XI
ПРОИСКИ
Привилегии, коими обладает наше сословие, заставляют закрыть рот всех, кому нравится искать поводы для хулы.
Шекспир
Караван из трех повозок, возглавляемый Николя, медленно двигался в сторону улицы Нев-Сент-Огюстен. В фиакре, двигавшемся в середине, сидел, прижимая к себе жену и четверых детей, перепуганный изобретатель. Подъехав к дому Сартина, комиссар узнал, что министр еще не вернулся из Версаля, но предупредил, что вернется непременно, ибо королевская семья отбывала охотиться в Фонтенбло. Николя уже решил отправиться к Ленуару, чей дом располагался в непосредственной близости от особняка Сартина, как подъехала карета, и из нее вышел министр собственной персоной. Он тотчас повел Николя к себе в кабинет, где легким движением привел в действие свой механический шкаф для париков, явив роскошный белокурый образчик "львиной гривы" с пятью тупеями.
- Он из Вены, от поставщика князя Кауница, такого же заядлого собирателя, как и я! - произнес Сартин, любовно лаская шелковистые кудри парика. - Его прислал мне аббат Жоржель, секретарь принца Людвига. Но объясните, что за табор устроили вы у меня на дворе? Quid novi в вашем расследовании? Как обычно, груда трупов, которые ваши всегдашние приспешники кромсают до последнего? Или я ошибаюсь?
- Разве вы когда-нибудь ошибаетесь, сударь? Primo, ваш органный мастер кажется мне честным человеком, хотя, удрученный нуждой, он едва не соблазнился посулами англичан, ибо его семья, действительно, влачит тяжкое существование.
Министр выпустил из рук парик, распластавшийся на столе, словно морское животное, протянувшее во все стороны свои щупальца.
- Только не говорите мне, что английская разведка уже пронюхала про него!
- Увы, англичане не дремлют. Это дело рук лорда Эшбьюри, иначе говоря, Фрэнсиса Сефтона. Во избежание ненужных случайностей я, а точнее, Бурдо, опередил события и увез из дома и мастера, и его семью. Я пообещал Бурдье позаботиться о нем и разместить его в одной из государственных резиденций, где он сможет спокойно работать.
- Отлично. Так, значит, вопли и стенания, встретившие меня во дворе, доносятся из карет и повозок, в которых вы привезли семью мастера? Сегодня их разместят на ночь у меня в доме, а завтра я распоряжусь, чтобы их отвезли в надежное место. А как ваше расследование?
- Главным подозреваемым по-прежнему остается герцог де Ла Врийер, однако я не уверен, что именно он является убийцей. Что-то от меня ускользает, но я чувствую, как шаг за шагом приближаюсь к истине. Конечно, у нас имеются три трупа, но я не отчаиваюсь…
На бесстрастном лице министра появилась ехидная улыбка.
- …и надеюсь достичь гораздо более внушительных цифр, - усмехнулся он. - Желаю массу удовольствия моему преемнику… Как у вас с ним?
- Последняя аудиенция прошла вполне доброжелательно, никакой язвительности.
Успокоив семью Бурдье относительно их будущего и выслушав в ответ благодарности и благословления, Николя отправился на улицу Монмартр, где Катрина сменила ему повязку и поставила перед ним суп. Он съел суп, макая в него гренки и запивая вином. Затем, встав на скамеечку, он подтянул висевший в камине окорок, отрезал несколько широких ломтей и съел их тут же, на месте. В завершение своей простой трапезы он истребил несколько орехов и свежих яблок. Когда же, утомившись за день, он уже засыпал, перед взором его проплыли три лица: сына, Сатин и Эме д'Арране.
Воскресенье, 9 октября 1774 года
Николя разбудили заливистые трели флейты, доносившиеся из глубины дома. Если господин де Ноблекур музицировал, значит, он чувствовал себя прекрасно и пребывал в великолепном расположении духа. Завершив туалет и проглотив завтрак, Николя отправился к старому магистрату. Взору его открылась картина, достойная кисти художника-бытописца: в золотистом ореоле утреннего света бывший прокурор, отбивая ногой такт, с упоением наигрывал веселую мелодию сельского танца. Усевшись рядышком, Сирюс и Мушетта внимательно смотрели на него. Николя замер, попав под обаяние зрелища, исполненного безмятежной и светлой радости, и заявил о себе, когда музыка прекратилась.
- Как я рад, что вы, наконец, выздоровели, - произнес он.
Ноблекур направился к любимому креслу.
- О-хо-хо! И это несмотря на то, что меня со всех сторон обложили заботами… А вы, как я понимаю, собрали очередной урожай синяков и шишек?
- Пустяки, - ответил Николя, - я привык. Впервые в меня стреляли еще в незапамятные времена. Когда мне было десять лет, один из гостей моего отца чуть не убил меня, приняв за косулю. Пули только ласкают меня.
- Прекратите насмешничать, ваши друзья места себе не находят, когда вас уносит неизвестно куда. Лучше расскажите мне о ваших последних похождениях. Сыщицкие истории веселят меня и позволяют отдохнуть от привязчивых трелей. Вы даже представить себе не можете, насколько сложно модулировать каждую трель, когда они следуют одна за другой!
Николя рассказал о своей поездке в Версаль и о мрачной находке, обнаруженной после его приезда. Его старый друг страшно разволновался, а потом задумчиво спросил:
- Вы хорошо поразмыслили над выводами, кои вы, полагаю, сделали из покушения на вас? Для начала скажу, что оно похоже на те, жертвой которых вы стали в начале этого года; но, как мы помним, виновники его были высланы. Поэтому можно предположить, что ваш враг, а точнее, ваш убийца, намеревался помешать вам завершить ваше нынешнее расследование. Кому вы стали поперек дороги и чьи интересы затронули? Если говорить о таинственном англичанине, то он, следуя заповедям благоразумия и осторожности, должен не высовываться, а напротив, скрываться, как это обычно делают его собратья по ремеслу…
- И тем не менее…
- Согласен, я предвижу ваше возражение: в большой галерее он разгуливал переодетым, и вы узнали его совершенно случайно, несмотря на его маскарад. Но если он ополчился на вас, значит, вы невольно подошли слишком близко к тому месту, где ваши интересы полностью расходятся. Вы ведете расследование нескольких убийств, и оное расследование затягивает в круг подозреваемых все большее число людей, в том числе королевского министра. А это означает, - теперь внимательно следите за моей мыслью! - что искомый англичанин вполне может быть связан с убийцами. Ваша проницательность грозит срывом порученной ему миссии, которая, как кажется мне, несчастному калеке, увечному на голову и на тело, имеет отношение к одному из сильных мира сего. Судите сами, Сен-Флорантен не мог призвать вас расследовать убийство, совершенное им самим! Я сказал "убийство"? Я ошибся: убийства. А затем приказать убрать вас! Не вижу в этом никакого смысла. За чередой необъяснимых событий кроется нечто иное.
И старый магистрат надолго погрузился в размышления. Николя даже показалось, что он задремал.
- Вас постоянно окружают миражи, дорогой Николя. Все четырнадцать лет, посвященных расследованиям "особых дел", вы ведете бесконечную борьбу с тенями и их двойниками. Выгода, месть, честолюбие, сладострастие и ненависть, подобно призракам, уводят вас в дебри преступности, где у мертвецов, что поджидают вас на пути, два лица, как у известного вам античного божества.
- Боже, - вздохнул Николя, - вы мне напоминаете некоего индейца мик-мака, бившего в барабан и взывавшего к духам! С той разницей, что вы играете на флейте. Да вы настоящая Пифия с улицы Монмартр!
- Смейтесь, смейтесь! В моем возрасте я имею право позволить себе некоторые причуды. И если мне нравится изъясняться намеками…
- Никто никогда не станет оспаривать ваше право.
- Ладно, посмотрим. А сейчас пророчица голодна. Пусть мне принесут суп и сухарики, ибо Пифия приходит во время еды.
- О, - воскликнул Николя, - я непременно передам ваши слова королю, он любит каламбуры, а ваша острота вполне достойна маркиза де Бьевр.
Когда в комнату вошла Катрина, оба друга хохотали от души. Неожиданно их внимание привлек уличный певец, горланивший песенку, в которой, судя по долетавшим до них в раскрытое окно словам, говорилось о герцоге де Ла Врийере; особенно часто повторялся рефрен:
Министр бесталанный и подданный дрянной,
Давно пора тебе поддать под зад коленом,
Чего ты еще ждешь? Долой тебя, долой!
Давно пора тебя вышвырнуть в окно!
- Дурная рифма при ядовитом содержании, - заметил Ноблекур. - Этого господина не любят, хотя в качестве министра он не так уж и плох. Вы пойдете со мной в церковь Сент-Эсташ послушать большую мессу?
- С удовольствием, если музыка и еда рассеяли раздражение старосты церковной общины против тех, кто намерен узурпировать привилегию первым получать освященный хлеб. И если вы не боитесь присутствия рядом с вами человека, ставшего мишенью для злоумышленников!
- Значит, у меня есть шанс умереть в приличном обществе, господин маркиз…
Чтобы преодолеть несколько туазов, отделявших их жилище от церкви, Николя решил пройти через тупик, дабы воспользоваться входом бокового придела, однако воинственно настроенный Ноблекур пожелал непременно войти через парадный вход. Едва он появился на пороге, как несколько прихожан устремились к чаше со святой водой, дабы подать ее своему старосте; те же, кто остался на своих местах, почтительно его приветствовали. С уважением сняв шляпу перед установленной недавно мраморной доской с эпитафией генералу Шеверу, Ноблекур под лестный шепот направился к месту церковного старосты. Николя устроился на стуле возле колонны, позади бывшего прокурора. Табличка, прикрепленная к колонне, извещала прихожан о тарифах на погребение в приходе Сент-Эсташ. Запрашиваемые суммы были достаточно велики, и, поразмыслив, Николя решил, что высокая стоимость услуг, без сомнения, объясняется тем, что в квартале проживали в основном состоятельные люди. Здешний кюре подсчитал все: рытье могилы, подставка под гроб, украшения и убранство главного алтаря, вознаграждение малого и большого хора, услуги исповедника, белые перчатки, гроб, приобретенный непременно в приходской мастерской, а не у столяра. Неравенство в обхождении с покойниками наводило на невеселые мысли.
Началась служба; воспарив душою, Николя слушал литургическое пение, покорявшее его своей возвышенностью и простотой. С его места был хорошо виден высокий неф и расположенное за хорами надгробие Кольбера из черного мрамора. Совершающий богослужение священник поднялся на кафедру, дабы прочесть проповедь, где в этот раз говорилось о необходимости подавать милостыню: "Кто из нас не знает, что изначально блага земные принадлежали всем людям вместе? Кто не ведает, что в природе не существовало ни собственности, ни потребности эту собственность разделить? Что, рождаясь на свет, мы получали в дар от природы весь мир?" Николя вспомнил Бурдо: его помощник, без сомнения, одобрил бы подобное начало. Он до сих пор не мог понять, являлись ли участившиеся язвительные выпады проявлением характера инспектора и следствием перипетий его жизни или же развитие критической мысли Бурдо соответствовало возраставшей с каждым годом воле общества сбросить груз существующих традиций, а следом и саму нынешнюю власть, которой лично он служил не раздумывая.
В тот момент, когда он решил прекратить эти ни к чему не ведущие размышления, раздался глухой громкий стук, а следом жуткий треск. С визгливым скрипом распахнулась главная дверь, и в церковь ворвался разъяренный бык. Присоединив свой рев к мелодии Божественной литургии, он принялся крушить все, что попадалось ему на пути. Стулья и сидевшие на них прихожане полетели в разные стороны; каждый старался соорудить хоть какое-нибудь ограждение, способное защитить от ударов рогов разъяренного животного. Добрых полчаса Николя прилагал усилия для организации помощи. Как оказалось, бык сбежал из сарая мясника, где его не сумели оглушить до конца. Призванные на помощь лавочники из корпорации мясников, в конце концов, скрутили быка. Раненых увезли, и служба продолжилась. Но Николя было не суждено дослушать ее до конца. В проходе между стульями неожиданно возник человек в черной одежде и высоких сапогах и принялся кого-то рьяно искать. Его поиски пришлись не по вкусу многим прихожанам, и швейцар уже поднял свою алебарду, как Николя узнал в черном человеке Рабуина. Он встал и, направившись к выходу, сделал агенту знак следовать за ним.
- Что заставило вас ворваться в церковь в самый разгар службы?
- Обстоятельства. Бурдо отправил меня за вами на улицу Монмартр, и там Пуатвен сказал мне, где вас искать. Возле сада Воксхолл нашли брошенный фиакр, а в кузове труп молодого человека, судя по всему, шурина Жака Миссери.
- Дюшамплана-старшего?
- Нет, младшего, Эда. Фиакр вместе с трупом доставлен в Шатле, где инспектор ждет вас для осмотра. Я приехал за вами. Экипаж готов.
Николя предупредил Ноблекура и, сославшись на стечение обстоятельств, извинился, что не сможет проводить магистрата домой.
Перед входом в Шатле шумела толпа. Оживленно размахивая руками, люди пытались прорвать кордон из французских гвардейцев и караульных, плотным кольцом окруживших фиакр. Мальчишка на побегушках делал неловкие попытки успокоить лошадь, но та, обезумев от шума и людского кишения, продолжала громко ржать и бить копытом. Выскочив из кареты, Николя последовал за Рабуином. Дверцы у доставленного фиакра были закрыты, а окна, местами расколотые, замазаны чем-то темным, так что снаружи нельзя было ничего увидеть.
- Странно, - произнес Николя.
- Откройте, и вам станет понятнее, - с бесстрастным лицом промолвил Рабуин.
Он подчинился приказанию агента. Ему не раз приходилось сталкиваться с проявлениями человеческой жестокости, однако столь тяжкого зрелища он не видел уже давно. Изнутри кузов был залит свернувшейся кровью, а на скамье, раскинув руки, покоилось тело с размозженной головой; лицо у обезображенных останков полностью отсутствовало. Неопределенного цвета грязь пятнала пол, и в этой грязи, возле сапог валялся кавалерийский пистолет большого калибра. Проследив взгляд начальника, Рабуин покачал головой.
- На первый взгляд, похоже на самоубийство.
Николя медленно закрыл дверцу. С обезумевшими глазами, лошадь продолжала глухо ржать и взбрыкивать - теперь задними ногами; по телу ее то и дело пробегала дрожь, отчего шкура вздымалась волнами. Подойдя к ней, он пошептал ей на ухо, затем бесстрашно принялся массировать ей десны. Сначала лошадь трясла головой, потом смирилась, ее движения стали медленными, и она, наконец, успокоилась.
- Да-а, умеете вы обращаться с лошадьми, - восхищенно протянул Рабуин.
Николя размышлял.
- Необходимо срочно убрать толпу, ничем хорошим это сборище не кончится. И расчистить тюремный двор, чтобы завезти туда фиакр с трупом. Лошадь выпрячь, труп отправить в морг и там привести его в порядок.
- Сегодня воскресенье, - напомнил вынырнувший откуда-то Бурдо. - Из служителей никого нет, а привлечь сторожей в принудительном порядке нам вряд ли удастся. Похоже, придется заняться самим…
- Что ж, значит, сами справимся, и не такое приходилось делать. Пошлите папашу Мари в подвал для допросов за кожаными передниками, которые используют подручные Сансона. Не забудьте забрать пистолет и обследовать кузов. Вскрытие произведем завтра, так что как можно скорее предупредите Сансона: он живет на улице Анфер. Отправьте к нему кого-нибудь из караула.
Когда тело на носилках отнесли в мертвецкую, он принялся исследовать кузов фиакра. Впоследствии сие занятие пополнило число наихудших воспоминаний Николя, успевшего к тому времени накопить немало подобного рода случаев. Он осматривал экипаж столь долго, что Бурдо, хорошо знавший своего начальника, понял, что тот обнаружил нечто важное. Но, как часто случалось, комиссар предпочитал молчать о своих находках до тех пор, пока ему не удавалось осмыслить их в совокупности с другими уликами. Инспектор отметил, с каким вниманием Николя разглядывал колеса, дверцы с обеих сторон и даже упряжь. Вытащив из кармана перочинный ножик, комиссар соскоблил с осей приставшую к ним землю, аккуратно завернул грязные комочки в бумагу и опустил в карман. Затем оба сыщика отправились в подвалы Шатле; добравшись до помещения, где производили вскрытия, они, надев кожаные фартуки, тщательно обмыли окровавленное тело. Приблизив факел, Бурдо обыскал карманы одежды трупа и нашел письмо; в нем кому-то назначали свидание в Версале: "Присоединяйтесь к нам; вы знаете, где мы". Николя отметил, что дата отправления письма совпала с днем его прибытия ко двору, но текст не говорил ему ничего.
- Значит, на основании этой бумажки Рабуин утверждает, что речь идет о Дюшамплане-младшем?
- Это имя адресата. Письмо, вероятнее всего, вручали лично, ибо на нем нет почтового штемпеля.
Они продолжили лить воду на одетое тело; вода стекала со стола пурпурными струями, наполняя помещение отвратительным кислым запахом. Развороченное лицо не позволяло опознать труп. Николя долго рассматривал кисти рук мертвеца, потом, сняв с него башмаки и чулки, принялся разглядывать ступни. Для подтверждения выводов придется дожидаться заключения Сансона, а тот приступит к работе только завтра. Когда друзья, наконец, вышли во двор, Николя взглянул на фиакр и едва не вскрикнул от удивления: на фиакре четко значился номер 34-NPP. Неужели это тот самый экипаж, который возил его в Попенкур, где он передал предписания Ленуара старшине скотовладельцев, а потом плавно перевел беседу на неудачного воздыхателя Маргариты Пендрон? Закрыв глаза, он попытался вспомнить лицо кучера, но ему не удалось. В памяти осталась только скамья, запачканная, возможно, кровью.
- Бурдо, - обратился он к помощнику, - что вы скажете, если мы с вами сейчас отправимся на бульвар Сен-Мартен, а затем на улицу Кристин, к Дюшампланам?
- Скажу, что мои сиротки сегодня снова не увидят своего папу, а госпожа Бурдо…
- … проклянет комиссара Ле Флока и Шатле и будет права!
На бульваре Сен-Мартен инспектор показал Николя место, где патруль обнаружил фиакр. Низко склонившись к земле, Николя принялся обшаривать указанный ему клочок земли, затем вошел за ограду сада и, подобрав комочки земли, аккуратно завернул их в бумажку и положил в карман. Он был настолько поглощен своим занятием, что помощник не решился спросить, что означали сии действия, смысл которых ускользал от него. Затем оба сели в экипаж и покатили на другой конец Парижа. Прикрыв глаза, Николя размышлял, насвистывая арию из оперы и отбивая ногой такт. Когда экипаж въехал на мост Руаяль, он повернулся к Бурдо.