Едва служанка шагнула в комнату, как стало ясно, что она ужасно напугана. По ее сморщившемуся личику текли слезы, и, судя по тому, как она теребила носовой платок, допрашивать ее смысла не имело.
- Дитя мое, - отеческим тоном начал Николя, - нам нужна твоя помощь. Как тебя зовут и сколько тебе лет?
- Жанетта, - прошептала девушка умирающим голосом. - Жанетта Леба. Родилась в Ивето, в Нормандии, мне семнадцать лет.
- Как долго ты здесь служишь?
- Два года, сударь. На святого Иоанна будет два.
- Сядь и ничего не бойся. Расскажи мне, что случилось.
Она озиралась по сторонам, словно затравленный зверек.
- Мне нечего сказать… Сжальтесь, сударь… Нас могут услышать.
- Хватит ребячиться! - гаркнул Бурдо.
Сделав широкий шаг, он резко распахнул сначала дверь в прихожую, а затем в гостиную.
- Видишь, - продолжил он уже менее резко, - нас никто не подслушивает. Так кто тебя напугал?
Она подняла голову и, глубоко вдохнув, словно собиралась нырнуть, заговорила.
- Никто. Просто я не привыкла. Сегодня утром я услыхала шум в комнате госпожи и…
- Не торопись, не беги впереди лошади. Где ты спишь?
- На кушетке в гардеробной.
- В этой комнате есть окно?
- Да, сударь. Оно выходит на главный двор.
- Так тебя хозяйка разбудила?
Она покраснела от смущения.
- Она встала, чтобы облегчиться.
- В котором часу?
- Не знаю, было темно. Затем прибежала Эжени; она так громко кричала, что я толком ничего не поняла.
- Что ты слышала?
- Что случилось что-то ужасное. До меня долетали слова про кровь, про нож. Я так перепугалась, что зажала уши.
- А потом?
- Госпожа снова легла. А я ждала, когда она позовет меня. Это случилось в полдень.
- Скажи мне, - суровым тоном произнес Николя, - когда в спальню ворвалась Эжени, твоя хозяйка уже проснулась?
- Еще как! Я же видела ее в гардеробной. Ой, что я говорю? Я, наверное, сказала что-то плохое? Господи, защити меня! Я не хочу потерять место!
- Ты ничего не потеряешь, если скажешь нам правду. Обещаю тебе. Ты знала Маргариту?
- Разумеется, - всхлипывая, ответила девушка. - Она была со мной очень мила и любезна. Она даже хотела научить меня читать и писать. Я любила ее, хотя и не должна в этом признаваться.
- А почему?
- Госпожа и Эжени считали ее девицей дурного поведения.
- А что ты о ней думаешь?
- Думаю, что ей пришлось многое вытерпеть, но сердце у нее было доброе. А про остальное я ей не судья.
- Она доверяла тебе?
- Она говорила мне, что устала.
- От работы?
- И от работы тоже. Но в основном от неприятностей, которые причинял ей ее любовник.
- Жан Миссери?
Широко распахнув глаза от удивления, служанка задрожала.
- Нет, не он! Тот, молодой, который иногда приходил к ней по ночам.
- Ты знаешь, как его зовут?
- Нет. Она называла его Ад.
- Ад? Что это значит? Ты уверена, что не ошиблась?
- Уверена.
- А дворецкий?
- О! Он… Он постоянно преследовал ее и даже…
Внезапно она задрожала всем телом, голова ее откинулась назад, все члены свела судорога. Когда-то Николя уже наблюдал конвульсии у юной девицы. Вместе с Бурдо они уложили бедняжку на банкетку. Постепенно приступ прошел, к девушке вернулось сознание, и она с удивлением окинула взором склонившихся над ней мужчин.
- Дитя мое, - сказал Николя, - тебе надо отдохнуть. Успокойся, тебе ничего не грозит. Я обещал присматривать за тобой и сдержу слово. Пьер, будьте так добры, проводите ее к ней в комнату.
Оставшись один, Николя задумался. Разумеется, расследование продвигалось вперед, однако его не покидало ощущение, что с каждым шагом оно становилось все сложнее и сложнее. Пути, ведущие к истине, множились, переплетались и пересекались столь резко и неожиданно, что разум смутился и потерял след. Почему при упоминании о дворецком у молоденькой служанки начались конвульсии? Он решил задать этот вопрос Семакгюсу, а пока попытался вспомнить их предыдущие беседы, когда они с доктором обсуждали причины, способные вызвать судороги у девушек. И еще: похоже, все женщины и девицы в особняке Сен-Флорантен неравнодушны к Жану Миссери.
Размышления его прервал Бурдо; за инспектором робко следовал молодой человек. Прямые как пакля волосы обрамляли прыщавое лицо, лоб покрывали мелкие капельки пота. Съежившись и вцепившись в борта своей холщовой куртки, молодой человек, казалось, пытался скрыться в ней с головой.
Николя без промедления приступил к допросу.
- Вы - Жак Деспиар, помощник повара? Сколько вам лет?
- Да, сударь. Мне двадцать пять лет.
- Когда вы обнаружили тело?
- Каждое утро я отпираю кухню и развожу огонь в плитах и каминах. Чтобы был жар и ничего не дымило, требуется очень много времени. Если на кухне дым, никто там работать не станет. Я всегда начинаю с залы, где жарят, там правильный огонь развести труднее всего. Сегодня утром я, как обычно, вошел туда и сразу увидел кровь и два тела.
Бормоча что-то себе под нос, он провел рукой перед лицом, словно отгонял навязчивое видение.
- Значит, в кухне было светло?
Смутившись, подмастерье забегал глазами от одного бесстрастного лица сыщика к другому, словно ища поддержки или вдохновения.
- Вам понятен мой вопрос? - спросил Николя. - В котором часу вы открыли кухню?
- Кажется, часов в шесть.
- Согласен. Значит, было темно.
- Да, раз вы так говорите.
- Комиссар ничего не говорит, - раздался раздраженный голос Бурдо. - Это вы должны говорить, и мы будем вам весьма признательны, если вы, наконец, оживите ваши воспоминания.
- Инспектор прав, - ласково промолвил Николя. - Каким образом в шесть часов утра в это время года вы могли увидеть тело?
- Может, у вас была с собой свеча? - поинтересовался Бурдо.
- Я больше не знаю… ничего не знаю. Вы меня совсем запутали. Эта кровь… Отпустите меня!
- Успокойтесь! Мы вернемся к месту преступления, когда вы возьмете себя в руки. А теперь расскажите мне о жертве.
Глаза молодого человека заблестели сквозь слезы.
- Она была такая красивая! Она всегда находила для всех доброе слово. Какое чудовище!
- О ком вы говорите?
- Да о дворецком, об этом Миссери. Это он убил ее, он всегда к ней придирался. Хотя говорили…
- Говорили что?
- Ничего.
- Поймите, все ваши недомолвки и попытки скрыть истину приведут вас на соломенный тюфяк в тюремной камере Шатле, где, чтобы заставить вас говорить, к вам применят иные методы. Что вы можете сказать о Миссери?
Поколебавшись, молодой человек, наконец, выдавил из себя:
- Настырный как чесотка. Цеплялся ко всем и к каждому. Расставлял нам ловушки, чтобы мы туда попадались и он бы получил основание выбросить нас на улицу. Понятное дело, чтобы заменить своими людьми. Он угрожал даже господину Шарлю.
- Лакею?
- Да, господин комиссар. Шарлю Бибару. Миссери хотел донести господину, что тот перепродает свечные огарки и фитили, что остаются в доме.
- Быть может, Миссери был честным и не хотел мириться с нарушениями?
Прыщавое лицо свидетеля покраснело от возмущения.
- Это он-то честный? Да он был в сговоре со всеми поставщиками и наживался на них! Брал взятки и комиссию за каждую поставку, лишь бы округлить свою мошну, да еще и на черный день откладывал. Словно ему мало состояния жены! Мог хотя бы ее оплакать! Так нет, тут же утешился.
- Что вам известно об этом наследстве?
- То, о чем все говорят. Жена завещала ему все свое состояние, но при условии, что после смерти Миссери оно вновь вернется в ее семью. Если, разумеется, тот вновь не женится и не заведет детей.
- Благодарю вас за это уточнение. Постарайтесь точно вспомнить, что и когда вы делали сегодня утром: мы с вами еще поговорим об этом.
Парень исчез, словно за ним гнались не менее сотни чертей. Ему на смену с важным видом вошел Прованс.
- Господин комиссар, доктор просил вам передать, что господин Миссери пришел в сознание.
Николя и Бурдо поспешили за лакеем, проводившим их в противоположное крыло особняка Сен-Флорантен. Инспектор с любопытством изучал замысловатую планировку особняка. Прибыв на место, они отослали лакея. Дворецкий сидел в кровати, прислонившись спиной к подушкам; на груди его белела повязка из полос, оторванных от его рубашки. Глаза его были закрыты, голова поникла. Доктор Жевиглан одной рукой щупал ему пульс, а другой подносил к носу флакон с нюхательной солью.
- Мне сообщили, что ваш пациент пришел в сознание, - заявил Николя.
- Я тоже так думал, - ответил врач, - но, едва открыв глаза, он впал в прострацию. Похоже, просветление было кратким. Он никак не может вырваться из объятий сна.
Тут дворецкий чихнул, открыл глаза, но, ослепленный ярким светом, снова их закрыл. Зайдясь в приступе кашля, он застонал и схватился за раненый бок. Постепенно дыхание его успокоилось. Тем временем Бурдо тщательно обшаривал все закоулки комнаты, а когда врач повернулся к нему спиной, он, подмигнув комиссару, взял из ящика комода несколько вещиц и сунул их в карман. Воистину, инспектор - незаменимый помощник. Поймав одобрительный взгляд Николя, Бурдо продолжил обследование. Миссери открыл глаза и с удивлением посмотрел на окружавшие его лица.
- Мне плохо, - вязким голосом произнес он.
Николя почувствовал непривычный запах, исходивший изо рта дворецкого.
- Что вы делаете у меня в комнате? - продолжил Миссери. - Что случилось?
Седая щетина на щеках старила его красивое мужское лицо с резкими выразительными чертами. Редкие волосы венцом окружали начинавшуюся ото лба лысину, благодаря которой лоб казался выше. Взгляд затравленного зверя перебегал с одного лица на другое. Казалось, дворецкий что-то судорожно вспоминал и, пытаясь себе помочь, кусал губы; видимо, рассудок еще не полностью вернулся к нему.
- Любезный, - начал доктор, - постарайтесь напрячь память. Надеюсь, вы помните, что вас нашли…
Николя сжал руку доктора, и тот сразу умолк.
- …спящим и раненым, - продолжил Николя. - Я комиссар полиции Шатле. Можете вы нам объяснить, что произошло?
- Я не знаю, - ответил дворецкий. - Я лег очень поздно, и вот - на тебе! Кто-то напал на меня во сне?
- Сделайте над собой усилие, - проговорил Николя, - и попытайтесь подробно вспомнить все, что вы делали накануне вечером.
- Господина герцога не было дома. Он уехал в Версаль, к королю. Госпожа, как это часто с ней случается, почувствовала легкое недомогание и не стала ужинать. Около одиннадцати часов я совершил обход дома, потом поднялся к себе и лег спать.
- Вы спускались в кухню?
На лице раненого не отразилось никаких эмоций.
- У меня не было на то причин, огонь погасили еще в субботу. Поэтому я сразу направился к себе.
- С подсвечником в руках?
- Да, с тем, что сейчас стоит на бюро.
- А потом?
- Я разделся, задул свечу и лег спать.
- Свечу в подсвечнике?
- Разумеется.
- Где он стоял?
- Вон там.
И он указал на стоявший слева у изголовья небольшой столик маркетри, наполовину скрытый пологом кровати.
- А каким образом он оказался на бюро? - спросил Николя. - Вы его перенесли?
Миссери покачал головой.
- Тогда, может, вы, доктор?
- Конечно, нет.
- Продолжайте, - произнес Николя.
- Я заснул.
- К вам никто не приходил?
В ответе дворецкого он уловил едва заметное колебание.
- Никто.
- Доктор, - сказал Николя, - могу я побеседовать с вами наедине?
И, оставив раненого под присмотром Бурдо, он увлек доктора в коридор.
- Как вы считаете, его рана, которую вы оцениваете как чистую и без признаков воспаления, могла привести к большой потере крови?
- Странно, что вы задаете такой вопрос, - ответил врач. - Только что, меняя повязку, я снова осмотрел порез. Не повреждено ни одного важного кровеносного сосуда. Кровотечения не было. Хотя панталоны больного, действительно, пропитались кровью.
- Я это заметил. Но отчего он потерял сознание?
- О! Не ломайте над этим голову: многие люди от природы столь чувствительны, что падают в обморок от любого пустяка. Кто знает! Во всяком случае, наш больной, если судить по его ответам, нисколько не похож на человека, пытавшегося себя убить.
Они вернулись в комнату.
- Как случилось, сударь, что вы легли спать одетым?
Дворецкий принялся ощупывать себя, словно впервые обнаружил на себе одежду.
- Не понимаю. Вчера вечером я надел чистую и выглаженную ночную рубашку.
- Однако ее нигде нет, - заметил Бурдо.
Реплика инспектора напугала Миссери.
- Сударь, в каких отношениях состояли вы с Маргаритой Пендрон, горничной герцогини де Ла Врийер? - задал вопрос Николя.
Впервые с начала допроса Миссери резко вскинул голову, словно в нем проснулась былая ярость.
- Она была моей любовницей. Вам об этом непременно расскажут, да я этого и не отрицаю. Мне плевать, если…
Он остановился.
- Если что?
- Не знаю.
- Жан Миссери, давайте рассуждать здраво. Вы подозреваетесь в убийстве вашей любовницы, Маргариты Пендрон, и в попытке убить себя, дабы избежать справедливой кары за вышеуказанное преступление. С этой минуты вы находитесь в руках правосудия. Состояние ваше позволяет мне отдать приказ отвезти вас в королевскую тюрьму Шатле, где вы пробудете до конца следствия, после чего королевский судья по уголовным делам вынесет решение по вашему делу. Ваш арест не означает, что решение по вашему делу уже принято, однако, когда речь идет об убийстве, он является необходимой и предписанной законом мерой предосторожности. Могу вас заверить, что все будет сделано, дабы опровергнуть или подтвердить имеющиеся факты и гипотезы, на основании которых вы рискуете попасть под меч закона.
Когда дворецкий уяснил смысл торжественной речи Николя, он, заламывая руки, медленно сполз на кровать; из глаз его заструились слезы, и он, начав икать, вскоре окончательно утратил презентабельный вид.
- Бурдо, - попросил комиссар, - призовите приставов, и пусть они проводят сего господина в указанное место. Его надо связать и не спускать с него глаз.
Печальный случай с подозреваемым, повесившимся в своей камере, по-прежнему бередил память Николя. С тех пор он не только настаивал на соблюдении простейших правил, но и предпринимал дополнительные меры предосторожности. Жевиглан и Бурдо помогли Миссери одеться. Прежде чем на дворецкого надели фрак, комиссар улучил минуту и внимательно осмотрел его. Бурдо исследовал башмаки и только потом подал их дворецкому. Дежуривший у входа в комнату пристав вызвал своих собратьев, и, окружив подозреваемого плотным кольцом, они повели его в Шатле.
Николя повернулся к доктору.
- Сударь, - произнес он, - благодарю вас за помощь и крайне полезные замечания. Уверен, нам непременно понадобятся ваши показания.
- К вашим услугам, господин комиссар, и примите мои уверения в искреннем к вам расположении. Буду чрезвычайно рад, если в какой-нибудь удобный для вас день вы окажете мне честь прийти ко мне отобедать или отужинать. Я живу на улице Сент-Оноре, в доме, что окнами смотрит на монастырь капуцинов. Мы с женой будем рады включить вас в число наших постоянных гостей.
Закутавшись в плащ и поправив треуголку, доктор поклонился обоим сыщикам и вышел. Его правильные черты лица, озаренные излучающими дружелюбие карими глазами, а также изысканный в своей простоте костюм и прическа а-ля Катоган из собственных седеющих волос без малейшего намека на пудру произвели на Николя самое приятное впечатление. Когда доктор вышел, Бурдо, усмехаясь, отвесил ему вслед шутовской поклон.
- Маркиз пожинает комплименты, - бросил он. - Стоит ему заговорить, как все немедленно догадываются о его титуле, хоть он и представляется Ле Флоком. Вот и господин де Жевиглан клюнул! Попался в ваши сети.
Николя не ответил на выпад, от которого его друг не сумел удержаться. Он воспринимал Бурдо целиком, со всеми его недостатками и достоинствами, причем последние значительно преобладали над первыми. Инспектор выказывал ему искреннюю преданность и дважды спас ему жизнь. Когда потребовалось, он ради Николя без колебаний поставил под удар собственную карьеру. Вместе они оказались в немилости и вместе вынырнули из забвения, связанные друг с другом еще теснее. Откуда взялась эта неуемная ревность, эта выстраданная горечь, порождавшие всплески язвительности, которые, судя по всему, Бурдо не умел контролировать? Малейший пустяк мог разбередить его невидимую рану. Вряд ли единственной причиной тому являлась трагическая смерть отца, разорванного кабаном во время королевской охоты. Безжалостная игра в почтение и презрение, разъедавшая общество, основанное на привилегиях, дарованных рождением, не допускала отступлений от правил. Инспектор испытывал ревность уязвленного собственника по отношению к тем, кто подпадал под природное обаяние комиссара. Внимание, которое они расточали Николя, злило инспектора, ибо он претендовал на исключительность своего звания друга. К счастью, Ноблекур, Лаборд и Семакгюс избежали его всепоглощающей ревности. Они не нарушали давних привычек, а их симпатия к инспектору укрепляла его уверенность в себе. Хотя благоразумие и подсказывало не отвечать на подобные выпады, Николя опасался, как бы регулярные вспышки желчности не подтолкнули его друга к необдуманным поступкам, с последствиями которых он не сможет справиться. Возможно, однажды он решится вскрыть нарыв и высказать другу свои опасения. Но час для объяснения еще не пробил.
- Вы видели его башмаки? - продолжил Бурдо. - Ни капли, ни малейшего следа крови. Ничего. Чистые, сверкающие.
- Может, их вычистили. Надо будет узнать.
Николя сделал помету в своей черной записной книжке, затем спросил Бурдо, который час.
- Так я и думал, уже поздно. Однако нам важно собрать все показания именно сегодня. Так что давайте поделим оставшихся свидетелей. Я пойду допрашивать швейцара, а вы поговорите с привратником. А затем встретимся и обменяемся впечатлениями.
Прованс поджидал их в темном углу коридора. У Николя снова мелькнула мысль, что он ходит за ним по пятам. Интересно, это происходит от усердия или от стремления проконтролировать каждое их движение, каждый поступок? Лакей повел их по очередному лабиринту коридоров. Миновав бельевую, они дошли до жилых помещений, расположенных в центре здания. Указав Бурдо вход в комнату привратника, Прованс проводил комиссара до швейцарской, угловой каморки на первом этаже, расположенной непосредственно под комнатой, где жил швейцар. Высокий и сутулый швейцар сидел без парика, сверкая обширной лысиной. Завидев посетителей, он мгновенно натянул парик. Выпрямившись во весь рост, он выглядел поистине монументально. Для исполнения обязанностей швейцара владельцы богатых парижских домов всегда старались найти настоящего великана. Швейцар особняка Сен-Флорантен был так высок, что комиссару пришлось задрать голову, чтобы рассмотреть его.
- Вы открывали мне двери дома, поэтому, полагаю, вам известно, кто я. Как вас зовут и сколько вам лет?