эволюционная биология, геохронология… По мере того как Джек разбирал груду, его представления об отце Бет становились все более сложными и туманными.

В одном из журналов обнаружилась редакторская статья по поводу празднования годовщины основания Королевского научного общества, где подробно освещалась его история: первый этап существования в качестве "Невидимого университета", первый устав - приводился перечень отцов-основателей. Гук, Гленвилл, Рен… Выйдя с этим списком на свет и внимательно изучив имена, Джек ощутил себя человеком, который внезапно обрел почву под ногами.

Все это были люди науки и религии, совсем как Фрэнк: Роберт Гук назвал частицы человеческого тела клетками, потому что на латыни тем же самым словом называются монашеские кельи; священник Джозеф Гленвилл утверждал, что существуют потусторонний мир и ведовство; Кристофер Рен, заново отстроивший Лондон после Великого пожара - пятьдесят церквей и собор Святого Павла, - должно быть, в подвалах и склепах нередко натыкался на реликвии и манускрипты.

Джек лизнул палец и перевернул страницу, казалось, позабыв обо всем на свете среди груд книг и журналов.

Наклонившись, Бет подула в горлышко бутылки, и по церкви разнесся хриплый стон. Он звучал долго и замер где-то среди искалеченных стропил. Бет выстроила целую гамму, и церковь наполнилась призраками. Джек взглянул на нее, когда она наполняла свой бокал белым вином; остатки красного растворялись в нем подобно струйкам дыма.

- Ты уверена, что все в порядке? - спросил он.

- Да. Тебе удалось его найти?

- Пока не знаю.

Это мог быть Джон Уоллис, математик и криптограф, который изобрел символ бесконечности. Может быть, текст манускрипта все-таки зашифрован? Криптограф, член-основатель научного общества, тайнопись… Джек как будто стрелял наугад.

- Просто… я пытаюсь вспомнить то, чего нет ни на одной из этих фотографий. Что-то связанное с папой и нашим прошлым.

Она снова разглядывала фотографии - пляж, задний двор, ботанический сад. Это были любительские снимки - расплывчатые, неловко обрезанные; на большинстве из них виднелись только головы или ноги.

- Странная вещь воспоминания… Вот они, такие живые и подробные, что, кажется, никогда не исчезнут, - сказала Бет. - Но проходит время, и ты вдруг понимаешь, что все они умещаются в этих маленьких прямоугольничках, что им не хватает объема и что они постепенно выцветают. И больше у тебя ничего не остается.

Он положил книгу и сел рядом с ней.

- Я уверен, ты помнишь больше, чем тебе кажется. Просто нужен импульс…

Бет опустила глаза.

- Есть кое-что… Может быть, одна вещь…

- Вот видишь.

- Ты можешь снова меня отвезти?

Он весь день исследовал манускрипт и тем не менее понимал, что О’Рурк обескуражил ее, что Бет больше не уверена в какой бы то ни было связи рукописи с Фрэнком. Может быть, она и права. Если Фрэнк шел каким-то своим путем, ни одно из открытий Джека ничего не объяснит - но, вероятно, это и не важно. Возможно, манускрипт приоткроет завесу какой-то другой тайны… Джек не понимал как, но на маяке он это почувствовал.

- Конечно, отвезу. Куда захочешь, - сказал он Бет.

- Это не займет много времени.

Она пошла обуваться, а Джек заткнул бутылки пробками и убрал фотографии в альбом. Снимков была уйма, сотни, а казалось, немного. Во всяком случае, пока они мелькали перед глазами Джека - двадцать четыре штуки в секунду, длинный фильм чьей-то жизни.

Он начал собирать книги, когда его взгляд упал на один из абзацев. Секретарь научного общества Джон Уилкинс, математик, епископ, человек, рисовавший планы лунных городов, философ. Он оставил несколько книг о тайнописи, криптоанализе и языке музыки, и его последняя работа называлась "Сочинение о природе вещей и философском языке".

У Джека перехватило дыхание, и он со всей ясностью осознал, что непременно должен найти эту книгу. Он вложил письмо Джонсона в манускрипт, оставил сумку на скамье и взял ключи от машины.

Они ехали по той же длинной дороге к Южному мысу, но на этот раз не поднимались на холм, а держались побережья: мимо старой рыбацкой деревни Уотсон-Бей с ее нищими лачугами, сколоченными из старых досок, к Кемп-Коув. Крайняя точка суши. Здесь ступили на берег первые поселенцы, возможно, в их числе и Констан. Долгое морское путешествие, рассказы о чудовищах - и сигнальный огонь на том месте, где надлежало быть маяку.

- Наш монах, Констан, вероятно, прибыл этим путем, - сказал Джек.

Место выглядело точно так же, как, наверное, и в старые времена, - город теснился вдоль гавани, а противоположный берег оставался диким. Бет молча наблюдала, как исчезают последние солнечные лучи над бухтой. Джек сел на песок, а она медленно пошла к воде. Он знал, что это такое - приступ горя и ностальгии, желание не то забыть, не то вспомнить. Когда Бет вернулась, ее глаза были цвета штормового неба.

- Однажды я здесь чуть не утонула. Или мне так показалось. Не знаю.

Шел мелкий осенний дождь, песок холодил ноги. Возможно, там, на опасных скалах, сейчас и были люди, но никто не искал убежища в бухте.

Бет села рядом с ним, подтянув бледные колени к груди.

- Я тогда едва научилась плавать, ну, то есть колотила руками по воде. И отважно полезла в глубину. Родители кричали и приказывали мне вернуться. Я ничего не понимала. Там земля, а тут вода. Мне казалось, это примерно одно и то же.

Джек положил руку ей на плечи.

- Наверное, все зависит от того, как ты себя чувствуешь в воде.

- Я думала, вода мне не враг, и хотела уплыть в открытое море. А потом обернулась и увидела, что приближается шторм, что облака внезапно понеслись прочь. Ты ведь знаешь, как это бывает летом.

- Да, летний шторм…

- Я запаниковала и сразу разучилась плавать. Внезапно наступили эти жуткие сумерки, совсем как сейчас: все стало тихим и неподвижным, а я погружалась в серые молчаливые недра бухты. Вкус соли во рту. Ты знаешь, как он обжигает горло? Я была в ужасе.

- И что случилось потом?

- Папа меня вытащил. Я помню, как он буксировал меня к берегу на спине, а я все глотала и глотала воду. А потом плакала, лежа на песке, и никак не могла отдышаться. Песок был такой теплый и сухой. Папа держал мою голову и тоже плакал, и стирал с моего лица наши общие слезы.

- Потом все было в порядке?

- Наверное. Я больше ничего не помню, только то, что чуть не утонула, а потом лежала на песке. И всякий раз, когда вспоминала об этом, я снова и снова обижалась на папу.

Джек погладил ее по волосам, а Бет продолжала:

- Мне всегда казалось, что это говорит моя уязвленная гордость. Может быть, я обижалась из-за того, что он меня спас; может быть, мне стыдно или неловко - из-за того, что меня вообще понадобилось спасать. И вот какая странность…

Снова начался дождь - крупные медленные капли оставляли в песке темные воронки. Ветер налетал внезапными порывами. Позади послышались голоса - кто-то торопливо шел по тропинке в сторону парковки. Бет оглянулась и снова посмотрела на Джека.

- Я не помню, чтобы папа был мокрый. Если не считать слез.

- Что ты имеешь в виду?

- Он был совсем сухой. Наверное, меня вытащил кто-то другой, например спасатель. Но не папа.

Она посмотрела на облака и вздрогнула, когда дождевая капля попала ей на лицо. Бет стерла ее ладонью, окинула взглядом пляж и неожиданно спросила:

- Ты не хочешь искупаться?

- Слишком холодно.

Она пожала плечами:

- Может быть, я и сердилась на папу из-за этого. Что меня спас не он. В шесть-семь лет считаешь отца всемогущим и не допускаешь даже мысли, что он не в состоянии спасти своего ребенка.

Не переставая говорить, она расстегнула джинсы и, стянув с ног, бросила их Джеку.

- Что ты задумала?

- Хочу поплавать.

- Уже почти зима.

- Но ведь еще тепло.

- Дождь же. И темно.

- Пойдем к воде.

Сбросив куртку и рубашку, она осталась в одном белье, черном. Ее тело тут же покрылось мурашками. Бет продолжала что-то говорить, но смысл слов не достигал сознания Джека. Она ступила в воду.

- И теперь я гадаю: может, он понял? Может быть, он чувствовал то же самое? Я ведь перестала приходить в церковь, практически избегала его. Я оставила папу в то время, когда "его глаза уходили внутрь черепа", как у брата Констана.

- Это всего лишь догадки.

- Может, отчасти и мы виноваты - не исключено, что он стал таким странным из-за нас, потому что нас с ним не было. Все могло начаться с мелочи, а потом выйти из-под контроля.

Ее длинное гибкое тело с опущенными плечами погрузилось в воду. Джек наблюдал за ней под секущими струями дождя. Бет нырнула, и во все стороны побежали серые волны.

Джек подумал о Джуди. Она ведь тоже отдалилась от Фрэнка - или позволила отдалиться ему. А что, если все рассказать Бет, невзирая на просьбу ее матери?

Дождь усилился; на поверхности воды мелькали круги с рваными краями. В отдалении кружили птицы, заблудившиеся среди облаков. Бет плыла к берегу. Джек наблюдал, как она нащупывает дно и выходит на берег - волосы облепили спину, соленая вода стекает с тела ручьями. Усевшись на мокрый песок, она обхватила себя руками. Джек попытался накрыть ее своей курткой, но она отмахнулась.

- Ты простудишься насмерть.

- Потрогай мою кожу - разве холодная?

- Просто ледяная.

- Я плыла, пока было видно город. В дождь он смотрится потрясающе.

- Ты тоже смотрелась потрясающе. Именно в дождь.

- Зажигают огни. На мосту и в домах.

Джек принялся растирать ее, стряхивая прилипший песок. Бет, казалось, ничего не замечала - сидела задумавшись и смотрела на темную гладь воды.

Потом, будто очнувшись, заговорила:

- Я где-то слышала про город, выстроенный на краю зыбучих песков. Тех самых песков, которые все затягивают в себя и выбрасывают в воздух фонтаны пыли. По ним можно передвигаться только на большой плоскодонке, с одного края пустыни на другой.

Бет, дрожа от холода, плотно сдвинула колени, и Джек крепко обнял ее, стараясь понять, что она имеет в виду. Мысли вновь вернулись к Джону Уилкинсу и его философскому языку. Может, Констан привез сюда нечто подобное?

- Никто не знал, насколько глубоки эти пески, - продолжала Бет. - Но люди обложили пустыню камнем, выстроили вокруг нее город и поселились в нем. За многие сотни лет там время от времени пропадали маленькие девочки, и все знали, что наступит момент, когда очередная девочка попытается переплыть пустыню и песок ее поглотит. Она пойдет на дно, к остальным маленьким девочкам, и их тела будут лежать там не разлагаясь, просто высыхая… понемногу…

Назад Дальше